Цикламен

Фиолетово-красный цикламен в Таро Цветов — Семёрка Жезлов: предчувствия, переговоры, соглашения. - Глотай. - Да чёрта с два! – Гокудера, шумно отплёвываясь, суматошно замотал головой. – Отвяжись, извращенец! - Заткнись и глотай. - Не буду! – зло оскалился Гокудера. Многочисленные белёсые потёки на его лице и груди, гармонично оттеняя начавшие уже желтеть синяки, делали образ Хранителя Урагана особенно отталкивающим; и Хибари едва заметно поморщился. - Больше так не делай, - сказал он подчёркнуто ровным тоном. - Или что? – голос Хаято уже почти срывался на визг. – Челюсть мне сломаешь?! - Нос зажму, - буднично посулил Хибари. – И всё проглотишь. Гокудера посмотрел на поднесённую к его лицу ложку с кашей так, словно мысленно объявлял вендетту всей зерновой промышленности мира; но рот всё же открыл. Пережёвывая липкий, хотя и довольно вкусный рис, он смотрел, как Хибари, вытянув губы трубочкой, дует на следующую ложку, и изо всех сил старался не рассмеяться. Останавливало не то, что так Хаято выглядел бы истеричкой; просто не хотелось подавиться. Не зря говорят, что жевание сродни сосательному рефлексу: постепенно Гокудера успокоился, и, перемалывая зубами очередную порцию, уже не пытался прожечь взглядом дырку в своём внезапном «кормильце», а внимательно разглядывал окружающую обстановку. Больше всего это напоминало спальню в дешёвой съёмной квартире, коих Хаято перевидал на своём веку десятки. Громоздкий одёжный шкаф, обшарпанный столик с зеркалом, придвинутая к нему табуретка, старое кресло и, разумеется, кровать – не слишком мягкая, но и без торчащих пружин. Хаято полусидел на ней, прикрученный к старомодной железной спинке широкими полосами ткани, вроде оби или длинных полотенец. Гокудера понятия не имел, как он здесь оказался. Ещё и наедине с этим психом: судя по тому, что все вопли Хаято так и остались без ответа, тут действительно никого больше не было. В голове вообще было как-то мутно; всё тело болело, словно его долго и добросовестно избивали тяжёлыми, но не очень твёрдыми предметами. Хибари, методично пихающий Гокудере в рот ложку за ложкой, казался ему ведьмой из пряничного домика, откармливающей бедняжку Хаято для последующих кулинарных опытов. - Молодец, - дождавшись, пока Хаято дожуёт остатки своей порции, Хибари аккуратно вытер ему лицо салфеткой. - Хороший мальчик. Как будто Гокудера был щенком, которому удалось-таки скормить таблетку от глистов. - Может, хоть теперь ты соизволишь объяснить, какого чёрта здесь происходит?! - наевшись, Хаято почувствовал прилив сил для возобновления негодующе-недоумевающих воплей. Вместо ответа Хибари достал сотовый, нажал одну из кнопок «быстрого набора», и сунул телефон к уху своей жертвы. - Хибари-сан? - Гокудера чуть не взвыл от облегчения, услышав голос Десятого. - Как твоя нога? Знаю, что ты рассердишься, но хочу прислать кое-кого помочь тебе. - Десятый, ты в порядке! - Хаято не хотелось перебивать Тсуну, но молчать было выше его сил. - Ты же не ранен, правда? - Слава богу, ты пришёл в себя! - Гокудера ревниво подумал, что ему Десятый, кажется, обрадовался намного больше, чем Хибари. - Всё-таки четыре дня прошло уже, мы так волновались, Гокудера-кун! С нами всё хорошо, все целы, не переживай. И постарайся там не ссориться с Хибари-саном... - Эй, ты чего?! - возмущённо взвизгнул Хаято, когда Хибари, нажав «отбой», убрал телефон в карман. - Мы же ещё не поговорили! - Пей, - чай был остывший и пах какими-то травами. Как будто выдохшийся одеколон пьёшь. Во всяком случае, захлёбывавшемуся тепловатой жидкостью Гокудере казалось именно так. - Рис надо запивать, - не дожидаясь вопросов со стороны своего невнятно булькающего подопечного, коротко пояснил Кёя. Убрав опустевшую чашку, он промокнул свежеобразовавшиеся пятна всё той же тряпкой; потом с трудом поднялся, собрал всю посуду в одну руку и заковылял куда-то, придерживаясь другой за мебель и стены. Левая нога, загипсованная от середины бедра и ниже, стучала по непокрытому полу громко, словно протез киношного пирата; но шутить по этому поводу Гокудере почему-то не хотелось. Вот оно что, значит. Выходит, тот злосчастный взрыв задел-таки не только его одного. Чёртов Хибари, кто его просил лезть! Хотя, если подумать... Не оттолкни его в последний момент почуявший что-то неладное Хранитель Облака, Гокудера бы сейчас, возможно, лежал не на этой подозрительной заляпанной кровати, а на чистом железном столе. В морге. Стоп. А чего это Хибари с ним возится? Ну, то есть добивать бессознательного Хаято он бы не стал; но почему согласился остаться с ним? Каша эта... он что, сам её варил? Зачем? - Мы здесь вдвоём? - когда Хибари, погремев чем-то в соседней комнате — кухне, наверное — вернулся, Гокудера как раз обдумывал, как бы его разговорить. - Да, - открыв шкаф, Кёя вытащил футон, расстелил его возле кровати, как гигантский собачий коврик, и принялся придирчиво рассматривать найденные на полке простыни. - А где все? - Уехали. - И сегодня пятый день... - Спи, - разобравшись с простынями, Хибари плавно, словно выполняя какое-то упражнение, сел на пол, и начал застилать постель. - Ещё светло! - Я устал. - Так топай в свою комнату! - Это и есть моя комната, - убедившись, что на туго натянутой ткани не осталось ни одной морщинки, Кёя растянулся на матрасе, и заразительно зевнул. - Не хочешь спать — просто веди себя тихо. - Или что? - будь Гокудера хоть немного «в своей