Этот мир придуман не нами

Паше почему-то совсем не нравится парень, который стоит перед ним в очереди. Может, потому что он слишком громкий, а может, из-за того, что пахнет от него сигаретами. Да ещё так, будто курит он каждые пять минут, а на вид ещё такой молодой... Паша сразу замечает, что и покупает-то он как раз пачку сигарет. – Но если есть в кармане пачка сигарет*, – начинает протяжно запевать этот парень из очереди спереди. И голос у него гнусавый, но с хрипотой (по понятным причинам). Маккаров точно не знает, что это за песня, но звучит она ужасно знакомо. Возможно, это песня одной из тех популярных сейчас рок-групп, но этого он не знает наверняка. – Женя, иди уже! – пищит продавщица, ударяя по прилавку с размаху кулаком, а он, бедный, шатается и не падает из последних сил. Тот парень, которого как раз она и назвала «Женей», издаёт самодовольный смешок, но решает не донимать и так уставшую работницу ларька, потому просто разворачивается, намереваясь уйти. Именно в этот момент его взгляд пересекается с Пашиным. Он смотрит вызывающе, свысока, а бедный мальчишка только глазами хлопает. – Чего уставился, мелюзга? – убрав руки в карманы своей потёртой куртки, беззаботно спрашивает он. На лице его почти нет ярких эмоций, лишь малый намёк на улыбку и чуть выгнутые брови. Маккаров через секунду лёгкого ступора мямлит, опуская голову: – Ничего... Женя тихо фыркает, так же отворачиваясь, и наконец направляется к выходу из ларька. Паша теребит мелочь в кармане школьных брюк и просто надеется, что не потерял, как в прошлый раз, ни одной монетки.

***

Вторая их встреча происходит всё в том же ларьке, но только через неделю и уже не в четыре вечера, а во все восемь. Маккаров был послан купить хлеб, но он ещё надеялся, что сдачи хватит на шоколадные конфеты «Ромашка». В самом углу магазинчика, который даже толком и не освещался лампочками, как раз стоит тот самый Женя. И он о чём-то увлечённо беседует с девушкой примерно его же возраста. До Паши доносятся только обрывки фраз, вроде «Чего ты мнёшься, Светка» и «Давай, отплати мне той же монетой». Следующее, что слышит мальчишка – достаточно громкое «Иди ты к чёрту» и хлопок двери вместе со звоном колокольчиков, которые висели над ней. Потом грозный топот и раздражённый вздох продавщицы. Ну, видимо, она видела эту сцену не впервые. А Маккарова пугает то, что Женя становится прямо за его спиной, злобно бурча себе что-то под нос. Он бы и рад просто пропустить его, но женщина за прилавком уже тянется к буханке хлеба для него. – Ещё что-то? – внезапно для мальчишки спрашивает она и чуть склоняется над столом, опираясь локтями о его край. Казалось, что вкупе с её весом этот и так хлипкий столик просто треснет пополам. Почему-то Паша так вдумывается в это, что продавщице приходится переспросить ещё раз, нужно ли ему что-то ещё. И, совсем не подумав, мальчишка ляпает про конфеты. А ведь пересчитать остаток он не смог, остаётся надеяться на удачу. – Ещё две копейки. Маккаров отчаянно шарит по карманам, молясь всем богам, чтобы каким-то чудом там оказались две заветные монетки. Но чуда так и не происходит, поэтому он строит виноватую мордашку, собираясь сказать о том, чтобы кулёк с конфетами отложили. Как раз в этот момент две монеты со стуком падают на прилавок. Паша так быстро поворачивает голову, что на пару секунд перед глазами темнеет, а сбоку стоит Женя с видом обиженного кота. Лицо его выражает чистое раздражение и даже досаду, что идёт в противовес с его поступком. – Тебе ж на сигареты не хватит, Жень, а? – тянет женщина, подперев щеку рукой, и смотрит так надменно на парня. Знает ведь его как облупленного. А тот только отмахивается и разворачивается в сторону выхода, понимая, что делать ему тут уже нечего. Продавщица вздыхает, но без единого слова пододвигает к себе две копейки и сгребает их с прилавка сразу к остальной мелочи, а буханку хлеба и пакет конфет, наоборот, пододвигает в сторону Паши. – Ой, попал ты, мальчик. Маккаров вот совсем не понимает, к чему эти слова, – пока его волнует только то, что он даже не успел сказать «спасибо» тому парню. Но позже, уже по дороге домой, его словно током ударяет – чем же ему теперь придётся отплатить за столь щедрый поступок? Или что вообще имела в виду эта женщина? Всё настолько плохо, что даже по приходе домой отец странно косится на него, такого задумчивого и необычно тихого.

