***
— Главное, не связывайся с русскими, — нравоучительным тоном произнес Нортуг. — Они какие-то… Тяжёлые, что ли. При близком знакомстве оказывается, что они весёлые ребята, но я не советую. Те же шведы, например, гораздо забавнее, вечно обижаются. Советы от короля лыж может и были полезными, но явно не этот. Йоханнес уже завис на Большунове и всякие шведы, да и другие русские, его не интересовали. Нортуг любил удариться в воспоминания, сыпать советами и Йоханнес, как бывший фанат, все слушал, но вот мотать на ус не спешил. У него ведь своя голова на плечах есть. — Большунов, конечно, интересный фрукт, — словно прочитав его мысли, хитро подмигнул Петтер. — Через пару лет на дистанции с ним мало, кто сможет сравниться. А ещё он очень забавный. Общался с ним… как-то. Йоханнес удивлённо уставился на кумира юности. В смысле, общался? Он-то думал, что Большунов по-английски не умеет разговаривать! Тут либо Нортуг полиглот, либо Александр темнит. И оба эти варианта почему-то огорчали. Он пробовал завести разговор с русским ещё на Олимпиаде, но взамен получил только две-три ломанные фразы. — Главное, сильно не увлекайся. У него совершенно иной менталитет. Йоханнес покраснел. Нортуг никогда не производил впечатления проницательного человека, а раскусил его в два счета! Или, может, он такой очевидный? Так, неровен час, и остальные узнают о его симпатиях. — Дело молодое, — мечтательно протянул Нортуг. Он окончательно завалился на траву, решив оставить Йоханнеса наедине со своими мыслями. Совместная тренировка по идее была полезна обоим, и Йоханнес с радостью принял приглашение короля лыж, только вот мозг юного дарования был перегружен больше мышц. Все же Петтер был очень далёк до своих кондиций, хотя ещё и имел призрачный шанс вернуться в сборную. Йоханнес был бы не прочь ещё раз сойтись с ним на трассе.***
Постолимпийский сезон начался странно. Йоханнес выходил на старт классического спринта в Руке в качестве действующего олимпийского чемпиона и был совершенно спокоен. Уверенно и особо не напрягаясь, он дошел до финала, куда, помимо него, отобрались еще трое однокомандников, Болле и Ретивых. Александр был сильным классистом, но опасаться больше стоило Иверсена или Брансдала. И все же дышащий в спину Болле напрягал. Йоханнес решил не ждать финиша, сделав отрыв на подъеме. Исход забега был решен: он не досягаем. Соперникам оставалось лишь побороться за серебро и бронзу. Йоханнес всего на мгновение оглянулся в сторону Болле, чисто рефлекторно.Откуда он мог знать, что Александр сдаваться не желал? Винить в глупейшей ошибке Йоханнес мог только себя. И тренеры, и партнеры по команде отводили глаза, что лучше ситуацию не делало. Хотелось взвыть, но Йоханнес держался. Виновник всех его бед улыбался так безмятежно, просто, что желание ударить его лыжной палкой чудеснейшим образом испарилось. Теперь Йоханнес будет умнее, не станет искать Болле глазами, оглядываться на него. Да, так он и поступит.***
— Сочувствую. По поводу Нортуга. Раньше я не мог это сказать. Болле настиг уже его после завершения всех церемоний и интервью. А ведь Йоханнес думал, что Александр давно уже в своем номере, отдыхает после не самой удачной спринтерской гонки. Он что, ждал его? — Почему ты сочувствуешь мне? — растерялся Йоханнес. Большунов стал гораздо лучше разговаривать по-английски, хоть его акцент все ещё был чудовищным. И понимать его было все также непросто. — Ты же его фанат, — простодушно произнёс Александр. С его уст это не звучало оскорблением. Йоханнес задумался на миг, откуда русский мог знать об этом, а потом вспомнил, что говорил о Петтере в интервью. Значит, Болле им интересуется? Следит за высказываниями, запоминает факты… На душе как-то сразу потеплело. Александр его молчание истолковал по-своему. —Ты не помнишь? Олимпиада. Ты звал посмотреть на свой плакат Нортуга. Йоханнес стремительно побледнел. Вот про плакат он точно никому не говорил: это было слишком личное. Он ведь не Сундбю с любовью к фотографиям на тумбочке. Про плакат даже сам Петтер не знал, хотя на нем и красовался его автограф. Только родные и очень близкие друзья, которые до сих пор не устали шутить об этом. — Ты не помнишь, — морща нос и стремясь подавить улыбку, сам себе ответил Александр. И что его так забавляло?! — А я ведь действительно хотел посмотреть… На плакат в твоей спальне. На прощание Александр несильно хлопнул его по плечу, но даже это не могло вывести Йоханнеса из ступора. Он лихорадочно рылся в своей памяти, силясь вспомнить каждую минуту церемонии закрытия. И вначале вроде как не было ничего криминального. А потом ему постоянно подсовывали шампанское… Утром, что он запомнил вообще прекрасно, жить не хотелось. А между вечером и пробуждением была целая ночь, и в этот временной промежуток он, очевидно очень пьяный, звал Болле к себе, посмотреть на плакат! Йоханнес понял совершенно точно: подкаты у него так себе.***
