Одна на кухне

      Нобара магнитиком пришпилила рецепт на холодильник и набычилась, как будто маленький кусочек бумаги с ингредиентами для приготовления шоколада был проклятием первого уровня, которое предстояло изгнать. Красный магнитик, контрастом выделяющийся на белом холодильнике и белом листке, как будто ставил жирную точку во всех размышлениях. Будто говорил: вот давай, действуй прямо сейчас. И Нобара, грозно подбоченившись, пылко смотрела, гипнотизировала рецепт.        Нужно просто достать кастрюли. Взять ингредиенты, смешать их так, как сказано в рецепте — ничего сложного. Каждая вторая девушка без проблем готовит шоколад для своего особого человека на день Святого Валентина. Но не надо забывать, что каждая вторая девушка — не Нобара.       У Нобары было несколько таких особых людей, что существенно увеличивало шанс опростоволоситься. А еще Нобара катастрофически не умела готовить. Стереотип о том, что девушки умеют готовить, а парни нет, был выращен на благодатной почве обывателей еще с незапамятных времен, и периодически грешил истиной, но не в случае с ней.       У Фушигуро и Итадори, которые делили с Кугисаки корпус первокурсников, было общее правило — не подпускать Нобару к кухне. Никак, ни под каким предлогом не давать ей готовить. Никогда. Потому что Нобара Кугисаки на кухне была сродни пришествию Двуликого демона — она в итоге превращала кухню в нечто среднее между полем боя с Сукуной и постапокалиптической разрухой после него.        Нобара не умела готовить. Она могла забить куда-нибудь (в кого-нибудь) гвоздь (хотя за подобные слова можно было получить в глаз). Повесить картину, повесить крючки в ванной, починить отошедшую доску у ступеньки на крыльце, залатать чуть прохудившуюся крышу. Ребята помнили, как она проторчала, злющая, все утро на крыше, а второкурсники, увидевшие активность издалека, подошли поглазеть. Кажется, Панда все-таки получил гвоздем, потому что указал, что это все-таки ее работа.        Хей! Она в курсе, что забивать гвозди — это то, что она делает всегда, но не надо ее утыкать в это носом! Потому что сидеть с молотком на крыше это совсем не мило, а Нобара, вообще-то, леди!       Леди должна быть очаровательной, вежливой, сдержанной, с легкой походкой; с милой улыбкой, не похожей на оскал. Леди должна говорить тихо, не кричать, не лезть в драку, не… в общем, леди должна быть не Нобарой.        Кугисаки была ходячим разрушителем стереотипа о женщинах, однако пыталась всеми силами и несилами в этот стереотип впихнуться.       Например, подарив своим ребятам шоколад на день Святого Валентина? Не просто шоколадки из магазина, которые мог купить каждый дурак, а приготовить своими руками «Hon-mei». Тот самый шоколад, рецепт которого пришпилен красным магнитиком к холодильнику.       Кугисаки тяжело, но решительно выдохнула, как человек, готовый шагнуть в клетку с тигром, и, засучив рукава форменного пиджака, разложила по столешнице продукты. Какао-масло, какао-порошок, сахар, сливки и другое, что требовалось для классического шоколада, а еще мелкие ингредиенты (вроде молотого кофе, перца чили, специй, меда) чтобы каждый шоколад был индивидуален для ее ребят.        Итадори получит молочную шоколадку с медом, корицей и кардамоном. Сластёна-Итадори. Сладкоежка-Юджи. Сам яркий, бойкий, жизнерадостный и несгибаемый настолько, что у Нобары иногда ныли зубы от него. Молочный шоколад будет ему подстать — такой же невыносимый. Кугисаки едва сдержалась, чтобы не сыпануть всю пачку сахара в миску. Сила у Итадори была иной — светлой, теплой — такой, что отчего-то даже Король Проклятий не мог с ним справиться. Все сидел внутри, наблюдал, выжидал, периодически выползая то третьим глазом, то ртом на щеке, который хотелось с размаху прихлопнуть. Чертов Сукуна, который болтает все подряд, насмехается и язвит. Но это все лирика…        Над шоколадом для Фушигуро она думала очень долго, целый вечер, вспоминая его любовь к крепкому черному кофе и его зубодробительно упрямый, скрытный характер. Его шоколад должен быть кофейным, с легким привкусом специй, например душистого перца, и с орехами. Вот он, невыносимый, замкнутый Мегуми, который ничего никогда не рассказывает и пытается со своими проблемами справиться сам, даже если знает заранее, что не справится.        