***

Все их встречи после происходили спонтанно, неловко и глупо. Они всегда пересекались взглядом, но никогда не говорили друг другу и фразы. Паше всё казалось, что тот просто испытывал его психику – вот так появился из ниоткуда и завоевал всё его внимание себе. – Пашка, Паш, – зовёт его Гоша, растягивая противно слова, и пихает под бок локтем. Буквально завоевал всё его внимание себе. Маккаров быстро поворачивает голову в сторону друга, в непонимании хлопая глазами. – Чего тебе? – тихо шипит он на Харрикова и чуть хмурит брови, оттого выглядит ещё смешнее, чем он есть. По-милому смешно. На это Гоша только закатывает глаза, а после кивает в сторону Жени, на которого поглядывал (читайте, как «пялился») Маккаров уже несколько минут. – Что это за парень? Ты с него глаз не сводишь, – выгнув одну бровь в вопросительном жесте, шепчет мальчишка, потом уже сам поднимает глаза на того загадочного для него парня и оглядывает с ног до головы. – Прямо как девчонка влюблённая. Паша хочет громко возразить, что такие совсем не в его вкусе, но в последний момент просто понимает абсурдность этих слов. Он густо краснеет, сидя с открытым ртом, как дурак. С усмешкой Харриков шлёпает его ладонью под челюстью, так что зубы щёлкают друг о друга, когда рот закрывается. – Понятия не имею, кто это, – бурчит Маккаров, склонив голову так, что теперь его красные щёки были не особо видны в тени. Он ещё раз мельком смотрит на Женю перед тем, как совсем отвернуться в сторону друга. – Он один раз заплатил за меня недостающие две копейки. – Эх, содержанка ты, – отмахивается от него Гоша, а Паша только пожимает плечами. *** Получается так, что в этот раз они стоят в конце очереди. Маккаров последний, а Женя перед ним. И очередь-то правда большая, потому что семь вечера – все побежали с работы, кто с учёбы. Паша понятия не имеет, откуда вообще мог идти этот хулиган, но выглядит он в этот раз побито. Не то чтобы до этого он всегда выглядел опрятно, просто сейчас в особенности лохмат. И тихий, ужасно тихий. Очередь тянется долго, по одному человеку за десять минут будто. Все ведь набирают целые пакеты продуктов. Им то хлеб с молоком, то сыр, то консервы подавай. Честно говоря, Паша до сих пор не понимал, почему некоторые говорят, что колбаса в дефиците – вон, посмотрите, все покупают её большими кусками, а с прилавка она так и не исчезла. – Тебя как вообще звать-то? – внезапно раздаётся над Маккаровым, и он спешит поднять голову, чтобы встретиться глазами с тем парнем. Впервые он видит лицо, на котором красуется не поганая ухмылка, а простая житейская грусть. И усталость такая, как моральное истощение, будто он пережил смерть близкого человека. А ещё прямо над губой у него ранка, на которой только запеклась кровь. Пашу от этого вида воротит, но и взгляда оторвать он не может. В какой-то момент до мальчишки всё же доходит, что следовало бы и ответить на вопрос, а не просто пялиться на лицо другого человека. На щеках играет теперь лёгкий румянец. – Павел Маккаров, – без запинки отвечает он, словно отчитываясь перед кем-то. Ну что ж, в школе так и учили – говорить чётко и ясно. Но всё же он понимает, что не то это в общении с Женей – он вряд ли тех же нравов. И, словно в оправдание, он говорит уже потише: – Можно просто Паша. На это следует усмешка, но мальчишка ясно видит, что взгляд остаётся таким же горьким. – Ах, тогда я Евгений Ленин, но можешь звать меня просто Женей, – карикатурно кланяясь, отвечает бодро парень. Хотя здесь и сквозит одна сплошная фальшь, это всё равно заставляет улыбнуться Маккарова, который до этого испытывал страх перед новым знакомым. Удивительно, но сразу после того, как мальчишка улыбается, широкая, но противно притворная улыбка с лица Ленина исчезает. На её место приходит уставшая и мягкая, наконец, правдивая. Эта перемена в лице собеседника настолько поражает Пашу, что улыбка с его лица исчезает вовсе. Женя это изменение тоже, видимо, замечает, потому и его мягкой улыбки на лице не остаётся. Мальчишка виновато опускает глаза, ведь теперь ему казалось, что он является главной причиной такого состояние Жени. Ну, сейчас он хотя бы точно знал его имя. Женя Ленин. Звучит бессвязно, смешно даже, но и сам парень – как клоун. Надо же было такую фамилию заиметь – Ленин. Так, погодите... – Так ты родственник... – Не родственник я Ильичу, угомонитесь, – тягуче, с нотой раздражения произносит в ответ Женя, закатывая глаза. Было понятно, что таким вопросом его донимают не в первый раз, так что не был удивителен такой быстрый и резкий ответ. Впрочем, было бы неправдоподобно, если б он и вправду приходился дедушке Ленину родственником. Этакие революционеры. – Ясно, – поникнув, коротко отвечает Маккаров. Он опускает голову, рассматривая свои потрёпанные туфли, будто впервые видел их, а позже прошёлся взглядом и по сапогам Ленина, носки которых почти соприкасались с обувью мальчишки. Затягивается молчание. Очередь продвигается на одного человека, потому Жене приходится отвернуться и сделать шаг ближе к человеку впереди, но, на удивление Паши, он вновь разворачивается к нему лицом. В этот момент Маккаров понимает, что если он сейчас не продолжит разговор, то вряд ли они вообще заговорят когда-либо, так что он ляпает первое, что приходит в голову: – А ты за сигаретами? Ленин сначала с недоумением смотрит на мальчишку, не совсем понимая, к чему был вопрос. Но уже через секунду издаёт короткое «а» и чешет затылок. – Не, у меня ещё пачка, – беззаботно отвечает он, показательно достав из кармана куртки сигареты. На немой вопрос мальчишки о том, зачем же он тогда здесь, Женя, пожав плечами, так же говорит: – Я вообще-то за тобой. В какой-то степени этот ответ пугает Маккарова, разочаровывает. Пугает, потому что сама фраза «Я вообще-то за тобой» звучит угрожающе, а разочаровывает, потому что если Ленин пришёл просто за деньгами, то вряд ли он захочет продолжить разговор с мальчишкой. – Сейчас, – быстро, с досадой в голосе, говорит Паша и лезет в карман за мелочью. Женя внимательно следит за его действиями, а как только слышит звон мелочи, сразу даже слишком громко говорит: – Да я не про деньги, – он издаёт смешок, смотря повеселевшими глазами на мальчишку, а тот только глазами хлопает. Так зачем же он ему тогда? – Мы просто постоянно пересекаемся, а я твоего имени даже не знаю. Познакомимся хоть. Лицо Маккарова сначала выражает чистое удивление тому, что он, клоп мелкий, сдался такому парню. Потом появляется улыбка, и он издаёт тихий смешок. – Тогда пошли отсюда, – с живостью говорит Паша и тут же тянет Ленина за рукав из очереди, к выходу. Тот даже не сопротивляется и руку выдернуть не спешит, что играет в пользу мальчишки. Но в какой-то момент Женя всё же чуть приостанавливается, ему хватает силы перетянуть Маккарова назад, который вцепился в его рукав мёртвой хваткой. – Тебе самому-то не нужны конфеты, малыш? – шутит парень, а у Паши в голове сразу мысль, что ему бы сейчас обижаться нужно, ведь шутки про свой возраст он терпеть не мог (хотя над Гошей любил посмеяться), но что-то подсказывает ему, что для Жени эти шутки слишком привычные, так что отмазаться от них не выйдет. – Обойдусь. Совсем скоро Маккаров рукав отпускает, а Ленин идёт вровень с ним. Что ж, этакий дуэт – пионер и революционер. Хотя, наверное, Паша бы хотел быть таким, как Женя. Он не знает всех тонкостей такой хулиганской жизни, но, наверное, она просто свободная. Пока что единственное, в чём выражает свой протест мальчишка – галстук красный не завязывает, только пока совсем к стенке не прижмут (да и то только потому, что до сих пор не научился). Может, он уже и свернул на дорожку разврата, но пока никто не жалуется. Отец гордо говорит о его будущем – как о хорошем рабочем, к которому будут обращаться с уважением «Павел Дмитриевич», а не так, как сейчас – «Паша» да «Пашка». Невольно Маккаров вспоминает, как раньше Мишка, его младший брат, дразнил его «Пашка-Чебурашка», но это, казалось, было настолько давно, что воспоминания стали совсем размытыми. Интересно, дразнил ли кто-нибудь Женю? Ну, с его-то фамилией вероятно, что да, хотя, тут если не побояться ещё и над дедушкой Лениным смеяться. Когда они заворачивают в один из дворов, на город опускаются сумерки. Апрель ещё, поэтому холодает быстро. Мальчишка не обращает на это внимания, потому что на нём тёплая кофта, отцовская. Он замечает, что Женя прячет руки в карманы куртки постоянно, или трёт друг о друга, но не заостряет на этом внимание. – Сколько, говоришь, тебе лет-то? – в какой-то момент, прервав их глупый разговор про то, какими старыми стали качели во дворе, спрашивает Ленин и лишь мельком глядит на мальчишку, бегая глазами от розовых облаков в свете заката до макушки Маккарова. Паша врать не хочет, но честности боится. Кажется, что Женя намного старше его, ну не меньше восемнадцати – сигареты-то как-то же покупает. И, наверное, мальчишка смотрится на его фоне забавно. Слишком маленький, смехотворный. В общем – ребёнок. – Ш-шестнадцать, – с короткой заминкой отвечает Маккаров, будто сомневаясь. Ну, конечно, врёт ведь, хотя совсем не умеет этого делать. Мама всегда учила, что враньё не встретит, так догонит, а папа просто не церемонится и даёт подзатыльник. А хотелось бы научиться, иногда так бы это помогало. Особенно когда кто-то из хулиганов выпрашивает у тебя домашку списать, но ты и соврать не можешь, что не сделал. Ленин смотрит на него скептически, выгнув бровь. Потом усмехается и с важным видом, словно офицер на посту, вещает: – Предъявите паспорт, молодой человек.* Вот про это он совсем не подумал. Паша тихо ойкает и уже собирается наплести какую-то чушь про то, что дома забыл, как Женя продолжает: – Да мог и бы не врать, – коротко бросает он, махнув рукой. На вопрошающий взгляд Маккарова поясняет: – Выглядишь лет на тринадцать. – Мне четырнадцать! – зло перекрикивает его мальчишка и тут же понимает, что ляпнул. В любом случае, если бы они продолжили общаться, то Ленин бы и так узнал об этом. Но теперь они уж вряд ли подружатся – кто ж дружбу начинает с вранья? Никто. Женя заходит за ограду детской площадки и, хлюпая по грязи, направляется к старым качелям. Дворы пусты, абсолютно, лишь изредка проходит какой-то задержавшийся работник. Дети разбежались по домам, самому Паше бы тоже не помешало уже идти домой, отец наверняка будет ругаться за такой поздний приход и спрашивать, где он вообще шатался. «Небось, водишься со всякими пьяницами и забулдыгами, в кого ты только такой?» – вот что скажет его отец, если он скажет хоть слово про Ленина. Действительно, не сын, а разочарование. Но если говорить начистоту, то даже при всём своём желании как раз познакомиться с такими «неправильными» парнями, он их просто не интересовал. Не спеша, Маккаров следует за парнем и занимает место на качели. Ну, а что? – если сам Женя не садится, то почему место должно пропадать. Ленин же просто опирается о её ножки. Стоит молчание, но никто не уходит. Мальчишка нервно сжимает металлические поручни, чувствуя, как куски облезлой краски впиваются в ладонь. На спутника своего он и не смотрит какое-то время, упрямо рассматривая траву под ногами. Но в итоге не выдерживает от интереса, чем же там шебуршит Женя, и поворачивает голову в его сторону. Как раз в этот момент на кончике спички вспыхивает маленький огонёк. Паше всегда нравился запах дыма от спичек, но его просто воротит от сигарет. Не успевает Ленин поднести к сигарете огонёк, как его лихо тушит подувший ветерок. Парень матерится про себя, а Маккаров невольно думает, что ему бы за такое сразу треснули. Да что там, за простое «чёрт» отец косо смотрит на него. В конце концов сигарету зажечь получается, и мальчишка внимательно наблюдает, как загорается её конец, пока Женя вдыхает. Паша даже слишком увлечён, смотря, как тот выдыхает дым. – Будешь? – спрашивает Ленин, протягивая свою же сигарету ему. Маккаров сразу отрицательно качает головой. – Ну, как хочешь. – Мне ж только четырнадцать, как я могу курить? – спрашивает мальчик и в непонятках смотрит на собеседника. Женя этому в голос смеётся, что разрезает тишину успокоившегося двора, так что птицы с другого его конца вспорхнули от испуга. И смех этот странный, не правдивый, парню-то и не смешно – скорее, это способ принизить, показать глупость другого. – Можно всегда достать по старой дружбе, – в итоге говорит Ленин, пройдя за спину Паше и чуть подтолкнув спинку качели. – Я вот в ларьке с шестнадцати достаю у тёть Гали. Маккаров до конца не уверен, о ком говорит парень, но предполагает, что это та самая продавщица из ларька, в котором они и познакомились. Иначе как ещё объяснить то, что она знает его так хорошо? – А родители?.. – осторожно спрашивает Паша, не желая выглядеть ещё большим дураком. Скорее просто наивным ребёнком. Только сейчас он замечает, что Женя вовсю уже раскачивает его, толкая за спинку. – Не маленький, сам раскачаюсь. Но Ленин, словно назло, толкает только сильнее. Мальчишка собирается развернуться, чтобы прямо в лицо сказать, как ему не нравятся эти действия со стороны парня, но в тот момент, когда отпускает поручни, чуть ли не валится вперёд, прямо на землю. За спиной он слышит самодовольный смешок. Возможно, поддаться будет лучше, чем спорить, по крайней мере безопаснее для жизни. Так и получается, что за разговором Женя спокойно раскачивает Маккарова на качелях. – Родители ушли за хлебом просто, – спустя какое-то время отвечает-таки парень, на секунду перестав толкать качели. – Папа там на все восемнадцать лет остался, а маму машина сбила. Паша не совсем его понимает, потому что в семье у него другая обстановка. Но смерть матери... так знакомо. Неприятные воспоминания разом всплывают в разуме. Болезнь, смерть, похороны. Он панически боится больниц и трупов. – Чего притих? – зовёт его Женя, а мальчишка и не понимает, что промолчал так долго. Он бы, наверное, мог бы сейчас снова разрыдаться, потому что с конца октября прошло всего лишь полгода. – Моя мама умерла полгода назад, – честно отвечает Маккаров. Он быстро понимает, что тот больше не раскачивает качели, и они медленно движутся сами по себе, поэтому мальчишка поворачивается вполоборота назад. Ленин смотрит в сторону, наверняка, чтобы что-то скрыть. Но он резко возвращает глаза к Паше, и взгляд его становится ясным. Парень смотрит всё ещё с разочарованием и грустью, но широко распахнутыми глазами, словно крича о том, чтобы хоть кто-то понял его тоску. Паша наконец понимает. – Моя умерла ровно десять месяцев назад. Маккаров совсем не помнит, какое сегодня число, но понимает, каково это – устраивать каждый месяц, в то самое число, траур. Ему повезло больше: не в каждом месяце есть тридцать первое число. Всё, что делают они после минуты тишины (словно траурной), – рассказывают, что помнят о своих матерях. Оба признают, что совсем не знали их, им было мало времени понять их, но так сильно привязались. Женя признаётся, что видел в ней порой старшую сестру, даже не маму, говорит, что её за безрассудство осуждали все, а она была просто легка, как птичка. Паша рассказывает не так много, потому что всё, что он может выдать, не начав плакать, ограничивается тем, что они семьёй (её остатками) перемалывали все вместе. Отцовское «она будет смотреть за нами» всплывает в сознании, и это остаётся его единственной надеждой. – Да чушь всё это, – недовольно бурчит Ленин, растирая раскрасневшиеся и так глаза. Он не плачет (по крайней мере Маккаров не заметил), а скорее пытается сдержать те оставшиеся невыплаканные слёзы, гнев и разочарование в этом дне. – А я верю, – топнув ногой, словно от этого став более правым, почти кричит в ответ Паша. Женя недовольно зыркает на него, напоказ заткнув уши, мол, чего лаешь, как пёс. Мальчишка доказывает свою правоту только потому, что это единственная надежда, спасение. – Да не веришь ты, – отмахивается парень. – Только хочешь, потому что это удобно. Маккаров даже не пытается спорить, потому что не знает, чем ещё доказать свою правоту. Да и вообще сомневается в ней. Сколько он ни пытался найти хоть какой-то знак, ничего не получалось – значит, Женя прав. Вот оно как. На прощание они пожимают друг другу руки, и Паша примечает, что руки у того ледяные. Не знает, всегда такие или просто потому, что уже успело похолодать, – большой роли это не играет. Единственное, что волнует Маккарова, так это то, что его собственная кофта пропахла сигаретным дымом, – как бы потом от отца не досталось. Как только он возвращается домой, с порога начинается допрос: мол, с кем и где был. Мальчишку это уже не сильно удивляет, поэтому он уже по давно выученной схеме отвечает – «Ни с кем не ходил, просто медленно шёл». Раньше это почти всегда было правдой (иногда он всё же мог зайти к Гоше по дороге), сейчас же приходилось врать. Наверное, отец поверил только потому, что эта фраза была ужасно заучена и не вызывала подозрений. На самом деле Паша очень быстро ходил, особенно в одиночестве, потому что некого было ждать.

