История одной находки

      После пожара и переселения в Данстарское убежище Слышащая все же долго не могла опомниться, прийти в себя, несмотря на то, что Меллори обставил его как надо, не поскупившись даже на мелкие детали.       Более всего Инге скорбила по Габриэлле — девушки были близкими подругами, и невозможно было смотреть на ее обгоревшие останки. Изуродованное, кощунственно уничтоженное тело Фестуса Крекса порой даже навещало ее в кошмарах. Пусть он и не был самым заботливым Братом, но часто, и, как надеялась Инге, искренно давал дельные советы.       Разными путями и способами она пыталась расслабиться, забыться: и кутежами в тавернах; и кровавыми разбоями, срываясь на бандитах, разрывая их на кусочки Ту’умом или нападая с кинжалом; и даже покупкой новых одежд, ведь, как-никак, женская сущность давала о себе знать. Прибегла и к небольшому изменению внешности у Скульптора лиц, но оказалось, что в случае грязного предательства и потери семьи лечит лишь время…       И Цицерон. Шут, с которым девушка была ближе всего. Хранитель, к которому Слышащая тянулась, сама не зная причины. Он казался ей кем-то другим, отличался чем-то, помимо своего помешательства. Он был будто полноценным членом Темного Братства и одновременно самостоятельным, не принадлежащим им. Может, потому, что как кот, гуляющий сам по себе, он мог уходить когда угодно и появляться в убежище нежданно-негаданно. Может, потому что не присутствовал при истреблении (по-другому Инге не могла назвать убийство самых близких людей) Братства, ей казалось, что он не тронут, не вымаран этим кровавым побоищем, и неосознанно тянулась к нему, как к спасению. Хоть и знала, что величайшая иллюзия жизни — невинность.       Вновь погруженная в тяжкие воспоминания, Инге, будучи одна в убежище, подошла к алхимической лаборатории, в надежде усвоить урок, данный ей вчера Бабеттой. И вдруг ее внимание, а точнее обоняние привлек дурманящий аромат, исходящий из маленькой коробочки. Рядом на лабораторной подставке стояли еще несколько подобных и пару пузырьков. Не удержавшись, она подцепила ногтем крышку коробочки, принюхиваясь. Мазнула пальцем по густой ароматной консистенции… — Что делает Слышащая? О-о, Слышащая нашла масла для Матери Ночи! Цицерон сам сделал! Незаметно подкравшийся Дурак Червей заставил девушку вздрогнуть, едва не выронив предмет из рук. — Цицерон, ты меня напугал! С ума сошел?! — Уже давно как! — захохотал шут.       «Действительно, как это я сразу не догадалась, — саркастично подумала Инге. — Нахимичил тут еще что-то… хоть бы рука завтра не отвалилась».       Она иногда вела себя по отношению к мужчине, словно мать или старшая сестра, порой даже позволяя себе называть его Цици. Естественно, когда никто, кроме него, не слышал, после случая с не нарочно подслушавшим Назиром, чуть не переименовавшим Цици в Цыпочку.       И иногда ей также хотелось ответной теплоты, заботы. Она не сумела бы объяснить, даже если бы очень хотела, почему желала этого больше всего от Цицерона.       А теперь рыжеволосый словно прочитал ее мысли: — Слышащая всегда заботится о бедном одиноком Цицероне… Цицерон тоже хочет сделать ей прия-ятно… — слащаво протянул он.       Теперь девушка по-настоящему напряглась, выслеживая в словах собеседника умасливающие нотки, точно заранее подталкивающие на что-то… необычное. Трудно сказать, что могло казаться необычным для ассасинов, знающих толк в казнях, с личной пыточной дома и обильной коллекцией ядов. Потому-то Инге и почувствовала себя как на иголках. — Так Слышащая позволит Цицерону доставить ей удовольствие? — снова привлек ее внимание шут.       