В какой-то момент, помешивая ложечкой в кастрюле на водяной бане, Нобара поймала себя на мысли, что в густую субстанцию жидкого шоколада ей хочется вместо орехов, насыпать кровельных гвоздей. Вот же он идиот. Зачем убиваться одному, когда у него есть они, Нобара и Юджи, которые во всем Мегуми поддержат. …в неравном бою выигрывала кухня и загубленные продукты, хотя после долгих мучений шоколад для Юджи уже остывал в форме, а шоколад для Мегуми только-только подходил к готовности. Нобара убавила огонь на конфорке, утерла трудовой пот со лба и выше закатала рукава рубашки, прежде чем снять с водяной бани ковш с варевом. Изгвазданный в шоколаде и какао форменный пиджак уже валялся в углу и ожидал стирки. Нобара шипя и ругаясь, пытаясь удержать ковш с шоколадом одной рукой, и дотягиваясь до формы другой, с лихим мастерством балансировала посреди кухни как лихой канатоходец. Сквозь едкий запах чего-то горелого, шоколадом все равно пахло так, что текли слюнки, и ужасно хотелось запустить в ковш палец, зачерпывая расплавленную вкуснятину, и сунуть в рот, пробуя, что вышло, но Нобара держалась перед искушением. Переливая теплую густую субстанцию в форму, она вдруг замерла, заметив третью кастрюлю, которая застенчиво валялась в углу, возле чайника. Перелившийся через край формы шоколад чуть заляпал столешницу, но Нобара витала где-то в своих напряженных мыслях, складывая все за и против. — Да, гвоздь же тебе в ухо, — процедила она, переводя взгляд на коричневые шоколадные капли на столе, но потом быстро отвлеклась, снова посмотрев в угол, где поблескивала хромированным боком кастрюля, — Чтож все так сложно…        Где-то в пакетах еще лежали нетронутые перец чили и имбирь. Закончив гипнотизировать посуду, Нобара страдальчески сложила брови домиком и, покусав губы, потянулась за третьей кастрюлей.        Итадори замер перед витриной, всматриваясь в выставленные модели наушников, и Фушигуро пришлось притормозить, дожидаясь, когда он насмотрится. От красных и розовых воздушных шариков, привязанных к дверям кондитерских лавочек и кафешек уже рябило в глазах. А еще рябило от огромного количества девчонок, которые носились по магазинам с одухотворенными лицами. Юджи наконец отклеился от стекла витрины и широко улыбнулся.  — Отличная модель! — сказал он, указывая себе за спину, — Думаю прикупить, а то мои немного барахлят.       Фушигуро кивнул, рассеянно провожая взглядом проходящую девчонку с огромной коробкой конфет в виде сердца. Итадори посмотрел туда же и присвистнул. — Вот это коробища, сколько она по размеру, интересно? И дорогая, небось. — Метр на половину, наверное, — отозвался Мегуми, — А по цене…кто знает. — Повезло ее парню.       Фушигуро флегматично хмыкнул, и ребята неторопливо двинулись по тротуару. Отчего-то навязчивая мысль, что они что-то забыли или не учли, упорно впивалась в висок. Везде гуляли парочки, держась за руки и влюбленно воркуя, но Фушигуро не останавливал на них свой взгляд дольше пары секунд, спешно отводя глаза. Странное предчувствие все беспокоило, как может беспокоить жужжащая на периферии муха. Она вроде и вреда не приносит, но заставляет нервничать. — Как думаешь, Нобара нам что-нибудь подарит? — закинув руки за голову и рассматривая яркие розовые вывески, мечтательно протянул Итадори, — День Святого Валентина же.       Фушигуро пожал плечами, припоминая, как сегодня утром Нобара отказалась идти с ними гулять и заперлась в общежитии. При этом лицо у нее было такое, что все вопросы резко и сразу расхотелось задавать.       Мегуми еще думал разобрать пакеты на кухне, кажется, там были не разложенные продукты (когда они только в магазин успели сходить?), но Кугисаки выперла их из дома «пойти проветриться» быстрее, чем они успели пикнуть. — Вряд ли она что-то нам купила, — подумав, произнес Мегуми, вжав озябшие руки в карманы куртки, — Это же Нобара.       