***

Их встречи продолжались. Были всегда спонтанными: как встретились, пересеклись совершенно случайно – так и пошли гулять. Женя с каждым разом был всё проще, чаще шутил и доверял Паше больше. Маккаров ему тоже. Вряд ли их можно бы было назвать друзьями, но они хотя бы понимали друг друга. Чуточку. Паша хотел бы разобраться, что творится у того в голове, но это уже было делом времени. Что удивительно, так это то, что Маккаров старший так и не заметил, как его сын постоянно носится с каким-то парнем, явно старше него. Мальчишке это было только на руку, меньше вопросов и ссор, а так есть с кем погулять. Конечно, был ещё Гоша, но он был слишком спокойным для таких бурных идей, какие были в голове у Паши. Все куртки и кофты его пропахли дымом сигарет, что постоянно курил Женя. Чуть что – сразу шуршание картонной пачки и щелчок зажигалки. Маккаров к этому-то уже привык, не так резко относился к этому запаху, но вот вокруг все смотрели на него как-то странно. Даже Миша сказал, что он будто пропитался дымом, ничего уже не смоет. Отец же молчал. Сегодня они впервые встречаются по договорённости. Ну, как по договорённости? Паша вот идёт почти насильно. Он просто хотел пригласить Женю в кино, даже был согласен на любой фильм, который тот выберет, но Ленин назвал всё это «детскими забавами» и фыркнул. Сам же предложил сходить на набережную, к парку с аттракционами – конечно, это же то, чем на самом деле занимаются взрослые парни, никакого ребячества. Но Женя пригрозил тем, что до конца жизни обидится на Маккарова, если тот не пойдёт, поэтому мальчишке пришлось идти. Паша понятия не имел, что они вообще там собирались делать, – не могут же на каруселях кататься? Оказалось, что могут. Карусель являлась первым местом, куда они пошли. Просто потому что мальчишка решил посмеяться над планом Жени на этот день, а тот в отместку и потянул его к аттракциону. И никакое «У меня слабая вестибулярка!» не помогло. Хотя, конечно, было смешно оттого, что они, два взрослых придурка, полезли на детскую карусель – такую цветастую, с чудесными зверями. Маккаров ещё хоть как-то вписывался, пусть и до пятилетних детей ему было далеко, но вот Женя был совсем переростком. Паша хихикает над этим до тех пор, пока не приходится забираться на карусель. В предвкушении последующего «развлечения» он сглатывает. Ленин оборачивается с довольной ухмылкой, а мальчишка крепче сжимает губы, потому что не желает кричать проклятия на весь парк. Всё самое худшее начинается после парочки кругов, когда у Маккарова в глазах всё плывёт, а к горлу подступает ком. Жене хоть бы хны, он ещё и кривляется, вытворяя непонятно что, – видимо, совсем позабыл, что он восемнадцатилетний идиот, который катается на карусели для малых детей. Мальчишка честно бы хотел просто так уже спрыгнуть, прямо сейчас. И вот почему он такой безвольный тюфяк, что не мог сказать «нет» Жене? Хотя для себя он оправдывал всё это только тем, что Ленин страшный человек, всё же в глубине души понимал, что сам виноват. Когда проходит ещё кругов десять, Паша всерьёз задумывается о том, как будет бить парня за такую выходку, – нужно думать, как посильнее ударить, да потом самому избежать ответа. Проблема только в том, что мальчишка сейчас плоховато соображает, его максимум – вспомнить забавную сцену сражения из «Операции "Ы"». Маккаров надеялся, что в руке у него позже окажется шпага, а у Женьки под курткой бутылка вина. Лишняя кровь им тут не нужна, дети же вокруг. Да и из пионеров выгонят Пашу за такое. К счастью, этот аттракцион смерти заканчивается раньше гибели самого мальчишки. Паша почти валится на землю, пока слезает с карусели, только парень успевает подхватить его за локоть. Тому-то вообще плевать, для него это развлечением настоящим было. А у Маккарова аж зубы сводит от злости при виде этой самодовольной рожи. Почти (прям совсем-совсем почти) начавшуюся драку останавливает резкое желание организма Паши показать всем, что же было его завтраком. – Нехило тебя помотало, – почти смеётся (наверное, только из приличия сдерживается) Ленин, положив руку на спину согнувшемуся мальчишке. Маккаров тяжело дышит и жмурит глаза, потому что как только открывает их, сразу же всё становится мутным, а от этого и тошнота возвращается. Если бы силы были – дал бы Жене хороший такой подзатыльник, уж больно раздражает. – Я же говорил тебе, – между прерывистыми выдохами бормочет Паша. Он медленно моргает пару раз, и только когда зрение возвращается в норму, окончательно открывает глаза. Поднимает голову, поворачивается в сторону Жени и с презрением смотрит. – Ты думаешь, я тут шутки тебе шучу? Ленин недовольно фыркает, закатывая глаза. – Ты говоришь, как моя тётя, – бурчит он, но сразу после издаёт тихий смешок. – Лохматый, как баран! Маккаров со всем возмущением кричит в ответ: – На себя посмотри, чучело! Женя на это заливисто смеётся и тянется руками к взъерошенным волосам Паши. Как бы он ни отбивался, а у парня всё равно выходит загладить волосы назад, которые из-за пота ещё и держатся в таком положении какое-то время. Теперь он не баран, теперь он а-ля клоун шапито. Тут даже в яркие краски не нужно красить щёки с носом – сами румянцем покрылись. И лицо тоже бледное само по себе. Вот профессия уже и обеспечена! Маккаров дуется, смотрит даже как-то жалостливо на Ленина. – Оставь меня, зачем ты меня обижаешь? – внезапно вспоминает строчки из гоголевской «Шинели» Паша и таким обиженным тоном говорит, правдиво, так что сразу и не скажешь, что лишь играет на чувствах других. Женя буквально давится воздухом, слыша эти слова, и смотрит ошарашенно на лицо мальчишки. Только спустя какое-то время он едко улыбается, сощурившись наблюдая за реакцией парня: – Гоголь. – Литератор чёртов, – под нос себе проговаривает Ленин, опустив взгляд к носкам собственных ботинок. Маккаров делает ещё один глубокий вдох, прежде чем окончательно распрямиться, но спокойствие не длится долго, потому что тут же Женя тянет его за локоть в сторону моста через реку. – Надо же тебе свежим воздухом подышать, – сразу же оправдывает свой поступок парень. – И на уток заодно посмотрим. – Но их тут нет, – сразу поправляет его Паша. – Представим, что есть. У Маккарова в голове проносится мысль, что это прекрасная возможность утопить Женю в качестве мести, но она быстро уходит, так как Ленин сам чуть не топит их двоих, запнувшись о собственные ноги на мосту. Надо же так, во дурак! Речка своим видом не поражает, слишком обычная она какая-то. Просто Обь посреди солнечного дня, отражающая блики солнца. Не то что фотографии Волги на закате из Саратова, которые им присылала тётя. Паша разучился в привычном видеть что-то красивое, извлекать из этого что-то новое – ему никогда не стать великим художником. На самом деле он даже и не знал, кем хочет стать, не то чтобы уверенно идти к этой цели. Зато его отец шёл, будучи уверенным, что сын не может иметь плохую должность. А иной раз хотелось идти по кабакам с гитарой и играть благодарному слушателю. От раздумий отвлекает Женя, который пихает его локтем в бок. – Посмотри на облака, – быстро и с улыбкой проговаривает тот, кивая в сторону реки. Но мальчишка всё равно задирает голову к небу, пытаясь разглядеть там что-то интересное, прерывает его опять парень, который ещё раз с силой толкает в плечо. – На отражение посмотри, дурень. Маккаров корчит рожицу, показывая тому язык, но в итоге всё равно опускает глаза к воде. Облака размыты, их почти не видно, но одно даже слишком чёткое. – Как серп, – негромко, но чётко проговаривает Паша и опирается на перила моста, чтобы привстать на носки и лучше рассмотреть реку. Женя мгновенно цокает в ответ, то ли обозлённо, то ли просто недовольно. – Да ну тебя, – отмахиваясь, говорит он и убирает руки в карманы брюк. На лице его притворное разочарование. Вряд ли бы Ленин и вправду злился за такое на мальчишку. – Дельфин это. Маккаров медленно, скептически сощурив глаза, поворачивает голову в сторону парня, смотря на него взглядом а-ля «тук-тук, все дома?». Потом только тихо хихикает и вновь обращает взгляд на воду, только вот из виду то самое облако ускользает, но мальчик и не жалеет особо. Теперь он находит главное отличие между ними – понимание прекрасного. Женя найдёт его где угодно, Паше нужен помощник. Не то чтобы это открытие как-то меняло обстановку, просто было интересно это заметить. Маккаров знал, что тот пишет картины и даже подумывал поступать на художественное, но сам он это творчество ни разу не видел – после этого эпизода резко захотелось. Ленин зовёт его спуститься к берегу, и Паша не имеет даже права отказываться. Правда, когда тот предлагает окунуть ноги в ещё холодную воду начала мая, он всё же отступает. Месяц, конечно, уже тёплый, но не для Оби. Женя же, похоже, наплевав на собственное здоровье, быстро стягивает ботинки, которые летят в разные стороны, и заворачивает края брюк. Мальчишка только у виска крутит, наблюдая за «подвигами» своего друга. А тот всё пытается обрызгать его, пиная ногами воду, но Паша с каждым разом всё дальше и дальше отходит. – Трус-трус-боягус! На войне сражался, – кричит ему парень, а сам тут же делает шаг и чуть ли не падает лицом о камни. Выглядит, как пикирующая ласточка. – Как увидел пулемёт – сразу испугался! Маккаров на эти дразнилки даже не обижается – привык ведь, сколько раз уж так в школе шутили. Он только заливисто смеётся, когда видит промокшие штанины у Ленина. Тот тоже подхватывает смех, но, видимо, не сразу понимая его причину, смеётся чисто за компанию. Но только взглянув вниз, понимает, что вляпался по-настоящему. – Как ты только домой пойдёшь теперь? – хихикнув, спрашивает Паша. Женя, задумавшись, ведёт ногой туда-сюда и внимательно наблюдает за кругами на воде. – Поплыву, – уверенно заявляет он, вновь подняв глаза на мальчика. Маккаров пожимает плечами: мол, делай как хочешь. В конце концов, не ему же в этих наполовину мокрых штанах по всему городу до дома шлёпать. Дует довольно холодный ветер, который сразу же заставляет Ленина крупно вздрогнуть и съёжиться; Паша же руками обнимает себя, растирая плечи. – Закаляться надо, – отрывисто, словно в раздумьях, заявляет парень и в итоге всё-таки выходит на сушу. Ходит по земле, которая сразу же грязью прилипает к мокрым ногам, и собирает обувь, садится на берег и натягивает её, даже ноги не отряхнув. Маккаров честно не понимает, как он с комками грязи так ходить будет, но ничего не говорит. – Куда теперь? Мальчишка сначала хочет предъявить тому, что сам же позвал, а теперь не знает, куда идти. Однако вовремя закрывает рот и оглядывается по сторонам, решив, что то, что ему дали право выбора, можно использовать в свою пользу. К сожалению, ничего особо гениального на ум не приходит, и он просто показывает рукой на нагорный парк, под которым они прямо сейчас стоят. – Пошли по нагорному походим. Ленин пожимает плечами и молча встаёт, опускает закатанные штанины и морщит нос, видимо, почувствовав эту мерзость от мокрой одежды. Но, как понимает Паша, это в принципе не большая для него проблема, потому что в следующее же мгновение он с ухмылкой смотрит на мальчишку, явно что-то замышляя. – Кто последний – тот дурак, – объявляет он и сразу же срывается на бег. Маккаров на него с непониманием смотрит первые секунды, а когда приходит осознание и просыпается азарт, желание хоть тут быть лучше Жени (вы только посмотрите – он и старше, и умнее, и сильнее наверняка), он также бежит в сторону лестницы парка. Он спотыкается раз пять, пока взбирается по склону берега, но не падает ни разу. В какой-то момент Паше удаётся почти догнать парня, но, в отличие от него, у мальчишки не получается удачно обойти столб с дорожным знаком – почти впечатывается лицом. И это ещё при том, что у Ленина зрение намного хуже его! Заметив, что Женя уже стоит на первой ступеньке лестницы, Маккаров постепенно замедляет бег, и в конце концов это переходит в обычный шаг. Дыхание его громче, чем шлёпающие об асфальт ботинки. Радость доставляет только то, что Ленин сам чуть ли не замертво валится, пытаясь отдышаться после такого марафона. Он сначала опирается о перила, но потом и вовсе садится на ступеньки, не в силах держать свою тушку. Мальчишка на это слабо ухмыляется и думает о том, что не так уж и велика победа того. Благо, вокруг почти нет людей – одни либо к аттракционам у набережной идут, либо к мосту. Будний день как никак. – Это ты так закаляешься? – подойдя к парню, спрашивает Паша и склоняется над ним. Быстро он понимает, что это не самое лучшее положение, потому просто садится рядом. Ступеньки, однако, холодные и не самые приятные для сидения, тем более для лежания. Но и сил вставать тоже нет, поэтому мальчик просто продолжает смотреть в сторону Ленина, подперев щеку рукой. – Новая... Японская техника... – всё ещё тяжело дыша, отвечает тот. Следом раздаётся тяжёлый кашель, грубый такой. – Курить надо меньше, – уже тише говорит Маккаров и отворачивается от Жени, но всё равно слышит его недовольный вздох, который служит хорошим провокатором для нового приступа кашля. Про себя мальчик только говорит «ну-ну» и также ложится на ступени. Ленин на пару секунд прикрывает глаза, потому не замечает со стороны Паши движения, и по лицу видно, как он сильно удивляется, когда видит его в паре сантиметров от себя. – И чего ты разлёгся? – с едва заметным в голосе недовольством спрашивает он мальчишку, чуть нахмурившись. Маккаров в этом слышал знакомое отцовское недовольство, только в очень слабой форме. Он только и может, что закатить глаза, да не обращать на собеседника внимания. На ступеньках со временем становится не так уж и плохо, привыкает. То, что на спине от грани ступени останется красная полоса, Паша знает, не беспокоится даже. Женя, кажется, даже не дышит – уж слишком тихо с его стороны. По сравнению с тем, как он шумно и дерзко ведёт себя, это просто небо и земля. В одну секунду демон ангелом стал. В какой-то момент Ленин всё же не выдерживает и чуть толкает мальчишку локтем, сразу после показывая пальцем в небо. Маккаров быстро поднимает взгляд к небу и видит почти точно такое же облако, какое они видели в отражении реки. Что за совпадение? Теперь оно действительно похоже на дельфина, Женя был прав. – И вправду дельфин, – полушёпотом говорит он, чуть сощурившись, так как именно в этот момент выглянуло солнце. – Ну, не знаю, – деловитым тоном размышляет Женя. – Больше смахивает на серп, ты не думаешь? Паша не злится, он только тихо смеётся на поддразнивания парня. Что-то есть в этом домашнее, словно братское общение. Порой Маккаров даже думал о том, что хотел бы иметь такого старшего брата. С Мишей, конечно, весело проводить время, но порой он ведёт себя слишком противно, да и именно он младший из них. А Паше нужно было это простое, лёгкое отношение к жизни, каким веяло от Ленина, ему нужен был человек, на которого можно было равняться (понятно, что отец давно утратил авторитет). – Идём? – подаёт голос Женя, повернув голову ровно в тот же момент, что и мальчишка. – Мне лень, – тут же честно отвечает Маккаров и, быстро оглянувшись по сторонам, пододвигается к парню чуть ближе. – Может, ну его, этот парк? Женя неопределённо пожимает плечами, после поворачивает голову в сторону мальчишки и какое-то время просто рассматривает его лицо. Паша уже готов спросить, что же такого в его лице привлекло парня, но тот опережает его, с невозмутимым видом говоря: – Нужно было взять фотоаппарат. Мальчишка показательно закатывает глаза на такое заявление, старается всем видом показать, как по-идиотски сейчас выглядит Ленин. Хотя, если подумать, он согласен с тем, что фотоаппарат бы пригодился: ещё бы, такие виды на город и реку. У Пашки как раз свободные места в толстенном семейном фотоальбоме остались, отец бы порадовался такому пополнению. Только, говоря начистоту, мальчишке бы хотелось туда ещё положить их общую с Женей фотографию. А что? Вот, даже у его отца есть там фотография с его лучшим другом детства – чем же Паша и его друг хуже? Ничем. Правда, фотографии-то у них общей и нет, но это ни беда! Будет! – Ну, ещё раз сходим сюда, – беззаботно говорит мальчишка и принимает сидячее положение, потирая себе поясницу, чтобы та не ныла после того, как в неё упиралось ребро ступеньки. Почти сразу следом за ним поднимается Ленин и отрицательно качает головой, смотря куда-то на дорогу. – Возвращаться – плохая примета, – фыркнул он таким тоном, будто Маккаров был самым глупым человеком на этом свете и не понимал такой простой истины. Впрочем, ничего необычного в таком поведении парня не было, скорее даже начинало надоедать. С другой стороны, такое общение было присуще только Жене, он один на миллион такой. Что-то в этом уже казалось мальчишке родным. –Ты сам-то в это веришь? – скептически спрашивает его Паша, потому что, зная некое враждебное отношение Ленина к подобному суеверию, ему странно слышать от него подобное «нравоучение». – Нет, – с необычайной простотой отвечает ему тут же парень. На этот раз уже с улыбкой, которую привык видеть мальчишка на его лице – широкую, почти переходящую в оскал, но абсолютно безобидную. Можете такое себе представить? Ленин быстро встаёт на ноги, но крепко на них не стоит, пару раз переступив с ноги на ногу из-за того, что те затекли. Выглядит смешно, но Маккаров и не думает смеяться, потому что сам следом встаёт и еле стоит. Ступни чуть покалывает, однако проходит это довольно быстро. Паша просто с ноги на ногу переступает, а Женя трясёт то одной, то другой. Вскоре парень просто разворачивается, направляясь в сторону центра города, и оставляет набережную позади, Маккарову же приходится сделать несколько быстрых шагов, почти срываясь на бег, чтобы нагнать того. И вот они идут нога в ногу. Вместе.

