День Святого Валентина

Слэш
PG-13
Завершён
3
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
25 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
3 Нравится 0 Отзывы 1 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Чимин всегда был спакойным  и тихим пай-мальчиком. Всегда выполненные домашние задания и вызубренные, — да так хорошо, что от зубов отскакивала вся тема. — параграфы, иногда даже на две, а-то и три темы вперёд. Всегда ухоженное лицо с небольшим количеством косметики, чтобы придать шарма и изящности сия личности. Всегда идеально уложеные, — цвета розовой сахарной ваты. — волосы, которые, походу укладывал он сам, что означает ещё и то, что ручки у него золотые, раз могут и личико прикрасить и волосы в порядок привести. И, конечно о его  ручках, которые всегда были ухожены. Маленькие, пухленькие пальчики, как у пятилетнего ребёночка, которые, иногда, не понятно почему и как, могли стать по-длиннее, по-худее, да и вены начнут выпирать, они всегда были увешаны кучей серебряных колец, чтобы, — также как и лицу с помощью косметики. — придать шарма и серьёзности, чтобы приписать ещё парочку лет к настоящему возрасту и доказать, что он — лучший из всех здесь учащихся. Маленькие и безумно мягенькие, тёплые ладошки, которые так и хотелось жамкать, но никто этого не делал... Несмотря на угрюмую тучу злости и ненависти к окружающим, что всегда летала над ним, он был милым, его редкая улыбка, сияла ярче дневного солнца, что так назойливо пекло после обеда, и этим-то он и притягивал к себе кучу взглядов, присвистываний и хлопков в ладоши, но по закону подлости «Смотреть можно, трогать нельзя». Его красоте и фигуре, безусловно, могут позавидовать не только парни, но и девчонки, очеркивая тонкую и такую нежную линию талии, которую всегда можно было разглядеть из-за приталеного пиджака полу-классика, или же благодоря полу-прозрачной рубажке, которую Пак, к слову, одевал не так уж и редко, а скорее наоборот, просто чаще всего, прикрывалася кардиганом. Округлые бёдра, на которые стекло не мало слюней каких-то восьмиклассниц, которые гуляли по улицам или парку, когда он проходил мимо, ну и конечно же его одногруппниц, что, к слову, его никак не могли привлечь, несмотря на то, какой глубины будет разрез рубажки или длина юбки. Ровную спину, что всегда держала осанку, которая всегда-всегда была напряжена, таская кожаный рюкзак с кучей дребедени и учебников, непонятно для чего, ведь им в универе можно носить только тетради и ручку. Его по неестественному пухлые губы, из-за которых, несмотря на то, что его любят за красивое лицо, могли даже задеть, начиная издеваться и говорить, что он делал операцию, хотя такого и в помине небыло. Его ровный и такой маленький носик-кнопочка, по которому так и хотелось стукнуть, но, опять таки «нельзя». Его пустые, но такие тёмные карамельные глаза, в которые многие хотели смотреть и смотреть, наслаждаясь тем, как же это сладко, смотреть на такого красавца, что вечно куда-то спешит, то реферат, то сообщение или помощь преподавателю психологии. Всё это было безумно мило, красиво, вызывающе и, безусловно, желанно. И это я ещё помалкиваю о его тонких, и безумно ровных ножках, которые всегда были облеплены тесной тканью тёмных джинс, — за такие ноги, спасибо боевым искусствам, которые парень посещает раз в неделю. И, невозможно пересчитать, сколько человек, — считая и  парней и девушек. —  признавались ему в чувствах и предлогали встречаться, говоря, что он очень умный, что он очень грациозный, привлекательный, ванильный и так далее, говорили, что будут заботиться и кружиться вокруг не давая вздохнуть, что все в округе будут знать что он принадлежит только этому человеку, а этот человек - ему. Только вот сам Пак, буквально кричал всем в лицо твёрдое «НЕТ», почти срывая голос и забегал в ближайший туалет, закрываясь на ключ в одной из кабинок и падая на безумно грязный пол, упираясь о дверь. Горькие слезы могли до конца дня литься по пухлым, красным, мокрым, уже раздраженным щекам, но никто даже внимания не обращал. Даже те, кто говорил, что будет заботиться и любить, ухаживать, приглядывать и оставлять знаки внимания. И именно из-за этого Чимин не говорил «да», люди лжецы, думают лишь о себе и красивом личике, чтобы не стыдно было рядом стоять, вот и всё, что им нужно. Люди предатели, которые притворяются теми, кем ты хочешь их видеть лишь на первое время, пока ты доверишься, и не важно сколько это будет длиться, они будут ждать, а потом, когда ты отдашь, они начнут свою игру. Резко станут теми, кем были все это время на самом деле, и, наигравшись, выкинут тебя на дорогу, уж Чимин то знает это по лучше каждого из тех, кто обучался с ним в одном университете, сам чувствовал. Сам пережил. Сам выкарабкивался... *** День в универе проходит также как и всегда, самая первая пара у Чимина самая любимая. У них каждый день начинался с психологии, которую он, безусловно, обожал больше жизни, вслушиваясь в каждое слово преподавателя Сокджина и впитывая всё сказанное в каждую клетку своего организма, которых было немало. Да, Чимину нравилось, он уже определился, станет детским психологом-психотеропевтом, хочет, чтобы дитей с такими же желаниями, как у него, стало меньше хотя-бы в пределах Сеула и не большой части интернета, где он хочет  консультироваться с людьми и их детьми, хочет создать свой сайт, — в пределах дозволенного его степендией и выплатами от государства деньгами. — хочет, чтобы небыло дитей, которые из-за какой-то травмы или же потеряности себя в мире, которые не могут определиться, нужны они кому-то или нет, если вдруг не осталось друзей или близких... хочет, они не хотели умирать, чтобы не пытались повеситься или утопиться, а чтобы жили, чтобы развивались, учились, и в будущем делились своими знаниями с другими. Доброй душой, которой жалко бедных детишек, Чимин себя не чувствовал, он просто знал, как это противно чувствовать себя использованным, брошенным и никому ненужным. Он знает, что это за чувство, когда ты стоишь на краю высокого здания или держишь в руке холодное лезвие, что грозит порезать кожу, выпуская капельки тёплой крови. Он знает, что потом, сколько бы ты не оправлялся, все равно захочется повторять и повторять, раз за разом. Знает, что не лечится. И именно поэтому, хочет хоть как-то помочь и отговорить, вправить молодой мозг на место, хочет просто пообщаться с тем, кому это нужно, а не тому кому просто скучно стало, кто из-за каждого сложного вопроса начинает «слетать с катушек», лишь бы внимание обратили. Никто не знает о том, что у Чимина под одеждой, кроме него самого и его тренера. Всё его тело изуродовано страшными белыми шрамами, некоторые очень старые, которые он нанёс не сам, а некоторые он сделал самостоятельно, считая, что теперь жить без этого не сможет. Привили. Сделали так, что стало привычкой. Какие-то маленькие, а какие-то растягиваются до тридцати сантиметров, в основном, это ноги и живот, там кожа более чувствительная, там жжёт больше, там приятнее и больше крови. Парень вечно носит длинный рукав и все считали, что это такой стиль, что парень больше любит винтаж, раз одевается по классике, но как они ошибались. Даже тренер Чимина — Ким Намджун, один из лучших тренеров по тхэквондо не только в Сеуле, но и во всей Южной Корее. — впервые увидев измучаное тело, на то время, девятиклассника, стал ругать и расспрашивать, но поняв, что парень не послушается и не перестанет, — когда даже после долгой, полутрочасовой беседы, он увидел свежие красные полосы на руках. — отступил, лишь тяжело вздыхая, когда видел зодранную футболку *** Вторая пара, была не менее интересной — биология, к которой, в скором времяни хотели добавить ещё какой-то предмет, который будет забирать у студентов ещё полтора часа времени в день, но Чимин не углублялся. Безусловно, учиться он любит, старается изо всех сил, иногда даже не спит ночами, доделывая реферат или очередную презентацию, за которую поставят дополнительный зачёт, но расспрашивать у ректора про новый предмет не хотел, боялся он этого, вечно злого и толстого дядьку, что вечно пил чёрный кофе без сахара. И именно сегодня, этот самый жирный дядька пришёл к ним в аудиторию, держа в руках кружечку, попивая крепкий напиток, на что Пак лишь закатил глаза, переводя взгляд на выход из помещения, всматриваясь на проходящих мимо людей, которые вечно куда-то спешили: то на пару, то в туалет или же в кабинет кого-то из преподавателей на общее собрание. Его взгляд карамельных глаз остановился на темно-розовой макушке привлекательного парня (мужчиной его было назвать сложно, лет 18-20 на вид)  который мялся около дверей, уверено взмахивая сильной рукой, смотря на дорогие «роллексы». — В общем, молодые люди, — лениво начал ректор. — как мы и обещали, у вас появляется новый предмет, и это не моя воля и не воля губернатора, а воля нашего любимого президента, — мужчина указал рукой на фото президента, что висело в самом конце. — Поэтому, никаких притензий и возражений в мой адрес, понятно? — все мигом кивнули, пропуская слова «главоря» сия заведения мимо ушей, у них и своих дел достаточно, например, как провести этот день после пар или обсуждать, кто и с кем встречается, а Чимин лишь внимательно слушал этого толстяка, иногда поглядывая на парня за дверьми. — В общем, не буду тянуть резину, поэтому, прошу любить и жаловать, ваш новый преподаватель, Мин Юнги, войдите пожалуйста. И, о Боже, в кабинет входит этот самый розововолосый парень в идеально выглаженой белоснежной рубажке, рукава которой были закатаны по локоть, и обтягивающих его тонкие ноги джинсах, а  на его