тарелке», он бы сообразил, что подавать всякие членовредительские идеи человеку, зачем-то привязавшему тебя к кровати — верх идиотизма. - Закусаешь до смерти?! Следующие две минуты стали самыми страшными в его жизни — хуже встречи с нестриженым варийским психом, драки с Гаммой и неудачного свидания с Хару в прошлом месяце. А ведь Хибари всего лишь поднялся — хотя и слишком быстро для человека со сломанной ногой, навис над едва не прикусившим язык Хаято, дёрнул за верёвочку... И распахнул надетый почему-то на Гокудере дурацкий японский халат-юкату. Тут-то до болтливого пленника и дошло, что под юкатой на нём ничего нет. Кроме бинтов; но намотаны они были совсем не в тех местах, которые мгновенно покрасневший Хаято имел обыкновение демонстрировать посторонним. Дотрагиваться Хибари до него не стал; однако так неторопливо и выразительно прошёлся взглядом от пылающих щёк до «самого необходимого», что Гокудера мгновенно домыслил себе массу неприятных, болезненных и крайне унизительных вещей, которые могут с ним случиться по причине недержания языка за зубами. - Я обещал Реборну позаботиться о тебе, - он говорил почти ласково, и от этого Хаято стало ещё жутче. - Детали мы не обговаривали. Обозлившись на себя за небеспричинный, но очень постыдный приступ страха, Гокудера скрипнул зубами, и в очередной раз попытался пошевелить руками. Бесполезно. Он чувствовал, как затекли плечи; как отзываются болью при каждом движении локти — и всё. Ниже как будто вообще ничего не было — хотя, судя по длине не слишком аккуратных гипсовых «полешек», по крайней мере кисти должны были остаться на месте. - У меня там пальцы есть хотя бы? - спросил он у отодвигающегося уже Хибари — без всякой, впрочем, надежды на нормальный ответ. - На руках. - Да, - тот улёгся обратно и с удовольствием потянулся. - Все десять. - А привязал ты меня зачем? - Так надо, - зевнув, он закрыл глаза. - Спи. Через пару минут он сам уже спал: спокойный, расслабленный, словно был у себя дома или на давно привычной школьной крыше. Гокудера мысленно пообзывал его всякими нецензурными словами; но это было скучно и глупо. Спать не очень хотелось, и Хаято прислушался. Очень тихо. Как-то ненормально даже: ни музыки или разговоров у соседей, ни шума машин и детских криков во дворе. Словно они не в провинциальном, но вполне себе живом японском городке, возле которого всё так неудачно сложилось, а где-нибудь в заброшенном доме, на окраине города-призрака из американского кино. Или весь этот бред с заботливым Хибари — просто очередная мукуровская иллюзия; и на самом деле Гокудера умирает сейчас от того самого взрыва, а ребята просто решили милосердно скрасить его последние минуты маленьким выдуманным приключением. Хаято сосредоточился, припоминая виденную недавно по Дискавери передачу об осознанных сновидениях. Как они там учили отличать сон от яви? «Попробуйте прочесть что-либо дважды — если надпись меняется, значит, вы спите». Он обвёл комнату внимательным взглядом. Читать было нечего. Ни постеров, ни календаря, ни забытой на столике газеты. Даже часы отсутствовали. «Если долго смотреть на свои руки — в сновидении они начинают изменять внешний вид». Истерически хихикнув, Гокудера скосил глаза на загипсованную левую руку. Кто знает: вдруг там и не рука вовсе, а крюк или щупальце? « Также можно долго смотреть на себя в зеркало. Обычно отражение в зеркале во сне видоизменяется». Зеркало было закреплено слишком далеко, и видеть в нём своё отражение Хаято не мог. За неимением других объектов для наблюдения он уставился на Хибари. Тот, ведать не ведая о гокудеровских терзаниях, посапывал себе спокойно. Кажется, ему даже что-то снилось — хотя Хаято всегда думал, что занудам вроде председателя Дисциплинарного Комитета сны не снятся в принципе: уж очень ограниченное у них воображение. Ан нет. У Хибари дрожали ресницы — слишком густые, словно в рекламе косметики, глаза под бледными веками бегали суматошно и беспорядочно; а иногда он слегка шевелил губами: наверное, раздавал приказы своим дурно причёсанным подчинённым, или объяснял очередной жертве, чем именно она вызвала на свою голову священный камикорос. Забавно. Гокудера уже и не помнил, когда в последний раз смотрел на спящего человека. На совместных ночёвках в походах-поездках он обычно так выматывался, что засыпал самым первым. А дома наблюдать было не за кем. За Ури разве что. Хаято, кстати, частенько так и делал. Его любимица, пушистая хулиганка и карманная садистка, в спящем виде была очаровательнее ангелочка; и Гокудера ловил себя иной раз в величайшем смущении на том, что глазеет на дрыхнущую Ури и улыбается умильно, словно глупая девчонка. При мысли о кошке Хаято помрачнел: неизвестно, когда он сможет снова надеть кольцо и вызвать её. Блин, а где оно вообще, кольцо-то? Надо было спросить Хибари. Хотя чёрта с два тот бы ответил. Вредина. Ну вот помер бы он, что ли, если бы дал Гокудере нормально поговорить с Десятым? Хибари, словно почувствовав его обозлённый взгляд или прочитав мысли, негромко застонал. Хотя, скорее всего, у него просто болела сломанная нога. Ну и ладно. Так ему и надо. Пусть почувствует разок, каково приходится избитым им беднягам. Закрыв глаза, чтобы не смотреть на этого придурка, Хаято стал представлять себе разные приятные вещи: как Ури сыто мурлычет после ужина и неспешно вылизывает лапку; как Десятый даёт ему ужасно ответственное поручение, с которым