***

По приходе домой Пашу ждал сюрприз – да ещё и какой! Удивительно, но его отец наконец заметил, что он где-то и, что самое важное, с кем-то проводит всё своё свободное (и не совсем) время. Вероятно, он заметил это сейчас-то только потому, что Маккаров с Лениным стояли прямо под окнами и разговаривали о чём-то, прежде чем разойтись. Что плохо, так это то, что отец с самого начала был не особо доброжелательно настроен к Жене, так что прямо с порога мальчишку ждал скандал. Главные аргументы Дмитрия Иосифовича были только в том, что Ленин внешне «выглядит подозрительно, совсем тебе не ровня». – Нет, конечно, ходи с кем хочешь, – с наигранным безразличием говорит ему отец, но Паша-то знает, что за этим скрывается ужасный гнев. За спиной, в комнате с закрытой дверью, он слышит чьё-то злорадное хихиканье. Ну, конечно, Мишка же давно не получал. – Только потом не приходи ко мне и не ной, что, видите ли, кто-то затащил тебя куда-то. Паше становится даже как-то мерзко от мысли, что Женя может встать в ряд тех, кто когда-либо подводил его. Потому что уже как-то стало привычным его саркастичное общение, вид не сходящей улыбки на лице и дух свободы, которого как раз и не хватало мальчишке. Прекрасно зная, что лучшим ответом сейчас будет закрытый рот, Маккаров просто молча кивает и разворачивается, дабы пройти в свою комнату. Ну, не совсем свою, не личную. – Ну, что? Как погуляли? – с мерзким ехидством в голосе спрашивает Миша, не тихим, но и не громким голосом. Так не будет доказательств после драки того, что младший сам это начал. Паша злобно зыркает на него, сощурившись, только внимания решает не заострять. А что он ему скажет? Ссору начнёт, так ещё больше же и получит от отца. Драку уж тем более не начнёшь – приплетёт сюда Женю, мол, плохо влияет. Теперь Маккарову правда жалко, что они не взяли с собой фотоаппарат. Больше на набережную они не вернутся.

***

В следующий раз, когда проходит недельная череда случайных встреч в конце дня, всё у того же магазинчика (пока Паша покупает конфеты, а Женя новую пачку сигарет), Маккаров уже более уверенно спрашивает у парня про поход в кино. Не то чтобы и сам мальчишка так уж хотел туда пойти, просто была нужда в том, чтобы цивильно провести время вместе, а не так, как они – бесцельно бродить по городу. Но и тут Ленин изворачивается – приглашает Пашу домой. – А кино, ну, – на пару секунд парень мнётся, бегая глазами по листве дерева, под которым они и стояли. – Так всё равно по ТВ будут показывать «Бриллиантовую руку». Вот тебе и кино. Ещё и пластинки послушаем, приучу тебя наконец к нормальной музыке. Мальчишка бы сказал, что с этим «приучу» Женя чем-то был похож на его отца, только на более добрую и интересную версию. Может, пойти к нему домой будет даже интереснее, хотя Паша чувствовал себя немного неудобно. Сначала от мысли, что с его семьёй он даже не знаком и вот так вот ворвётся к ним в дом, а потом от того, что так же пригласить к себе домой Ленина он не сможет. Кажется, Женю это не особо заботит. – Так когда ты там свободен? Паша не хочет отвечать отказом, потому что Ленин наверняка запоёт «А нам всё равно» и чуть ли не силой потащит. Вот такой вот у него упёртый друг. С одной стороны, хорошо, когда рядом есть такой человек, который не остановится ни перед чем, но – с другой – его нужно было постоянно отговаривать от каких-то авантюр. А ещё это бесценные воспоминания и опыт. С такими друзьями лучше всего.

