Petits Cadeaux

      — Джейн, иди сюда! — немного грубоватый, зычный голос отвлёк меня от изучения стопки писем, заставив выйти в прихожую, где по всему полу, старательно выдраенном Мэри, кое-чьи сапоги уже успели разнести приличный слой льда и грязи. Мистер Рочестер на пару с Джоном были нагружены целой охапкой посылок, однако второй всё же вытер свои ботинки, в отличие от моего мужа, совершенно позабывшем о существовании коврика.       — Ну, Джейн, как думаешь, что я привёз тебе из города? — спросил он.       — Судя по всему, много грязи, — ответила я, пока он наклонялся за положенным ему поцелуем.       — Что ж, тогда и вправду придётся подарить тебе уголь, раз ты так встречаешь меня после долгого трудного дня, — засмеялся муж.       — Папа! — Джон Эдвард шумно сбежал с лестницы вслед за Аделью. Мистер Рочестер сгрузил свои свёртки и кивнул Джону в сторону гостиной, в то время как сын повис на его ноге, словно ленивец, обхвативший ствол дерева, и уставился на гору коробочек и мешочков.       — Посылки и пальцем не трогать, — строго произнёс мистер Рочестер, обращаясь к маленькому Джону, когда Джон постарше пришёл забрать оставшуюся часть. — Это касается и Адель, которая выискивает свой подарок, не так ли? — Адель улыбнулась своей милой и нежной улыбкой, отцепила Джона Эдварда и подняла его на руки, подставила лицо поцелую мистера Рочестера: он давным-давно полюбил её как родную дочь — тихая семейная жизнь смогла излечить его раны, заставлявшие скрывать свои привязанности и чувства.       За все свои счастливые годы в окружении семьи я не раз наблюдала и участвовала в подобных маленьких сценах, но именно эта заставила моё сердце налиться теплом и радостно подпрыгнуть от накативших на меня эмоций. Меня окружали мои самые любимые и дорогие люди: муж со своей игривой глазной повязкой почти как у пирата, приёмная дочь с густой копной блестящих медных волос, и мой энергичный, полный жизни красивый сын, в свои шесть лет бывший практически полной копией отца. Я чувствовала, что с каждой минутой люблю своего мужа всё больше, хотя кажется, что это невозможно. Каждый мой вздох принадлежал ему и был наполнен моими чувствами, моей глубокой привязанностью ко всем членам моей семьи. Мы редко расставались с мистером Рочестером дольше, чем на несколько часов, и всё же моё сердце трепетало каждый раз, когда наши глаза встречались.       Я с трудом отвела взгляд от Эдварда, с удивлением заметив странное задумчивое, как будто даже немного тоскливое выражение на лице Адель, появившееся пока она смотрела на нас двоих. Я вопросительно вздёрнула бровь, глядя на неё, а она поджала губы и слегка покачала головой. Да и вообще она вела себя как-то подозрительно тихо в последнее время. Я думала или, по крайней мере, надеялась, что это всего лишь зима, непривычно тёмная и холодная, пагубно влияла на её настроение, но теперь ко мне закралось подозрение, что её беспокоит нечто большее.       Джон вернулся убрать свёртки подальше от неутомимого любопытства Джона Эдварда. Я забрала у Эдварда пальто и шляпу и помогла снять перчатки. Мэри пришла из кухни и осмотрела беспорядок в виде грязи, преспокойно сохнувшей на полу.       — Не обращай внимания, — шепнула я, передавая ей вещи Эдварда, — я сама приберусь. После чая.       Мы прошли в гостиную, где уютно расположились в креслах перед камином в ожидании Мэри и чая.       — Похоже, надвигается метель, самая настоящая буря, — задумчиво сказал Эдвард, — Фитцджеймсам придётся нелегко, если вдруг они рискнут приехать сегодня вечером, как планировалось.       