может справиться только Гокудера; поездку в Розвелл, которая планировалась с тех пор, как Хаято стукнуло девять... Проснулся он от того, что кто-то кричал. Не красиво и трагично, как в кино, а высоко, тонко, почти по-женски. Визг вонзался в виски и тут же стекал ниже, отдаваясь противной ломотой в шее. Дёрнувшись и тяжело сглотнув, Гокудера понял, что вопит он сам — во всё пересохшее, саднящее горло. О, да, про пальцы Хибари не соврал. Они были на месте. Все десять. Хаято чувствовал каждую косточку, каждый сустав, каждый оплетающий их раскалённой паутиной нерв; он словно сунул руки в лаву, или кислоту, и никак не мог вытащить. Святая Дева, да почему же больно-то так? Он ведь ломал уже и мелкие, и даже крупные кости — вспомнить хотя бы тот случай с уродом Гаммой; но такой пронзительной, выворачивающей наизнанку боль не была никогда. Хаято чудилось, что сквозь горячие, прикипевшие к ослепшим глазам веки он видит пылающий ад и снующих туда-сюда сотканных из тьмы демонов. Наверное, это они его так мучили; и Гокудера выкрикивал вперемешку проклятия, просьбы и молитвы, не зная, подействует ли хоть что-то из этого. Демоны вроде бы замирали, но потом начинали суетиться опять. Возможно, они его даже не слышали. Ему казалось, что боль длится уже вторую вечность, когда ад вдруг взорвался искрящейся золотом вспышкой; в бедро что-то воткнулось — едва заметно; и стало легче. Чуть-чуть; но и этого было достаточно, чтобы перевести дух и открыть, наконец, глаза. Комната уж точно не была иллюзией — с вечера она совершенно не изменилась, разве что за окном стемнело. Под потолком ярко горела мощная лампочка в кривоватом, неуклюжем абажуре; свет резал глаза, и Хаято прищурился, высматривая тех, кто при свете ночника показался ему приспешниками нечистого. Странно, но никого тут не было. Кроме Хибари, само собой: бросив на широкую плоскую тарелку использованный шприц, он наклонился над Гокудерой, заглядывая ему в глаза. - Кто здесь? - сипло спросил Хаято, продолжая глупо вертеть головой. - Никого, - протянув руку, Хибари провёл по его лбу тыльной стороной ладони; прикосновение прохладных пальцев было лёгким и приятным, и Гокудера пожалел, что оно так быстро закончилось. - Спи. - Не могу, - по-детски прохныкал Хаято. - Больно! - Придётся потерпеть, - вытерев ему лицо, Кёя проковылял к двери, и щёлкнул выключателем. Стало почти темно; ночник едва светился, скорее порождая странно выглядящие тени, чем помогая разглядеть окружающий мир. - Вколи ещё что-нибудь, - на фоне чуть отступившей боли жгучим, отвратительным пятном расползался где-то внутри стыд. Гокудера вообще ненавидел быть слабым; а уж то, каким его видел сейчас Хибари — страдающим, беспомощным, вынужденным опускаться до просьб, было и вовсе невыносимо. - Больше нельзя, - Хибари опустился на свой футон, но не лёг, а продолжал сидеть и внимательно разглядывать Хаято. - Передозировка. Опасно. - Но оно не помогает! - Если бы не помогало, ты бы ещё во вторник от болевого шока умер, - он говорил так равнодушно, словно сам был особенным, совершенным существом, у которого никогда ничего не болело — даже сломанная нога. - Постарайся успокоиться и заснуть. Гокудера задёргался, пытаясь освободиться. Если разбить гипс, и врезать сломанными пальцами о стену, он наверняка опять потеряет сознание. Просто мечта. Чёрт, это ж надо так примотать! Специально учился, что ли? Хибари наблюдал за его вознёй с лёгким интересом — с таким умный взрослый пёс обычно смотрит на визгливую болонку или крутящего колесо хомяка. - Не пялься хоть, что ли! - Гокудере отчаянно хотелось выпустить в этот холодильник в чёрной пижаме пару очередей из автомата. - Да отвернись ты, тварь! - Пить хочешь? - он что, издевается?! - Я хочу, чтоб ты сдох! - от всей души, словно делая заказ Санте, пожелал Хаято. - Или хотя бы ослеп! Что, такой кайф смотреть, как меня корёжит? - Не кайф, - серьёзно покачал головой Кёя. - Очень противно. В тебе нет ни капли достоинства. Совсем не можешь терпеть боль. Кричишь, как ребёнок. - У меня просто болевой порог низкий! - Гокудера понял, что оправдывается, и разозлился ещё сильнее. - Блин, да врежь ты мне уже! Я же тебе спать мешаю! Где твой хвалёный камикорос, чёрт тебя побери?! - Ты и так слишком долго без сознания был, - ночь определённо делала Хибари живее и разговорчивее. Может, он и правда вампир, как болтают экзальтированные первокурсницы? - Плохая реакция на анестезию. - А если я ещё поору... - Тебе же будет хуже, - пожал плечами Кёя. - Угомонись, Гокудера. Дыши глубже. Думай о хорошем. - О том, как сверну тебе шею, ублюдок! - Лучше о кошках. Тебе ведь нравятся кошки? Они мягкие. - Отвяжи меня, козёл! - Твои руки собирали по кусочкам. Девять часов, - кажется, ещё немного, и Хибари будет смотреть на него с жалостью. Святая Дева, лучше бы Хаято на той полянке и сдох! - Я не буду тебя отвязывать. Терпи. Гокудера кричал что-то ещё — наверняка очень обидное, уж он-то себя знает; ругался на японском, английском и итальянском; плакал, стонал, матерился и снова плакал... Потом кончились даже слёзы; и он просто выл, словно какое-то животное, и плевать уже было, что чёртов Хибари, словно грёбаный Большой Брат, всё сидит и смотрит на него, не отрываясь. - Совсем не можешь терпеть боль, - голос был неожиданно близко, и Хаято, подняв зарёванные глаза, обнаружил Хибари сидящим рядом с собой на кровати. - Как маленький. Да пусть хоть несмываемыми