ногах кожаные, нежные туфли полу-классика. Не, вид, конечно, крутой, ему безумно идёт, очень сексуально, но как его в таком виде впустили то? Преподаватель разве не  должен быть одет строго по классике? ... нет? — Тут мои полномочия кончаются, я иду представлять ещё одного преподавателя третьей группе, Вы, Мин Юнги, представьтесь и расскажите им о Вашем предмете и том, как Вы будите работать, а то уж они все тут тугодумы, кроме Пак Чимина, естественно, — Чимину неловко от долетевших до него слов ректора, после которых он указывает прямо на него. Новый преподаватель смотрит с интересом и мило, так тепло улыбается, являя миру свои розовые десна и ровные зубы, отчего щёчки Пака, не свойственно для него, порозовели. Ректор покинул аудиторию, и Мин, прочистив горло, начал свою речь. — И так, имя моё Вы уже знаете, я Мин Юнги, запишите пожалуйста, — проговаривает преподаватель, хватая из пластикового стаканчика на столе кусок мела и начиная чёркать свое имя на корейском и английском, тут, кому как удобно. — И прошу вас, нет, даже умоляю, мои хорошие, ударение в произношении ставьте правельно, мне не приятно когда люди, произнося моё имя, ставят ударение не на «и», а на «Ю», имейте в виду. — мужчина поставил свою сумку на большой преподавательский стол и присел на мягкий стул, скрепляя длиные пальцы в замок. Интересно. — Я понимаю, что многие даже не догадываются о том, какой я веду урок, правда? — спросил Мин у всей группы, которая, конечно покачала головами в знак согласия, а Чимин снова лишь слушает, расположив аккуратный подбородок на кулак — Так вот, это даже уроком назвать сложно... — старший, будто мурлыкает и снова встаёт со стула, понимая, что так, вообще-то не удобно, и лучше присесть на край стола, конечно же, жестикулируя. —  Я, так скажем, преподаю уроки Полового Воспитания или точнее Половое просвещение. Конечно, до этого я преподавал в школах, но, что-то дети слишком скованные и стеснительные, не понимают, что это естественно, и что этого стесняться ни в коем случае нельзя, — издал смешок преподаватель, вертя в руках черную шариковую ручку. Его пальцы. Чимин сразу обратил на них внимание, такие длинные и цепкие, такие аккуратные. С первой парты можно было увидеть, что, похоже, у преподавателя есть вредная привычка грызть ногти, ибо они и вправду были погрызаны, но это не делало его вид безобразнее, даже наоборот, придал шарма и чиминовой любимой эстетичности. — Дети вечно мечутся с одного угла в другой своими глазками, когда дело доходит до, так скажем, углубленного изучения, краснеют и просят, чтобы я их не спрашивал о таком, хотя, если задуматься, то чего стесняться? Я хочу вложить в вас всех вот что, — и в тот момент, когда Юнги встаёт и начинает ходить из одного края аудитории в другой, Чимин в открытую начинает пялиться: на его ремень, на его сильные руки с видными венами, не отрывая взгляда, вслушивается в каждый вздох и выдох, улавливая каждую звуковую волну его голоса. Хриплого, сто процентов прокуренного голоса, что полностью обволакивает слух, заставляя провалиться в дремоту. — Я хочу, чтобы вы поняли —  себя и своего тела стесняться нельзя, также как и издеваться над людьми с не привлекательной, так выразимся, внешностью, хотя я хочу подчеркнуть, что таких людей попросту нету. Нельзя издеваться над людьми с нетрадиционной ориентацией, своеобразными вкусами или необычной внешностью, которая вас не привлекает. Вам не нравится, другим  наоборот. Каждый человек индивидуален во всем, уяснили? Да, это не входит в наши уроки, это не входит в темы, такого быть на таких парах вообще не должно, Половое Просвещение учит другому, но я имею совсем другое представление о Мире, и именно поэтому ваш ректор выбрал меня. Я не представляю вам свой урок, как то, что должно на самом деле быть. Я объясню вам абсолютно всё. Скажем так, пары у меня вы можете называть не только Половым Просвещением, но и уроком Поднятия Самооценки и Правельного Взгляда на Мир. Я учился и жил в Китае несколько лет, там всё строже, особенно разговоры об ориентации, но в Корее всё не так запущено, поэтому будем беседовать свободно. И весь класс ему кивает. Девочки, как обычно разглядывают нового преподавателя сзади, не обращая на слова должного внимания, перешептываясь между собой и уже, кажется, деля и споря, кому он достанется, на что Чимин снова фыркает и утыкается на доску, а точнее, руки учителя. «Однако вызывающе», пронеслось в светлой голове. И учитель необычный сам по себе, своеобразный и «имеет свое представление о Мире», хорошо относится к ЛГБТ и людям с необычной внешностью. Чимину нравится, не совсем обычно, да и ново, он никогда о таком не слышал, чтобы в универе помогали поднять самооценку, ещё и убрали блок на разговоры на интимные темы или же стеснение у девочек на счёт их проблем. Это, наверное, теперь будет самая любимая пара Чимина, после психологии, конечно. — И так, если в школах я начинал рассказывать все по порядку, от первой темы до последней, так, как это прописано в программе, то с вами, так как большенство из вас, я предпологаю, уже давно  не девственники, и, возможно, вас интересует какой-то определённый вопрос на счёт личной жизни; правилу личной гигиены, может, разговор с родителями на интимные темы. Несмотря на ваш возраст, это порой сложно, выбор пары, болезнм, что передаются половым путем, правила защиты, поход к врачам-гинекологам, правельное отношение к внешности своей и внешности окружающих и тому подобное, то я готов дать поспешный ответ. Я проходил курсы сексолога, но и профессиональное образование психолога я имею, ибо в такой работе это просто необходимо, и именно поэтому, темы у нас будут не только по курсу сексологии, но и парочка уроков психологии, чтобы, так скажем, ещё больше развить ваше мышление и умение рассуждать на высоком уровне. Я хочу развить ваш кругозор и, так скажем... Хочу чтобы вы... — Мин замялся, попровляя оправу очков, что одел минутами ранее. Наверное, думает, как правильно выразиться. Вообще со студентами было общаться намного легче, только, таже проблема, многие стесняются. Вот девочки сейчас все покраснели. — Хочу, чтобы вы поняли, что к каждому человеку нужно относится одинаково. Юнги смеётся самому себе, не понимая, зачем привёл столько примеров, абсолютно бессмысленных вопросов. Слишком много воды он протараторил, слишком много лишнего он сказал, и, как-то много улыбался, ибо обычно: «учитель Мин Юнги, это самый суровый и злой учитель из всех, кого я встречал...», именно так обычно отзывались дети после окончания урока, на что Юнги лишь хмыкал, усмехаясь. Имеет право, какой есть, таким и будет. Есть причины так себя вести. Не хочет больше... Сразу же появляется лес рук, и конечно, большинство, а именно все, принадлежали лицам мужского пола, включая и засмущавшегося Чимина, на которого посмотрели также тепло улыбнулись, но проигнорировали, спросив другого студента, что сидел сзади. «Ну и ладно», снова мелькает в голове. И почему ему хочется обидеться и отвернуться? Почему-то Юнги Чимину кажется тёплым и своим, будто они уже знакомы или виделись ранее. От него пахнет любимыми яблоком и вишней, что, вроде разные, но так подходят друг другу. Юнги кажется дружелюбным и хорошим, и наплевав на всё, Чем впервые за два года обучения устраивает голову на парте, слушая шепелявый голосок, засыпая. — Господин Мин, — спрашивает парень. — а не могли бы вы дать точное определение словам «Половое просвещение»? Я прекрасно понимаю, что это значит, просто хотел бы вписать в конспект точное толкование данного термина, — парень поправляет свои дорогие очки на переносице и смотрит на преподавателя, что лишь глухо усмехается своим мыслям посматривая на  Чимина, что беспризорно разлегся на парте, посапывая от долгих и таких скучных рассказов нового учителя. А парень что задал ему вопрос, кажется очень опротивноц зубрилкой, что, походу ещё успеет понасиловать его мозг. Такие ученики всегда Юнги не нравились. Те вечно ноют, если получают оценку ниже желаемой, вечно бегают и пытаются сдать как можно больше материала, чтобы оценка в году вышла хорошая. Юнги не понимал таких людей, потому что обычно такие ничего не добивались. Ну, так а не иначе, ему придётся поговорить с этим парнем. — Ох, конечно, я дам Вам точное определение, — выдыхает Юн. — Половое просвещение - это доведение до обучаемых знаний об анатомии половых органов человека, половом размножени, оплодотворении, зачатии, развитии зародыша и плода вплоть до родов, половом сношении, репродуктивном здоровье, эмоциональных отношениях с половым партнёром, противозачаточных и других аспектах сексуального поведения человека. Половое просвещение может также включать сведения о сексуальности, включая информацию о планировании семьи, обо всех аспектах сексуальности индивида, в том числе: о внешнем виде обнажённого тела, сексуальной ориентации, половом удовольствии, принятии решения о половой связи, заведении знакомства, инфекциях передающихся половым путём. Как я уже подчеркнул, я являюсь ещё и вашим психологом-психотерапевтом, к великому сожалению, Господина Кима перевели в Китай, как учителя по обмену, и да, именно я тот самый, кого он будет заменять там, поэтому, если есть какие-то моральные проблемы, недостаток общения, повышенная тревожность, сомнения в себе и так далее, то можете подходить ко мне, на двери этой аудитории скоро появится табличка с моим именем и названием предмета, так скажем... — Мин бегает глазами по ученикам что, походу застыли в шоке, и как он понимает, от того, что он проговорил такой длинющий термин без единого подглядывания и запинки, в тот момент, когда