Инге — Довакин, наемный убийца, воин и маг, почему-то не хотела признаваться себе самой о румянце, проступившем на щеках. — Смотря что… что Цицерон имеет в виду. Слышащая должна подумать… — от долгого и близкого общения незаметно для себя Слышащая переняла цицероновскую манеру речи. Бабетта, впервые услышавшая бормотания девушки, даже приняла новоявленную привычку за тихое помешательство и начала пичкать каким-то отваром, дабы предотвратить появление еще одного сумасшедшего. Потом смирилась. — О, Цицерон всего лишь хочет сделать массаж! — мужчина хищнически оскалился. Инге сначала попятилась (больше для соблюдения девических приличий), потом подумала, что чему быть, того не миновать, и, в конце концов, повиновалась, подходя к ложу. — Нет, нет, это нужно снять! А как Цицерон будет втирать масла? Слышащая не зря держала их в руках, Цицерон все знает!       «Знал бы ты, как я хочу тебе сейчас врезать… — подумала девушка, но благоразумно промолчала, глубоко вздохнув, — отныне не рискну при нем держать нож в руках, мало ли, дураку в голову взбредет, что нужно помочь зарезаться». — Ну хорошо… Только отвернись!       Как ни странно, тот утихомирился и даже послушался с первого раза, чего отродясь почти не бывало. Только по праздникам.       Слышащая улеглась на живот. Вздрогнула от холодного прикосновения. Почему-то не ожидала кожи к коже, хотя следовало догадаться, что, раз для втирания он просит снять верхнюю одежду, то уж явно и сам снимет перчатки.       Цицерон действовал медленно, не пропуская ни участка обнаженной спины, казалось, зная, где нужно нажимать сильнее, где слабее, где делать круговые движения, а где щекотливые. Уже опытные от ухода за Матерью Ночи, но привыкшие к ссохшимся телесам руки словно почувствовали себя на свободе, на живом теле, теплой, податливой, отвечающей легкой пульсацией коже, как живописец ощущает простор на масштабном холсте.       Цицерон примолк, и Инге даже забыла, что за этими руками-марионетками стоит кто-то, их направляющий. Она не заметила даже, как тихо простонала, когда мужчина коснулся эрогенной точки меж лопаток. Тот включил хитринку и сделал вид, что не заметил, даже не подал вида, но через пару мгновений умелые руки вернулись к тому же чувствительному месту, будто бы уже тщательнее и дольше поглаживая, с нажимом. Девушка уже поняла его намерения и заметила допущенную собой ошибку, но Хранитель был столь искусен, что та не сдержала повторного стона и тут же заалелась румянцем.       Тут, кажется, мужчина уже напрягся. Попросил сесть, мол, так удобнее, нужно задействовать плечи для полного расслабления. Сам сел сзади и почти вплотную придвинулся.       Отвлекшись на поглаживания и дурманящий запах масел, Инге лишь через минуту заметила волосы, щекотавшие плечо, и дыхание Цицеро над самым ухом. Замерла, ощутив на шее холодные губы, едва-едва касающиеся, но неуловимо, как шепот ветра. Кажется, он и шептал что-то, словно восхваляя ее кожу, нежную шею, постепенно распаляясь, чуть ли не вознося молитвы Девяти. Или девушке так показалось сквозь пелену, затуманивающую разум. — О, Ситис… — не удержалась от тихого восклицания, ухватила его ладони и сама направила на грудь, охватывая стройное тело. Руки действовали на ощупь, но, кажется, так же ловко, как если бы зрению шута все было доступно. Но сейчас он был слеп и нем, а она превратилась в ощущение, подрагивание… — А теперь Цицерону пора! Бедный Цицерон еще никого сегодня не укокошил, но завтра он обязательно продолжит! — и он прервал прелюдию на самом интересном месте. — Слышащая должна быть готова и ждать Цицерона! А то он обидится! — крикнул он, уже удаляясь и напевая что-то то ли про сладкий рулет, то ли про старый штиблет.       А Слышащая, уронившая было от негодования челюсть, подумала и сама усмехнулась мысли, что в следующий раз они не остановятся на массаже. И с удовольствием стала ждать этого раза.