Mind Prisoner

Он всегда просит трахать его жестче, подается бедрами назад и насаживается на меня так глубоко, как только возможно, стонет от боли, но не прекращает. Ему нравится, когда я царапаю его кожу, больно кусаю, оставляю кровавые следы, отвешиваю оплеухи. Он сжимает зубы, когда я резко заламываю его руки назад, но никогда не просит остановиться. Я вообще, если честно, иногда не понимаю, где его предел. Вчера он стоял передо мной на коленях - руки заведены за спину и крепко связаны, на глаза наложены ослепляющие чары, мои пальцы цепко вплетаются в его волосы, его губы обхватывают мой член. От резкости моих движений он едва не задыхается, по его щекам текут слезы, но он не останавливается ни на секунду, пока я не кончаю ему прямо в рот. Иногда мне становится дико не по себе, ведь я люблю его всем сердцем, и его боль не доставляет мне никакого удовольствия, но каждый раз после подобных сцен он смотрит на меня с такой благодарностью, как умеет смотреть только самый верный пес на своего хозяина. Сириус чертов Блэк, что ты делаешь со мной, а главное, что ты делаешь с собой? Я часто вспоминаю, какими мы были лет пятнадцать назад, каким он был нежным, как доверчиво клал голову мне на плечо, как утыкался носом в шею, как обнимал. От него всегда умопомрачительно пахло табаком и чем-то сладким, но не приторным, а невероятно притягательным… сколько себя помню, у меня от его запаха всегда начинала идти кругом голова, стоило ему приблизиться. Его искусанные и сухие губы раньше были мягкими и бархатистыми, а поцелуи оставляли привкус пьяной вишни, потому что он ужасно любил курить маггловские ароматизированные сигареты. Иногда он бывал очень страстным и настойчивым, иногда ему нравилось полностью поддаваться мне, он много и часто смеялся, а его смех тогда был похож на лай веселого игривого щенка. Иногда мне кажется, что я понимаю, отчего он стал таким, откуда это ненормальное, неестественное и совершенно нездоровое пристрастие к боли, в удовлетворении которого, впрочем, я никогда не могу ему отказать. Он просто пытается заставить почувствовать себя живым, ощутить хоть что-то. Годами он загонял все свои чувства на самые дальние задворки сознания, не позволяя ни одному из них вырваться наружу, чтобы просто сохранить рассудок и не сойти с ума. А сейчас его сорвало. Я смотрю на это бесконечно любимое измученное лицо, на эту нервную улыбку, на то, как каждый раз начинает дергаться правый угол его рта, на тени, залегшие под его опухшими веками, на то, как он кусает губы, когда думает, что на него никто не смотрит, и к горлу подступает огромный ледяной ком. Мне кажется, что он и сейчас ощущает себя узником той самой тюрьмы, а всё, что он делает, просто направлено на то, чтобы постоянно выдергивать себя в реальность из этого кошмара, который отныне с ним навсегда. Поэтому ему нравится, когда я беру его так грубо, делаю ему больно, в такие минуты он наконец-то вырывается из своей тёмной и тесной камеры, в такие минуты он живёт здесь и сейчас. Поэтому он и смотрит на меня после всего, что я с ним творю, с такой искренней преданностью и благодарностью как на великого спасителя и избавителя. А я не знаю, что мне делать, не понимаю, как ему помочь. Ни ласки, ни заботы здесь просто недостаточно, я вижу, как временами его взгляд словно пустеет, покрывается мутной пеленой, и понимаю, что сбежать из самой суровой тюрьмы ему так и не удалось, потому что эта тюрьма - прежде всего его собственный разум. И больше всего на свете я хочу помочь ему совершить этот побег. Просто не понимаю, как, и это сводит с ума меня самого.