***
«Мы страдаем, терпим и надеемся на быструю весну», — мрачно ответил старый беззубый нищий на вопрос Ши Цинсюаня о зиме. Мы страдаем. Снова страдание. Казалось, страдания действительно стали уделом Ши Цинсюаня в жизни. В конце концов, это было то, что он заслужил. Похолодело, и жители больше не оставались на улицах в поисках развлечений. Вместо этого они суетились от здания к зданию, пытаясь избежать зимнего воздуха. Императорский Город не пострадал от дождя и снега, но от этого похолодания не стали легче. Это был сухой холод, который вытягивал всю влагу из воздуха, сушил кожу и заставлял ее трескаться. Холод пробирал до самых костей, отчего раненые рука и нога Ши Цинсюаня сильно заболели. Сначала Ши Цинсюань жил в этом захудалом храме с несколькими другими нищими. Хотя некоторые были похожи на него, были калеками и не могли зарабатывать на жизнь, у большинства явно было что-то не так с головой. Некоторые напомнили ему маленьких безумцев, которых Хэ Сюань собрал на своем острове. Проклятые такой гнусной судьбой, они стали ничуть не лучше животных. Иногда он задавался вопросом, как бы все было, если бы его брат послушал его и поделился своей судьбой с одним из этих маньяков. Ши Цинсюань осторожно держался от них на расстоянии. Но по мере того, как холод становился все сильнее, он обнаружил, что лишён возможности оставаться в стороне. В конце концов, он сбился в кучу с другими нищими, чтобы согреться, дрожа от страха, когда некоторые из их рук блуждали в темноте, щипая и ощупывая его. Это ужасно напомнило ему случай на Темных Водах. Однако, утром он прогонял эти мысли прочь, так как ему все-таки приходилось выходить каждый день, чтобы заработать себе на еду. Как и говорили владельцы киосков, с наступлением зимы жизнь в Императорском Городе не прекратилась. Люди находили убежище в зданиях: в ресторанах, чайных и других развлекательных заведениях. К сожалению, в отличие от уличных торговцев, эти заведения не приветствовали таких, как Ши Цинсюань. Даже если приведет себя в порядок, он никогда не сможет позволить себе одежду, которая заставит его выглядеть обычным человеком. И даже если он мог привести себя в порядок, чтобы выглядеть презентабельно, трактирщики и владельцы ресторанов смотрели на его кривые руки и ноги с отвращением. Они отмахивались от него — как будто находясь рядом с ним, они прокляли бы себя такими же травмами, и говорили о том, что не хотели бы беспокоить своих клиентов. Ши Цинсюань помнил те времена, когда его глаза также скользили в сторону или смотрели мимо калек. Как его брат поторапливал его в более бедных районах и старался не позволять ему видеть слишком много. Тем не менее, он отвечал на каждый косой взгляд фальшивой улыбкой и благодарил владельцев за потраченное время. В итоге, ему удалось заключить сделку с одним предприимчивым торговцем. Тот поставлял Ши Цинсюаню разные товары для продажи, а тот хромал по городу и продавал все, что мог. В конце дня он возвращался к торговцу с тем, что оставалось, и они делили его заработок. Заработок никогда не был большим. Торговец всегда забирал свою половину, а Ши Цинсюаню, измученному и истощенному, оставлял ровно столько, сколько хватило бы на то, чтобы прокормить себя на ночь. Но это все равно лучше, чем ничего, и с приближением зимы ему нужна была каждая монета. Итак, Ши Цинсюань проковылял от одного дела к другому, борясь с болью в опухших и болящих суставах, бегая изо всех сил и пытаясь продать те излишки товаров, которые были у торговца.***