чернилами это на лбу напишет, урод. Гокудере было уже настолько плохо, что на придвигающегося всё ближе Кёю он отреагировал только сумбурными обрывками мыслей. Что ему там надо-то? Решил всё же придушить? Или салфетку в рот затолкать, чтоб не орал? Или он, чем чёрт не шутит, таки вампир, и прокусит сейчас Хаято сонную артерию... - Тише, - подбородок упёрся ему в плечо, холодные пальцы твёрдо, но не больно легли на затылок, а от тяжести прислонившегося к нему тела Гокудеру моментально бросило в жар. - Успокойся. Хаято захлопнул рот скорее от ужаса внезапной близости с посторонним, в общем-то, человеком, чем по каким-либо вменяемым причинам; и только изредка мигал, бездумно уставившись в темноту. Боль уходила — словно Хибари прогонял её своим дурацким «камикоросом», или не менее дурацкими дубинками, или упёртой уверенностью в том, что ночью по утверждённому Дисциплинарным Комитетом кодексу полагается спать. Сначала она скатилась кипящей волной к ноющим от неподвижности плечам; в голове сразу прояснилось, горло отпустило, и кричать больше не хотелось. Потом боль, ставшая вязкой, как горячая смола, нехотя отступила до локтей; поползла внутри жёсткого, душащего гипса к ладоням. Совсем она не исчезла: по-прежнему дёргало, как крючками, несчастные пальцы, а в запястья словно кто-то заколачивал гвозди. Но по сравнению с тем, что было десять минут назад — просто рай. Самый настоящий. Не дойди Хаято, что называется, «до ручки», он бы, наверное, возненавидел в этот момент Хибари — за то, что тот не избавил его от страданий раньше. Но теперь контраст «до» и «после» был так силён, что даже грубоватый Гокудера не чувствовал ничего, кроме благодарности. Он чуть было не сказал «спасибо», но тут же сообразил, что тогда Хибари может отодвинуться, а отогнанная им боль — вернуться. Ну уж нет. Неважно, как Кёя это сделал, и что он потом потребует в качестве оплаты — сейчас он помог. И единственное, чего хотелось Гокудере — сидеть вот так, почти в обнимку, молчать, чувствовать тепло и ни о чём не думать. Из-за бессонной ночи проснулись поздно: солнышко уже вовсю трудилось, выискивая в плотно задёрнутых шторах щёлочки, через которые можно будет запустить своих шпионов-зайчиков в это сонное царство и разведать, что же там такого творится. А ничего особенного не творилось. Открыв глаза, Гокудера сонно проморгался, поискал взглядом часы, но они со вчерашнего дня так и не материализовались. - Доброе утро, - вежливо сказал Хибари, и Хаято чуть не подпрыгнул от неожиданности. - Салют, - настороженно ответил он. Кёя сполз в футона на пол, и принялся аккуратно разбирать постель. Кажется, следовало что-то сказать ему; но Хаято никогда не был силён в выражении благодарности. - Ты, это, - начал он бестолково. - Вчера... - Забудь, - буркнул Хибари, убирая простыни в шкаф. - Но ты же... - Есть хочешь? - яснее ясного: обсуждать ночное происшествие Кёя расположен не был. - Не очень, - прислушавшись к себе, ответил Хаято. - Тогда сначала умываться, - он приблизился, и Гокудера невольно замер. Да тут же и обругал себя за это: что Хибари не собирается его избивать, было ясно уже даже идиоту; а ждать чего-то ещё... Чего? Объятий, что ли? Совсем ты, Гокудера, свихнулся уже. Последствия наркоза, не иначе. Путы Хибари разматывал бережно, явно собираясь использовать их ещё раз. Обретя долгожданную свободу, Хаято тут же соскочил с кровати, и начал приседать, нагибаться и вообще всячески разминать соскучившееся по нагрузке тело. - В ванную, - коротко приказал Хибари, и Хаято не стал устраивать скандала по пустякам. Ванная комната была самой что ни на есть типовой для такого рода квартирок: тут тебе и душ, и унитаз, и громоздкая стиральная машина с притулившейся рядом бельевой корзиной. В неё Хибари и запихнул бесцеремонно стянутую с опешившего Гокудеры юкату. - Плохо пахнет, - лаконично пояснил он; и основательно так привалился к дверному косяку, недвусмысленно показывая, что уходить никуда не собирается. - И на горшок при тебе? - съязвил от смущения Хаято. - Во-первых, я тебе не доверяю, - невозмутимо сообщил не сдвинувшийся ни на йоту Кёя. - Во-вторых, ты беспомощен. В-третьих, давай быстрее. Я есть хочу. - Про горшок это я просто так сболтнул, - нехотя признался Гокудера. - Мне не надо пока. - Тогда иди сюда, - скомандовал Хибари, а когда Хаято от неожиданности подчинился, за руку подтащил его к себе. - Стой спокойно. - Это ещё зачем? - бинты давали хоть какую-то иллюзию защищённости; и когда Хибари, стоя слишком близко к нему, начал их снимать, Гокудере стало очень не по себе. - Тебя надо вымыть, - разматывая узкие полоски марли, Кёя заводил руки за спину Хаято; от этих «почти объятий» кровь приливала к щекам и хотелось сбежать, куда подальше. Чёрт, да Гокудера даже с девушкой никогда не был настолько близко! Даже с одетой! А тут на тебе — голый и с Хибари! «Мир наизнанку», как в одной книжке говорилось. Избавленный от бинтов, он осторожно, чтобы не поскользнуться, влез в ванну. - Руки расставь, чтобы гипс не мочить, - Хибари включил душ на полную, и принялся поливать Гокудеру, словно лошадь, или какое другое средних размеров животное — только щётки на длинной ручке не хватало для полноты картины. Сочтя первичную обработку завершённой, он вооружился здоровенным куском жёлтого, как Хибёрд, мыла и жёсткой даже на вид мочалкой. - Ты серьёзно? - риторически вопросил дрожащий от холода Хаято. - Если честно, до