Turning page

Где-то между добром и злом есть сад. Я буду ждать тебя там. Руми

      Драко тяжело и шумно выдохнул в пряди темно-каштановых волос и на краткий миг прижался горячим и влажным лбом к женскому плечу, давая себе передышку, а затем скатился на другую половину кровати, откинувшись на прохладные простыни. Облизнув губы, он попытался сфокусировать взгляд на потолке, но зрение упрямо плыло, и он прикрыл глаза. Справа от него послышалось шевеление, и, приоткрыв веки, мужчина увидел, что Грейнджер, подтянув простынь до ключиц, подперла голову рукой и стала смотреть на него, мягко улыбаясь. В свете уличных фонарей ее черты были размыты и неясны, но блеск в ее карих с золотыми прожилками глазах он ни с чем не мог спутать. Малфой усмехнулся и потянулся к сигаретам, лежащим на тумбочке. Ненадолго мелькнул маленький оранжевый огонек, вызванный беспалочковой магией, а затем спальня вновь погрузилась в умиротворяющую полутьму. Легкий сизый дымок двинулся к открытому из-за июльской жары окну.       — На третий раунд я пока не способен, Грейнджер, мне уже не двадцать лет, — прохрипел Драко, но все же, сам того не замечая, дотронулся до женского запястья и накрыл своими длинными пальцами тонкие пальцы Гермионы.       Женщина поднесла его изящную ладонь к своему лицу и легко поцеловала костяшки.       — Едва ли я способна на третий раунд, Драко, скоро утро, — тихо произнесла она, смотря в окно.       Мужчина тоже повернул голову к окну и увидел, что на горизонте уже появилась тонкая полоска синего света, а небо перестало быть чернильно черным. Негромко щелкнув пальцами, он вызвал шар теплого света и отправил его в пространство комнаты, так чтобы она вся была охвачена приглушенным свечением. Поднеся сигарету к губам, он крепко затянулся и выдохнул дым через ноздри.       — Расскажи мне что-нибудь, Грейнджер, — попросил Драко, переведя на женщину усталый взгляд свинцовых глаз, вокруг которых уже были рассыпаны первые легкие морщинки.       Улыбка Гермионы стала чуть шире, но взгляд посерьезнел, и она поудобнее переложила голову на ладони.       — Что ты хочешь услышать?       Малфой задумался и выпустил еще один клубок дыма в потолок, затем глубоко вздохнул и положил руку под голову.       — Расскажи мне, как спустя пятнадцать лет и два замужества, ты оказалась в моей постели и дошла до того, что собираешься в третий раз менять фамилию.       — Не в третий, а во второй: когда я была женой Крама, я не меняла свою фамилию, однако в газетах мелькала как «миссис Крам», — фыркнула Гермиона. — Ночь откровений?       Мужчина лишь кивнул и пристальнее вгляделся в ее лицо. Как и пятнадцать лет назад, ее щеки и веки покрывала россыпь чуть рыжеватых веснушек, и он вдруг задумался о том, что ее внешность отлично подходила внешности Уизли, но тут же отбросил эту мысль, чтобы ее тень не успела мелькнуть на его лице. Ее нос стал чуть острее, около бровей еще не совсем ясно проявилась галочка, которая показывалась четче, когда она хмурилась, а в уголках глаз, прямо как у него самого, появились легкие морщины. Грейнджер прикусила губу и ответила ему долгим взглядом, отчего ему на мгновение показалось, что она готова заплакать, но женщина моргнула и это ощущение исчезло. Чувство умиротворения испарилось.       Гермиона порывисто пошевелилась и положила голову на его плечо, прижавшись горячей щекой к его прохладной коже. Драко убрал наполовину выкуренную сигарету в пепельницу, чтобы пепел не попал на Грейнджер и запустил ладонь в ее волосы. Тяжелые мягкие волны зашелестели под его пальцами, будто бы он пропускал сквозь них шелк. На висках под подушечками показались жесткие короткие завитки, и Малфой нежно улыбнулся, понимая, что любые зелья и заклинания имеют лишь краткосрочное влияние на непокорные волосы его будущей жены.       — Я вышла за Рона практически сразу же после окончания войны, летом, в один день с Гарри и Джинни, — ее голос был приглушенным, а слова немного свистящими из-за того, что Грейнджер лежала на плече Драко. — Большого праздника не было, мы потеряли слишком много, были уставшие и хотели лишь тишины и покоя. Гарри, оставшийся рано без родителей, всегда хотел семью, поэтому для него его брак действительно являлся и является спасением и счастьем, а я же… — Гермиона тяжело вздохнула и немного помедлила. — Меня это разрушало. Фактически это разрушало и меня, и Рона. Мы привыкли идти за Гарри, куда бы он нас не повел, потому что это было тем, чем мы жили, потому что так было правильно, мы геройствовали все годы обучения, а потому не знали, на что, кроме этого, мы способны. Ни я, ни Рон не были готовы к свадьбе и семейной жизни, но мы слепо и по-детски доверились влиянию Гарри, который был абсолютно счастлив… И я не обвиняю его, он был и остается моим другом, которого я очень люблю.       Мужская грудь под ее щекой поднялась вверх и через несколько мгновений опустилась вниз, рука Драко опустилась на плечо женщины, и большой палец стал выводить узоры на бронзовой коже.       — Однако в отличие от Гарри и Джинни, которые через несколько месяцев после дня свадьбы объявили, что ждут первенца, наша семья с Роном не была счастливой. Мы практически не проводили время вместе, часто ссорились, потому что не понимали друг друга. Он хотел играть в квиддич, выпивать с друзьями в барах, ведь в деньгах никто из нас не нуждался из-за Министерства, щедро наградившего нас, но я не понимала, как можно быть таким безответственным. В моей голове война тогда еще не закончилась. Я состояла в отрядах, отлавливающих Пожирателей, искала их следы повсюду, была в командировках и нередко оставалась на ночь в Штабе, потому что от меня несло черной магией. В тот момент мне казалось, что пока остались Пожиратели, я и моя семья в серьезной опасности.       — Но ведь это ты защищала меня и доказывала мою невиновность в Визенгамоте, разве нет? — перебил ее Драко и вытащил руку из-под головы, чтобы плотнее прижать Грейнджер к себе. Она потерлась щекой о его плечо, и ее дыхание защекотало волосы на его груди.       — Ты был человеком, которого лишили выбора, Драко, я не могла заставить тебя гнить в Азкабане. У меня была возможность спасти еще одну пострадавшую из-за Воландеморта жизнь, и я ей воспользовалась. На самом деле, спасти тебя оказалось не так легко. Несмотря на показания Гарри и воспоминания Снейпа, общественность не была в восторге от того, что Пожиратель будет разгуливать на свободе. Мне пришлось показать некоторые свои воспоминания, правда, подправив, чтобы никто не увидел, как я целую тебя в туалете Плаксы Миртл, иначе бы все сошлось к тому, что у нас бурный роман со школьной скамьи и я состою в рядах Пожирателей. Мне жаль, что пришлось показать им это, Драко, зато мне удалось уговорить их дать тебе испытательный срок.       Драко шевельнулся и тяжело вздохнул, натягивая на себя простынь, чувствуя, как ниоткуда появляется знакомый могильный холод, который преследовал его весь шестой курс. Собрания в его собственном доме, после которых домовикам приходилось отмывать гостиные от крови и выбрасывать испорченные дорогие ковры. Его отец, трусливо преклонявший колени перед Темным Лордом. Мать, которая всегда ставила свое кресло ближе к креслу Малфоя. Липкий и мерзкий страх, цепкими пальцами сковавший все его тело. Страх убить, страх потерять мать, страх провалить задание, страх остаться в одиночестве. Мэнор стал сосредоточием всех его детских кошмаров. Он до сих пор чувствовал этот страх где-то в основании позвоночника, будто бы он может проснуться и осознать, что последние пятнадцать лет ему только приснились.       