они, даже слову «Воспитание» не могли дать точной характеристики, хотя там всего строчки две нужно выучить. — Также, попрошу многих обратить внимание на то, что я не такой уж и добрый, поэтому, жалеть вас я не буду: мальчики будут учить темы про женский организм, его особенности и циклы, также, как и девочки про строение мужского организма, его особенностях и, возможно, даже наших проблемах, всем ясно? Весь класс истошно замычал, опрокидываясь о парты. Не этого они хотели, это уж точно. Слишком смущающи все эти разговоры и этот новый предмет. Это же, что получается, и название половых органов и все остальные смущающие слова, что касались интима, им придётся произносить перед всей группой и готовить рефераты? Не, ну к такому их жизнь точно не готовила. Чимин даже не обращает внимания, чего тут такого страшного? Ну подумаешь, два раза в неделю тратить полтора часа на то, чтобы получше узнать строение своего и женского организма в мельчайших деталях, чего такого? Тем более, новый преподаватель чем-то зацепил Пака, несмотря на то, что из-за него теперь нету его любимого Сокджина, который был одним из лучших по мнению парня. Мин приковал к себе невинный, такой изучающий и оценивающий взгляд молодого парня, в тайне улыбаясь этому, пока писал что-то на доске, поворачиваясь ко всей группе спиной. Юнги нравилось то, что он задел Пака, зацепил и заинтересовал, он, как психолог, это заметил сразу. Здесь не только дело принципа и привлекательности в плане внешности, Юнги это понимает, просто Чимин ещё не все до конца понял чтобы давать всему объяснение. Например тому, какого хрена он пялится на какого-то, сто процентов, самовлюбленного препода, что вертит перед всей аудиторией своей задницей, что так красиво обтягивалась тесной тканью брюк, выпячивая его маленький, худой зад. И вдруг, Чимин понимает, что, черт, он же сам такой. Вертит перед всеми прелестями своего подкачанного на боевых искусствах тела, и одновременно с этим никому и шанса не даёт, закрываясь в туалете. Но все равно, розововолосый казался каким-то знакомым. У Чимина в голове в один момент промелькнула мысль по типу, что он его где-то видел, и может даже общался. А что? Это вполне возможно, если учитывать, что до определённого времени Чимин был общительным. Нос, глаза, губы и те-же бедра были знакомы, будто отпечатались. И раздумья заняли настолько, что Чимин не заметил, как пробежали полтора часа и то, как на него все время косился учитель, ехидно улыбаясь. Сразу после новой пары, преподаватель помахал им всем рукой и попрощался. Чимин запомнил эту улыбку. Запечатал за большими дверьми в маленькой комнате своего сознания и оставил там. *** Пак несётся по большому коридору со скоростью света, потому что если он хоть на секунду опоздает, то можно считать, что все пропало. Преподаватель философии сказал, что если через минуту он не принесёт ему чёртов проект, то очередного зачёта он может не ждать, а ему этого ой, как не нужно, если считать его статус круглого отличника. Он сам не знает, зачем стремиться к тому, чтобы быть идеальным в глазах других, чтобы ученики завидовали, а учителя рассказывали о нем, как о лучшем. Не знает, зачем ему быть лучшим, если это не нужно. А зачем? Психологом можно стать и без зачёта, а родителей, которые могли бы хвастаться другим о том, какой у них хороший сын, у него нету. Так стоит вопрос: зачем он это делает? Ответа нет. Как и, походу, зачёта по философии. Пак не смотрит вперед и из-за этого влетает в крепкое тело какого-то парня, стукнувшись своим лбом с его, отчего оба упали на холодную плитку коридора. Второкурсник потирает ушибленное место и кусает губы от того, как сильно у него закружилась голова. Он опирается ладошкой о пол и встаёт, пошатываясь и пытаясь восстановить равновесие, заодно рассмотрев того, кого сбил. И, конечно же, по закону жанра это был его любимый преподаватель, который тоже уже встал и смотрел на него с волнением и лаской. Чимина пробирает волна мурашек. — Пак Чимин, с Вами все в норме? — хрипит старший, подходя ближе, чтобы посмотреть на своего ученика, который выглядел не важно. Чимин сглатывает и его сердце пропускает кульбиты, когда учитель берет его за подбородок и заглядывает в глаза в которых застыли слезы. Скорее всего из-за боли, которую спровоцировал сильный удар. Юнги шипит, потому что чувствует во рту вкус крови. Он очень сильно прикусил язык. — Да, все хорошо, учитель Мин, — Чимин тоже шипит, когда старший холодными пальцами трогает ушибленное покрасеевшее место, что болело и нещадно жгло. — Я вижу, как хорошо, — усмешка. Конечно, кого Чимин обманывает? Это же Мин Юнги, психолог, чего он хочет от человека, который способен по лицу определить, о чем человек думает? — Пошли в мой кабинет, — Юнги хватает Пака за маленькую ручку и тянет на себя, спеша в свой кабинет, где есть аптечка и перекусить. Всё-же Чимин ещё ребёнок, хоть ему и девятнадцать лет. Именно поэтому стоит подметить, что у Юнги в кабинете есть мягкие булочки и банановые молоко в картонной бутылке с трубочкой. Вообще, он обычно таким не балуется, просто приспичило, а тут пригодилось. Чимин же опешил и хотел было возразить, сказать о том, что его ждёт Господин Чхве и что его нельзя злить, но Юнги лишь рыкнул, показывая, что не желает слышать ничего подобного. Ребёнку нужно дать таблетку и вообще домой отправить, а он о каком-то проекте думает. Когда они заходят в кабинет, то там по-непривычному для Чимина темно и тихо. Тёплые лучи садящегося солнца проходили через окна, что располагались где-то в двух метрах от пола и имели высоту около пятидесяти сантиметров. Лучи падали на учительский стол, что был усыпан кучей бумаг, кресло и чистую зелёную большую доску, что занимала большую часть стены. Это выглядело красиво. Чимин, как человек, который уважал эстетику и любимый винтаж, присел за одну из парт и наблюдал за этой красотой. На доске лучи переливались оранжевым, красным и пурпурным. За окном росло дерево, ветки которого сейчас активно раскачивались, что было заметно падающим сквозь них светом. Это завораживало. Юнги же в это время решил не трогать "подростка" и ушёл в подсобку кабинета, ища аптечку, а когда пришёл с ней обратно, то тепло улыбнулся любимому ученику. Чимин покраснел. И неизвестно из-за чего, из-за того, что недавно стукнулся и теперь поднялась температура тела или из-за смущения. Тем не менее, это есть. — Я дам тебе обезболивающее, а потом ты перекусишь. Подозреваю, что ты даже не ешь, потому что в столовой тебя никогда нет, — старший хмурит брви, вытаскивая из аптечки обезболивающее и бутылку воды. На глаза попалась охлаждающая мазь и он решил, что она не помешает при таких ушибах, поэтому уверенно берет все, что достал и подходит к Втопркурснмк, вручая таблетку с водой. Он был немного зол на то, что парень не ел. Приём пищи очень важен, несмотря на возраст, — Я ещё намажу тебе охлаждающую мазь, чтобы не так горело, — ответил на вопросительный взгляд. Парень, что сидит и не разговаривает, проигнорировав новость о перекусе и возмущение о том, что он не ест, был красивым и воспитанным. Юнги не понимает, в кого он мог пойти таким послушным, и продолжает наносить мазь, на что получает шипение. — Потерпи, малыш, все хорошо. Будет синяк, но это не страшно, — Юнги сам не замечает, как обратился с тонсену. Вообще, он дал себе и ещё кое кому слово о том, что не будет говорить ничего Чимину, но это слово так и вертелось на языке. Он не справился, но "подросток", похоже не заметил. Ну и хорошо. Чимину приятно и тепло. Этот Мин Юнги такой тёплый и нежный, такой заботливый, что хочется прижаться к нему и не отпускать, чтобы он всегда был, рядом и грел своим телом, вот что. Но Пак отряхивает голову от этих мыслей. Не нужно никому жизнь портить. — Всё, теперь кушать, — старший кинул две коробочки и бутылку в аптечку и подошёл в своему рабочему столу, доставая пакет с булочкой с шоколадом, молоко и банку, Бог знает откуда взявшейся, сгущёнки с ложкой. Это могли дать коллеги, а могло быть так, что это он купил и забыл поесть с чаем. Но так даже лучше. Он берет всё в руки и подходит к Чимину, раскладывая перед ним. Тот смотрит с шоком и не понимает, зачем преподаватель всё это делает. Другой бы просто накричал и послал куда подальше (в лучшем случае к медсестре). А Мин, он... Пожалел, привёл к себе, дал лекарства и теперь хочет накормить, будто они давние знакомые... Всего лишь как будто... Юнги садится напротив, поставив школьный стул. Он облокотился о парту локтями, устраивая голову на ладонях, всматриваюсь в детское ухоженные лицо тонсена. Чимин был послушным учеником и в его глазах занимал высокую позицию, как ученик. Пак мнется, смотрит по сторонам, лишь бы не смотреть в глаза преподавателя, но все равно отойти или убежать не получится. Не удобно, да и некрасиво с его стороны будет. Юнги замечает, какой он замятый и скованный, он тянется рукой к булочек и отламывает кусочек, так, что застывший шоколад, что был налит сверху, рассыпался. Он полночи к губам и кусает, начиная жевать. Чимин смотрел. Юнги казался таким же сладким, как и эта булочка. Но мысль такая глупая, что он хочет ударить, себя по голове, только вот быстро одергивается, понимая, что и так выглядит странно. — Чимин, поешь, хотя-бы ради своего преподавателя, — все ещё жуя, промычал Юнги. Он, как ни в чем не бывало, будто у себя дома в компании лучшего друга, берет банку со сгущёнкой и открывает, благо открывашка нужна не была. Он поставил банку посередине и положил рядом ложку, а сам ещё раз укусил булочку. Чимин вообще-то, этого человека не особо хорошо знает, от слова, вообще. Только как хорошего