меня ещё никогда парни так не дотрагивались. В смысле, я же голый. Совсем. Стрёмно это как-то. - Дотрагивались, - внимательно глядя на растущую над мочалкой шапку пены, сообщил Кёя. - Я дотрагивался. - Чего? - Гокудера морально готов был сбежать отсюда даже мокрым и голозадым, но умом понимал, что это ему вряд ли удалось бы. - Ты, пока без сознания был, блевал всё время, - отложив жёлтый брусок, Хибари принялся невозмутимо возить мочалкой по стоящему столбом Хаято. - И ревел. Мне приходилось тебя мыть. Переодевать. Бинты менять. Очень неприятно. Нагнись, голову тоже намылю. - Зачем? - мыло попало в рот, и Гокудера еле отплевался от едкой, противной горечи. - С чего ты со мной возишься? - Договор с Реборном, - после едва заметной заминки сказал Кёя. - Подробности тебя не касаются. - Очень подозрительно, - прищурился из-под мокрой чёлки Хаято. - Чтобы ты и... - Умолкни, - открыв воду, Хибари направил горячий поток прямо ему в лицо. - Не лезь не в своё дело. - Да как же... - Тебе рот заткнуть? - А ночью чего не затыкал? - В следующий раз так и сделаю, - многообещающе посмотрел на него Кёя; и Гокудере почему-то не захотелось уточнять, чем именно Хибари собирается затыкать ему рот. Он молча стерпел и вытирание колючим полотенцем, и одевание — раны уже начали затягиваться, и Хибари, видимо, решил обойтись дальше без бинтов. - Трусы есть какие-нибудь? - спросил он нейтральным тоном. - Это необязательно, - оценивающе оглядев его, Кёя остался доволен, и начал раздеваться сам. - Стой здесь. Я быстро. - Может, выпустишь из поля зрения хоть на пять минут? - Гокудера встряхнулся, как промокший под дождём пёс; с влажных волос полетели холодные брызги. - Тебя не тошнит ещё от моей рожи? - Я тебе не доверяю. - Да не буду я этот гипс разбивать! - Сознательно, возможно, и не будешь. - Честное слово тебя устроит? - Нет, конечно, - присев на низкую скамеечку, он осторожно выпутал загипсованную ногу из штанины. Трусов на нём тоже не было; но Хаято стыдливо уставился в потолок, и подробностей его анатомии разглядывать не стал. Надо больно. Он что, извращенец какой-то? К счастью, мылся Хибари, задёрнув весёленькую, в ракушках и крабиках, душевую занавеску; а процесс одевания Гокудера благополучно пережил, читая этикетки на флаконах с шампунем и пакетах со стиральным порошком. Кормили его на этот раз на кухне. В этом было даже что-то извращённо-семейное: сидеть за столом, слегка позёвывая; смотреть, как для тебя готовят еду — не как в ресторане или кафешке, а специально для тебя!; потягиваться лениво; перебрасываться время от времени малозначительными фразами. Хибари всё делал очень ловко и красиво — словно занимался этим каждый день. Хотя, может, и занимался, кто его знает. Его возня с посудой умиротворяла; и даже каша показалась Гокудере намного вкуснее, чем вчера. - Спасибо за еду! - допив пахнущий одеколоном чай, от всей души поблагодарил он; Хибари уже выглядел в его глазах чуть ли не другом, и Гокудера иронично подумал про себя, что так, наверное, и возникает пресловутый «стокгольмский синдром». Вернувшись в комнату, Хибари перестелил постель, и выразительно кивнул на неё Гокудере. - Спина болит всё время сидеть, - замотал головой тот. - Дай хоть днём полежать нормально. Ты же меня постоянно видеть будешь. Кинешь в висок тонфой, если что не так. - Лекарство скоро действовать перестанет, - не согласился Хибари. - Боль вернётся. Лучше привязать. Гокудера замер. Как быть? Сболтнуть, мол: «Обнимешь меня тогда, и все дела»? Это же маразм какой-то. Да и у Хибари, похоже, мысль о тесном контакте с ним вызывала примерно такие же чувства, как у самого Хаято. Хотя Гокудера был совсем не уверен, что сможет вытерпеть даже половину той боли... Звонок раздался неожиданно, но очень вовремя. Сразу насторожившись, Хибари вытряхнул из рукавов тонфа, и поковылял к двери. Гокудера сунулся было за ним, да передумал: толку-то от него сейчас, мешаться разве что. Вернулся Кёя через пару минут — сердитый и не один. Зол, видимо, он был на то, что в одной комнате их стало уже трое — а это почти толпа. Ну, или ещё на что-то — кто знает. А гость оказался неожиданным; хотя, потрудись Кёя хоть раз ответить на тсунин звонок, или прочитать СМС-ки на своём мобильном, никакого сюрприза бы не было. - День добрый! - Луссурия, как всегда, «дышал духами и туманами». - О, так ты не умер? А я уже обнадёжился было... - Прости, что разочаровал, - фыркнул Гокудера, садясь на кровать. - Как ты нас нашёл? - тоном профессионального параноика поинтересовался Хибари; хотя Гокудера и сам легко мог бы ему объяснить — как. - Такеши позвонил Ску-тяну, Ску-тян позвонил мне, - кокетливо озвучил его догадку Луссурия. - Так, мальчики, мне нужен нож. Или ножницы. Нужно всё это аккуратненько убрать, и посмотреть, что там у нас с этими шаловливыми лапками... - А Пламенем? - не двигаясь с места, сухо спросил Хибари. - А Пламенем, пуся, сестричка Луссурия сращивает, а не режет, - картинно улыбнулся во все свои чёрт-знает-сколько зубов варийский Хранитель Солнца. - Ну же, малыш, не будь букой и принеси нож. Судя по виду Хибари, требуемый нож он с удовольствием всадил бы незваному гостю прямо в кокетливо подкрашенный глаз; но всё же сдержался, и только встал очень близко, настороженно следя за каждым его движением. - Интересно, да? - по-своему истолковал его поведение Луссурия. - Смотри, не жалко. Всё же вашему мальчику-симпомпончику до