Одним морозным серым утром владелец лавки бросил Ши Цинсюаню сумку и проворчал: «Вот, сегодня они должны хорошо продаваться. Приходи завтра с тем, что у тебя осталось. Сегодня я закрываюсь пораньше.» Ши Цинсюань открыл сумку и обнаружил несколько аккуратно завернутых упаковок спичек. И сразу понял. Сегодня был день фестиваля Дунчжи, самая длинная ночь в году, и многие семьи посещали могилы своих предков, чтобы отдать дань уважения, прежде чем вернуться домой на пир. В этот день многие люди зажигают ладан, сжигая бумажные деньги, и им могут понадобиться спички. Кивнув, он взвалил сумку на плечо и направился в сторону городского кладбища. Кладбище располагалось на небольшом холме недалеко от Императорского Города. Ши Цинсюань прошел мимо домов, рынка и, наконец, минул городские ворота. Он присоединился к толпе людей, которые отправились молиться и делать подношения своим предкам. Пройдя через ворота, он последовал за толпой и медленно поднялся по крутой каменной лестнице, которая вела через кладбище, тяжело опираясь на костыль. К тому времени, когда он поднялся наверх, его ноги дрожали от изнеможения, а подмышка болезненно болела из-за того, что костыль продолжал в нее упираться. Ши Цинсюань огляделся, хватая ртом воздух, пытаясь отдышаться. На склоне холма были разбросаны каменные гробницы, одни роскошнее других. Семьи погребенных разложили свои подношения перед гробницами. Ши Цинсюань с тоской посмотрел на молящиеся семьи. Хотел бы я зажечь ладан для брата, — с завистью подумал. Он вспомнил, как в юности Ши Уду старался молиться их родителям каждый праздник. Они продолжали посещать могилы своих отца и матери даже после того, как они вознеслись, но с каждым годом их посещения становились все реже. На открытом холме ветер был сильнее, унося аромат ладана прочь. Ши Цинсюань нашел пустую, но открытую местность и разложил спички на виду у людей. Вместо того, чтобы громко выкрикивать свои товары, как обычно, он сидел в почтительном молчании, позволяя семьям подходить к нему по мере необходимости. Он сразу совершил несколько продаж, распродав спички забывчивым семьям, которые не принесли ничего, чтобы зажечь ладан. День продолжался, и погода становилась все холоднее. Ши Цинсюань почувствовал, как холод забирается под его тонкую мантию. Он задрожал и ещё сильнее закутался в одежду, сжимая руки. Кожа на его лице и руках была болезненно потрескавшейся — ему хотелось, чтобы у него было какое-то масло, чтобы смочить ее. У него горел нос, а уши покраснели и болели от холода. Ши Цинсюань наклонил голову вниз и попытался прикрыть уши растрёпанными волосами. Прибывало все меньше семей, и, в конце концов, и вовсе перестали приходить. Ши Цинсюань наконец сдался — был почти вечер; большинство людей, вероятно, были заняты приготовлением праздника. Он поднялся на ноги и начал медленно и мучительно спускаться обратно в город. Его лицо не выдавало отчаяния, которое было в его сердце. Измотав себя и проделав путь от города до холма, он едва заработал чуть больше среднего. У него останется только на то, чтобы купить тарелку мясных булочек, в которых теста больше, чем мяса, и небольшой мешок угля для маленькой потрепанной жаровни, которую разделяют все бездомные. Зима была суровой, независимо от того, сколько он съедал и сколько угля сжигал, он всегда чувствовал себя замерзшим, усталым и голодным. Когда он неторопливо спускался вниз по каменным ступеням, его глаза приметили единственную палочку благовоний, которая каким-то образом откатилась в сторону. Глаза Ши Цинсюаня загорелись, он осторожно наклонился, опираясь на костыль, и поднял палочку ладана. Он аккуратно отряхнул ее и спрятал под свою поношенную мантию. Может быть, я смогу зажечь ее для брата! Это было одним из его самых больших сожалений, что у него не было возможности