Хоть меня немного и охватило разочарование от возможной отмены вечера, я ответила:       — В таком случае, надеюсь, что они всё же остануться в Мур-Хаусе и не будут испытывать судьбу.       Адель усадила беспокойного, вечно крутящегося Джона Эдварда себе на колени, положив подбородок на его тёмную макушку.       — Думаете, это продлится долго? — спросила она, — Шторм. Мне бы не хотелось пропускать рождественский бал в Айвуде. Я… мы все так его ждали.       Мистер Рочестер, на самом-то деле, рождественского бала в Айвуде не особенно ждал, поэтому его недовольное выражение лица при упоминании сего мероприятия могло бы посоревноваться с тёмными тучами, которые, по крайней мере в моём представлении, неприветливо собирались и плыли по ночному небу за окнами нашей уютной и тёплой гостиной. Под столом я нежно положила руку на его колено, мне захотелось напомнить ему, какое удовольствие доставляли балы молодёжи, да и в конце-концов для Адель эта осень выдалась весьма унылой: мы с Джоном Эдвардом заболели, и она постоянно помогала Мэри ухаживать за нами; время от времени нянчила Джона Эдварда, пока я выздоравливала, одновременно с этим успевая успокаивать беспокойства мистера Рочестера.       В любом случае, какое бы язвительное замечание ни собирался выдать мистер Рочестер, он благоразумно сдержался.       — Возможно, шторм скоро подуспокоится, и ты сможешь развлекаться столько, сколько твоей душеньке будет угодно, — мрачно и несколько грубовато ответил он.       Длинные ресницы Адель затрепетали, а глаза невидяще уставились в пламя, весело потрескивавшее в камине. Я сделала пометку у себя в голове поговорить с ней до того, как все разойдутся по спальням: маленький Джон Эдвард успел тысячу раз слезть и залезть обратно на колени матери, отца и сестры. Мистер Рочестер дразнил всех содержимым коробок, которые приволок домой, а я улыбалась про себя своим собственным маленьким рождественским секретам.       — Как думаешь, мадам Рочестер удовлетворит её кусок угля? — спросил мистер Рочестер у Адель, — Или она превратит его во что-то более приятное?       Глаза Адель сверкнули.       — Мы с мадам Рочестер прекрасно знаем, что вы не подарите ей ничего подобного, — бойко сказала она.       — О, а я подарю, — таинственно произнёс мистер Рочестер, — уголь, который должен у неё быть.       Адель фыркнула: — Вы всегда говорите всякий вздор, но ваши намерения всегда чисты.       Он протянул руку и поправил локон, выбившийся из её причёски.       — Ты не получишь ни угля, ни сорняков, если будешь дерзить.       — В таком случае — спасибо, мне не хочется ничего из этого списка, — засмеялась Адель.       — Я буду игнорировать вас, мадмуазель Нахальство. Джейн, хочешь взглянуть на уголь, что я тебе привёз? Ты заслуживаешь его ещё больше за то, что внушила эту дерзость моей подопечной. По крайней мере, мой ребёнок избавлен от твоей наглости, — он посмотрел на Джона Эдварда, который игрался с одним из маленьких солдатиков рядом с очагом.       — Нет, не избавлен! — объявил Джон Эдвард. Мистер Рочестер изогнул бровь, смотря на меня, а я позволила ему увидеть задорный блеск в моих глазах.       — Конечно, — хихикнула я в ответ на его вопрос, гадая, какую чушь он затеял со своими покупками.       — Огонь слабый, — он позвонил в колокольчик, чтобы позвать Джона, и немного пошептался с ним.       — Что насчёт меня, папа? Как же я? — взмолился Джон Эдвард. Мистер Рочестер подбросил его в воздух и закружил по комнате.       — Что насчёт тебя, капитан Наглость?       Пока отец и сын играли в солдатиков у камина, мы с Аделью присели за чайный столик. На её лице явственно читались тревожные мысли.       — Адель, скажи мне, что тебя беспокоит.       — О… мадам, не спрашивайте.       — Я должна спросить, и я должна знать, — ласково ответила я. — Доверься мне, я тебя утешу, что бы ни было причиной твоих волнений.       Адель сплела руки на коленях и замолчала. Слеза, скатившаяся по её щеке, напугала меня. Что-то точно было не так! Адель почти никогда не плакала. Я протянула ей свой носовой платок.       — Ты должна мне рассказать, я же вижу, что проблема — далеко не пустяк.       — Я боюсь, что вы не одобрите меня, — всхлипнула она, — но я скажу — всё равно ничего не изменится.       — Ты влюбилась.       Её глаза распахнулись. Она глянула в сторону очага, но мистер Рочестер и Джон Эдвард были слишком увлечены игрой, чтобы обращать на нас внимание.       — Мадам, вы правы. Как по мне, это глупо и неразумно. Я люблю месье Уэйверли, мистера Джеймса, — она уточнила английское имя, потому как в Айвуде было целых три месье Уэйверли, из которых Джеймс был третьим. Неудивительно, что бедная девочка так ждала бала в Айвуде. И неудивительно, что её сердце так страдало. Хоть и не богатые, Уэйверли были старинной английской семьёй и не слишком жаловали французского «подкидыша» в их среде, даже несмотря на то, что Адель получила довольно основательное хорошее чисто английское образование, и несмотря на высокое положение её опекуна.       — А он тебя любит, Адель? Писал тебе? — в последний раз в Айвуде мы были осенью, на балу по случаю Праздника урожая, а после этого не выезжали за пределы соседского окружения из-за болезни и долгого восстановления.       — Он писал лишь однажды, но я ответила, что не могу посылать ему писем не поговорив прежде с вами, но не могла сделать это тогда, вы были больны, мне не хотелось вас беспокоить.       — И он подчинился твоим желаниям?       — Да, — сказала она, опустив глаза долу.       Джеймс Уэйверли был хорошим мальчиком, молодым мужчиной. Я сжала руку Адель.       — Моя дорогая девочка, неудивительно, что твоё сердце было так неспокойно этой осенью, — я притянула её к себе, и она доверительно положила мне на плечо свою голову, ласково прижавшись ко мне, будто маленький котёнок.       Именно в этот момент в проходе появился Джон с тремя привлекательными коробочками, завёрнутыми в серебристую бумагу. Одна была довольно крупной, другая среднего размера, а третья с лёгкостью поместилась бы в моей ладони. Джон Эдвард радостно завопил, отец сжал его плечо, чтобы успокоить и приглушить.       — Ставьте стулья к огню и получите щедрые дары природы — уголь, сорняки и стволы крепкого дуба! — воскликнул мистер Рочестер, расставляя нас по задуманному им порядку. Мы, потакая ему, расположили свои стулья вокруг камина, а сам он, усевшись по-королевски, жестом велел Джону раздать коробки. Самая большая досталась Адель, среднего размера Джону Эдварду, а в моей руке оказалась самая маленькая.       По мере нашего взросления рука об руку, в супружеской жизни, мы с Эдвардом менялись, в какой-то мере даже смягчались каждый в своих собственных чертах и по своим собственным пунктам. Прежняя экстравагантность Эдварда была отрезвлена горем и лишениями, а моя гордость умерена его привычкой, от которой он явно получал удовольствие, дарить причудливые, иногда нелепые, подарки и исполнять мои странные желания и прихоти. Я надеялась, что в крошечной коробочке не будет какого-нибудь ужасно дорогого, «великого» подарка, от которого я буду вынуждена всенепременно отказаться, тем самым навлекая на себя гнев своего мужа. Впрочем, и эта черта в нём со временем смягчилась, сказалась обретённая любовь и груз преодолённых бед за спиной.       