меня ещё ох как далеко. Небрежно бросив срезанный гипс на пол, он с неестественной для здоровенного взрослого мужика осторожностью исследовал каждый забинтованный палец; потом положил руку Хаято на подушку и зажёг кольцо. - Тебе разве не нужно птицу вызывать для такого? - Ку-тяна я зову, только если много страждущих, - одними губами улыбнулся Луссурия. - Не шевелись, детка, если не хочешь, чтобы твои ручки икебану напоминали. Пламя у него и вправду было ярче, чем у Сасагавы. Золотое, искристое, оно совсем не обжигало; но зато вызывало непроизвольную дрожь и «мурашки» - такое бывает, когда «отлежишь» руку. - Хибари-тян, - тот вздрогнул, словно от пощёчины, но тут же понял, что Луссурия это не нарочно — просто так уж он разговаривает всегда. - Подержи. Чтобы совсем не двигался. Холодные пальцы вцепились в предплечье чуть ниже локтя; и Хаято непроизвольно расслабился: больше не надо было сосредотачиваться на затруднительном для него сохранении неподвижности. Хотел было обругать себя за этот незапланированный приступ доверия, да подумал — и не стал. Всё-таки иногда даже бдительному часовому, стоящему на страже гокудеровской независимости, нужен небольшой отдых. - Косточки и суставы скрепил, но это на живую нитку пока, - распрямившись, устало выдохнул Луссурия. - Так что никакого экстрима, малыш. Максимум ложку держать можешь, или там штанишки застёгивать. - Как будто я собирался... - Я за ним присмотрю, - спокойно перебил его Хибари. - Да кто ты... - А это уж ваши трудности, пупсы, - слегка пожал плечами целитель. - Пламя в любом случае на нуле, и через два часа у меня самолёт. Так что со всем остальным — к милашке Рёхею. Кстати, поцелуйчик ему от меня! - Я передам, - серьёзно сказал Кёя, словно собирался и в самом деле одаривать Сасагаву поцелуями. - Хочешь, ногу твою посмотрю тоже? - щедро предложил Луссурия. - У тебя же там лонгетка? - У меня там всё нормально, - отодвинулся от него Кёя. - Ничего не нужно. - Была бы честь предложена, - ухмыльнулся Хранитель Солнца. - Лекарства есть у вас? Кёя показал ему коробку, полную бинтов, шприцов и каких-то ампул. Пошарив в ней, тот одобрительно покивал. - Обезболивающими не увлекайтесь особо, - Луссурия поднялся и смачно потянулся. - Всё, голубки, оставляю вас наедине! - На что это ты... - Пока-пока, мальчики! - Спасибо! - через силу сказал Гокудера, когда целитель уже выходил за дверь. - Мы же Семья, детка, - обернувшись, оскалился тот. - Когда мне понадобится услуга, не забудь о только что сказанном, Гокудера Хаято. Закрыв за ним дверь, Хибари вернулся в комнату, придвинул к креслу табурет, притащил с кровати одну из подушек и расположился в своём «гнёздышке» с таким видом, словно собирался там по меньшей мере зимовать. - Почитаю, - лениво известил он Гокудеру. - Не шуми. - Тут точно нет телевизора? - с подозрением спросил тот. - В кладовке, или на балконе? - Нет, - Хибари открыл какую-то толстую книгу. - Но можно смотреть в окно. Или машину стиральную включи. Говорят, котов это просто завораживает. - Дай телефон, - протянул свежепочиненную руку Хаято. - Десятому позвоню. - Перебьёшься, - Хибари даже взгляда от книги не поднял. - Жалко тебе, что ли? - Привяжу, - посулил Кёя, зевнув. - И рот заткну. Не искушай. - Почему всё же ты ночью... - Когда кричишь — легче, - нехотя буркнул Хибари, посмотрев-таки на торчащего рядом Гокудеру. - Иногда завидую вам. Тем, кто может кричать. Всё, отстань. Я серьёзно. За окном ничего интересного не происходило. Они находились примерно на четвёртом или пятом этаже, судя по высоте. Дом выходил окнами на заросший, усыпанный мусором пустырь: похоже, там намечали построить ещё что-то, но то ли кончились деньги, то ли изменились планы, а только на этапе фундамента всё и застопорилось. Двора, как такового, не было — лишь узкая подъездная дорога и чисто символический забор, ограждающий потенциальную стройку. Гокудера немного поломал голову, почему возле дома нет ни единой машины, никто не гуляет с собакой или ребёнком, и даже не сидит на солнышке какая-нибудь местная бабка; но ответа так и не нашёл. Если подумать, то ночью кто-нибудь должен был прийти на его крики. Хотя, возможно, они и приходили. В первый день ещё. И наткнулись на Хибари. Тогда ничего удивительного. Бросив прощальный взгляд на унылую стройку, Хаято отправился инспектировать квартиру. В ванной запустил «стиралку» - надо же, в самом деле, хоть как-то принять участие в хозяйственных заботах. На кухне попил воды; подумал, не поесть ли ещё, но не хотелось. В прихожей делать вообще было нечего. Он вернулся на «свою» теперь уже кровать; немного посверлил взглядом углубившегося в книгу Хибари. Тот всё читал, время от времени сладко позёвывая; и Гокудера сам не заметил, как приложился щекой к подушке и отбыл в лучший из миров — в мир снов. - Кто тебя привёл? - спросонья Гокудера не сразу вспомнил, где находится. - Никто. И-пин сама пришла, - тоненько прозвенел девчоночий голосок с заметным китайским акцентом. - Конечно, дети должны уметь врать. Это необходимо для выживания, - строго сказал Хибари. - Но меня обманывать не надо. Ты всё равно не сможешь. - Это из-за сумки, да? - виновато спросила девочка. - Она весит больше, чем ты. Кто с тобой был? - Дядя Леви, - чистосердечно покаялась И-пин. - Он сказал, ты не будешь рад его видеть. - Ну почему же, - нехорошим тоном возразил Кёя. - Я бы очень обрадовался. Иди в комнату, посиди пока. Мне