Раз вспомнить не получилось, Йоханнес ударился в тренировки. Возможно, физические нагрузки благоприятно скажутся на мозговой деятельности, и он вспомнит если не все, то хотя бы эпизод с плакатом. Александр, стоило им пересечься, простодушно ему улыбался. Было видно, что без злого умысла и ехидства. Йоханнес отвечал взаимностью: хороший он парень все-таки, добрый, душевный, интересный, привлекательный… — Дыру в нем протрешь, — прошептал Эмиль в самое ухо, здорово испугав Йоханнеса. Молодой норвежец немужественно запищал под задорный смех Иверсена. — Боже, успокойся! Иначе я заикаться начну! — Тебе бы стоило, — мстительно отозвался Клэбо. — И я не пялюсь на него. — Ага, — Эмиль хмыкнул. — Вы все ещё не встречаетесь? Я думал после ваших танцев на Олимпиаде вы давно вместе… Йоханнес сделал вид, что помнит, о чем речь. Какие, к черту, танцы?! Мозг все еще оставался глух к мольбам, поэтому Йоханнес решился на отчаянные меры и вечером, после соревнований, уселся в своём номере смотреть церемонию закрытия Олимпиады. Когда и это успеха не принесло, стал рыться в сети — вдруг кто-нибудь заснял компромат? Но, к его величайшему сожалению, было пусто. Расспрашивать у очевидцев или Болле Йоханнес ни за что бы не стал. Иногда Йоханнес гадал: рассказал ли Александр кому-нибудь про его маленькую тайну? Вдруг вся рутим смеется за его спиной, называют фанатом или маленькой девочкой? И все же Клэбо в глубине души знал, что Болле не такой, не злой, использовать его секрет, как издевку, не станет. Пусть мысли о плакате и Большунове занимали значительную часть его жизни, Йоханнес не расслаблялся. Сезон был насыщенный: и Тур де Ски, и Чемпионат мира. И он преуспел везде. Теперь никто не посмеет и намекнуть, что его триумф на Олимпиаде был случайностью. И лишь одно печалило Йоханнеса: с Александром они почти не общались. Вернуться домой после Австрии было приятно. Больших планов на марафон у Йоханнеса не было: просто не сойти по ходу гонки. Шансы блеснуть на глазах короля были слишком малы, чтобы всерьез раздумывать над тактикой. Из плюсов: разве что удастся рассмотреть шикарную спину Болле… — Если я выиграю, то смогу, наконец, посмотреть на плакат? Йоханнес так увлекся своими мыслями и разглядыванием Александра, что привлек к себе его внимание. Болле подкрался так внезапно! Норвежец нервно сглотнул. — На церемонии ты был более, — русский наморщил лоб, очевидно пытаясь вспомнить нужное слово, — смелый! Или просто пьяный, да? Александр негромко засмеялся, очевидно вспоминая особо впечатляющие моменты. Йоханнес нервно улыбнулся. С одной стороны он был очень не против провести для Болле экскурсию по своему дому и спальне в особенности, а с другой… хотя какая, к черту, другая сторона? Это его шанс! — Покажу, даже если не победишь, — растягивая слова, произнес Йоханнес. Александр хитро кивнул. Зря он недооценивал стремление русского произвести впечатление. Ну или желание полюбоваться плакатом Петтера в его спальне.***
Йоханнесу было весело. Поэтому ему хотелось, чтобы весело было и окружающим. В конечном итоге, Олимпиада закончилась, можно расслабиться. Да и разве главный старт — не праздник сам по себе? Не всякому доводится принять участие… — А чего этот русский вечно такой угрюмый? — взгляд Йоханнеса уткнулся в Александра Большунова. Норвежец тут же вспомнил, что его соперник будто бы не радовался заработанным на олимпиаде медалям, улыбался как-то вяло, на контакт особо идти не желал, хотя остальные делали с точностью да наоборот… Что-то с этим русским было не так. Определённо. — Так развесели его, — подсказал звонкий женский голос, Йоханнес не обратил внимания, кто это был, но идея была интересной и звучала как вызов. Клэбо любил преодолевать препятствия. — Эй, русский, потанцуем? — громко поинтересовался Йоханнес, привлекая внимание лыжников из разных стран. — Нет, — коротко, но с едва уловимой усмешкой, ответил Болле. Он тут же отвернулся от Йоханнеса, словно вообще имел право игнорировать новоиспеченного олимпионика. С таким положением дел Клэбо согласен не был. Он тут же грациозно вскочил из-за своего столика и не менее грациозно прошествовал к российскому, встав над Большуновым. Как он надеялся, укоризненно. — Ты что, трусишь? Или… — Я не умею, окей? — ответил Большунов. Можно на том было бы и прекратить, но эти искорки веселья во взгляде русского раззадоривали. Кто-то из команды попытался образумить Йоханнеса, но он лишь отмахнулся. Азарт взял вверх. — В этом нет ничего сложного, —вкрадчиво начал норвежец. Он положил руку на плечо Александру. — И зову не на медленный танец. Ну же. Норвежец, не став ждать ответ, тут же схватил Болле за руку и поволок в сторону танцующих.