проявить должное уважение к своему брату. С легким сердцем Ши Цинсюань продолжил спуск по лестнице. Наступил вечер, и только несколько винных лавок еще оставались открытыми. Тяжело вздохнув, Ши Цинсюань мысленно заставил себя хотя бы зайти внутрь и попытаться увеличить продажи. Путь до кладбища истощил его, но у него еще оставалось время, прежде чем все магазины начнут закрываться на ночь. Возможно, если бы он продал еще несколько товаров, у него было бы достаточно, чтобы накопить на более теплый шерстяной плащ. Его лицо озарила нежная улыбка, и он толкнул дверь одного из таких магазинов. Но был тут же остановлен недоброжелательным официантом. «Что тебе надо?» — спросил мужчина, нахмурившись при виде рваной мантии Ши Цинсюаня и его изможденно-взлохмаченного вида. Ши Цинсюань выдавил из себя яркую улыбку и поднял пачку спичек. «Добрый вечер, господин. Не желаете приобрести несколько спичек? Сегодня фестиваль Дунчжи и, возможно, вы были слишком заняты, чтобы отдать дань уважения своей семье». Официант нахмурился еще сильнее. «Где ты их взял? Ты их украл?» Ши Цинсюань ничуть не удивился. Это были часто задаваемые вопросы. Он помахал своей сломанной рукой и ногой и снова лучезарно улыбнулся. «Ха-ха-ха, нет, боюсь, для меня это невозможно. У меня есть договоренность с торговцем по этому поводу.» Официант расслабился и отошел в сторону. «У меня есть свои спички, но не стесняйся поспрашивать вокруг. Только не беспокой людей слишком сильно». Ши Цинсюань устало улыбнулся и похромал внутрь. В воздухе витал сильный запах вина, и он оценивающе принюхался, желая просто попробовать. Он окликнул пару посетителей, но раздраженных пьющих внутри не интересовало ничего, кроме выпивки. Это не было неожиданностью, люди, которые хотели отпраздновать, находились дома со своими семьями. У всей же этой понурой пьяни не было семьи, к которой можно было бы вернуться, или они просто не хотели уезжать. Вздохнув, Ши Цинсюань ушел с пустыми руками. То же самое было и в других местах. Больше никто не хотел покупать, и он, наконец, отказался от дальнейших продаж. Он покинул последнюю винную лавку и медленно зашагал в сторону храма. Наконец, наступила ночь, и температура резко спала. Дальше будет только лучше. Ши Цинсюань попытался утешиться, когда его поразил холод. После сегодняшнего дня, ночи будут становиться все короче и короче. Тебе просто нужно терпеть. Тряпки, которые он обвязал вокруг ног, чтобы согреть себя, едва ли защищали от холода. Ши Цинсюань тяжело оперся на костыль и попытался ускорить шаг, чтобы минимизировать контакт с промерзшей землей. Он шел по улице, стараясь не вдыхать ароматы приготовленной еды, струившиеся из окон домов. Однако, это не сработало и из его рта потекла слюна; он мысленно вернулся назад в прошлое, на пиршества, которые у него были еще, когда он был Мастером Ветра. В прошлое, где он проживал чужую жизнь. Воздух наполняли запахи жареных пельменей, горячего масла и сладкий запах танъюань. Его желудок неудержимо урчал, и все тело Ши Цинсюань содрогнулось от жуткого голода. Я смогу продержаться до завтра. Я не могу позволить себе потратить деньги сейчас и потерять доверие продавца, — упрямо твердил он себе. Было время, когда он не одну ночь обходился без обеда, так что еще одна ничего не изменит. И все же он чувствовал себя выжатым. Путь до кладбища действительно дался ему с большим трудом. Внезапно, все вокруг Ши Цинсюаня пришло в движение, и тот тяжело оперся на костыль, ожидая, пока пройдет головокружение. Это не было чем-то необычным, вероятно, причиной тому являлся утомительный подъем в гору в сочетании с запахом вкусной еды. Может, если бы я немного