учителя, который не прочь посмеяться на парах, если это возможно. Переборов себя, он потянулся к ложке, трясущимися руками выудил немного сгущёнки и поместил в рот, не зная зачем разжевывая. Юнги наблюдал за этим так, будто Чимин его внук, а он старая и одинокая бабушка, которая приготовила для своего ненаглядного кучу еды, и он сейчас её ест. И Чимина это смущало, также, как и настойчивость мужчины на том, чтобы он поел. Ведь то, как бережно он пододвинул эту чёртову булочку ещё ближе, было слишком мило и ласково, не соответствующе его статусу и виду. И все же, Чимин съел эту чёртову булочку спустя пять минут, иногда закусывая сгущёнкой. Такого, сто процентов, никогда и нигде небыло, Чимин готов поклясться своей  жизнью, которой не особо так дорожит. — Молодец. Видишь, не сложно ведь хотя-бы иногда перекусывать. Теперь попей, — Юнги подвинул бутылку с молоком ещё ближе к ученику и улыбнулся, смотря за глазами, что смотрели на руки, что сжимали рубашку, где-то под партой. Короткие пальцы напрягались, — пожалуйста, — снова просит. Так вежливо, будто Чимин не младше него на шесть лет и он не преподаёт ему психологию и половое воспитание. И тут Чимин понимает, что это внимание, забота и  отсутствие вспыльчивости - это лишь повадки и привычки, то, чему его учили в институте, не более. Он не хотел пожалеть или стать ближе к Чимину, потому что он таких и даже по-красивее и воспитаннее видит каждый день больше сотни. Именно поэтому Пак резко встаёт, хватает чёртово молоко и выбегает, даже не смотря на преподавателя, что округлил глаза, а потом посмотрел с пониманием, улыбаясь также, как и обычно. И эта улыбка до сих пор у Чимина запечатана за большой дверью, где-то далеко в сознании. *** Почему-то Чимину не хотелось уходить, хотелось сидеть и сидеть, он был готов слушать всё то, что говорит Мин, готов был повторять эти слова при всей группе, лишь бы остаться и смотреть на него. Нет, Чимин не был человеком, которому нужна пара, он не был ни натуралом, ни геем, скорее, он являлся асексуалом, следовательно, Юнги не притягивал его в плане секса, предмета обожания или цели стать его парнем, нет, просто... Этот голос. Обволакивающий, заставляющий впасть в дремоту и раскрывающий в тебе разные чувства. У Чимина бабочки в животе снова воскресли, когда Мин начал говорить, они заполнили все лёгкие и живот, щекоча своими тонкими крыльями абсолютно всё, заставив почувствовать некую эйфорию и потеряться в пространстве. Голос Юнги не простой, не такой, как например, у их ректора. У Юнги он спокойный, мягкий, с дефектом, который ему так шёл - шепелявость. И Чимину понравилось, его это тоже притягивает. Может быть он фетишист на такое? На такие голоса: мягкие, успокаивающие, заставляющие просто кайфовать, забыться, наплевав на всё и всех... Чимин даже начал рисовать Юнги в своём скетчбуке на некоторых парах, включая и ту, которую тот ведёт, но это когда усталость совсем брала вверх, и заставляла мозги отвлечься от учёбы, размяться и подумать над чем-то не таким важным. А над чем или о чём думать? Чимин не знал, почему мысли о новом преподавателе не хотели вылезать из головы, всей своей грешной душой, Чимин хотел начать говорить с ним, хотел пообщаться, обнять и не отпускать, он хотел пригласить к себе на чай или какао, а потом посмотреть какой нибудь фильм - не важно какой, главное вместе. Хотелось лишь узнать, какой Юнги в домашней обстановке. Наверное, он милый и помятый, наверное, у него дома растрепанные волосы и розовые щеки, а одет он в свободные штаны, футболку и длиные носки с милыми тапками. Скорее всего, он пьёт горький кофе с молоком в прикуску с печеньками и смотрит телевизор. Чимин бы хотел посмотреть на это... После того случая, Юнги часто спрашивал у "подростка", не болит ли чего, не тошнит ли его и не нужно ли дать больничный. Чимин краснел постоянно от этих слов, ведь много кто слышал, а это влекло за собой вечное внимание, которое он в последнее время возненавидел, предпочитая сталкерить. Да и ещё эти слова глубоко западали в душу, заставляя думать о хёне ещё больше, чем положено влюблённой восьмиклассницей. *** Вот, сегодня очередная среда, вторая пара, полюбившееся Чимином за четыре недели, Половое Просвещение, на которое он идёт немного подпрыгивая от радости. Он увидит преподавателя Мина, услышит его грубый голос, а значит, что все хорошо. Радость переполняет абсолютно всё, излишки даже вытекают через край, но Чимин идёт не подавая виду своей гневной гримассой, сведенными к переносице бровями и сморщенным, маленьким носиком, по которому все так и хотели стукнуть, и, несмотря на радостную походку, он и в правду выглядел недовольным. Всё нормально, пока Чимин не доходит до разъёма двери, что разделяет аудиторию и коридор. Как только он хочет ступить в уютный кабинет, в котором пахло такими любимыми яблоком и вишней, его сильно толкают в плечо и он отступает назад, расставляя руки в стороны, думая, что всё обошлось и он не упал на свой зад, который и так побаливает из-за матраса, что был далеко не артепедический. Но сзади стояла девушка, выставив ногу вперёд, что поспособствовало тому, что Чимин снова споткнулся, и не совладав с равновесием, сразу же упал назад, ударившись головой о батарею. Визги пары девушек, что стояли рядом во время случившегося, врезались в слух сидящего за очередной кипой бумаг и тестов на адекватность студентов Юнги, из-за чего он нервно стянул дорогие очки и посмотрел на толпу, что собралась рядом с дверьми. Решив, что, всё-же нужно проверить, чего это: одни плачут, другие кричат и одна смеётся во все горло, как полагает Юнги, из-за того, что добилась своего (жизненый опыт), Мин встал с мягкого стула и направился к выходу, разводя руками скопившихся людей, проходя прямо в центр круга. — Да пройдите вы! что тут случилось? — орал Юнги, разглядывая, как пара парней бьёт Пака ногами. — эй! Вы что, с дубу рухнули? Ну-ка отойдите, Чоны, я с вами ещё разберусь, вон отсюда! Розововолосый парень обездвиженно лежит на полу, рядом с ним, яркая, большая лужа крови, что запачкала  белоснежную рубажку и молодую, персиковую кожу. Юнги немедленно падает рядом, хватая за плечи, начиная трясти и крича что-то про воду и скорую, но все как будто не слышат, как буд-то они все в прострации или космосе, будто они в невесомости, где ничего не слышно. Схватив молодое тело на руки, он бежит вниз по лестнице, выбегая из здания, сразу же ловя такси рядом с воротами. В ушах отчего-то противно звенит, из-за чего в последствии, сто процентов, будет болеть голова, но это не так важно на данный момент. Юнги не может опоздать, этого человека потерять он не может. — В центральную больницу, быстрее! Он умирает! — шипит он водителю, как только сел. Тот подорвался от вида крови и быстро нажал на газ, пытаясь сосредоточиться на дороге. Юнги злой, он рычит, посматривая на дорогие часы на запястье. Он прекрасно понимает, что парень ударился головой прямо об угол, что его, мать вашу, ещё и избили ногами, что, блин, он может скончаться от потери крови. Волнение. Это очень хороший студент, всегда готовится, улыбается ему, готовит интересные рефераты и презентации, всегда на отлично здает тесты, ведёт себя тихо и ни с кем не конфликтует, не огрызается и, иногда помогает с проверкой, как говорят многие из преподавателей. Юнги он нравится. С момента встречи, он ни разу не разговаривал с ним на свободную тему, не считая того случая, когда Чимин не выдавил больше одного предложения. Но он знает, что он добрый и ласковый, знает, потому что... Юнги замечал, как тот наблюдает за ним с улицы, смотря в окно, прожигая дыру. Юнги видел, как тот что-то рисовал в скетчбуке, а когда посмотрел на записях камеры, что висела в самом конце аудитории, то мог четко разглядеть там себя. Юнги понимал, что тот тянется к нему, помогает донести сумку или же просит дополнительное задание, чтобы провести больше времяни рядом, но Юнги не был уверен в том, что это из-за того, что тот влюбился. Это было больше похоже на влечение, как к собеседнику, как к человеку, с которым хотелось болтать обо всем. Чимин тянулся к нему для беседы. У Юнги тоже было такое влечение. Он тоже хотел общения. Он хотел того самого общения, которое утратил двенадцать лет назад. Мало кто видел, как Мин с кем-то разговаривал, только если по работе, и то, чаще всего он просит, чтобы все отправили на электронную почту и там он во всем разберётся, не желая общаться с коллегами. Да, он психолог, и что? Он имеет полное право расслабиться или жить в депрессии, как обычные люди. Зная много способов успокоится, он предпочитал тёплую ванну в компании розовой пачки с голубыми полосками, в которой лежали тоненькие лезвия. Да, это ненормально, особенно для него, но что ещё может расслабить? Юнги думал, что ничего, ведь мала вероятность того, что его вспомнят. *** Такси приезжает в больницу очень быстро. Юнги, кинув в лицо водителю парочку крупных купюр, бежит с Чимином на руках к входной двери, где, пробежав мимо регистратуры, заворачивает за угол и бежит в давно знакомый кабинет. Раскрыв дверь, он сразу видит своего друга, который сидел и заполнял карточки пациентов, нервно покусывая колпачок гелевой ручки. — Юнги? Что ты тут делаешь? — привстаёт врач, оборачиваясь к другу, вставая со стула, и только потом замечая в его руках парня. — А это кто? — начал возмущаться тот, волнуясь за парня, хватая его на руки укладввая на белую кушетку, доставая вату и медицинский спирт из тумбочки. — Скажи сразу: «это очередная жертва твоего срыва?» — голос врача дрожит. Видимо, не впервой доводится принимать пациентов с рук Мина. Он аккуратно и трепетно