Гермиона, почувствовав его дрожь, крепко обхватила его талию рукой, прижав горячую ладонь к боку, и, подняв голову, поцеловала его подбородок. Драко моргнул и порывисто поцеловал ее в губы, притянув ее за затылок, сминая в пальцах волосы. Женские пальцы дотронулись до его подбородка, играясь с жесткой щетиной, а ее лоб прижался к его лбу.       — У тебя не было выбора, Драко, — прошептала Гермиона, и вновь положила голову ему на плечо. Он поцеловал ее в макушку, вдыхая запах лаванды, летнего солнца и чего-то неуловимо грейнджеровского. На некоторое время в комнате повисла тишина.       — Рону не нравилось, чем я занимаюсь, он хотел, чтобы я была дома, сидела с детьми, готовила обеды, а он возвращался в теплый и уютный дом после квиддича. Мы не понимали друг друга, — продолжила она тихим голосом. — Мы были уже три года женаты, когда стало понятно, что все известные нам Пожиратели либо мертвы во время наших осад, либо отправлены в Азкабан, но я все еще каждый день перед сном проверяла, собрана ли моя сумка, если вдруг придется срочно бежать. Достаточно ли у меня зелий. Книг. Еды. Вещей. Я все еще убивалась на тренировках, оттачивая боевую магию, которая никогда не была на том уровне, на котором мне было нужно: мне не хватало скорости и координации. И каждую ночь мне снились кошмары о том, как умирают мои друзья. Я выучила список погибших наизусть и постоянно повторяла его, как будто это могло изменить ситуацию. Штаб распался из-за ненадобности, но остались люди такие же, как я, которые не понимали, что с ними происходит, не понимали, что войны уже нет.       Именно вместе с ними я учредила лабораторию, которая фактически разрабатывала магическое оружие, которое могло бы помочь в других сражениях: бомбы, отравляющие газы, новые изощренные заклинания. Создавалась и броня, которая могла бы выдерживать удары даже в том случае, если бы волшебник не мог расходовать энергию на защитный купол.       Мы с Роном все больше отдалялись друг от друга, тогда как Гарри с Джинни уже растили своего второго ребенка. Я пыталась наладить отношения с Рональдом, но в какой-то момент все это привело меня лишь к паническим атакам. Я чувствовала вину перед ним, потому что не могла дать ему то, чего он хотел и в итоге… В итоге я стала резать себя. Это приносило мне облегчение на какое-то время, но решением проблемы, конечно же, не было. Сначала я залечивала порезы, чтобы мой бывший муж ни о чем не знал, но в один момент все зашло слишком далеко. Мне было необходимо их видеть, было необходимо понимать, что я наказана, и Рон об этом узнал.       Он собрал вещи в тот же вечер и ушел, не оглянувшись. Жизнь вдвоем для нас обоих была невыносимой. Но мои самоистязания не прекратились. После того, как лабораторию с серьезным скандалом и министерскими слушаниями закрыли и отстранили нас всех от использования магии на целый год, я металась между состояниями апатии и панических атак. Я практически не спала из-за кошмаров, днем изнуряла себя вылизыванием квартиры, чтобы как-то сдерживать выбросы магии: все банки в моих кухонных шкафах были подписаны и стояли в алфавитном порядке, одежда висела исключительно по цветам, а швы между плитками в ванне я оттирала зубной щеткой. Я закрылась от всех, никого не пускала в дом, но в один из моментов улучшения моего состояния Джинни удалось вынудить меня пойти на ежегодный прием, посвященный освобождению магической Британии.       — Я помню тебя там. Ты выглядела словно приведение, бледная, неживая и постоянно тянущаяся к поясу, где обычно носят палочку. Когда я увидел тебя, то испугался, что ты рухнешь прямо там.       — Так и было. В окружении людей я чувствовала себя уязвимой, мне хотелось бежать оттуда подальше. Именно поэтому, когда ты поцеловал меня, я исчезла. Все, чего мне хотелось, это быть в тишине и никого не видеть, а твой поцелуй еще больше пробудил во мне воспоминания о военных годах. Но мне не удалось этого сделать, так как в том состоянии меня нашел Виктор Крам. Он не участвовал в военных действиях, но хотел быть причастным к ликвидации их последствий. Именно поэтому он стал работать в Мунго с теми людьми, которые столкнулись с боями. Все они в той или иной степени были истерзаны: психологически или физически. Виктор не хотел иметь дело с ранами и шрамами, но работа с мозгом его искренне привлекала, учитывая, что очень небольшое количество волшебников действительно осознавало, насколько они подвержены ПТСР. Многие маги в той или иной степени владеют окклюменцией и способны заталкивать эмоции в подсознательное или вовсе избавляться о воспоминаний. Я же была прекрасным экземпляром для изучения: депрессия, ПТСР, комплекс отличника с деструктивным перфекционизмом, обсессивное поведение. Рай для маггловского психиатра. Откровенно говоря, кем-то вроде этого Виктор и был, потому что в магической медицине нет ничего, что помогало бы психических нарушениях, что очень странно. Ты знал, что окклюменция, перемещая непережитые эмоции и чувства в подсознательное, лишь усугубляет ситуацию? Волшебник не понимает причин всплесков своих эмоций, потому что он сам же закрыл их от себя. В маггловской психологии такой способ защиты называется «вытеснением», — Драко улыбнулся от того, как легко она могла увлечься тем, что ее действительно интересовало, и мягко погладил ее по волосам.       — Обычные лекарства, которыми пользуются магглы, например антидепрессанты и седативные, тоже нам не подходят, потому что влияют на магию, подавляя ее. Поэтому Виктор и искал способы, которые помогли бы волшебникам, а я в этом случае стала идеальной подопытной.       Мне понадобилось почти четыре года, чтобы восстановиться. Случались срывы, и я вновь уходила практически к началу, но Виктор каждый раз медленно и верно возвращал меня, пока я не научилась самостоятельно контролировать свою жизнь, принимать то, что я могу быть неидеальной и все не может зависеть исключительно от меня. Кроме того, я научилась отделять свой комплекс героя от действительного желания помогать людям, и так я начала работать с Крамом. Мы проводили очень много времени вместе, я вспомнила свою юношескую привязанность к нему, кроме того, он был моим первым партнером, в общем… Мы поженились. Сейчас я понимаю, что решение было странным и необдуманным, но тогда мне казалось, что это даст мне спокойствие, уверенность и размеренность, и это, конечно же, оказалось не так.       Наш брак продержался год, до того как мы поняли, что это не здоровые отношения, а своего рода привязанность пациента к своему врачу. Мы оба ошиблись, но разошлись хорошими друзьями.       Я отделилась от его работы, основала собственную лечебницу, как ты знаешь, и начала выстраивать отношения с самой собой. И вот, я здесь, — она неловко пожала плечом и вздохнула.       Малфой смотрел на потолок, туда, где крутилась световая сфера, и чувствовал, как тяжело и гулко стучит его сердце. Слушать ее историю, похожую на ночной кошмар, было странно, в газетах о ней писали всегда очень мало: короткие заметки об ее браках и разводах и последняя громкая статья в «Пророке». Грейнджер открыто улыбается на колдографии, а заголовок кричит о том, что «она открыла лечебницу для всех магов с психологическими проблемами». Он нахмурился, понимая, что никогда даже не пытался узнать, стоит ли за этими записями нечто большее, чем просто объявление о том, что «Золотая Девочка» вышла замуж.       — Драко… — тихо позвала Грейнджер, все еще не глядя на него и лежа щекой на его плече, и немного помедлила. — Как ты думаешь… Если бы пятнадцать лет назад мы осознали, что с нами происходит, то все было бы по-другому?       Мужчина хмыкнул и резко вдохнул, обращая свой взгляд в окно. Светящаяся сфера под потолком с тихим щелчком исчезла, погрузив комнату в предрассветные сумерки. Они были серыми и туманными, из-за чего кожа Драко казалось синеватой, а кожа Гермионы, наоборот, углубила свой бронзовый оттенок. Легкая штора всколыхнулась из-за ветерка, погрузившего комнату в прохладу, и Малфой подтянул простыню выше на женские плечи. Какое-то время царило безмолвие, пока тишину не нарушил крик ночной птицы и выдох Драко.       — Грейнджер, что ты делала после нашего поцелуя на Святочном Балу?       — Стирала себе кожу в душевой, — невесело хмыкнула она, и услышала такое же фырканье у себя над головой.       — Я тоже. Никто бы из нас ничего не понял, потому что мы не смогли бы этого сделать. Я был Пожирателем Смерти и слишком долго думал, что ненавидел тебя, а ты была Золотой Девочкой и мечтала спасти мир. Даже если бы кто-то из нас догадался, наши отношения были бы обречены. Мы должны были сами спасти себя, Грейнджер, а не спасать друг друга. Война давно окончилась.       — Я рада, что ты тогда поцеловал меня, хотя не понимаю, почему ты это сделал, — Гермиона приподнялась и, положив ладонь под подбородок, уперлась им в грудь Малфоя.       Мужчина нежно провел большим пальцем по нижней губе Грейнджер, скользнул по скуле к виску, туда, где начинались непослушные завитки волос, и заправил каштановую прядь за ухо.       — А почему ты поцеловала меня? Тогда, когда я рыдал и размазывал сопли по лицу в женском туалете Плаксы Миртл и думал, что скоро я буду ответственен за огромное количество убийств.       Гермиона улыбнулась и поймала его взгляд, кладя руку туда, где под ее ладонью гулко билось сердце.       — Потому что я увидела тебя, Драко. Настоящего тебя. Человека, которому было страшно потерять семью и друзей, потерять самого себя в этой войне, быть виновным в том, чего он не хотел делать и никогда бы не сделал по собственному желанию. Я видела, что он сломал еще одну жизнь, и мне было больно, я не знала, что делать.       Грейнджер приблизилась к нему, и их губы нетерпеливо встретились. Малфой слегка потянул ее нижнюю губу, она с готовностью приоткрыла рот, и он провел своим языком по ее зубам, надавливая одной рукой на затылок, а другой прижимая ее за талию к себе, чтобы полнее почувствовать ее. Женщина с легким стоном выдохнула, и Драко тут же перевернулся, подмяв ее под себя и вновь обрушиваясь на ее губы. Он оторвался от нее только для того, чтобы распутать ее из кокона простыней, глотнуть немного воздуха и поцеловать бедра там, где виднелись длинные ровные белые шрамы, на которых кожа была чуть грубее по сравнению с остальной, а затем прижаться губами к каждой букве слова «грязнокровка», выведенного на ее руке. Женщина обхватила его лицо холодными ладонями и прижала свой лоб к его лбу. Ее глаза опасно блестели, и ему снова показалось, будто бы она собирается плакать.       — Прости меня, Грейнджер.       — Я ни о чем не жалею, Драко.       Удерживая вес на локтях, он приподнялся, чтобы лучше разглядеть ее лицо, и первый робкий нежно-золотистый луч солнца тронул ее волосы, осветив горевшую в них рыжину, и плечо с россыпью легких веснушек. Малфой вновь откинул картинку Уизли из головы и дотронулся до ее щеки. Гермиона чуть нахмурилась, глядя в его глаза, и погладила его скулы.       — Гермиона, я… — хрипло начал Драко, прикрыл глаза, помедлив, надеясь собраться и высказаться, глубоко вздохнул, но женский голос прервал его попытки:       — Я знаю, Драко, я знаю.       Малфой уронил голову на ее грудь и крепко прижал Грейнджер к себе. Он хотел сказать ей, что именно ее лицо и лицо его матери стояли перед его глазами там, на Астрономической Башне, когда ему нужно было выполнить задание. Именно они напоминали, кто он есть на самом деле. И пусть тогда он грубо оттолкнул ее, как делал всегда, именно она была его спасательным кругом в тот момент. А плавать Драко никогда не умел.       За окном усиливался гул автомобилей, солнце с каждой минутой все больше заливало светом спальню, Грейнджер неспешно перебирала платиновые пряди волос, а Малфой пальцем выводил узоры на ее коже под грудью. Начинался новый день.