Проблема за проблемой.
Исход за исходом.
И никакого толку.
Люди всё ещё видят во мне сущее олицетворение зла. Оно и так. Ведь я – жемчужина раздора и хаоса. Ненавидеть меня причины всегда найдутся. У нашего народа уже давно не ценится духовная сила, оттого не в моих интересах переубеждать их нравственные морали. Никчёмные душонки... Вы возомнили о себе слишком много. За это пора отвечать, не так ли!? Я – жемчужина мести и холода, и мне не свойственны чувства теплее данных. Мне по́лно разносить к чертям погрязшую в издохшем суеверии деревню и наказывать помышляющих заточить меня полуумков. В конечном счёте... это стало полноценным смыслом моей жизни. Однако я никогда не думал, что ради этакой мелочи я должен был жить. Из прочих наблюдений, моя стихия всегда имела одно довольно забавное свойство – всякий раз доставляло людям многозначительный ущерб. Вот только, если это не касалось матери, на подобное я закрывал глаза. И пускай я уже и был в курсе всех причин своей неизбежной самообречённости, встреча с моим единственным – в будущем – другом координально поменяла моё на тот момент уже устоявшееся, истерзанное благодушие. Явившись, он научил меня стороннему воззрению, здравому отношению на бо́льшие, важные вещи. Дал понять, чего все эти недолгие три года стоила мне моя семья. Он создал счёт и меру доверию, склоняя передо мной колено. И, пусть так и не открывшись мне полностью, всё же даровал часть себя самого. Временами, пока моё лицо легонько обдувал прибрежный ветер, я замечал, как Аобин расслабленно прикрывал веки и с перерывами дышал. Как его рога, накопливающие закатное сияние, источали свет, а губы изредка подрагивали от находящего холодного бриза. Он был невероятно красив и умён. Затаённая в нём бесстрастная мудрость не уступала его молодому возрасту. Где-то на кромке своего гордого сознания, я по-настоящему восхищался им. Уверен, Аобин мог бы ещё многому научить меня. Стыдно признавать, но, даже противоречив самому себе, иногда я безумно желал этого. Хе, только пребывая в своём демоническом естестве, я бы, скорее, вырвал себе язык, нежели назвал его наставником. Находясь рядом с ним, я зачастую чувствовал, как между нами, словно нитка, удерживалась какая-то странная, неосязаемая связь. Она ставила под сомнения все мои доводы, превращала тëплую атмосферу дружелюбия в гнусную неопределённость и болезненную для моих встрепенувшихся чувств вражду. Всеми возможными усилиями я топил это жалкое чувство. Даже высшие знания азов не помогали выявить первопричину, с меня попросту не выходило ничего толкового. Однако метка, которую я заприметил ещё тогда – в первый день нашего знакомства – только сейчас показалась мне чем-то очень... знакомым. Самым что ни на есть самим собой разумеющимся, чем-то невероятно привычным. Будто была похожа на... «Если я так просто могу отказаться от человека, то это что-то да значит». ...мою. «Ты можешь отказаться от человека, но не от родственной души».