дезинфицирует рану Пака, надеясь, что тот пострадал не очень сильно, что издевались над ним не так, как над остальными. — Нет, Хосок! Это... Его... — замялся Мин, грызя ногти. — Я незнаю, что с ним! Это сделал кто-то из универа, какая-то девушка закричала, я выбежал и увидел, как его били ногами! — Господи Боже... Ну хорошо, что это не твоя очередная жертва. Как зовут паренька? — поинтересовался Хосок, вставая с пола, лишь для того, чтобы взять ватный томпон с полки. — Это Пак Чимин, — хрипит и прячет руки в карманы, сутулясь. Друг всё знает. — Чимин значит, а не тот ли это Чимин, про... — молвит Чон, расплываясь в коварной улыбке, когда вспоминает недавние слова своего друга, но обрабатывать раны не забывает. — а-а-а, я понял — Да, это он, — Юнги опустил свой взгляд в пол, рассматривая белую и безумно чистую плитку, в этом кабинете всегда идеальная чистота и порядок, Хосок всегда был перфекционистом, каких Юнги повидал мало. Носок дорогих ботинок нервно стал делать круговые движения, и суровый Господин Мин исчез бесследно, оставив лишь красного Юнги, которого, будто спалили за подсматриванием за девочками в раздевалке. — Да ну, не красней ты так, лучше иди и напиши заявление в регистратуре о том, что увидел, как избивают парня, — Чон сел за свой стул, снимая перчатки и записывая что-то на бумажке. — И подпиши о том, что это твой студент, я ведь все правельно понял? — спросил Чон, на что лишь покачал головой. Он, хоть этого и не увидел, но точно знал, что Мин кивает. Пять лет рука об руку дают о себе знать. — Парня придётся положить на несколько дней в больницу, а может и больше   Надеюсь, что ты будешь приходитт к нему. Придётся прописать витамины и железо, а остальное, посмотрим. Когда он проснётся, возьмём анализы, вид у него измотанный и истощеный, скорее всего, нужно будет ещё и антибиотики с мазями и капельницы прописывать, но это когда соберём кровь и мочу, так... — черкая на листике буквы, которые мог понять только такой-же врач, Хосок посмотрел на Мина  — понял? — Да, понял... — Юнги сунул руки в карманы, долго выдыхая. — а все настолько плохо? — Знаешь, Юнги, я сейчас не могу точно сказать. На вид, рана не такая уж и глубокая, но без ренгена, повторяюсь, точно не скажешь, ведь в такой шевелюре я увидеть глубину ушиба не могу. Точно скажу, что у него изнеможенность и он вымотан, это по его синякам и худобе видно, поэтому придётся ухаживать, намёк понят, я надеюсь. Ушиб нанесён в районе мозжечка, нам повезло что не по нему самому, а-то бы он прямо на месте сканчался, поэтому возможны сбои в памяти или психике, но это уже твоя индустрия, ты меня как врач понимаешь. — Да, конечно понимаю, Хо, мог бы не разжевывать в мельчайших деталях, а сказать поверхностно, я хоть и психолог, но курсы врача мне нужно было пройти обязательно, тебе ли не знать этого, одногруппник? — Юнги издал смешок, на что Хосок лишь покачал головой. Не умеет Юнги подделывать смех, он у него особенный, такой глухой, разносящийся эхом, а этот громкий и ярко выраженный. Жалкая подделка... — Кстати, поговори со своими братьями, это они распустили свои ноги! — вдруг вспомнил Юнги, подрываясь с места и наблюдая за тем, как Хосок осматривать поколеченое тело парня под одеждой. — Да, конечно, я... Господи, Юнги? — Хосок поворачивается к Мину корпусом и смотрит с шоком, замечая, что не он один в замешательстве. Тело Чимина оставлял желать лучшего. Несмотря, на красивые ноги, что выглядели здорово, и то, что в рубашке и кардигане он выглядел хорошо, то ребра, которые буквально торчали, этого не скажут, от слова, совсем. — Я... Незнаю, что сказать, Чон. Но могу сказать точно, что он едет ко мне, после двух дней в больнице, — утверждает Юнги, рассматривая белые шрамы на животе. В глаза бросилась незамысловатая надпись прямо на животе в виде шрамов, выведеными кривыми буквами «You me tear». Зная всю ситуацию, Юнги готов был заплакать. Потому что все знает. Хосок понимающе закивал, записав в блокнот, что нужно побить младших братьев, потому что совсем уж обалдели. К слову, злости в нем сейчас была куча, просто он, как врач, должен был держаться, потому что фиг знает, сколько у него сегодня ещё пациентов. Но дома он сдерживаться не будет и отлупит тупорылых четверокурсников по самое не балуй. Потом через десять минут в кабинет вбегает девушка и говорит, чтобы парня перенесли в общую палату, на что Юнги хмыкает, берет парня, что крепко спал, на руки и несёт его в названную палату, отмечая, что в больнице очень чисто и несмотря на то, что плата общая, там было уютно и светло, свежо и пахло отнюдь не хлоркой, а полевыми цветами. На койке уже было постелено, а на тумбочке лежали шоколадки, конфеты и пара бутылок с соком и молоком. Видимо, Хосок позаботился о том, чтобы красивому парню было уютно лежать в больнице, плюс, чтобы поправиться по-быстрее за счёт шоколада. Ещё Юнги отметил, что матрас постелили мягкий, за что, опять таки, спасибо, но теперь уже Джину к которому он тоже, возможно зайдёт. Все-же, после долгого отсутствия это сложно сделать. *** Парень сидит на белой койке и пытается разлепить глаза до конца, рассматривая место, где он сейчас находится. Было светло и пахло приятно, но наличие коек и отсутствие решеток на окнах, как в психиатрии, говорило о том, что в больнице. К его счастью, палата была пуста, все койки были пусты, также, как и тумбочки, а солнце едва пускало свои тёплые жёлтые лучи в палату. Цокнув, он посмотрел на тумбочку и увидел шоколадку, но живот возразил, ведь нужно покушать что-то нормальное. — Господин Пак, Вы проснулись, — радостно произнёс вошедший парень в белом халате и стетоскопом на шее, — Я Чон Хосок, Ваш лечащий врачь, — пояснил он, садясь на соседнюю койку напротив, — как Вы себя чувствуете? — он достал блокнот и ручку, щёлкнул ею и записал дату, чтобы было легче. — Добрый день? Я... Мне... Немного тошнит, усталость и дикая боль в голове, — как-то привычно. Он не раз в детстве был в больнице и сейчас не особо удивлён, что когда он закрыл глаза, он был в универе, а сейчас, когда открыл, уже лежит в больнице. — Хорошо. Мы взяли у Вас анализ крови. У Вас понижен гемоглобин. Просмотрев карточку, поняли, что Ваша норма сто пятьдесят, так было стабильно, но сейчас резко снизился до шестидесяти одного, что очень плохо. О физической нагрузке можно забыть, — Чимин нахмурился. Он не так много крови, вроде бы, потерял, а тут такой резкий скачок, — ренген показал, что ничего не повредилось, с ЭКГ тоже все в порядке. — Долго я здесь? — Два дня. Как я понимаю, в последнее время Вы мало спали, что сказалось на здоровье. Поэтому Вы и хотите спать сейчас. Также у Вас недоедание. Не нужно с этим шутить, ведь Ваш организм предрасположен к анарексии, этого нельзя допустить, ибо последствия необратимые, Господин Пак, — тараторит рыжеволосый, что-то снова записывая. Чимин потерян. Он целых два дня спал, это ужасно. — Я должен выписать Вам лекарство. Завтра мы Вас выпишем, но принимать лекарства, делать уколы и капельницы, Вы не перестанете. Поэтому, зная, что Вы живёте один, Вам придётся на время поселиться у Вашего преподавателя Мин Юнги. Он, кстати, сейчас к Вам зайдёт, — старший улыбнулся и встал с места, направляясь к белой двери, — Всего доброго. Вынужден покинуть. Как только тот входит, Чимин видит, как просовывается розовая макушка и проходит к нему. У него, честно говоря, шок, который ещё не совсем осознан, ведь эта ситуация - самое ужасное, что могло случиться с ним в жизни. Что за приколы с ним вытворяет жизнь. Ей что, скучно и не над кем поиздеваться больше? — Привет, Чимин. Не против, если я на ты? — тут же начал хён, садясь рядом, на одну койку. Чимин лишь покачал головой, говоря, что не против всего этого, — Хорошо. Я... Тебе уже сказали, да? — Д-да, учитель Мин. Простите, но я и сам справлюсь? — ага, и это говорит человек, который из-за лени даже не ел дней пять, почти падая в голодные обмороки? Чимину хочется смеяться с самого себя. Он садится и теребит край простыни, под которой он лежит. Он совсем не заметил, что одет в незнакомые открытые вещи в виде футболки и треников. И что его шрамы все видно, потому что Юнги быстро скользит взглядом по рукам, ключицам и возвращается к глазам. На это Чимин краснеет. — Нет, Чимин. Ты должен, я... я... Не знаю, я хочу по-о-о... Поупражняться на тебе. Я хочу научить вашу группу оказывать помощь в виде уколов и капельницы, а я давным давно это делал, мне нужно потренироваться на ком-то, — это все, что мог сейчас придумать Юнги. Это звучало так грубо и так ложно, что он громко сглатывает, замирая на месте. Но не скажет же он, что это он попросил об этом главврача, потому что хочет позаботиться об этом человеке, чтобы наконец все рассказать? Ага, да. — А-а... понятно... ну... если это поможет университету, и это ради него, то... думаю, что соглашусь ради этого, — глупо тянет, будто понимая, что отвечает согласием на тупую и глупую ложь. Он думал около минуты, а Юнги снова грыз ногти, сгрызывая даже кожу, походу, до самого мяса, отчего кровь потихоньку начала выступать. — О... спасибо большое, я учту твою помощь, когда буду выставлять оценки, честно! — Юнги сделал, что-то по типу поклона и сжал кулак, как будто поддерживая парня, на что тот улыбнулся. Учитель заставлял улыбаться своей сбивчивостью и волнением. — Завтра меня выпишут, и я должен перебраться к Вам? — тонким голоском спросил младший, смотря своими блестящим глазами, надув пухлые губы. Боже, Юнги такого не ожидал. Его тонсен ещё и безумно милый в придачу. — Да. Единственное, что может выдавить Юнги, перед тем, как встать и, тихо попрощавшись, покинуть