Молчание

      Она стояла спиной к нему и ночной ветер трепал ее платье и волосы. Она напоминала драпированную тканями неподвижную безмолвную статую, но он-то знал, что под этой одеждой скрывается самое настоящее живое и теплое человеческое тело. Он против собственной воли представлял себе ее чистую гладкую кожу, ее плечи, ключицы, стройную талию, изящные бедра… И неизбежно краснел. Он стыдился своих столь откровенных мыслей – и вместе с тем они притягивали его, заставляли сладко сжиматься его неспокойное сердце.       Она же думала совсем о другом. О чем-то другом – и о ком-то другом. Ее пальцы, затянутые в узкие черные перчатки, лежали на вытесанных из камня перилах. Камень этот был холодным и шершавым, но едва ли она могла это ощущать. С высокого балкона ей открывался вид на иссиня-черные горбы холмов, посеребренные светом луны и звезд, на крошечные мосты и реки, по которым словно тек расплавленный металл. Она вдыхала запахи свежей травы и морской соли, несомые ветром с востока, но мыслями была далеко. Перед нею расстилался огромный мир – позади нее высилась библиотека, нерушимая и вечная. И стоял он.       – Господин Леон? – произнесла она тихо, наконец заметив его присутствие и обернувшись.       «Господин Леон?» – загрохотало у него в ушах. Ему казалось, будто все его мысли написаны у него на лице, и она читает их и осуждает его. Краска вновь прилила к его щекам, но порыв прохладного ветра благосклонно остудил их. А взгляд ее спокойных голубых глаз поумерил его пыл вдвойне. Но правда, лишь на минуту-другую.       – Я просто проходил мимо по коридору, – сглотнув, наконец промолвил он. – И тоже решил посмотреть на звезды перед сном.       Проглотив готовую сорваться с губ фразу «увидев вас…», он чуть мотнул головой и тоже подошел к перилам.       – Хорошо поработали сегодня, – произнесла она, имея ввиду их дневную работу с книгами.       Он кивнул, не смея оторвать взгляда от ее глаз. В голубых океанах отражаются бессчетные звезды, на поверхности и в глубине, кружатся, словно утягивая тебя в таинственный водоворот, если смотреть неотрывно… Она отвернулась первой, посчитав невежливым продолжать столь долгий зрительный контакт. И ему ничего не оставалось, кроме как тоже отвернуться. Но краем глаза он все же продолжал следить за ней, он видел линию ее плеча, слишком рано прячущуюся за кружевом платья, видел ее аккуратный, чуть заостренный подбородок, уголок ее губ…       И жар вдруг вспыхнул в нем с новой силой, но жар уже иного рода. Он ощутил в этот момент, как близка она к нему – и как в то же время далека, как недоступна. И сердце его сжалось от обиды, боли, разочарования – таких еще по-юношески глупых чувств, мимолетных, а все-таки вечных. Впервые так хотелось ему близости с девушкой, впервые презрение в нем к объектам противоположного пола сменило желание узнать их получше – духовно и физически. Нет, он не хотел ничего плохого, не хотел принуждений, ведь сам он был еще так неопытен и пуглив, но он хотел бы хоть немного участия, хоть немного внимания к себе от той, кто так встревожила его душу. Того рода внимания, которого она как раз и не могла ему дать…       Поддавшись минутному порыву, он протянул к ней руку, желая коснуться нежной девичьей щеки, но тут же одернул себя. Она обернулась и смотрела на него бесстрастно – лишь на дне ее глаз можно было прочесть легкий вопрос и участие. И взгляд этот лишил его всякой надежды, обжег его сильнее любого пламени, а потом заледенил его страдающее сердце. Она любила не его. И никогда бы не посмотрела на него так, как ему бы хотелось. В любой его попытке заведомо не было смысла. А скоро она уедет и больше никогда не вспомнит о нем – невзрачном писаре по имени Леон.       «Как ты жестока, Вайолет Эвергарден, – стонало его сердце. – Как жесток тот, кто оставил тебя и кого ты любишь и ищешь до сих пор. Как жестока наконец судьба, так несправедливая к людям, что тебя окружают! Разве не могла бы ты оставить прошлое и обратить свой взор на тех, кто рядом, кто нуждается в тебе? Разве не могла бы ты сохранить в сердце благодарность к тому человеку, но отпустить его? Разве не могла бы…»       Он задыхался от этих мыслей, потому что знал, что несправедлив, что это говорит в нем разбитое сердце, что все это неправда… Но только где же тогда правда, где она? Где справедливость? Ответа не было.       А она все смотрела на него своими спокойными глазами и молчала. И он молчал. И только ветер продолжал трепать их волосы и их одежды, да продолжали безмолвно мерцать в ночном небе бессчетные холодные звезды.