посидел. Все его тело будто было наполнено свинцом. Возможно, ему стоит сделать небольшой перерыв, прежде чем он поплетется обратно в обветшалый храм. Ши Цинсюань огляделся и заметил небольшой стог соломы между двумя домами. Он подошел и тяжело осел, подтянув колени к груди. Это была действительно холодная ночь, ведь фестиваль Дунчжи проводился в самую длинную ночь зимы. Ветер пробирал до костей и рвал его одежду, замораживая изнутри. Его тело начало бесконтрольно дрожать. Ши Цинсюань несчастно сжался в комок и изо всех сил постарался отвлечься от холода. Не вышло, зубы застучали еще с большей силой. Я должен подняться. Его разум потускнел. Он знал, что происходит. Холод настигал его, делая медлительнее. Но после того, как он сел, у него просто не было сил подняться. Ши Цинсюань посмотрел на пачку спичек, которую он носил с собой весь день. Возможно… только на этот раз, он сможет зажечь несколько, чтобы согреться. Дрожащей рукой он осторожно развернул один из коробков и чиркнул по нему спичкой. Неловко придерживая сломанной рукой, он прижал ее к груди. Стало тепло. Он посмотрел на зажженное пламя и удивленно моргнул. Он видел… Он увидел стол, заполненный едой, пир. Празднество, на котором он присутствовал каждый год по случаю «Середины осени». За столом сидел Се Лянь. Полностью забыв о недуге, Ши Цинсюань улыбнулся при виде своего старого друга. Он здесь был один? Он протянул руку к своему старому другу, пытаясь позвать его, как тогда на фестивале Середины осени, но ничего не произошло. Ши Цинсюань снова моргнул, и все исчезло. Остался только обгоревший обломок спички в руке. Не раздумывая, он зажег еще одну спичку и снова зажал ее. Видение возвратилось. На этот раз Се Лянь больше не был один, он сидел рядом с Хуа Чэном на празднестве. Они сидели скучившись, и Ши Цинсюань мог видеть только движение их губ, когда они улыбались и разговаривали друг с другом. Теплая привязанность, которую они испытывали друг к другу, была очевидна, когда Хуа Чэн обнял Се Ляня, а Се Лянь всем телом прильнул к Хуа Чэну. Улыбка Ши Цинсюаня вернулась. Так они все-таки вместе. Приятно было видеть, что его друг наконец признал чувства Хуа Чэна после того, как Собиратель под кровавым дождем так настойчиво гнался за принцем. При взгляде на них, Ши Цинсюань не мог перестать улыбаться и напряг уши, пытаясь услышать, что они обсуждают. Но как бы он ни старался, слышал только приглушенное неразличимое бормотание. Как только Ши Цинсюаню показалось, что он может разобрать их голоса, спичка перегорела, и видение снова исчезло. Он полез в коробок и поспешно зажег еще одну спичку. Ему хотелось увидеть больше. Мираж вернулся, но на этот раз за столом появилась новая фигура, и улыбка на лице Ши Цинсюаня поблекла. Хэ Сюань. Хэ Сюань предстал в обличии, в котором Повелитель Ветров видел его в последний раз. Он был в темной мантии с бледным, безэмоциональным выражением лица. Он сидел напротив Хуа Чэна и Се Ляня и жадно уминал свою порцию. В прошлом Ши Цинсюань часто возмущался действиями своего друга, даже не осознавая, что такое настоящий голод. Теперь он осознал, как и понял то, что они никогда не были друзьями. Они никогда и не могли быть друзьями. Забыв про холод, Ши Цинсюань наблюдал, как трое ели вместе, и его постигло горькое осознание. Я понял. Так и должно было быть с самого начала — Ши Цинсюаню там никогда не было места. Он был «фальшивым» Повелителем Ветров. Первоначально это место должно было достаться Хэ Сюаню. В его видении Хэ Сюань просто занял свое законное место. Место, которое отнял у него я. У Ши Цинсюаня защемило в груди. Все радости, которые он испытал, когда был на небесах, были не