Джон Эдвард уже разорвал обёртку, пока я разглядывала серебряную коробочку в ладони. Адель держала свой подарок на коленях, жадно наблюдая за восторгами маленького проказника. Мальчик поднял крышку и обнаружил внутри изящную красочную детализированную конюшню, а в ней трёх прелестных маленьких деревянных лошадок, вырезанных в гарцующих позах. На стенах конюшни висели маленькие кожаные сёдла и уздечки, а двери стойл распахивались и закрывались, качаясь на крохотных серебряных петлях. Мистер Рочестер вынул конюшню из коробки, в то время как Джон Эдвард, потерявший голос от восторга, а потому и молчаливый, во все глаза наблюдал за отцом.       — Весной, — начал мистер Рочестер, — мы с тобой уменьшимся до этого размера, и я научу тебя ездить на лошади.       — Правда, папа?       — Правда, — он посмотрел на меня, и я неохотно кивнула, впрочем, действительно было самое время посадить Джона Эдварда на пони и учить с ним обращаться, как и всех соседских мальчишек. — Теперь Адель!       Адель немного подпрыгнула, мистер Рочестер немного прищурился и пронзительно на неё посмотрел.       — В чём дело, девочка?       Я положила руку на плечо Эдварда, и он успокоился, подбодряя Адель открыть коробку. Она подняла крышку и достала из оберточной бумаги тонкое шёлковое бальное платье.       — О! — она внезапно заплакала и прижала его к себе. Платье было просто и аккуратно сшито, и хоть истинно французская душа Адель всё ещё жаждала кружев, оборок и лент, она научилась ценить английскую элегантность. А это платье и впрямь было чистой элегантностью. Шёлк красиво мерцал в свете камина. — О, месье Рочестер…       — Для бала в Айвуде, — угрюмо сказал он, — не плачь, девочка, испачкаешь шёлк своими слезами.       Улыбаясь, Адель утёрла слёзы моим носовым платком, который до сих пор лежал на её коленях.       — Большое спасибо, месье, — мягко произнесла она.       — Это просто безделица.       Она зарделась и поцеловала его в щёку, подарив ласку, которую он перенёс с гримасой. Он жестом пригласил её вернуться на место.       — Хватит, хватит. Сейчас я хочу увидеть, как мадам Рочестер откроет свой подарок.       Я отодвинула крышку и увидела внутри другую коробку, на этот раз с серебряной филигранью. Открыв шкатулку я заглянула внутрь: там, на чёрной бархатной подушке, поблёскивала и переливалась всеми цветами радуги сверкающая бриллиантовая подвеска в простой оправе. Я уже было открыла рот, чтобы возразить, но Эдвард шустро протянул ко мне руку, прикоснувшись пальцем к моим губам.       — Позволь мне, — приглушённо сказал он, — иметь удовольствие видеть тебя в этом на балу.       Вместо ответа я нежно его поцеловала, и он, казалось, был вполне удовлетворён моим ответом.       — Но у меня тоже есть для вас подарок, — произнесла я, — хоть я и думала подождать до утра, — я позвонила в колокольчик, на звук которого тут же пришла Мэри. Ей было велено принести коробки, которые я заранее отложила.       Открыв свою, Эдвард нашёл внутри золотую цепочку и любимые карманные часы, починенные и отполированные до слепящего блеска. Для Адель была приготовлена нитка янтарных бусин, а для моего сына — лошадка-качалка с гривой и хвостом из тонкой чёрной пряжи, которую вдвоём внесли Джон и Мэри, упаковать такую большую вещь мы даже не пытались.       — Похоже, мы мыслим одинаково, — улыбнулся мистер Рочестер, усаживая восторженного Джона Эдварда на нового друга.       — Как всегда, — тепло ответила я.       Совсем скоро, Мэри унесла клюющего носом Джона Эдварда, истощённого эмоциями и восторгами, чтобы наконец уложить того спать, мистер Рочестер удалился в свой кабинет. Мы с Аделью оказались наедине и несколько мгновений сидели в тишине.       — Наверняка на балу не найдётся никого в столь же красивом платье, — сказала она через какое-то время. — И ни у кого не будет таких красивых украшений, — девушка провела пальцем по янтарным бусам в руках.       — Я не буду говорить, что ваш путь будет лёгким, — тихо произнесла я, — хоть мне и хочется тебя утешить и ободрить.       — Я знаю, — просто сказала она.       — Он третий сын, так что едва ли ему многое достанется из наследства. Он учёный, насколько я помню?       — Да, — ответила Адель, — изучает философию и астрономию и скоро поступит в Кембридж.       — Что ж, — вздохнула я, — сама ты не останешься без средств, Адель. О приданом я позаботилась, а ты хорошая, образованная, порядочная и добросердечная девушка. Эти качества будут определяющими в твоей жизни, независимо от других обстоятельств.       Она соскользнула со стула и расположилась у моих ног, положив голову мне на колени.       — Я так рада, — едва слышно промолвила она, — что вы и месье Рочестер нашли друг друга. Наблюдая за вашей судьбой, то, как жестоко она обошлась с вами поначалу, и как поощрила за пройденные испытания, я не могу не питать надежд… Я завидую вашей любви. И я думаю… надеюсь… знаю, что между мной и месье Джеймсом она тоже есть.       — Я в этом не сомневаюсь, Адель, — я погладила её по волосам и поднялась со стула. Она встала следом, собрала платье, аккуратно уложив его в коробку, стараясь не помять и не испортить изящные складки. Сверху легло янтарное ожерелье.       — Я бы хотела, чтобы месье Рочестер узнал о моей ситуации, — смущённо проговорила она.       — Я расскажу ему, Адель, — уверила её я, тронутая её доверием к нам и благодарная за её любовь.       — Тогда спокойной ночи, — она поцеловала меня, и я поцеловала её в ответ. Мы расстались у двери, я направилась в кабинет мужа, чтобы уговорить его наконец-то лечь спать, но Адель остановилась у подножия лестницы, обернулась и окликнула меня: — Что бы ни случилось, — произнесла она, — это мой дом. Я так счастлива здесь: с вами, с месье Рочестером, с Джоном Эдвардом. Неизменно.       — Конечно, Адель, — неизменно, — моё сердце ныло и болело за эту девочку, я стояла практически неподвижно, наблюдая за тем, как она поднимается по ступеням, и надеялась, что судьба будет добра и снисходительна к её нежному сердцу, как когда-то была к моему собственному страстному.       В кабинете Эдвард меня ждал. Я помогла ему подняться со стула, и когда мы поднимались наверх, он как обычно опирался на меня.       — Итак, Джейн?       — Адель влюбилась, сэр.       Он тяжело вздохнул: — Расскажи мне всё.       Поленья тихо потрескивали в камине, огонь мягко освещал нашу комнату, дарил тепло и уют, пока я медленно пересказывала мужу историю Адель; он согласился — ситуация трудная.       — Я поговорю с Уэйверли на балу, — заверил он, положив подбородок на мою макушку, — Этот мальчик, Уэйверли, умён и трудолюбив, я не слышал о нём ни единой дурной сплетни. Возможно, всё будет хорошо.       — В самом деле, сэр. Я молюсь об этом.       — Мы сделаем всё, что в наших силах, ради Адель. А пока что с Рождеством, миссис Рочестер.       — С Рождеством, мистер Рочестер. Благословит вас Бог.       — И тебя, дорогая Джейн. И тебя.       Стоило мне удобно устроиться в объятиях мужа, я как никогда раньше ощутила: Бог добр, и всё будет хорошо — и с нами, и с Аделью, и с будущим. За пределами нашего дома завывал ветер, зло стучал в окна и наметал сугробы, но здесь, внутри, царили тишина, покой, тепло и умиротворение. Я задула свечу; в ту ночь мне снилась Адель, укрытая яркой прозрачной вуалью, на лице её цвела улыбка, а голова была увенчана венком розовых и жёлтых цветов.