палату, чтобы Чимин наконец поел и ещё немного поспал педед тем, как его выпишут. А сам Мин поехал убираться в своей квартире и раскладывать лекарства, как настоящий перфекционист, по маленьким отсекам. *** Когда Чимин впервые заходит в эту квартиру, он удивляется тому, что у того даже здесь пахло чёртовой вишней и яблоком, что заставляло вдыхать полной грудью и расслабиться. Квартира была маленькой, но уютной и тёплой. Юнги сразу повёл его в спальню и сказал располагаться так, как он хочет, ведь теперь эта комната принадлежит ему. Чимин не послушался, лишь лёг на кровать и не двигался, пока к нему не пришли, что бы сделать укол. Было стыдно. Прямо в комнате. Юнги уложил его на живот, приспустил домашние штаны и провел по мягкой ягодице проспиртованной ватой. Набрал в один шприц железо, что имело желтоватый, хотя даже коричневый, цвет, а во второй красную жидкость, наверное, какие-то витамины. Но Чимин не спрашивал. Он хену верит. Тот взял отпуск на месяц, сказав, что заболел, а Хосок отнес в универ справку за Чимина, сказав, что тот лежит в больнице под присмотром. И больше ничего. Потому что официально он и вправду сейчас должен лежать в больнице. Первые две недели Чимин робел, не выходил почти, а кушал только когда Юнги приносил и уходил. И то, наверное, где-то через пол часа, потому что совесть грызла так, что хотелось плакать. Чимин чувствовал себя бессовестным подростком, который вторгся в жизнь чужого дяденьки. Хотя, так и было. Он, мало того, напряг того тем, что пришлось тащить его в больницу, но ещё и взял к себе под присмотр, готовит ему, ухаживает, делает уколы и капельницы. И главное, в первое время они даже обычными фразами почти не обменивались. На третьей неделе он аккуратно вышел из комнаты, укутанный в тёплое одеяло посреди ночи. Началась сильная гроза и он испугался, пошёл на кухню и застал там Юнги, который сидел за круглым столом и читал книгу в очках. Он выглядел очень красиво. Темно-розовые волосы, очки в тонкой оправе, домашний тёплый халат и большая чашка кофе. Нога на ногу и сосредоточенный взгляд, устремившийся в книгу и падающий свет от кухонной вытяжки, оттеняющий черты его красивого лица. Чимин тогда помялся у входа и прокашлялся, на что Юнги сначала вздрогнул, а потом улыбнулся, откладывая книгу в сторону. *** — Чимин, ты чего не спишь? — Юнги встал из-за стола и подошёл к электрическому чайнику, налил воду в большую чашку, добавил заварки и лимона с имбирём и сахаром. — Мне не спится, — голос охрип от долгого молчания. Пак покачался и робко подошёл к столу, присаживаясь напротив Юнги, принимая в холодные ладошки горячую чашку. — Понимаю, — старший перевязал пояс на халате и присел обратно, снимая очки, — Грозы боишься? — он смотрит прямо в глаза, снова по привычке цокая и дернув уголками губ. Чимин слишком предсказуемый, Юнги слишком умный. — Д-да, детские т-травмы, — Чимин бесслышно всхлипнул и дёрнул плечами, обхватывая чашку двумя руками, что спрятаны в одеяле. В голове промелькает пара моментов из детства, когда он прятался под столом во время грозы от злых родителей, что снова ссорились и громили дом. От этого нижняя губа задрожала, и Чимин её прикусил, так сильно, что кожа побелела. Мин почувствовал напряжение, и, естественно, понял, почему Чимин чуть ли не плачет. Он сделал глоток кофе и шмыгнул носом, пытаясь что-то сказать. — А Вы? Почему не спите? — решил разрядить обстановку, тем самым перебивая старшего. Голос слегка дрогнул, а Юнги улыбнулся, громко выдыхая и откидываясь на спинку стула. — Я ночной житель, Чимин. Хотя, просто интересная книга попалась и я не смог остановиться. Знаешь, бывает такое, что... — Юнги почистил горло, — попадётся что-то такое захватывающее, что не можешь остановиться, пока не дочитаешь. Чимин заслушался. Голос хёна ночью ещё более хриплый и басистый, когда тот совсем устал. И младший очень жалеет, что не выходил по вечерам, да и вообще всегда, чтобы поговорить с преподавателем. Всё таки, тот ради него остаётся в своей двухкомнатной квартире и проводит все время в одиночестве, потому что младший смущается общаться. — А что, если не секрет, Вы читаете? — поинтересовался парень, всё таки осмелев. — Это? — Юнги взял в руки книгу, которая была больше чем на половину прочитана, — Княжна Мери, перевод с русского. Михаил Лермонтов. К слову, она может показаться скучной, но это на любителя, — розововолосый откладывает книгу в сторону, переложив закладку, и закрыл, снова делая глоток кофе. — Я читал «Тамань», — хрипит, — Я немного не понял концовки, предполагаю, она открытая. Но это не помешало мне полюбить эту книгу, — Пак смотрит в сторону и кусает щеку изнутри. Юнги слушает внимательно, ловя каждый нежный вздох, что издаёт этот ангелочек. Он такой растрепанный, укутавшийся, а его волосы уже потеряли яркий цвет, отчего стали белыми. — Ну, «Тамань» на любителя. Не каждый способен понять русскую литературу. Ты читал Гололя? — Юнги глухо посмеялся, и Чимин почти умер. Его смех такой сладкий и ласкающий слух, что хотелось говорить что-то смешное вечно, лишь бы он смеялся, чтобы говорил и не переставал. Понятное дело, что этот вопрос был риторический, поэтому Чимин фыркнул и сделал очередной глоток вкусного чая. — Можно называть Вас «хён»? — после долгого молчания и пристального взгляда глаза в глаза, спросил младший, кусая губу. Ему кажется, что он борзеет, позволяя себе такое. Но как? Нет конечно! Юнги вообще кажется, что ему нужно быть более открытым. — Конечно можно, я ждал, когда ты меня так назовёшь. На кухне тишина. Оранжевый свет от вытяжки согревал, падая на лицо, оттеняя красивые черты лица обоих. Шум, что исходит с улицы, который провоцируют машины и громкий раскат грома, капли дождя, что стекают по крыше и капают на подоконник снаружи. Это все не имело значения, потому что Чимин снова уставился в тёмные глаза. У Юнги они красивые. Чимину кажется, что там целые галактики, а в них новые вселенные, которые ему ещё предстоит увидеть. Юнги в глаза хотелось смотреть и тонуть. Безвозвратно, просто утонул и остался в них, потому что там тепло, уютно и красиво. Потому что там хочется тонуть. Потому что оттуда не хочется уходить. Зачем? У хёна в глазах красивые тёмно-коричневые узоры вокруг маленького чёрного зрачка. Было такое ощущение, будто это был карамельный шар из разогретого сахара. Такого не аккуратно размятого и раскатанного, отчего появились узорчики внутри. Такие красивые, хоть и кривые, завораживающие... Чимин утонул, так и не обратив внимание на то, что Юнги что-то ему сказал. Улыбка, смех и хриплый голос Юнги запечатаны у Чимина за большими дверьми в маленькой комнате глубоко в сознании. *** Сегодня, вроде как обычный день, тринадцатое февраля, как видел Чимин на календаре, что висел напротив его большой и мягкой кровати. Юнги, по всей видимости, или готовит на кухне очередной шедевр, которые Чимин на третьей неделе поглощает с удовольствием, и если у него слишком хорошее настроение, просит добавки, мило облизываясь. Хён на это улыбался, забирал тарелку и приходил с ещё одной порцией, только теперь побольше. И это его радовало. То, что его тонсен ест его еду, доверяет своё здоровье и жизнь, оставаясь у него без какого либо страха, его радовало очень и очень сильно. Душу будто обливали чем-то тёплым и сладким, заставляя согреться и сесть, обдумывая все прелести временного соседа по квартире. Чимин для Юнги был чем-то невероятным и красивым, домашним и, главное, родным. Нет, он не казался, он был, являлся родным. У него мягкая кожа, большие глаза, нормализовавшаяся благодаря юнгиевой еде фигура, пухлые пальцы, плотные губы и смущающаяся натура. Именно таким Юнги его представлял на протяжении долгого времени. И не прогадал. Он слишком давно мечтал о том, чтобы это случилось, даже готовить специально для этого учился, чтобы его кормить. Вот и пригодилось. Случилось. Чимин лежит на спине и смотрит в белый потолок, что украшен маленькими встроенными светодиодами и красивой люстрой на пульте управления. К слову, Чимин никогда её не использовал, а включал на ночь светодиоды, потому что так потолок был похож на звёздное небо. В первый день, когда Юнги включил их ему, он задался вопросом, зачем старшему вообще такие штуки в комнате, ведь он взрослый, двадцатисемилетний мужчина, которому о семье задуматься не помешало бы. Но потом Чимин стал замечать за ним детские повадки в виде больших тапок с мишками, футболок с Риком и Морти или же магнитиков на холодильнике с мишками, радугами и сердечками. А ещё у старшего была привычка цокать языком, если задумаемся, перебирать пальцы, если нечем руки занять, заводить язык за щеку и сужать глаза, когда читает. Чимин это замечал, когда сидел с ним за одним столом и пил чай. Сегодня же от того ни слова ни духу, словно сквозь землю провалился или же оставил бедного младшего одного в небольшой квартире, в которой пахнет яблоком и вишней. А тишина давила на слух, отдаваясь лёгкой болью и даже пульсацией в висках. Их короткие диалоги сводили младшего с ума. Ему было не комфортно, когда он сидел один в комнате и просто пялился в потолок, потому что когда хён смотрел, становилось намного легче и свободнее. А когда он смотрел и разговаривал, хотелось прижаться ближе и слушать вечно, спрашивать и узнавать о нем больше. Хотелось знать всё. Чимин копается в голове и открывает большие двери, вспоминает нежный смех и сладкую улыбку, красивый голос, и лицо... Хен красивый, привлекательный, и это факт, который он осознал в первый же день его работы в университете. Просто он стал смотреть на него, как на парня именно на этой неделе. Ему было приятно, когда Юнги заходил