нужно позвонить. Войдя, девочка встретилась взглядом с протирающим глаза Гокудерой. - Привет, - вежливо пропела она. - Извините, что разбудила вас. Кёя-ши сердится. - Он на другое сердится, - Хаято прислушался к телефонному разговору, состоявшему со стороны Хибари в основном из обещаний типа: «Ну, Савада, доберусь я до тебя — загрызу восемнадцатью разными способами!». - С тобой всё в порядке? - Ничего не болит, - И-пин смущённо оглядела своё грязное, местами порванное платьице. - Дядя Леви сказал, что переодеваться некогда. Его босс вызвал. Очень сердился. - Ты разглядела тех, кто на вас напал? - вошедший Хибари заговорил с девочкой серьёзно, как со взрослой. - Опознать сможешь? - И-пин плохо видит, - вздохнула она. - Большие, выше тебя. В чёрной одежде. Говорили странно. «Р-р-р» всё время. - Возможно, немцы, - сказал Кёя в трубку. - Савада, созвонись с Дюссельдорфом... - Значит, остальные уехали с Бельфегором? - уточнил Хибари, закончив разговор с Тсуной традиционной порцией угроз. - А тебя чего не взяли? - Он забрал только маму Нану и Ламбо, - тихо сообщила И-пин. - Сказал, я вам тут пригожусь. По хозяйству. - Переоденься сначала, - Кёя кивнул на сиротливо стоящий в дверях багаж. - Полотенца в ванной. - А Бьянки как же? - спохватился Гокудера. - Что с ней? - Её Реборн ещё позавчера отослал куда-то, - девочка присела на корточки, перебирая вещи в объёмистом бауле. - Вы не думайте, я правда умею готовить! И рис, и бутерброды, и салат даже! И пол мыть! И пуговицы пришиваю — не оторвёшь! - Там бельё в стиральной машине, - отозвался Хибари. - Развесишь потом. Табуретку можешь на кухне взять. Рис я сварил уже. Рыбу пожарь, если хочешь. Себе и ему. Мне не надо, я не люблю. - Ты мясо любишь. И-пин помнит, - разобравшись с вещами, девочка выбежала из комнаты. - Там все целы? - звонка Десятому Хаято требовать не стал — знал, что всё равно не получит. - Все, - прохромав к окну, Кёя внимательно оглядел окрестности. - Надеюсь, этот дуболом притащил кого-нибудь за собой. Хочу драки. - Как нога? - Болит. - Ты себе вообще ничего не колешь? - Мужчина должен уметь терпеть боль, - Хибари продолжал смотреть в окно. - Жестоко. - Зато действенно. - Но мне ты помогал, - у Гокудеры было чувство, что он целенаправленно нарывается на неприятности; но остановиться было выше его сил. - То есть меня ты мужчиной не считаешь? - Иди сумку разбери, - холодно отозвался Кёя. - Кажется, там одежда. - Хибари! - Не нужно при девочке голым задом светить, - обогнув Гокудеру, он скрылся на кухне, как в танке; и было как-то глупо его преследовать. - Заснула, - легли рано, и набегавшаяся за день И-пин угомонилась первой. - Свет выключи. Он убрал книгу и открыл шкаф, доставая одеяло. - Уже спать? - Хаято выспался днём и наскучался вечером, и в сон его совершенно не клонило. - Ещё почти светло же! - Потише говори, - Кёя улёгся на свой футон и вытянулся, как укрытый носовым платком оловянный солдатик. - Оставь свет, если хочешь. Мне не мешает. Но долго не сиди. Тебя завтра заберут. - Серьёзно? - вытаращил глаза Хаято. - Савада сообщение прислал, - глядя в потолок, сказал Хибари. - За вами приедет Сасагава. Утром. - Раньше не мог сказать? - А смысл? - Чёрт, Хибари, ты ко мне как к ребёнку относишься! - А ты и есть ребёнок, - спокойно парировал Кёя. - Я тебе говорил уже. И не шуми, девочку разбудишь. - Всё, мне надоело! - прошипел Гокудера и резко сел, откидывая одеяло. - Пойду, проветрюсь! - И далеко собрался? - Там посмотрим! - Как маленький, - вздохнул Хибари, и словно перетёк вверх, неожиданно обнаружившись на кровати рядом с не успевшим соскочить на пол Хаято. И спросить: «Чего тебе ещё?» он тоже не успел. Развязыванием пояса Кёя на этот раз не озаботился. Просто откинул полу юкаты, и моментально стянул с остолбеневшего Гокудеры пёстрые, в каких-то дурацких цветочках трусы — савадовские, надо полагать. Смотрел он при этом так внимательно и заинтересованно, словно собирался отыскать там что-то новенькое. Но что необычного может показаться на свет из мужских трусов — пусть даже и идиотской расцветки? Пальцы на испуганно съёжившийся член он положил прямо-таки по-хозяйски — словно каждый вечер перед сном практиковался. Хаято, только начавшему приходить в себя, снова стало жутко — да что там ещё задумал этот псих? Решил пооткручивать ему причиндалы к чёртовой матери — за постоянное доставание, или унизить как-нибудь ещё? Меньше всего он ожидал, что будет так приятно. Хибари словно знал, как именно Гокудере нравится: быстро, грубо, словно торопишься куда-то, или тебя могут застукать; только делал это ещё лучше. Наверное, будь на месте Кёи девушка, Хаято засмущался бы до смерти, и ничего толком не разобрал; но одному парню стесняться другого — глупо. Даже если они занимаются такими странными, ненормальными вещами. Удовольствие растекалось пряным, горьковатым потоком. Ноги стали ватными, в животе сладко ёкало, а мозги потеряли всякую связь с реальностью. Гокудера открыл было рот, чтобы что-то сказать; он и сам не знал — что, просто привычка вечно возникать сработала. - Она проснётся, - предостерегающе прошептал Кёя, и Хаято промолчал. Чёрт, какая восхитительная разница между тем, как передёргиваешь сам, и чужими ласковыми пальцами, бесстыдно сжимающими и нежно гладящими, такими горячими, такими жадными... От оргазма его выгнуло, как хлыст — раньше такого не было никогда, и Хаято еле успел выставить локти, чтобы