***

Дом Жени встречает его стойким запахом сигарет, красок и ещё каким-то неприятным парфюмом. Сильно в духах мальчишка не разбирается, и в целом считает пустой тратой денег, но этот аромат кажется совсем уж тошнотворным. Паша предполагает, что это аромат духов Жениной тёти, о которой тот не сильно много рассказывал, но довольно часто упоминал в разговорах. Преимущественно, когда речь шла о чём-то плохом. Конечно, в глазах Маккарова эта тётя была уже просто извергом, но утверждать он ничего не мог, так как знаком лично не был, – и сейчас тоже, к слову, познакомиться не удастся – дома только они с Лениным. Повезло же. В общем, вся квартира была до блеска вымыта и чиста, в отличие от комнаты самого Жени, – та же была полностью завалена листами, карандашами и кисточками. Видимо, тётина рука дошла до всего, кроме этого творческого беспорядка. Пашу на самом деле это не сильно волновало, ибо и они с его братом Мишей частенько устраивали такое же, только убираться приходилось почти сразу же, иначе был риск отхватить от отца. Сразу на глаза попадается гитара, стоящая в углу, старая такая и немного побитая. Мальчишка может с уверенностью сказать, что большая часть тех царапин и вмятин, что были по краям, – от резкости движений Жени, который наверняка из-за этого часто бил инструмент об углы. Впрочем, гитара самого Маккарова не выглядит лучше (на ней бы вообще уже струны заменить да лады почистить). – Можем ли мы как-нибудь вместе поиграть? – спрашивает сходу Паша, кивком головы указывая на угол, в котором как раз и стоял инструмент. Они с Гошей много играли вместе, и это было интересно, потому что они два разных человека, с разными мнениями, опытом игры и стилем, так что познать Женю и в этом плане он очень хотел. Музыка была отдельным языком чувств и тела: от твоих рук зависели звуки, но в то же время твои руки зависели от чувств, которые ты хранил. И мальчишка был уверен, что только музыка могла полностью оголять чувства, так что любой пойманный взгляд во время игры говорил намного больше. И если это было ещё одним мостом к пониманию Ленина, то Маккаров готов был по нему пройтись. – Конечно. Проблема могла быть только в том, что и слушали, и играли они вроде как разную музыку. Но Женя собирался просветить его о «нормальной музыке, – не то что слушает твой папаша, и ты вместе с ним». Эти слова его как-то обижали, что ли. Наверное, оттого, что любое сравнение с его отцом казалось подобно оскорблению. Они занимают место на полу, рядом с проигрывателем, и Ленин достаёт из щели под тумбочкой толстенную книжку, которая пропахла сыростью, а кожаная обложка очень сильно износилась местами. Как только парень открывает её, Маккаров сразу понимает – фотоальбом. – Понятия не имею, откуда он у нас даже, но тут есть фотографии за пятидесятый год, – в задумчивости проговаривает Женя и указывает на фотографию одной из первых же страниц. – Но тут есть одни только фотографии города, и половина страниц пусты. Уже год пытаюсь закончить его. Фотографии набережной там так и нет. Мальчишка сразу вспоминает, как они ходили вместе туда и слова Ленина о том, что возвращаться – плохая примета. Насколько серьёзен он тогда был, Паша до сих пор не знает, но было стойкое ощущение того, что это и правда так – больше туда они не вернутся. Может, Женя туда и вернётся с такой же прогулкой, но только уже без Маккарова. – У меня есть старая, ещё чёрно-белая фотография моста, – как бы невзначай говорит мальчик, намекая на то, что с лёгкостью мог бы отдать её парню, если она правда ему нужна. Ну, как с лёгкостью? Нужно ещё как-то незаметно вытащить её из семейного альбома, чтобы отец не прикрыл лавочку «контрабандистов». – Принесёшь её мне? – тут же спрашивает Женя, не отрывая глаз от альбома. Он открывает последнюю заполненную страницу, чуть менее потёртую, чем первые, и с более яркими, но менее разборчивыми подписями. У Ленина был ужасный почерк. В ответ Паша согласно мычит, слишком увлечённый фотографиями города, чтобы нормально отвечать. Честно говоря, он и не ожидал подобного от Жени, слишком уж домашним это хобби казалось для такого бунтаря. Но у всех свои тараканы, верно? Нет, не тараканы, Маккаров бы сказал, что Ленин просто... особенный. В том самом, необычном смысле. Необыкновенный и удивительный, такой манящий. Он как книга на другом языке, которого Паша никогда и не знал, но понять, что там, под коркой, всё равно хотелось. Случайно взглядом мальчишка натыкается на фото заснеженного «Изумрудного парка». Он и не видел его даже зимой, был там только летом, но, впрочем, особых отличий нет. Разумеется, кроме снега. – Мама часто водила нас сюда гулять с братом, – почти шепчет он, указывая пальцем на чёрно-белый снимок. – Но я ни разу не видел «Изумрудный» в снегу. – Я вообще не помню, когда там был в последний раз, – отвечает парень слишком громко, что сразу режет по ушам Паше, который уже привык к тишине вокруг них. Он жмурится, а Женя усмехается этому жесту. Смешно ему, конечно. – Года три, наверное, назад. Ленин вытягивает фотографию, лежавшую среди страниц. Маккаров сразу понимает, что там здание под шпилем, стоявшее на площади Октября. Он помнит его, потому что мама часто тащила их в антикварный магазин, чтобы посмотреть «роскошь». Неожиданно Женя заваливается назад, с грохотом ударяясь спиной о пол, что заставляет Пашу испуганно дёрнуться. – Ты чего это? – спрашивает мальчишка, но сам только и хлопает глазами. А Женя своё поведение объяснять не торопится, зато Маккаров видит, что тот тянется рукой к краю письменного стола и, шаря рукой, цепляется в конце концов за ручку. Теперь его поведение становится понятным – парню нужно было просто что-то записать. Ленин так же быстро выпрямляется и перевёрнутую вверх белой стороной фотографию кладёт себе на коленку, чтобы записать нужное. – Какое сегодня число? – резко спрашивает он, не поднимая головы, а Паша машинально поворачивает голову влево, так как в его собственной комнате календарь всегда висит именно слева от стола, но, увидев перед глазами голую стену, он быстро ориентируется и вспоминает, что видел календарь над столом Жени. – Тринадцатое. Женя благодарно хмыкает и наскоро записывает дату, а чуть ниже город. – Держи, – объявляет даже с гордостью в голосе Ленин и протягивает фото мальчишке. – Мне всё равно её некуда здесь впихнуть, а тебе на память обо мне останется. – Спасибо, – бормочет Маккаров, взяв в руки такой подарок. Нужно сказать, что фотография была и вправду красивой, удивительно красивой. И если уж Женя, так сказать, собирал коллекцию мест города, то почему ему не жалко отдавать фото Паше? Ну, не верится, что для такого сокровища не могло найтись места в альбоме. – Правда, спасибо огромное. – Да ладно тебе, – сразу же отмахивается парень. У него есть свои причины это делать, не просто так – Маккаров уверен. Ленин ничего просто так не делает. Вот ведь одна сплошная загадка... Паша поднимает возмущённый, чуть даже обиженный взгляд на Женю после этих его слов. – Не «ладно», – сразу же жёстко отвечает он, чуть сильнее сжав в руках фотокарточку, от чего на обратной стороне появилась паутинка трещин. – Ты мне тут цирк не устраивай. Женя сначала хлопает глазами, малость поражённый таким внезапно уверенным и грубым поведением мальчика. Но потом улыбается и с явным ехидством смотрит прямо в глаза. – Какой цирк, мой хороший? Всё от чистого сердца! – разведя руками, он сразу же отвечает. – Вот не станет меня – что у тебя осталось от меня? Теперь есть эта фотография. Вон, даже с подписью. Паша немного хмурится, не понимая, что означают такие слова парня. Что значит «не станет»? Зачем он вообще говорит такое? – Не болтай языком, – предупреждает его мальчишка и смотрит угрожающе. Выглядит не так смешно уже. Маккаров замечает, что на секунду взгляд Ленина становится испуганным: может, он действительно испугался, а может, лишь секундное удивление такой переменчивостью во взгляде Паши – вот он весёлый, смущённый, радостный из-за подарка, а вот уже почти злой. – Ну, и что мне тогда будет? – язвит Женя, такое поведение ему не в новинку. Но в этот раз мальчик отчётливо понимает, что это не обычное его желание подколоть кого-то, а способ защититься. Маска, которой проще прикрыть настоящие чувства. Маккаров понимает, что это такое, потому что сам за безразличием прячет свои мысли, чувства, переживания. А Ленин вот прячет всё это за грубостью и ехидством. Они нашли удобные им маски. Паша осторожно выдыхает. Он не решается делать ни одного действия, потому что кажется, будто это может спровоцировать злость Жени по отношению к нему. – С чего у тебя вообще такие мысли? – опасливо спрашивает мальчишка. Хотел знать, что на уме у Ленина? Вот получай. Было видно, как Женя мнётся, будучи в раздумьях, вероятно, о том, стоит ли говорить об этом. Маккарову было интересно, но заставлять того рассказывать что-то он не собирался. – Знаешь, мне кажется, что конец совсем близко. Парень чуть хмурится, взволнованно смотря в глаза Паше. А у него просто руки подрагивают, потому что эта фраза прозвучала до ужаса пафосной, но правдивой. У мальчишки всегда было ощущение того, что они чего-то не знают. Никто из общества. Но также он отчётливо чувствовал это приближение конца, просто чувствовал. Видимо, с Женей была та же история. – Всё рушится... у тебя нет такого ощущения? – парень робко поднимает взгляд на Пашу, но тот в ответ только кивает, сглатывая. Есть. Давно есть. И такое навязчивое. Но всем вокруг как-то всё равно, они не смотрят по сторонам. – Мне кажется, этот май станет последним, – всё никак не унимается Женя, а мальчишке всё противнее и страшнее. Подкатывает липкое чувство безысходности. Маккаров опускает взгляд, нервно бегая им из стороны в сторону. Он полностью мрачнеет, не понимая, что дальше ему делать. Ему, его семье, Жене, в конце концов. Нижняя губа дрожит, будто сейчас же и расплачется. Он много думал об этом, но никогда не приходил к конечной мысли. «Этот май станет последним» – звучит как приговор. Неожиданно Ленин наклоняется чуть вперёд, чтобы ухватиться за поясницу мальчишки, а потом возвращается в прежнее положение, утягивая за собой и Пашу. Маккаров жмурится, старается глубже зарыться носом в кофту парня. Да, конечно, всё это успокаивает, но только лишь на время. Ему всё ещё страшно. – У нас есть ещё это лето, – тихо бурчит мальчишка, приоткрыв немного глаза. Паша не знает, с чего Ленин так внезапно проявляет к нему нежность, но это было нужно им двоим. Жене, может быть, потому что хвататься больше не за кого. Паше, потому что рядом с ним свобода. На самом деле та свобода, за которой Маккаров постоянно гнался, также была неуютной и чужой. Он не хотел слушать своего отца, подчиняться его правилам, но никогда не осознавал в полной мере, что значило «освободиться» от него. Это было просто страшно... – Не знаю, что буду делать дальше, – устало вздыхает парень, проводя успокаивающе рукой по спине Паши. Мальчишка шумно вдыхает, Ленин наверняка услышал его неровное дыхание. Сейчас он как никогда понимает его – что делать дальше, не знает никто. Пока что всё было не так страшно, но чувство того, что следующее десятилетие пройдёт не совсем гладко, давило. Если бы хоть кто-то наверняка знал, как всё будет, и подсказал бы, что делать, было бы значительно проще. Когда на часах было три дня, они, развалившись на полу (и друг на друге тоже), вовсю следили за тем, как Геша спаивал Сеню, дабы заполучить бриллианты*. На том моменте, где Геша кусает ту самую бриллиантовую руку, Женя, шутки ради, так же кусает Маккарова, только за ногу – она была ближе. Мальчишка толкает его в плечо, обиженно что-то бурча, но Ленин не воспринимает это всерьёз. Оба знают, что это только шутки, и никто никого не хотел обидеть. Жаль только, что брюки теперь грязные и помятые из-за укуса парня. – Было бы просто глупо, если бы они с самого начала не забрали бриллианты, – ворчит Женя после фразы Паши о том, что решение заменить гипс Сене было гениальным. Мальчик недовольно фыркает – конечно, с Лениным спорить бесполезно. – Ты просто в кино ничего не понимаешь. В воздухе буквально ощущается злость обиженного Маккарова. Парень сильно не беспокоится, мирно закуривает сигарету. По привычке предлагает и Паше, но тот, понятное дело, не курит и не собирается. Вообще, он очень хочет спросить Женю, нормально ли ему курить в комнате – весь дом же пропахнет тошнотворным дымом. Мальчик показательно морщится, пусть уже и привык вполне к такому запаху, как-никак много времени провёл с парнем. – Сейчас укушу, – хмурится Маккаров, но Ленин не обращает внимания на его угрозы, спокойно протягивая руку. Что ж за день кусаний у них сегодня? Но Паша не решается всё-таки кусать и просто отмахивается. Женя, до этого лежавший на коленях Паши, медленно сползает на пол. Он елозит, пытаясь принять удобное положение, но на деревянном полу не так-то и просто это сделать. – Паш, поползли на ковёр, там удобнее, – просит с такой жалостью в голосе парень, что Маккаров, не задумываясь, действительно проползает немного назад в сторону дивана, у которого был ковёр. Но в какой-то момент впадает в совершенный ступор и тогда только недовольно выдыхает, цокая. – Просто сесть на диван не проще? – мальчишка встаёт со своего места. Ленин драматично прикрывает глаза и отрицательно мотает головой. Паша хватает того за руку и, в параллель думая о том, как потом будет лечить спину, тащит того к ковру. Получается плохо, так что уже через пару шажков парень вырывается и всё-таки встаёт. – Пошли слушать пластинки.