Итадори весело хмыкнул. Он тоже не представлял краснеющую Нобару, которая зажмурившись, протягивает с поклоном шоколадку и говорит «будь моей валентинкой». Он скорее представит, что она дает им пинка за дурацкие вопросы.       Юджи покосился на Фушигуро, который был чересчур молчалив, замкнут и хмур. Не как обычно. — Чего случилось-то? — спросил Итадори, и поймал его растерянный взгляд. — Да, не знаю, — буркнул Мегуми, взлохмачивая волосы на затылке, — Вроде забыл что-то, но не могу вспомнить что. — А. Ну, вспоминай. — Кажется, мы что-то упустили. — Ага, — внезапно и как-то безбашенно-весело брякнул Сукуна, выползая на щеке Юджи, — Упустили. Нобару наедине с кухней.       От того, с какими перекошенными лицами ребята в панике переглянулись, Сукуна бессовестно заржал, блеснув клыками.       До общежития техникума они добрались за рекордный час, учитывая, что гуляя, они зашли достаточно далеко и планировали возвращаться, ну, часа за два-три. На подходе отметили, что корпус стоит, как ему и полагалось стоять, без каких-либо видимых следов пожара, дыма и запаха гари. На этом они синхронно выдохнули и, прячась за кустами (от шального гвоздя мало что убережет, но все же), двинулись к дому.       Одноэтажный длинный корпус покоился в тишине и умиротворении, как будто дома никого не было, но ребята не могли обмануться — внутри Нобара, и она одна на кухне.       Фушигуро и Итадори переглянувшись, шагнули из кустов шиповника на деревянное крыльцо и осторожно потянули ручку двери, заглядывая в дом, тут же подавляя желание выпрыгнуть обратно на улицу. Потому что сильный запах пригоревшего сахара витал в воздухе и вбивался в нос, превращая все вокруг в газовую камеру.        Ребята, стараясь дышать через раз, осторожно зашли на кухню и замерли. Пойманная на месте преступления Нобара едва не подскочила от неожиданности и застыла как была, полусогнутая, с ворохом тряпок в руке и перемазанная шоколадом, какао и белой пудрой с ног до кончиков волос.        В загустевшем воздухе, как легкая дымка, стояла пеленой гарь от пригоревшей еды, но Нобара, видимо, открыть окно не догадалась. Сквозь эту завесу ребята видели, как кухонная столешница и плита белели сугробами, явно рассыпанной муки, как первый чистый снег, красиво так, душевно.        Фушигуро кинул взгляд на пришпиленный к холодильнику рецепт и муки там не увидел. Но мука лежала белыми шапками на кастрюлях, конфорках, посуде, столе, а Нобара была так сильно перемазана в ней, что Мегуми попробовал вспомнить, в каком из шкафов у них стояла мука и насколько сильно с прошлых блинчиков был не завязан пакет. Видимо достаточно, чтобы при неосторожном движении рассыпаться и устроить везде новый год.       Кугисаки выпрямилась, бросила на пол тряпки и упрямо посмотрела на ребят. Учитывая, насколько она была перемазана, Нобара показалась бы смешной, но смотря ей за спину, тут же становилось грустно. Убирать же весь этот кошмар им, а не ей.        Фушигуро тяжко вздохнул. Забывшись, закашлялся и неторопливо прошел к окну, чтобы открыть форточку. В полной тишине его шаги по полу отдавались глухо. Фушигуро насмешливо посмотрел на Нобару и выгнул бровь, вроде: «ну?», «и что дальше?», «где венец твоих стараний».       Нобара поджала губы и с вызовом вздернула подбородок, и вид у нее был такой взъерошенный и лихорадочный, как будто в своей голове она пыталась что-то пересилить. Смотреть, как Нобара борется со своими загибами было также здорово, как, допустим, тыкать пальцем в глаз выползшему и матерящемуся Сукуне — от этого захватывало дух, сводило дыхание и адреналин от предвкушения чего-то особого растекался теплом по жилам. — Охренеть, что ты тут устроила! — нарушая любую мыслимую и немыслимую технику безопасности, отмер и восхитился Итадори, и Нобара послала в него такой взгляд, что если бы он мог воспламенять, то от Юджи осталась бы одна горстка остывающего пепла.       