заслужены. Он продолжил наблюдать за их трапезой, не обращая внимания на то, как оцепенело его тело. Се Лянь попытался что-то сказать Хэ Сюаню, но его проигнорировали. Хуа Чэн наклонился ближе и прошептал что-то на ухо Его Высочеству и заливисто рассмеялся. Хэ Сюань всего на мгновение поднял глаза, на его лице проскользнуло явное негодование, но затем снова сосредоточился на еде. Ши Цинсюань смотрел с жадностью, а его замерзшая кожа онемела от слез, стекающих по его лицу. Он всем сердцем желал присоединиться к ним, к своим старым друзьям, вместе пировать, смеяться и шутить. Но он этого не заслужил. Видение начало исчезать, и Ши Цинсюань все больше осознавал, насколько холодным и онемевшим стало его тело. Нет. Он машинально протянул руку и зажег четвертую спичку. На этот раз спичка вспыхнула, и мираж возвратился, гораздо яснее, чем раньше. Ши Цинсюань перестал дрожать — он действительно больше не чувствовал холода. Кругозор его зрения расширился, и он мог ясно видеть, что действо происходило в банкетном зале в княжеских владениях Хуа Чэна. Голова кружилась, а любые мысли тут же рассеивались. А-а, они празднуют без меня. По мне никто не скучает. Так было лучше, правда? Чтобы эти трое были вместе? Он доставил достаточно вреда своей жизнью, не так ли? Он беспокоил своего брата, Хэ Сюаня и даже Его Высочество. Было бы лучше, если бы он больше не тревожил кого-либо из них. Холод усилился, но Ши Цинсюань больше не чувствовал его. Его тело казалось ему странно легким и безболезненным. Постоянные боли, с которыми он уже свыкся, почти исчезли. Спичка перегорела, и видение всех его бывших друзей, счастливо пирующих без него, исчезло. Я никогда не имел значения. Эта мысль… ранила. Осознание часто настигало его поздно ночью, когда его сломанные конечности горели, а живот превращался в узел голода и боли. Это была мысль, от которой он всегда вздрагивал — пытался избежать, а когда терпел неудачу — насильно перенаправлял ее. Это была мысль, которую он просто не хотел развивать. Но столкнувшись с этим видением, он больше не мог игнорировать ее. Он всегда думал, что, каким бы надоедливым или глупым он ни был, друзья искренне заботились о нем и любили его. Все те времена, когда он раздавал благодетели и беззаботно общался по духовной связи, люди любили его. Все те времена, когда он преображался женщиной и тащил за собой Мин-сюна, он надеялся, что «друг» скрывал тайное наслаждение под этим недовольным кислым выражением лица. Он знал, что мог раздражать. Что его смех иногда досаждал. Этим людям не всегда нравились его пьяные бредни и слишком навязчивый способ привязать себя к другим. Но он думал, что, несмотря на все это, все небожители, которых он встречал на Небесах, любили его.Что, если бы ситуация изменилась и один из его старых друзей или знакомых был признан «фальшивым» понапрасну, Ши Цинсюань, по крайней мере, позаботился о том, чтобы их земная жизнь была комфортной! Но в конце концов все те чиновники, с которыми он делился напитками и едой, отвернулись от него. И даже его так называемый лучший друг все время ненавидел его — Хэ Сюань терпел его присутствие, когда Ши Цинсюань думал, что им вдвоем весело. Единственный, кто когда-либо заботился обо мне, был брат. Ши Цинсюань полез внутрь халата за палочкой благовоний, которую он нашел ранее. Он воткнул ее в землю здоровой рукой. Дрожащими пальцами он взял свою последнюю спичку, подпалил ее и зажег ароматическую палочку. Клубы дыма ринулись вверх, и он улыбнулся напоследок. Он посмотрел на все еще горящую спичку и увидел своего брата, нетерпеливо ждущего его со скрещенными руками. Братец, я заставил ждать тебя достаточно долго.