не ударить размашисто по кровати тщательно оберегаемыми ладонями. - А теперь спи, - собрав в горсть мятые салфетки, Хибари вышел из комнаты — как будто и правда рассчитывал, что Гокудера просто залезет под одеяло и мирно заснёт. Он такой странный. - Договорённость с Реборном, значит? - Хаято прислонился с открытой двери ванной и впервые за полгода пожалел, что бросил курить. - Договорённость тоже была, - тщательно намыливая руки, бросил в пространство Кёя. - Он обещал драку. - И давно это? - Гокудера вдруг понял, что у него не хватает слов. - Ну, это вот? То самое? - А есть разница? - Ты никогда не показывал, - Хаято неловко переступил с ноги на ногу. - Что я тебе нравлюсь. - И не надо было, - Хибари сунул ладони под кран. - Забудь. - Я-то смогу, - пожал плачами Гокудера. - Иди спать. - Если ты хочешь, - Хаято не собирался этого говорить; но в голове было жарко и странно, как от саке, всё вокруг казалось слишком четким, а по ногам до сих пор бегали мурашки; и молчать в какой-то момент стало невозможно. - Ну, дальше. То я не против. - Что, обезболивающее всё ещё не выветрилось? - вытирая руки, спросил Кёя у зеркала. - Может, и так, - не стал спорить Гокудера. - Лекарства, адреналин, эндорфины... - Врождённый идиотизм, - продолжил за него Хибари. - Да, и чувство благодарности, разумеется. - Вполне вероятно. - Дуй отсюда. - Не всё ли равно, почему я соглашаюсь? - Мне — нет, - Кёя наконец-то посмотрел на него, и Хаято сразу стало довольно неуютно. - Я не сплю с обдолбанными. - Ну, это ты загнул... - Утром ты пожалеешь даже о том, что сейчас наболтал, - жёстко сказал Хибари, делая шаг через порог. - Не усугубляй. - Возможно, - чуть качнувшись вперёд, Гокудера положил подбородок ему на плечо; и закончил чуть слышно, в самое ухо: - Или нет. - Да что ж ты делаешь-то, придурок, - простонал Хибари, вздрогнув. - Никогда не пробовал с парнем, - от его шёпота, горячего и шального, хотелось то ли сбежать подальше, то ли умереть прямо здесь. - Ты так уверен, что мне не понравится? - Ты и с девушкой-то не пробовал, - почти сдавшись, тихо сказал Кёя. - Значит, даже если ты облажаешься, мне не с чем будет сравнивать, - Хибари не знал, кто из них двоих упрямее; но Гокудера, в отличие от него, мог себе позволить играть нечестно. Когда тебя так откровенно домогаются, мало быть даже святым, чтобы устоять. Втолкнув Гокудеру в ванную, Кёя закрыл дверь, развернулся и легко, как ребёнка, приподнял его, усаживая на громоздкую стиральную машинку. - Я не облажаюсь, - серьёзно сказал он, развязывая тонкий, путающийся под пальцами пояс. - Тебе понравится. Правда. Гокудера молча опустил руки; грубая рыжеватая ткань неохотно поползла вниз, обнажая не слишком широкие, зато очень красивые плечи. Его не нужно было ни в чём убеждать. Он и так уже решил, что в любом случае не пожалеет. Что они оба не пожалеют. P.S. - Готовы? - Сасагава, как обычно, напоминал белобрысый ураган — шумный и напроломный. - Гокудера, кольцо налезло? - Ага, - буркнул тот, пытаясь перед зеркалом соорудить из волос нечто, отличное от вороньего гнезда. - Налезло. Порядок в танковых войсках. - Если что — отбиваться тебе придётся! - жизнерадостно сообщил Рёхей. - У меня Пламя экстремально закончилось! - Ты пять раз сказал уже, - Хибари неспешно прошёл из угла в угол, потом пару раз присел. - Нормально. Болит немного, но это ерунда. - На тебе всё заживает, как на собаке! Молодец! - громко похвалил его Сасагава — словно регенерация была личной заслугой Кёи, а не досталась ему от природы. - Люблю с такими работать! Гокудера, погнали! - Спускайтесь, я сейчас. - Ждём в машине! - подхватив с пола сумку, Рёхей протянул руку нетерпеливо топчущейся на месте И-пин, и они буквально выскочили за дверь. Гокудера тут же отшвырнул расчёску и подошёл к собирающему с пола раскиданные бинты Хибари. - Послезавтра, - негромко сказал он. - В Кумамото. У тебя же отдельная комната будет, да? - Конечно. - Дверь, - после секундной заминки продолжил Хаято. - Не запирай. Хибари молчал. Словно надеялся, что Гокудере надоест, и он чертыхнётся и уйдёт, не дожидаясь ответа. Хотя, может, и правда обдумывал, что сказать — кто его знает. - Не запру, - наконец решил он. Гокудера резко наклонился — словно собирался поцеловать его, и Хибари даже почти отшатнулся. Но тот лишь дунул ему в лицо, заставив смешно сморщить нос. - До послезавтра! - крикнул Хаято уже с лестницы, и дверь захлопнулась. Хибари подумал про себя, что это даже как-то романтично. Первое расставание. Люди вообще сильно недооценивают романтичность расставаний, считая их чем-то плохим. Но ведь любая разлука, если задуматься — прекрасный повод для встречи. Прямо как ошивающиеся где-то в окрестностях этого городка недобитки, из-за которых заварилась вся эта каша — прекрасный повод для драки. И пусть в конечном итоге всё сложилось удачно... Эти уроды не только попрали договор, заключённый при личном участии Кёи. Они сделали больно его парню. А вот это уже — непростительное нарушение дисциплины. Собрав мусор в пакет, Хибари начал неторопливо одеваться. Он собирался позавтракать, отыскать этих подонков, забить их до смерти, а потом сходить в магазин за бифштексами. От хорошей драки у него всегда улучшался аппетит. Кстати, после обеда надо будет книгу дочитать — раз уж изменилось расписание на послезавтрашний вечер. Кёя вообще любил, когда всё шло по плану. По его плану, естественно. А по чьему же ещё?