по вечерам и нежился вместе, когда рассказывал о том, как он учился в Китае, и даже сказал парочку фраз на китайском, отводя взгляд в сторону. Чимин не понимал, что значили эти слова и почему хён так отворачивается, но он не хотел вдаваться в подробности. Может тот его обозвал и ему стыдно? Кто же знает? Пак громко выдыхает и от досады и одиночества поднимается со своего места, накидывает худи, что валялось на стуле, и выходит из своей комнаты, направляясь к двери, что вела в покои старшего. Тот любил поспать, как Чимин заметил, поэтому если тот спит, не удивился бы. Но вместо этого Чимин слышит оттуда музыку. Такую, вроде сначала спокойную музыку, игру на пианино и не сильные басы, но потом тот перематывает и слышится грубоватый мотив, а затем... Чимин слышит голос. Голос Юнги. Такой красивый и грубый, рэпующий. Пак плавится, потому что тот снова обволакивает и Чимин позволяет себе приоткрыть дверь и посмотреть на старшего, что сидел за компьютером, на нем наушники, а перед лицом микрофон. Светловолосый кусает губу и щурит глаза, всматриваясь. Юнги откашливается и нажимает на пару кнопок на колонках, настраивает микрофон и облизывает губы. — You me tear, You me, you me tear, — у Чимина сердце пропускает удар. Он затаивает дыхание и чувствует, как что-то в животе переворачивается. Он чувствует, как глаза болят, и он вот-вот заплачет, — You me fell, You me, you me fell, — он громко всхлипывает и Юнги поворачивает голову в бок, расширяя свои узкие глаза. Он подрывается, выключает музыку, снимает наушники и встаёт, подходя к младшему, что хотел уйти. — Чимин, стой, — он кусает губы, — Хочешь... хочешь посидеть со мной? Нам нужно поговорить, — Мин сжимает тонкое запястье и тянет на себя. Чимин ойкает и проходит в комнату, робея. Он здесь, к слову, ещё не был. И может он представлял, что эта комната будет вся чёрная, это не так. Стены светло-серого цвета, на них красиво и ровно развешаны фотографии и в некоторых местах красивые зелёные узоры, нарисонаные, походу, в ручную. Большая кровать с зелёным одеялом, тумбочка со светильником, махровый ковёр, белый рабочий стол и кожаный чёрный стул. Компьютер с красивой зелёной подсветкой, монитор и небольшой микрофон с наушниками. Везде были разбросаны скомканные бумажки и пара ручек с карандашами. Нет, это был не беспорядок. Это была комната настоящего разностороннего и творческого человека. Мин посадил Чимина на кровать, а сам сел рядом. — Ты это, прости, если я чего не то сделал, хорошо? — робеет. У Юнги голос дрожит. Он знает, что для младшего значат это простые слова. Не просто так он их высек на своём красивом теле, оставив шрамы на всю жизнь. — Не-ет! Ничего, это я виноват, нечего подслушивать, — Чимин всхлипнул и поднял голову, начиная улыбаться. И Юнги эту улыбку запоминает. Она словно яркий свет в темноте, которой он живёт. — Я тут подумал, — розововолосый отбивает ритм пальцами по своей костлявой коленке, — может завтра погуляем? — В День Святого Валентина? Вдвоём? — Чимин посмеивается. Что за бред у него в голове творится, раз он считает, что старший может пригласить его на свидание? Но, тем не менее, он смотрит на Юнги с вопросом, хмыкая. — Да, а что? Мне не с кем встречать этот праздник, ты со мной, и тебе, как я понимаю, тоже не с кем. Так почему бы не помочь друг другу? —, Юнги почесал затылок и посмеялся. Фальшиво и нервно. — Да, хорошо, — Чимин делает наиграный тон, — Почему бы и нет? Во сколько? — Завтра в семь вечера. Меня как раз днем не будет. И Чимин не знает, как он так крепко держит все в себе, раз уже не кинулся на шею любимому хену, не расцеловал его везде, где только можно и нельзя, и не завизжал во всё горло от радости. Улыбка, смех, хриплый голос и приглашение на прогулку от  Юнги, хранятся у Чимина за большими дверьми в маленькой комнате глубоко в сознании. *** Сегодня четырнадцатое февраля. Чимин с часу дня, как только проснулся, прихорашивался и вертелся у зеркала, почти забыв о таблетках. Капельницу и уколы сегодня, как сказал Юнги вечером, можно было пропустить, что его ещё больше радовало. Он успел покушать то, что старший оставил ему и улыбался сам себе. Пусть Юнги просто выполняет свою работу, Чимину приятно и по телу в районе груди расплывается странное и приятное тепло, согревая все то, что раньше только мерзло. И Чимин не знал, как описать это состояние, когда он смотрит на Юнги и автоматом улыбается, не управляя собой. Он не может объяснить, почему в последнее время ему так стыдно, когда Юнги делает ему укол или же суёт иголку в руку. Он сам может понять, почему так сильно ждёт вечера, чтобы снова пойти на кухню и посидеть в тишине, чтобы посмотреть в глаза друг друга и греться от того тепла, что исходит от них. Чимин не мог всего этого объяснить также, как и того, что Юнги с каждым днем все больше и больше напоминал ему кого-то из детства. Сейчас он стоит перед большим зеркалом и рассматривает свое тело, что знатно так поправилась на вкусной еде хёна. Рёбра больше не торчат, также, как и позвонки, щиколотки не такие узкие и нету такого ощущения, будто его ноги вот-вот сломаются. Даже животик появился, что его радовало. И радовало только потому, что Юнги это нравилось и он был счастлив, что тонсен наконец преодолел себя и смог поправиться и выглядеть более здоровым. Чимин помнит, как Юнги опешил, когда увидел его тело почти полностью оголенным. Слово «анорексик»  так и вертелось на языке, но он не мог сказать. Как психолог, он знал, как люди на такое реагируют. Это обидно. Так сильно, что многие потом ещё больше худеют, делая вид, будто на зло, но на самом деле сами этого не хотели. Пак тогда лишь смущённо улыбнулся и поклялся, что исправит это и будет кушать всё, что скажет и даст хён. Мин сейчас им гордится, когда смотрит на весы и видит красивое и радующее шестьдесят один, а не пугающие пятьдесят два. Всё таки китайцы, у которых Юнги учился готовить, знают толк в том, как быстро набрать вес. Через час процерюлур в ванной, Чимин очень долго ковырялся в своих вещах, пытаясь найти давно купленные челси, чёрные свободные джинсы и тёплый серый свитер с воротником и чёрными лентами по бокам на рукавах. Несмотря на месяц, что царил за окном, на улице было тепло и обычного клетчатого пальто до колена было достаточно, чтобы не замёрзнуть вечером. И потом целые два часа на то, чтобы уложить светлые волосы, найти нормальные однотонные носки без всяких ушек или же сердечек. А потом макияж. К слову, Чимин умел красится, очень даже хорошо, но сегодня его руки предательски дрожали и отказывались делать что либо так, как ему нужно. Он уверен, что Юнги будет как обычно необычаянно красив, что будет водить его по красивому вечернему Сеулу и молчать, как он любит это делать. Но Чимину всё равно, будет он говорить или нет, главное, чтобы он был рядом и сжимал его руку в своей, мягко шагая вперёд по красивой аллее. Хотелось проводить с хёном много времени в молчании и не о чём не думать. Очистить разум и просто всматриваться в красивые черты его лица. Такие отточенные и красивые, что Чимин готов отдать того она конкурс самого красивого мужчины в мире и присвоить первое место. И Пак даже не замечает, как наступает семь вечера и дверь в квартиру открывается, прямо тогда, когда он обувался. В дверном проёме стоял Юнги. И Чимин готов поклясться, что умер бы, если бы не хотел провести со старшим как можно больше времени. Потому что хён покрасил свои волосы в чёрный. Брутальный, стильный, красивый, вызывающий, сексуальный и строгий на вид хен стоял и рассматривал его. Он был одет в кожаные туфли, чёрные зауженные брюки с красивым ремнем, темное пальто и белую рубашку. И Чимин сглотнул, когда понял, что сам одет как закомплексованный подросток. Он даже не разогнулся и упал в отчаянной попытке натянуть обувь на которой не было ни замка ни шнурка. Он упал прямо на бок и зашипел от боли, щуря глаза. — Чимин! — Юнги подорвался с места и наклонился, чтобы поднять тонсена, что схватился за воротник его пальто мёртвой хваткой, всхлипывая, — Ты в порядке? — Юнги посмотрел в блестящие глаза и увидел, что Чимин взволнован, а его зрачки расширились до невозможности. Скорее всего, у него ещё и сердце очень сильно бьётся. — Д-да. Прости. Ты просто такой красивый, тебе так идёт, что я... Не справился и упал, — Чимину стало стыдно за свои слова и то, что он даже не пытался скрыть то, что хён ему интересен. Он уже ждал, что Юнги его отдернет и толкнет, но тот лишь улыбнулся и опустился на колени, натягивая на маленькие ноги челси, сразу поднимаясь на ноги и смотря в большие глаза. — Ты тоже очень красивый, — объясняет старший, — Ты это пальто одешнешь? — Юнги взял с вешалки чиминово пальто, и когда тот кивнул, оставшись стоять на месте, как вкопанный, Мин подошёл к нему сзади и помог просунуть руки в рукава, прижимаясь сзади очень плотно. Чимин почувствовал, что у его ягодицам очень сильно прижалась чужие бедра, а к спине вздымающаяся грудь. Он громко сглотнул и блаженно выдохнул, ощущая на щеке горячее дыхание. Этот момент показался ему чересчур интимным, слишком личным и смущающим. Таким приятным, особенно понимая, что это делает Юнги, перед тем, как они пойдут гулять в День Святого Валентина. Он прокашлялся и Юнги резко одернул свои руки, что тянулись к чужой талии, облаченной в пальто. Он прошёл вперёд и открыл дверь, приглашая Чимина выйти. — Пошли, Чимин. *** Если бы Чимину ещё вчера утром кто-то  сказал, что Юнги пригласит его в уютную кафешку возле аллеи, он бы рассмеялся в лицо этому глупому и наивному придурку. Но сейчас он реально сидит за столиком рядом с Юнги. Кафе в котором они сидят, неимоверно