***

Паше как-то вдруг становится слишком без разницы то, что скажет отец об их с Женей дружбе. Картина становится яснее, когда после этого дня, проведённого в гостях у Ленина, Дмитрий не говорит ему ни слова. Ему же лучше. Не хотелось вступать в очередной спор. А Маккаров прекрасно понимал, что его отец вряд ли полностью принял факт общения своего сына с каким-то хулиганом. На самом деле Женя выше этого. Миша не дразнит, не обращает внимания – это тоже хорошо. Меньше склок – больше спокойствия в семье. Но дома всё равно как-то серо. Кажется, за всей этой тишиной можно забыть, как разговаривать. Ни звука ты не можешь произнести здесь, иначе все обратят своё внимание на тебя, ты просто помешаешь всем. Паша точно не может сказать, когда всё в их доме стало таким. Он не замечал, потому что привык. Тогда появился контраст между его семьёй и Женей. Там свобода в самом её невинном проявлении, а тут клетка – попробуй, скажи лишнее слово. Наверное, когда мама умерла, тогда всё и изменилось. В мае тридцать один день, а завтра уже девятнадцатое. Когда Женя ярко проявляет своё раздражение, он выглядит необычно. В том смысле, что Маккаров просто не может понять его, не может наверняка знать, когда лучше самому промолчать, когда поддакнуть. Но в итоге он даже бросает саму затею. Если быть честным до конца, то зачем прятать правдивые эмоции?

***

Паша никогда не думал, что Женя такой торгаш. Это не было бы так плохо, если бы они не стояли каждый раз минут по десять у каждого прилавка и не выясняли отношения с продавцами. Ну, как выясняли? Выяснял. Женя. Маккаров потащил его вместе с собой на рынок только потому, что не хотел все эти сумки тащить сам до дома, а Ленин оказался-то и не против помочь другу. Отец вряд ли бы обрадовался, если бы увидел его вместе с Женей, более того – если бы они зашли вместе домой, но сегодня у того была дневная смена, так что дом пустовал. – Хочешь жить – умей вертеться, – говорит ему парень на очередной вздох раздражения. Паше медленно, но верно начинало не нравиться поведение Ленина, благо оставалось купить только семена. Отец в этом году слишком поздно собрался ехать на дачу и делать там что-то. Нужно было ещё в начале мая, а он под конец. Маккарову младшему было как-то всё равно – дачу он никогда не любил, потому что нечем было заняться. Разумеется, кроме как возиться в огороде, но от этого у него потом слишком сильно болела спина. – А поехали ко мне на дачу летом, – внезапно даже для самого себя предлагает Паша; он вздрагивает от звука собственного голоса. Женя сначала озадаченно смотрит на него, но после улыбается, заботливо потрепав мальчишку по голове. – Что там ещё осталось? – тут же спрашивает парень, пока более удобно укладывает в пакете купленные продукты. – Семена? Маккаров как-то вяло кивает, но прежде чем Ленин успевает что-то сказать или сделать, он быстро, спохватившись, выдаёт: – Я сам схожу за ними, ты подожди меня тут пока. Мальчишка быстрыми шагами идёт в сторону ларька, лишь раз обернувшись на Женю, который всего лишь пожал плечами. Паше везёт, и огромной очереди около киоска нет, только одна старушка впереди него. Он сразу подмечает, что цены с его прошлого похода поднялись – это напрягает его. Впрочем, уже нечему удивляться. Ему приходится приподняться чуть на носочки, чтобы достать до окошка. Продавщица смотрит на него слегка высокомерно, мол, что такому мелкому мальчику здесь может понадобиться. Но Маккаров не был уж настолько маленьким, – как говорил его отец: «Ещё год-два, и вытянешься». Паша, конечно же, верил. – Мне семена тыквы, пожалуйста, – просит он весьма безобидным тоном, обычно это помогало. В случае, если собеседник начинал грубить, это шло против него, ведь как можно грубить такому милому мальчику, который обращается к тебе вежливо. Эту тактику мальчишка выработал давно, ибо, если обычные аргументы не работали, то можно было попрекнуть человека хотя бы в этом. А ещё он давно заметил, что именно такие высокомерные продавцы и ведут себя погано. На удивление, эта женщина молча протягивает пачку, громко называя цену. Маккаров отдаёт пару монет и забирает свёрток, который позже кладёт в карман брюк. По возвращении Пашу ждёт сюрприз – Женя протягивает ему мешок «Ромашек». Когда он успел купить их, Маккаров не понимает: вот он отходит на пару минут, стоит и покупает семена, оборачивается, а тут уже конфеты. – Ты когда успел? – мальчишка быстро разворачивает фантик одной «Ромашки» и суёт в рот. На языке сразу чувствуется приторно-сладкий вкус, зубы сводит. Ленин не особо спешит отвечать, он закуривает сигареты, перед этим раза два уронив коробок со спичками. – Пустынной улицей вдвоём с тобой куда-то мы идём, – начинает напевать Женя, и Паша сразу же узнаёт одну из тех песен Кино, чьи пластинки они слушали у того дома. – Я курю, а ты конфетки ешь.