Кугисаки сжала кулаки и потянулась к столу, забирая две продолговатые обертки, предварительно стряхнув с них муку. Медленно и напряженно, она подошла к ребятам, и Мегуми попутно отметил, что с таким лицом — можно было только на эшафот подниматься. Но потом заметил еще кое-что, и не только он. Итадори замер с широко открытыми глазами, только рот не распахнул для полной картины ошарашенности, потому что боже-праведный-чтоб-они-сдохли-все-в-одночасье — Нобара краснела перед ними. Мегуми и Юджи впервые видели ее такой. Обычно это кто-то краснел из-за Нобары, но сейчас…       У нее едва-едва щеки наливались ярче, чем обычно, под кляксой подсохшего шоколада и чуть припорошенные мучной пыльцой. Но глаза у нее горели такой пылкой уверенностью, что это будоражило.       Нобара краснела так непривычно, так странно, что хотелось застыть на месте и не спугнуть момент, а от этой скручивающейся дикой смеси сдержанной ярости и смущения на ее лице — теплело где-то внутри, под ребрами.       Нобара протянула им самолично приготовленные плитки шоколада так, будто гвозди метнула во врага.  — Тебе шоколадку, — раздавая сначала Юджи, а потом Мегуми, едко процедила она, — тебе шоколадку… — А мне?       От низкого гортанного голоса все неожиданно едва не подскочили и замерли. Нобара затравленно обернулась, и внутри у нее что-то мелко-мелко и обреченно задрожало — кажется, никогда еще она так не реагировала на Сукуну Рёмена, почти привычно скалящегося со щеки Юджи. Еще с утра она молилась, чтобы этого не произошло, но видимо впустую.       Прямо на глазах, Итадори прерывисто вздохнул и как будто раздался вширь, обрастая незнакомыми жесткими чертами и резкими росчерками татуировок. Взявший верх Сукуна расплылся в широкой опасной улыбке и покрутил в цепких пальцах шоколадку. — Сладкое не по мне, — проговорил он, и его голос походил на тихий рокот мотора, — У тебя же есть что-то для меня?       Нобара бледнела, практически становясь цвета рассыпанной муки, смотрела исподлобья внимательно и недоверчиво, но уверенно бесстрашно, как человек, решившийся на все. Пальцы Фушигуро инстинктивно дернулись, готовые выпустить шикигами и подстраховать подругу, но, видимо сегодня, демон был в приподнятом настроении и не намеревался буйствовать. Нобара напряженно, не твердо прошла мимо Сукуны к кухонному столу, до спазма сводя прямую спину.        Демон усмехнулся и, скрестив на груди руки, привалился бедром к обеденному столу, хищно наблюдая, как Нобара роется в муке и посуде и неожиданно достает еще одну, третью плитку шоколада. Тоже персональную.       Нобаре хотелось съязвить, но она не смогла. Ей хотелось выплюнуть что-то вроде «на, подавись, придурок», но язык присох к небу, и все что у нее получилось сделать — это сунуть шоколад в руки Сукуны. Этими самыми руками он запросто мог выдернуть ее позвоночник и повесить над дверью как гирлянду, но Сукуна всего лишь развернул обертку, чуть пачкая пальцы в оставшейся мучной пыли.       Развернул, оголяя темный бок шоколада, нахально смотря Нобаре в глаза не отрываясь, отчего ее бледность на щеках внезапно затопил легкий жар; отколол кусочек от плитки, закинул его в рот, неторопливо пережевывая. — Перчик, — оценил Сукуна, — Молодец, девочка…       Он посмотрел на Нобару в упор, потом смерил насмешливым взглядом замершего рядом Мегуми и буквально на глазах плавно перетек обратно в Итадори, бледнея татуировками и смывая жесткие черты за привычной беззаботностью.        Когда татуировки выцвели окончательно, будто их и не было, а Юджи рассеяно моргнул, начиная озираться, Кугисаки устало опустила плечи, как будто все сковавшее ее напряжение разом отпустило, и взглянула на Фушигуро. Он смотрел в ответ, спокойно так, будто что-то обдумывая, и Нобара, прикрыв глаза, отшагнула назад на нетвердых ногах и уперлась поясницей в кухонную столешницу. Медленно съехала вниз и тяжело села на пол, уже не думая насколько он замызган шоколадом и мукой, потому что юбке и колготкам была одна дорога — в стирку.       Пока Юджи удивленно смотрел на вторую шоколадку в своей руке, Мегуми неторопливо подошел и участливо встал перед подругой. Она подняла голову. — Ни слова, ясно, — выговорила Нобара, щурясь, — Не смей ничего говорить.        