уютное и красивое. В углу стоял голубой диванчик с кучей подушек, красивый квадратный стол и разноцветные стулья, а остальные столики стояли вдоль больших окон, которые были украшены оранжевыми гирляндами. На подоконниках тоже лежали подушки, книги, декоративные чашки с цветами и клетчатые шарфы. Чимин смотрел по сторонам и никак не мог налюбоваться столь маленькому, но красивому заведению в котором приятно пахло кофе, кремом и корицей. Юнги смотрит на него, и тоже не может налюбоваться. Он кусает губы и разминает шею от нервов. Он сегодня хотел рассказать Чимину то, что так давно собирался. Но это слишком сложно. Говорить ему о том, отчего так сильно болит ели как склеенное заново сердце, слишком страшно. Но нужно, или они так и будут притворяться и отрицать. Юнги подзывает молодого парня, который был одет в белую рубашку, черные брюки и фартук, и тот прямиком подошёл к ним, достав блокнот и ручку. — Так, эм-м, — Юнги смотрит на бейджик парня. Чимин в этот момент наконец перестаёт рассматривать заведение и смотрит на хёна, отчего его сердце начинает стучать ещё больше. Тот очень красив и статен, — Сынмин, нам, пожалуйста, два больших латте, если можно, то с шоколадной крошкой и две булочки с шоколадом. Если можно, то с собой, — а ещё у него вдруг стал нежный голос. Чимин подозревает, что тот согрелся и его связки растянулись, оттуда и такой голос. Парень кивает и отходит, бросив на их столик злобный взгляд. Юнги хмыкает. Сто процентов какой-то заурядный натурал. — Чимин, — начинает он, — ты не против, если мы на ходу перекусим? Я хотел с тобой поговорить, и, если ты... — Конечно, хён, какие проблемы? Это ты меня пригласил, так что-о-о... — Чимин тянет, смотря по сторонам, постукивая пальцами по столу, — тебе решать, вот. Юнги признательно улыбнулся и прикусил губы. Они даже не снимали вещей, а оно и хорошо, зачем, если сейчас уходят? Чимину здесь нравилось, безусловно, хотелось остаться, но если хен говорит, что нужно уйти, значит, нужно уйти. Им не о чем разговаривать. Хотя, если бы Чимин был более смелый, то сказал бы о том, что он чувствует к хену, что его волнует, и что он нопоминает ему кого-то из детства, но это слишком рискованно, особенно сейчас. Хотелось прижаться, обнять, втянуть аромат чужих волос и поцеловать. Чимин сделал выводы у себя в голове. Слишком резкие, но правдивые. Такие, какие ему нравятся. Через  десять минут выходит парень. Он держит в руках два пакета и подставку с двумя стаканами. Юнги сразу поднимается, достаёт кошелёк и отдаёт парню  шесть тысяч вон, в обмен забирая свой заказ. — Чимин-и, пошли. И Чимин чуть ли не умер третий раз за этот прекрасный день. Потому что Юнги назвал его так, как не называл никто кроме мамы. Они выходят, у Юнги обе руки заняты, а Чимин не может предложить помощи, стесняется и робеет, кусая губы. На улице всюду ходят парочки, держась за руки. Кто-то сидит на лавочках рядом с уличными фонарями, сцепляют руки в замок и целуются. Кто-то бегает и орёт о том, что любит, кто-то отдаёт валентинку с важными словами, кто-то фоткается, а кто-то дарит подарки. Аллея живая, подсвечивается оранжевым светом, играет красивая музыка и Чимин чувствует себя умиротворенно. Он смотрит на Юнги, а тот смотрит вперёд. Его глаза  так красиво светятся и отражают всё то, что впереди, что Чимин теряется. Он хочет сказать, хочет больше всего в мире, но Юнги же просто... Он просто... Преподаватель? Тот у кого он живёт временно? Кто он ему? Никто. — Чимин, держи. Ты, верно, замёрз и проголодался, — Юнги улыбается и протягивает пакет и подставку, чтобы тот взял один стакан и булочку. Чимин смущается и, несмотря на холод, краснеет, принимая от хёна все то, что тот даёт. — Спасибо, Юнги-а, — Чимин бьёт себя мысленно по голове. У него на языке давно вертелись эти слова, но он не думал, что скажет без какого либо разрешения. — Не за что, Чимин, — Юнги открывает свое кофе, кинув подставку в пакет, и отпиввет, блаженно прикрыв глаза и промычав, — Называй меня так всегда, хорошо? — Х-хорошо, — младший смотрит на свой стаканчик и улыбается ели заметно. Это так трогательно, романтично и мило. Хотелось бы, чтобы это была не просто прогулка  из-за отсутствия у обоих пары, а свидание в честь праздника влюбленных. Но это же глупости. Юнги идёт в определённом направлении, так, что в один момент они заворачивают и поднимаются выше, туда, где даже фонарей почти нету, а значит, и людей. Это была уже не аллея, а парк, он очень красивый утром и с верхушки, куда они направляются, можно рассмотреть большую часть города. Когда они в полной тишине садятся на одинокую лавочку рядом с которой светил фонарь, Юнги смотрит на Чимина, что устремил взгляд в даль, наслаждаясь чистым воздухом и красивым видом. Весь город сиял и светился. В этот день никто бы не уснул до самой ночи. И они в том числе. — Чимин, — Юнги смелеет и берет свободную ладошку тонсена в свою руку, сжимая, — мне нужно тебе кое что сказать, только ты восприми все не очень остро, хорошо? Юнги почти шепчет и пытается говорить так нежно, как только может. Он смотрит прямо в глаза, и в них Чимин видит только тепло, безопасность и нежность. Такую, какую выражал в своих глазах, когда смотрел на фотографию Юнги, что стояла в гостиной. — Хорошо, хён. Я обещаю. — Хорошо, — Юнги выдыхает и Чимин провожает тёплый пар, снова смотря в глаза, — Я нзнаю, узнал ты меня, или нет. Я, в общем, ничего не знаю. Но ты должен мне поверить, хорошо? — ему снова кивают. — Чимин, я - Мин Юнги, твой лучший друг детства, который прятал тебя у себя дома, когда твои родители сильно ругались. Я прижимал тебя к себе, когда ты плакал и боялся, что родители тебя побьют. Мои родители вызывали полицию, когда твои родители изрезал и друг друга до смерти, — голос дрожит, а Юнги чувствует, как маленькая ладошка в его руках сжимается, а глаза напротив начинают блестеть. Но он не видит истерики в глазах. Он не видит страха или же злобы. Он не видит того, что сейчас кто-то горько заплачет или же убежит прочь. Нет. Чимин больно улыбается. — Я искал тебя очень давно, — продолжает он, — сразу после того, как тебя забрали в детский дом, я искал, но не смог. Я был подростком, — он смеётся, — а потом, через три года поисков, мои родители отправили меня учиться по обмену в Китай. Мне было восемнадцать, но я до сих пор не забывал тебя. И Чимин тоже вспоминает. Вспоминает, как в детстве убегал из разваленного, старого дома к соседскому мальчику, которому было на восемь лет больше. Как прижимался, обнимал и просил забрать к себе. Тот его постоянно целовал в макушку, гладил по спине и приводил к себе. Родители его кормили, тоже целовали и говорили, что так нельзя. Так, чтобы пятилетний ребёнок убегал, что нужно с этим разобраться и лишить родителей прав, а самого парня забрать к себе. Но св один день, когда Паку было семь лет, он прибежал к ним с криками, размахивая руками, весь в крови и мокрым лицом. Он сказал что-то про своих родителей и Мины быстро побежали к соседям, а подросток Юнги снова обнял, прижал к себе и сказал, что ни за что не отпустит. Что любит тонсена всем своим сердцем, и что он обязательно станет его братом. С годами Чимин и позабыл, что его звали Юнги. — Хен, я, — Чимин тянется пальчиками к любимому лицу и проводит ими по красивым розовым губам, что выпускали тёплый пар. Чимин облизнулся. Губы хена казались ему сладкими и красивыми. Так и было, — Я вспоминал тебя лет до пятнадцати, а потом, — Пак опустил голову, — потом я влюбился и мне соврали. Было очень больно, я чуть не умер тогда, но меня спасала мысль о том, что когда нибудь мой хён меня найдёт, — светловолосый смеётся сквозь слезы и поднимает голову вверх, смотря на красивые ветки, — И... Может это глупо и быстро, но я тебя люблю, хён, — ели как выдавливает. А потом взрывается плачем, утыкаясь в грудь старшего. Тот пахнет теми же яблоком и вишней, что не удивляет. А потом Чимин вспоминает, как совсем маленький в шесть лет ходил в сад Минов и ел вместе с Юнги яблоки и вишню. Только их и больше ничего. — И я тебя, — Юнги поднимает его голову за подбородок к себе и смотрит в опухшие глаза. Чимин всхлипывает и смотрит на него так непонимающе, как только может, — Слышишь? Я тебя люблю. И Чимин понимает. Потому что то, с какой нежностью и приторной сладостью Юнги его целует, точно говорит само за себя. Поцелуй выходит со вкусом шоколада и кофе со сливками, а ещё запахом вишни. Чимин неумело приоткрывает губы и сминает чужие, не сдерживая солёных слез, которые капают на щеки, а затем мешаются со слюной. А хён лишь поддерживает его за талию, и прикрывает свои тёмные карамельные глаза, чувствуя себя умиротворенно, так, как хотел чувствовать всю жизнь с пятнадцати лет. Как только забыл про любимого хёна. И да, то, как они друг друга нашли, то, как они признались и их общая история, такая глупая и бессмысленная, что каждый, кто услышит, рассмеется в лицо. Но она такая вечная. Потому что Юнги наконец его нашёл. Потому что Юнги нежный. Потому что Юнги сладкий. Потому что Юнги его и вправду любит с самого подросткового возраста. И потому что Чимин пытался помнить его. Хоть и не до сегодняшнего дня, но после, он будет помнить и хранить его в своём сердце его вечно. Потому что старший каждый день будет рядом. Будет целовать, обнимать, ласкать и успокаивать. Нюхать волосы, прижимать к груди и хрипеть нежности. Потому что они теперь вечно будут вместе. Улыбка, смех и хриплый голос, приглашение погулять и признание в любви от Юнги, запечатаны у Чимина за большими дверьми в маленькой комнате глубоко в сознании.
Примечания:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.