***

Что это за аттракцион невиданной щедрости, Паша не знал, однако же Ленин вызвался проводить его до дома. Сказал: мол, уже десять вечера, такой мелюзге, как ты, нечего так поздно расхаживать. Мальчишка даже не пытался спорить, он и сам-то один по тёмным дворам идти не хотел. Они заворачивают через арку в соседний с Пашиным двор. Маккаров упрямо смотрит себе под ноги, а Женя всё разглядывает стены домов, будто там можно найти что-то интересное. Оказывается, и вправду можно. – Ты посмотри, – зовёт его парень, указывая кивком головы на какое-то объявление со стены здания. – Этого гада так и не поймали. Сначала мальчишка не особо понимает, о ком говорит Ленин, но, подойдя к нему, сразу вникает. Объявление, которое разглядывает парень, оказывается вовсе и не объявлением, а написанной от руки запиской управдома. В ней говорилось о том ростовском маньяке, которого вот уже семь лет не могут никак поймать, и была ещё просьба быть осторожными. – Когда-нибудь это всё же закончится, – холодно говорит Паша – он научился быть глухим к чужому горю, ему хватало и своего. Каждая история всех этих бедных людей не трогала его, и от этого порой становилось страшно. Где будет черта безразличия к чужим чувствам? Женя с ноткой удивления смотрит на него искоса, но вскоре возвращает взгляд к листу на стене, пробегая глазами по строчкам ещё раз. – Ты тоже будь осторожен, – коротко бросает парень. В его тоне уже напускное безразличие, которое Маккаров улавливает сразу же. Ленин так всегда – если волнуется, то старается спрятать это чувство как можно глубже. Он всё ещё считает, что единственный путь – прятать свою любовь. – Ты драматизируешь, – довольно резко отвечает мальчик и почти сразу же жалеет – Женя смотрит на него убийственно. Паша сглатывает, но своего не бросает. – Ростов слишком далеко от нас: кажется, три тысячи километров. Чего мне бояться? Парень качает головой и поднимает взгляд на Маккарова, всем видом давая понять, что он тут не шутки шутит. – Какая разница? Как будто в стране маньяков мало. Теперь мальчишка считает своим долгом переспорить Ленина, пусть и понимает, что прямо сейчас он не прав. Но это уже дело принципа. – А мне-то что? – теперь Паша звучит немного обозлённо, но по-прежнему смотрится смешно. – Я не девчонка, отбиться смогу. – Нет, не сможешь, – журит его Женя и при этом грозит пальцем. – Ты сразу испугаешься и начнёшь визжать. Да ты даже просто ночью боишься ходить, что уж там. Маккаров сжимает кулаки до тех пор, пока ногти с болью не впиваются в ладони. Ленин его на слабо, что ли, пытается взять? Если так, то это у него получилось. – А пошли гулять прямо сейчас? Парень, явно не ожидавший столь внезапного предложения, с изумлением смотрит на него. Может, он думал, что Паша начнёт спорить на словах, но чтобы сразу рубить с корня? – А пошли. Женя хватает его сзади за шею, сжимая кожу между пальцами, и подталкивает его, чтобы он пошёл первый. Первая мысль, которая пробегает в голове мальчишки, – Ленин его сейчас сам прихлопнет, убьёт и расчленит. Может, съест потом. Но пока что расправы на голову Маккарова не находится, и он продолжает шагать по тёмной улице на пару шагов впереди парня, чуть сгорбившись. Они идут по Шевченко, и там в особенности темно. Все фонари на площади – рядом с фонтанами и лавочками, а здесь только одна витрина, и то на углу. Завернув на Ленинский, Паша чувствует себя увереннее – тут больше света. Вот и «Лакомка» зазывает яркой витриной, на которой выставлены шоколадки в цветастых обёртках, там же конфеты с вафлями. Но не время для сладкого. – Куда мы идём? – в итоге спрашивает мальчишка, отвернувшись от витрины магазина сладостей, дабы не соблазнять себя. Куда идти – его не волновало, его устраивал уже сам факт ночной прогулки. – Да я-то почём знаю? – усмехается Женя. Тут он пихает Маккарова локтем и указывает пальцем куда-то в сторону. – Пошли к шестьдесят девятой. Паша в ответ пожимает плечами, потому что ему всё равно. Главное – под окнами собственного дома не маячить, а они как раз уходят в противоположную от него сторону. Мысли о том, что отец потом с ним сделает за такое позднее возвращение домой, даже не мелькают в его голове. А стоило бы побояться – такой скандал ведь устроить может. Пробираться по тёмной улице, без намёка на свет, да ещё и огороженной от проезжей части деревьями, жутковато. Ленина же это ни капли не волнует. Он идёт чуть ли не вприпрыжку и широко улыбается – вот кто действительно ищет приключения, а Маккаров – так, просто за компанию. Мальчишке, конечно, тоже нравится сие мероприятие, но куда лучше и спокойнее под фонарями. И когда людей больше, чем два парня, один из которых просто глупый мальчишка, а второй придурок взрослый. В общем, дуэт из них вышел хороший. Напротив школы находится площадка, на неё Женя и тащит Пашу. Там стоит песочница, горка да качели, а чуть поодаль стоят лавки – мальчишка направляется к ним, в то время как Ленин забирается на горку. Железные ступени трещат под его ногами, и Маккарова это настораживает, потому что жителей дома будить и привлекать к себе внимание не хотелось. Парень скатывается по горке, но не встаёт, а лежит внизу, опираясь ногами о землю, чтобы не скатиться совсем. Они сидят на довольно большом друг от друга расстоянии, пересаживаться на скрипучие качели мальчишка не особо хочет. Дует прохладный ночной ветер, зато свежий. По спине бегут мурашки, и Паша мелко вздрагивает: ему это напоминает ночи, которые они проводили с семьёй на даче. Они лежали на траве, рассматривали звёздное небо, пока мама о нём что-то увлечённо рассказывала, говорила, что просто в детстве очень любила книжки про космос. Отец говорил, что им с Мишей нужно быть такими же умными, как их мама, чтобы добиться чего-то в жизни; конечно, Паша был с ним согласен – он искренне восхищался своей матерью, в общем-то, как и все остальные члены семьи. – Знаешь, мне иногда кажется, будто ты мой младший брат, – внезапно выдаёт Женя, и мальчишка ясно чувствует, как собственные щёки рдеют. Потому что он сам думал о таком: его самого не покидало ощущение, что с Лениным они становились как братья. И узнать о том, что твои чувства не односторонни, подобно подарку. – Я всегда хотел старшего брата, – пожимает плечами Паша и уводит взгляд в сторону. – Но пока только приходилось им быть. – Это должно быть весёлым занятием, – Маккаров с осуждением смотрит на парня, пока тот хохочет. – Что не так? Разве я не прав? – Ни капли, – мальчишка мотает головой. Кажется, Ленин не поверил всё-таки ему. Становится холоднее, и Женя предлагает медленно, но уверенно двинуться к дому. Решают они пойти в обход, по Красноармейскому, и там пройти через площадь Сахарова. Как назло, они идут ужасно медленно, парень совсем не торопится, в то время как у Паши уже начинают болеть ноги. Они и до этого довольно долго гуляли и тут внезапно продолжили. – Ну, чего ты как умирающий лебедь? – смеётся Ленин, заметив, видимо, как мальчишка стал останавливаться через каждые два шага. В ответ он качает головой и сглатывает, перебарывая в себе желание начать жаловаться на больные ноги. Женя не изменяет себе – достаёт пачку сигарет, но вот спички всё никак найти не может. Облазил все карманы и брюк, и кожанки, но никаких успехов. Маккаров хочет усмехнуться, сказать, что это «знак свыше», предупреждающий о том, что пора бросать курить, но в итоге молча достаёт спички из собственных брюк. Парень удивлённо смотрит на него, но ничего не говорит, только лишь кивает в благодарность за одну спасённую жизнь заядлого курильщика. Третья сигарета за вечер. Под светом фонаря, заглядывая в глаза, убирая с глаз сдуваемые ветром пряди, Паша видит во взгляде Жени ясность. Не обманет. Мальчишка судорожно выдыхает, и этот короткий момент перерезает тишь ночи. Неожиданность – ключ к правде. До Театра Драмы остаётся несколько шагов, когда Ленин хватает мальчишку за запястье и тянет вперёд быстрыми шагами за собой. Маккаров запинается, пытается не упасть вовсе, но в итоге, после того как Женя останавливается, Паша только и может, что встать сзади и навалиться почти всем телом на него – ноги совсем не держат. Парня же это действие с его стороны, кажется, вовсе не волнует. – Гляди сюда, – Ленин чуть дёргает плечом, чтобы привлечь внимание мальчика, и тот действительно поднимает взгляд сначала к лицу парня, а потом опускает его. Они подошли к фонтану. К фонтану, в котором на ночь забыли слить воду. – Они часто забывают про воду. Маккаров здесь редко появлялся, но его совсем не удивляет факт, что Женя знает такую мелочь. Казалось, он вообще знал каждый миллиметр их города, что и когда открывается, во сколько закрывается, где можно поесть, купить что-то, спрятаться от людей. В общем, Женя был прекрасным путеводителем по городу, в то время как Паша был топографическим кретином. Не в самом прямом и буквальном смысле этого слова, но он всё же довольно часто не мог сориентироваться в городе. Луна отражалась в воде, расплываясь рябью. Мальчишка делает шаг к ограждению фонтана, опирается на него руками, потому что стоять конкретно больно, перегибается к воде и касается её. Проводит по глади кончиками пальцем, создавая новую череду кругов. – Не упади только, – просит его Ленин, а Паша на это, как по команде, распрямляется. Он садится на ограду и старается вытянуть ноги так, чтобы стопы больше не касались земли. – Ноги болят? Маккаров молча кивает и продолжает ёрзать ногами, пока парень не садится перед ним спиной на корточки, сказав негромко: «Забирайся». Не каждый день мальчишке предлагали такой «королевский» способ передвижения, поэтому на пару секунд он просто замирает, не делая и не говоря ничего, а Ленин терпеливо ждёт, тоже молча. В конце концов Паша всё же взбирается на спину Жени, который тут же хватает его под бёдра, причём крепко, и у мальчишки даже не возникает чувства, что он может упасть. Он полностью доверяет парню. Они медленно спускаются по этой огромной лестнице с площади Сахарова, Маккаров крепче сжимает шею Ленину, потому что чисто инстинктивно боится трясучки. – Я тебе лечение спины оплачивать не буду, – в шутку бросает мальчик, когда остаётся ещё ступенек десять. Звучит он саркастично, немного угрожающе, но в целом безобидно. – Сам на это подписался. – Да как же я мог оставить своего товарища в беде? – весь драматизм собрался в голосе Жени. – Тебе там как вообще? Маккаров мог бы пожаловаться на холод, ведь ему спину под не очень-то тёплой рубашкой ветер продувает, но он молчит. Жаловаться в его ситуации – верх наглости. Парень, значит, и на спине его таскает, и в общем о состоянии беспокоится, а он, прохвост, только и думает о себе. Ленин бы и отдал свою кожанку, если бы мальчишка ему в самом деле сказал про холод. На вид грубиян грубияном, но ужасно заботлив в действительности. – Мне прекрасно, – вместо этого говорит Паша. – Я тут как король. Женя усмехается. – Ага, как королева, – по-доброму смеётся парень. – Королева Елизавета Вторая. Маккаров возмущённо цокает, но, конечно же, всерьёз не обижается – ему уже стали нравиться подобные шутки. Он прикрывает глаза и укладывает голову на плечо Ленину. Так можно и заснуть. Мальчишка, наверное, это бы и сделал, если бы не спокойный голос Жени, который пытается его разбудить. Кажется, что прошло лишь пару секунд, но на самом деле Ленин уже протащил его до подъезда. Паша сначала готов начать возмущаться из-за того, что парень его так нагло будит, потом начать упрашивать походить вот так по ночному городу ещё немного. Но на деле он только разочарованно скулит, слезая обратно на землю и вяло пытаясь сделать хотя бы шаг к двери подъезда без поддержки Ленина. – Спи-ка лучше дома, – на прощание говорит Женя, похлопав при этом Пашу по плечу. – Сладких снов. – Спасибо, – тихо благодарит его мальчишка, прежде чем зайти в подъезд, на что тот подмигивает. – Спокойной ночи. Отец не встречает его скандалами, криками, разборками. Он не спрашивает, где он был, с кем, что делал. Ни единого слова, упрёка или вопроса. Смотрит только никак, без эмоций. Мальчик почти верит в то, что ему удастся тихо пройти в их с Мишей комнату. – Маша бы разочаровалась в тебе, – единственное, что говорит ему в итоге отец. Паше этого хватает. Он резко замирает на пороге комнаты. Всё, что происходит в первые несколько секунд, – он пытается сделать хоть что-то, хотя бы вздохнуть. В ушах громко звенит, в голове месиво из кучи мыслей, ни одна из которых не задерживается дольше секунды. Паша раскрывает рот в надежде всё же вернуть возможность дышать, но и этого у него не выходит. Судорожно хватается за собственную рубашку, до боли в костях. Всё, чего он когда-либо боялся, – быть обузой в глазах мамы. Стать её главным разочарованием в жизни. Кому нужен плохой ребёнок? Никому. Мальчик всегда ставил её в пример для себя, она была идеальна, без неё всё пошло под откос, после её смерти всё стало рушиться. Неужели он был правда таким никудышным ребёнком? Мама бы правда сказала, что он никчёмен? Нет-нет-нет, мама бы поняла. Она бы сделала то же самое – гуляла допоздна, водила на набережную, она бы поняла его. Она бы делала то же самое, что и Женя. Нет, он не пытается заменить её другом, это же невозможно. Просто... только в его глазах он нашёл отражение той свободы, которую приносила его мама. Только в его волосах, как и в её, запутался свежий ветер, во взгляде искра, а на губах всегда улыбка. Только там, с ним, есть понимание. Паша засыпает с одной мыслью, с одними словами на губах: «Простите меня».

***

Женя снова приглашает Маккарова к себе домой. Отказывается идти ещё куда-либо, потому что ему нужно закончить какую-то там картину, а тащить с собой в парк мольберт и кучу тюбиков масла он не собирается. Впрочем, посидеть у того Паша тоже не против. Не против... конечно, до того момента, пока он не чувствует запах масляных красок и растворителя. Почему Ленин не задохнулся ещё – мальчишка всё никак не мог понять. Вроде бы уже и несколько часов за красками сидит, даже если с открытым окном, но не обращает внимания на запах. Привык, наверное. Парень старательно покрывает холст сплошными пятнами, заумно назвав это «подмалёвком». Со стороны Маккарову кажется, что там вырисовывается фигура женщины в платье и шляпе, но утверждать он ничего не может. Женя напрочь отказался говорить, кого он пишет, и Паша должен уважать его решение. – Можно мне? – осторожно спрашивает мальчишка, когда встаёт со своего места на кровати и подходит тихими шагами к стулу Ленина. Тот недоверчиво косится на него: просто не привык давать кому-либо, кроме себя, прикасаться к собственным картинам. Но кисть всё же даёт и даже показывает, где нужно красить. Маккаров сначала делает короткие, рваные и неуверенные мазки, но спустя какое-то время осваивается и делает более уверенные движения. Парень словами указывает, куда и как наносить краску, поэтому кисточка в руках мальчишки остаётся дольше, чем «на пару мазков». – Ну, всё-всё, хорош, дай мне сделать свою работу, – бубнит Женя и пытается отобрать кисть у Паши, который прекрасно вырывается из его рук. Конечно, он же стоит, а Ленин всё ещё сидит на своём стуле, и ему откровенно лень вставать. В этих неудачных попытках сбежать от парня Маккаров случайно мажет маслом тому по щеке. Он видит полный ненависти взгляд Жени, который уже предвкушает часы в ванной за попытками оттереть с кожи краску до конца. Паша занимается самодеятельностью и пытается стереть краску, взяв для этого тряпку под кисточки. Конечно же, на ней куча невысохшего масла, которым мальчишка пачкает ещё и кожу около рта и немного губы Ленина. – Ой, извини, – тихо бормочет Паша с плохо скрываемой улыбкой. Он указывает себе в уголок губ: – У тебя тут... Женя смотрит рассерженно, почти готовый убить Маккарова. Наверняка, он уже строит в голове целый план убийства и мучений бедного мальчика. Но вместо этого он подаётся вперёд, чуть приподнимаясь со стула, хватает Пашу за локти и целует в щёку. Маккаров со страху делает мелкие шаги назад, чуть не валится на пол, но парень успевает удержать его от этого. – Вот тебе и «ой», – смеётся Ленин. На щеке Паши остаётся яркий след от жёлтой краски. – Ну, Женя, – тянет мальчишка, силясь стереть пятно с лица, но, разумеется, этого у него не выходит. Ленин только пожимает плечами на это. Спустя какое-то время Женя тащит их на кухню за чаем. Маккарову-то он и не сильно нужен, но Ленин настоял – неправильно без чая, да и любимые Пашины «Ромашки» у них в вазе как раз стоят. Последнее подкупило мальчишку. Всё это время форточка на кухне была открыта, так что комната вся промёрзла, ведь день был сегодня пасмурный. – Так же невозможно, – бурчит мальчишка и трёт плечи, сразу почувствовав холод. – Ну, извините, не царские хоромы, – бросает в ответ Женя. Он достаёт из шкафа две кружки, обе из которых принадлежат парню, только одну он использует для кисточек (именно её сейчас он забирает себе), а из второй пьёт (она для Паши). – Иди, вон, в шкафу кофту возьми, если прям уж так холодно. Конечно же, Маккаров принимает это предложение и, благодарно хмыкнув, идёт обратно в комнату Ленина. Паше на глаза попадается красная кофта, большая, вязаная. Он такие всегда любил, в них только и кутайся, можно спрятаться от всего мира. Почти сразу Маккаров понимает, что кофта старая, но идеально выглаженная, чистая. Её не трогают. Плюнув на всё, Паша надевает её – уж больно приглянулась она ему. Шерсть до ужаса мягкая, тёплая, но веса её он почти не чувствует. Когда мальчишка заходит обратно на кухню, из руки Жени падает чашка. Бьётся и разлетается осколками по всей кухне. Маккаров стоит в непонимании, с широко распахнутыми глазами. Первая мысль – он сделал что-то не то и, скорее всего, это связано с кофтой. – Пожалуйста, не надевай красное, – шепчет парень, делая шаг назад. В его глазах – неподдельный страх и горечь, но не из-за Паши или разбитой чашки, – из-за событий, о которых ему напомнила вещь на мальчишке. – Это кофта моей мамы. Маккаров крепко сжимает в ладонях рукава кофты, слёзы поступают к глазам. Веки ужасно чешутся, а сами глаза жжёт. Он не знает, что будет делать дальше. В мае тридцать один день. Паша делает два резких шага навстречу парню, наступая прямо на разбитое стекло босыми ногами, но это мало волнует, потому что Женя тут же подхватывает его в объятия. Как стекло давит на уже окровавленные ноги, Маккаров чувствует, но единственное, что его волнует, – давящее горе, которое у них с Женей одно на двоих. Всё красное. Ноги, щёки, кофта. Они оба в круговороте нескончаемой грусти и скорби. – Ты стоишь на стекле, – мямлит Ленин и шмыгает носом, а потом всё равно тычется им в шею мальчишки. Это доверие. – В кофте твоей мамы, – сразу отвечает Паша. – Теперь ноги тоже красные. Женя хватает его за поясницу, поднимая над полом, и перетаскивает через стекло, чудом сам не наступая на него. Когда ноги мальчишки вновь касаются пола, но только уже без осколков, ему всё равно больно. Маккаров мычит от холода пола и порезанной кожи, которая трётся о поверхность. – Ладно, давай так, – парень снова поднимает Пашу, только на этот раз за бёдра, чтобы мальчишка в какой-то степени был перекинут через плечо. Так удобнее. Маккаров сжимает руками шею Жени, потому что ему всё ещё нужна опора. Хоть какая-то. Ленин усаживает его на бортик ванны, кровь сразу же стекает по стенкам и смешивается с только что включённой холодной водой. Женя хватает тряпку и мочит её в воде, вытирает стопу, на которой было больше крови, придерживая её аккуратно за пятку. Мальчишке приходится опираться о тумбочку, чтобы не грабануться на пол. Парень ощупывает стопу, чтобы понять, остались ли там ещё осколки. К счастью, их там нет. Вторая нога тоже остаётся целой, потому они оба облегчённо выдыхают. Первым начинает смеяться Ленин. Паша позже подхватывает. – Два нытика, – фыркает парень и проводит запястьем под носом, но случайно задевает кровавой тряпкой свою щёку, отчего остаётся след. – Опять лицо запачкал, – по-доброму упрекает его мальчишка, на мгновение улыбнувшись, пока Женя не берёт его за запястье и не трётся щекой о рукав кофты. – К чёрту. И Маккаров точно знает, что он всё ещё пытается отпустить её, он просто должен сказать ей «до свидания». А Паша не помнит свою маму – видит каждый день на фотографиях в рамках, но никак не может запомнить её лицо. Не знает почему, и пугается каждый раз этого. Всё, что помнит, но почти забывает каждый раз мальчишка о ней – запах свободы. Женя напоминает о нём каждый день.