Стол чудом устоял — и на том спасибо. Он был слишком счастлив и совсем немного пьян, чтобы думать о последствиях или о том, как это смотрится со стороны — тем более, вечно второй русский как бы и не возражал и даже пытался дёргаться в такт. В танцевальное шоу бы не попал, но для тусовки сойдёт. И чего только упрямился? — Когда-нибудь мы станцуем медленный, — пообещал Йоханнес очень громко, силясь переорать музыку. Русский никак не отреагировал, словно не слышал, зато несколько человек на них обернулись. Но Йоханнесу было наплевать. Первая Олимпиада в его жизни закончилась весьма успешно, он был счастлив, как никогда прежде. Не хватало совсем немного для абсолютного счастья и, кажется, он предпринял первые шаги для устранения этой оплошности. До конца вечеринки Йоханнес не отпускал от себя Болле, а тот вовсе и не стремился уйти. Ну, так казалось норвежцу. Единение разрушил Мартин, который, примерив на себя роль «отца», принялся расталкивать однокомандников по номерам. Йоханнесу расставаться с таким интересным Александром не хотелось ну никак. И как же жаль, что живут они не в одном номере… — Пойдём ко мне? — горячо зашептал Клэбо. Русский удивлённо уставился на него, возможно, не понял ни слова. Йоханнес повторил медленнее. И вновь никакого сопротивления или отказа не последовало. Даже Мартин, явно офигев от такого поворота, невольным свидетелем которого он стал, образумливать никого не решился. Йоханнес точно не знал, чем они займутся — это вообще его голову не занимало. Оказалось, что алкоголь создавал лёгкость в теле и голове, отключая все. Он никогда прежде не пил, от слова совсем — и был удивлён реакцией своего организма. Особенно тогда, когда запнулся, заходя в лифт, и носом впечатался в грудь Большунова. Хорошо ещё, что других свидетелей не было. — Всё нормально? — участливо поинтересовался русский откуда-то сверху. Йоханнес все также вдыхал его едва уловимые духи и не спешил разрывать такой интересный физический контакт. Наконец, он сумел найти равновесие и ответить короткое «Да», уже толком не помня, на какой именно вопрос отвечает. В номере нашлось шампанское, подаренное кем-то. Александр, попросивший называть себя Сашей, — что было слишком сложно для его заплетающегося языка — пить вначале отказывался. Но только в начале. — … знаешь, я всегда восхищался Нортугом. Мой кумир. Такой финиш. У меня дома висит его огромный плакат над кроватью, с автографом, — показывая, каких размеров плакат, норвежец едва не упал с кровати. Саша смеялся, но не злобно. — Ты просто обязан однажды это увидеть!.. Болле только согласно кивал, посмеиваясь. Говорил он мало, но хотя бы улыбался. Йоханнеса это вполне устраивало. — Только я никому об этом не говорил, — спохватился Клэбо. — Обещай, что не будешь тоже! — Клянусь, — максимально серьёзно пообещал Александр. Йоханнес успокоился. Почему-то ему он доверял. Лицо видимо такое у этого русского, простое и не коварное, а значит, точно тайну сохранит.***
Йоханнес успел позабыть, что постер был внушительных размеров. Лежа на кровати, он поворачивался так, чтобы в полутьме разглядывать Нортуга. И в молодости он частенько засыпал с мыслями о нем, о грядущих победах, вспоминал их первую встречу, когда сам он был еще ребенком и дрожащими руками протягивал Петтеру плакат для подписи. Потом, разумеется, кое-кто очень настырный вытеснил короля лыж из его мыслей. — А он и правда большой, — уважительно протянул Большунов. — Когда мы его снимем? Йоханнес еще раз взглянул на плакат. Без Нортуга его стене будет одиноко. А вот самому ему одиночество точно не грозит. — Да прям сейчас и снимем, — Йоханнес решительно залез на кровать, — а то еще подсматривать будет. Раньше Йоханнес думал, что прощаться с юностью и Нортугом на стене будет сложно. Как, в принципе, делиться своей тайной, проигрывать кому-то — список можно продолжать до бесконечности. Теперь же он чувствовал лишь легкую грусть с примесью радости. И все из-за одного очень настырного и наглого русского. Александр, деликатно сидевший в кресле, подбадривающе ему улыбался. А, к черту и Нортуга, и плакат с ним, ему хорошо и в чулане будет. Йоханнес рассчитывал на утешение от Болле и, судя по хитрому блеску русских глаз, — утешат его не один раз.