Фушигуро задумчиво хмыкнул и уселся рядом, не заботясь чистотой пола, легонько касаясь ее плеча своим. — Я и не собирался, — отозвался он, откидываясь спиной на шкафчики. Продолговатая ручка ящика впилась в поясницу, но это было не важно — он только поерзал, выбирая положение удобнее, и прижался к плечу Кугисаки сильнее.       Вся легкая и мутная гарь, застывшая недвижимо в помещении, вытекла через форточку на улицу. Дышать стало легче, а воздух начал меньше напоминать туман. Юджи окинул взглядом друзей и плюхнулся с другой стороны от Нобары, накрепко зажимая ее между собой и Мегуми. Покрутил в руках две разные шоколадки. Нобара, чувствуя, как уютно ее стискивают с двух сторон, едва держалась, чтобы расслабленно не положить голову кому-нибудь из ребят на плечо. Не важно кому. Главное просто привалиться и уснуть, забыть сегодняшний отвратительный день. — А это что за шоколадка? — не выдержал Итадори. — Это тоже тебе, — безрадостно буркнула Нобара, — будешь своего придурка через щеку кормить.       Юджи вытаращился на шоколадку так, как будто у него в руках был слиток золота, а не самодельная сладость, а потом также посмотрел на подругу. — Вау! Нобара! Ты даже Сукуне шоколад подарила! — Да-гвоздь-же-тебе-в-ухо, идиот, просила же заткнуться! — вспылила Кугисаки, пихая его локтем в бок. — Да, ладно, ладно. Молчу. Просто… — Юджи, — тихо бросил Фушигуро, — Заткнись.        Итадори послушно умолк и вытянул вперед длинные ноги. Нобара лениво заметила, какие маленькие у нее ступни по сравнению с его лыжами. У Фушигуро тоже был большой размер стопы, но он сидел, согнув колени, и от того это было не так наглядно. Тишина разливалась между ними тремя, переплетаясь со светом уходящего солнца. Закатные лучи, просачиваясь через стекло окна, скользили по противоположной стене розоватыми мазками, разливались по белой скатерти на обеденном столе, по полу, едва дотягивались до ног ребят.       В полной тишине они сидели, прижавшись друг к другу, на изгвазданной мукой кухне, и вдыхать эту теплую уютную тишину было легче, чем когда либо. Студеный сквозняк через открытую форточку проникал внутрь и, скользя по полу, холодил ноги, но вставать отчего-то не хотелось. Мегуми зашуршал оберткой, раскрывая шоколадку. Нобара покосилась на него и проследила, как он методично отламывает кусочек и кладет в рот и хрустит орехами. И кривится. Сильно кривится. — Можно спрошу? — выдавил из себя Фушигуро, часто-часто сглатывая, и Нобара подняла брови, — Что ты туда положила? — Ну, орехи, кофе, душистый перец… — Не душистый. — Что? — Перец там не душистый. Скорее обычный, черный молотый, — пояснил он, едва сохраняя лицо, чтобы не засмеяться. По мере того, как до Нобары доходило, уголки его губ дрожали все сильнее.        Кугисаки шлепнула себя по лбу ладонью, и в сердцах самозабвенно выругалась, чувствуя, как сотрясаются плечи Фушигуро в беззвучном смехе. Она возвела глаза к потолку (чистому, к слову) и, отобрав плитку шоколада у Мегуми, сунула ее Юджи. — На, эту тоже ему скормишь, — и вдруг вспомнив, добавила, кривя губами, — С днем влюбленного кретина, вас.        Юджи взял очередную шоколадку. Повертел в руках. И захохотал, ярко, широко, запрокидывая голову так, что треснулся затылком о шкафчик, так заразительно, что Нобара сначала резко выдохнула в смешке, а потом сама засмеялась, утыкаясь носом ему в предплечье. Смеясь до выступивших слез, она терлась щекой о плотную ткань его толстовки, и плечом ощущала, как трясет от смеха Мегуми. Он ткнулся ей в плечо, чуть приобнимая, и Нобара чувствовала, как его дыхание щекочет шею. От этого бежали мурашки, и мутилось в голове, и было очень, очень смешно.        Во всем этом веселье на разгромленной кухне, у Итадори на щеке выполз как фурункул, глаз Сукуны. Он долго смотрел с насмешкой, как ребята заливаются хохотом и всё не могут остановиться, прокрутился, будто закатываясь, и уполз обратно.        Складывалось впечатление, что на Белый день Нобара получит сразу три шоколадки.