***

Паша бежит со всех ног. Сердце словно замирает, – кроме стука звоном в ушах, он больше ничего не слышит. Мир вокруг тоже замирает. Ни единого звука. Тишина. Про себя мальчишка считает секунды. Одна. Он пробегает мимо маленького ларька – того самого, где они познакомились с Женей. На двери табличка с красными буквами – «Закрыто», а выше висят часы работы. Он должен открыться через пять часов, но Маккаров знает, что его уже неделю как закрыли, потому что хозяин разорился. Четыре. Сразу за поворотом, через двор. Ветер качает стоящие на детской площадке качели, а они издают мерзкий скрип. Когда Женя качал их, они скрипели так же, но теперь они не стоят так же крепко. Дети их обходят стороной, Паша это недавно заметил. Девять. Рядом с педагогическим университетом и направо. В школах молчат, они не скажут ни слова. Но теперь все видят, к чему идёт дело. Четырнадцать. У Жениного дома. Мальчишка бездумно кидает камни в окно, надеясь, что не ошибся. Не хотелось будить ни тётку Лизу, ни соседей. Четыре часа утра, а тут он. – Какого чёрта? Паша слышит знакомый голос, полный ненависти ко всем окружающим за то, что разбудили его в такую рань, и он впервые настолько рад его слышать. – Женя! – кричит в ответ Маккаров и машет руками, чтобы привлечь к себе внимание. Но, конечно, Ленин без очков его не увидит. – Паш, ты? – спрашивает парень, опустив взгляд к фигуре, стоящей почти под самым его окном. Он сильно щурится. Паша несколько раз утвердительно кивает головой и не слишком громко повторяет одно «Да». Женя прикладывает указательный палец к губам, а потом отводит его в сторону, говоря одновременно о том, чтобы мальчишка был тише, и что он сам сейчас спустится. Через пару минут Ленин действительно спускается. Растрёпанный, в одной майке и домашних штанах, он стоит у двери в подъезд, придерживая её, и машет Маккарову рукой, чтобы тот заходил. Мальчик не заставляет себя долго ждать и быстро забегает, на ходу говоря тому «Прости». За то, что разбудил, что вот так вот внезапно врывается в дом и за то, что, скорее всего, Женя потом получит подзатыльник от своей тёти, если она узнает о событиях этого утра. Женя останавливает его у самой лестницы, рукой убирает спадающие на глаза Паше пряди и заставляет чуть поднять голову. Он внимательно смотрит ему в глаза, хотя бы пытаясь понять причину такого побега мальчишки. Но оба знают – сейчас четыре часа утра первого июня. Но пока люди спят, пока не началась суета, у них ещё тридцать первое мая. Ленин гонит его побыстрее в квартиру, потому что утро прохладное, а они оба стоят в подъезде в первых попавшихся вещах – один в майке, второй вообще в школьной рубашке (она просто ещё на спинке стула висела, после вчерашнего окончания занятий). – Лизы нет, но ты не шуми, соседей разбудишь, – говорит полушёпотом Женя, пока сам закрывает входную дверь. Паша молча кивает, снимая сандалии. – Спать хочешь? Теперь Маккаров качает головой отрицательно. Всю ночь не спал и вряд ли сейчас заснёт. Он проходит вглубь квартиры, сразу заворачивая в комнату парня. На глаза попадается незаправленная кровать со сбившимся к краю одеялом и мятой простынёй. Ну, хоть кто-то из них спал этой ночью. Ленин следует прямо за ним ленивыми шагами, то и дело спотыкаясь на ровном месте. Мальчишка занимает место на ещё тёплой кровати парня, а тот пробирается ему за спину и валится прямо так. – Ты как хочешь, хороший мой, а я буду спать, – сразу же предупреждает его Женя и для большей убедительности поворачивается лицом к стене. Паша вздыхает, поднимая ноги на кровать, и устраивается подальше от края, опираясь о спину Ленина. Во внезапной тишине тикающие часы кажутся слишком громкими. И Женя тоже слишком громко дышит. «Спасибо, что вообще дышит», – думает Паша. В любой другой ситуации он бы сказал, что всё это его успокаивает, но сейчас он ощущает, словно остался один на один со всеми своими проблемами. – Жень, – шепчет мальчишка, несильно пихая того локтем. Ему теперь по-настоящему стало неуютно, прямо как дома, где он не смог заснуть. Удивительно, но без лишних проклятий Ленин поворачивается к нему лицом, ложась на спину. Он задаёт немой вопрос кивком головы. Но Маккаров не отвечает, просто отворачивается к окну, в котором сгорает рассвет. Жёлтым светом покрываются стены, мебель, он слепит глаза мальчишке. Повернув голову, Паша замечает, что рыжеватые пряди Жени так и блестят на солнце, – это кажется чуть ли не самым красивым зрелищем на свете. – Ну, вот и всё, весна закончилась, – подытоживает Ленин таким тоном, будто это не он вместе с Пашей оплакивал прошедший май несколько дней назад. Но мальчишка не злится, потому что понимает, что теперь лить слёзы напрасно. А что изменится? Парень садится, сбрасывая с ног одеяло, и тянется за своей гитарой, – она неизменно стоит в углу между тумбочкой и кроватью. Зная, что сейчас вряд ли у них получится поговорить (да и нужно ли оно теперь?), и что Женя сейчас просто молча будет бренчать на гитаре, Маккаров ложится почти на нагретое место того, только чуть ближе к стене. Обычно ложиться вот так вот в верхней одежде было чем-то непозволительным, но сейчас это последнее, что волновало мальчика. Вместо того чтобы, как обычно, просто перебирать разные аккорды, Женя начинает петь «Город золотой». Это звучит волшебно, Паша впервые верит в эту сказку. Паша впервые верит в этот золотой город с прозрачными воротами и яркою звездой. Во всех этих животных невиданной красы, которые когда-то в детстве приходили к нему в ярких снах. В детстве всё было проще – куда оно ушло? Куда ушла мама?.. – А в небе голубом горит одна звезда, – всё продолжает петь Ленин, его голос успокаивает и даёт надежду. Мальчишка всё ещё верит, чувствует себя в безопасности. – Она твоя, о ангел мой, она твоя всегда... Вместо того чтобы продолжить, он останавливается на коротком вздохе, почти напуганном. Словно он боялся всю жизнь этих слов. Кому Женя их посвящает, кого он называет своим ангелом – Паша догадывается, ничего не говорит и на него даже не смотрит. – Мы зря потратили время, – неожиданно подаёт голос парень, и от этого Маккаров вздрагивает. – Ничего не сделали, только тратили на пустые разговоры. Вот ты, ты что сделал? – он резко поворачивается к Паше, на ощупь ставя гитару обратно на место. – Ничего. От былого спокойствия не остаётся и капли, по спине бегут мурашки. Мальчишка бы и рад что-то ответить, но он даже понять до конца смысл сказанных Женей слов не может. – Было столько дел, – маниакально бормочет себе под нос Ленин, а Паша старается разобрать эти слова. – Но нет же, мы просто проболтались. Нужно было меньше возиться... Маккаров крепко хватает Женю за плечи и валит на кровать. Одно колено на кровати, давит на матрас, из-за чего после удара о него телом парня он ещё немного поскрипывает. Вторым он упирается прямо тому в бедро – наверняка Ленину не особо приятно, но Паша даже не замечает этого. – Прекрати это говорить, – шипит мальчишка. Он ещё ниже склоняется к лицу парня, кожей чувствует его жар. Женя чуть хмурит брови, но глаза широко распахнуты. Зрачки сужены, а взгляд потрясённый, как у животного, которого ранили. Но он готов драться до последнего. Жаль, что Маккаров тоже. – Хочешь сказать, что лучше было бы, если бы мы вообще не встретились? – Нет, я не... – Тогда что тебе ещё нужно? Мальчишка не уверен, что он сейчас не заплачет, потому что в горле ком, который не даёт нормально разговаривать. Он громко сглатывает, но из-за этого становится хуже, потому что он давится слюной, и приходится кашлять до больного горла. Парень всё это время смирно лежит, не двигает и кончиками пальцев, даже дышит еле слышно. Его дыхание и сердцебиение Паша чувствует под руками, для него они звенят в ушах, потому что других звуков, кажется, не существует. – Прошу, не обвиняй меня за то, что только раз в году бывает май, – горько просит мальчик. Он сдаётся, он отпускает Ленина и садится рядом, опираясь о стену спиной. Сожаление витает в воздухе. – Этот мир придуман не мной. Женя так же поднимается и пододвигается чуть ближе. В его глазах Паша впервые видит раскаяние. Парень утыкается носом в плечо тому, судорожно выдыхая. – Этот мир придуман не нами.

Придумано не мной, что мчится день за днём

То радость, то печаль кому-то неся

А мир устроен так, что всё возможно в нём

Но после ничего исправить нельзя