Потрачено

— Да пошёл ты нахуй, Кинг! Такие как я нужны, чтобы такие как вы выходили к своим избирателям или любовницам и, гордо выпятив грудь, вещали о том что «мы вместе со всем справились». Так вот я не справился, прикинул? — Мы были там вместе, Гарри! Если ты забыл, я был на той Битве за Хогвартс, и под смертью мы ходили на равных! Так что, не смей… — Я могу играть в какие угодно игры, но только не в ложь. Я никогда не поддерживал Министерство с его чиновниками-говноедами и не собираюсь начинать. — Хорошо, я тебя услышал, — тяжелый вздох, — но и ты вспомнишь этот разговор, когда обратишься ко мне с просьбой, Гарри. Первая затяжка под хлопок двери. Ну-ну, пиздуй, не потеряйся. — Что, если всё разваливается, как только я к этому прикасаюсь? — опустошенно спросил Гарри у пустой совиной клетки. — Они думали, что я стану хирургом, который вырежет в стране всю грязь, но я лучше буду бельмом в глазу главного врача, Букля. Не стану я больше их работу делать, наработался. Как перестать тонуть, если нравится? Гарри Поттер сидит в доме Блэков уже два месяца, пропуская мимо суды, выборы, новости и топит камин письмами поклонников, разговаривая с воображаемой совой, временами развлекая себя ссорами с новым Министром Магии, который отчего-то вообразил себе, что герой должен его слушаться. Отпугнув от себя своим «послевоенным синдромом» друзей, он пытался найти цель, чтобы жить дальше. Пока что казалось, что первый пунктик «дать просраться Лорду Тьмы» был его предназначением, и на этом всё, как завещал Дамблдор. Забавно, до войны он мечтал о спокойной жизни с женой-красавицей и стайкой детишек, но едва отгремела Битва, послал Джинни и, скупив половину паба Розмерты, скрылся на Гриммо… Залечивать? Праздновать? Оплакивать? На исходе второго месяца затворничества Гарри понял, что «Гриффиндор — диагноз» не бред. А, может быть, он сам таким родился, заточенный приключения на жопу искать. Гарри Поттер, герой сказок, икона мокрощелок, убийца с рождения оказался не способным к обычной жизни. — Да в пизду, — бросил он в воздух. Ставя точку, бросил следом бокал с огневиски аккурат в портрет Беллатрисы Лестрейндж на гобелене Блэков и вышел из комнаты, чтобы аппарировать во внешний мир. *** Уже не «папин бродяга, мамин симпотяга». Днем заботы о своем небольшом бизнесе, вечером — бокс, реже кружка пива в баре у дома. Недавно съехал от родителей, запечатав причитания не капризом, а мужским словом. Однажды у него был пример перед глазами, с того вечера прощания из головы не выходит. Во всем виноват Поттер. Влияет на людей, делает их судьбу, толкает на перемены, обязательно — к лучшему. — Дад, на сегодня закончил. Можно домой пораньше? Жена беременная всю плешь проела… — позвал его один из автомехаников, вытирая руки чумазой тряпкой. — Иди уже, бык-производитель, — усмехнулся Дадли. — Запись завтра на девять, не опаздываем, парни! — крикнул он тяжелым басом, чтобы остальные работники услышали. Два автомеханика, автомойщик, уборщица и шиномонтажник — вот и весь его штат, но он рад и этому. Доход потихоньку ползет вверх, глядишь, через годик, можно будет открыть ещё одну точку. Год назад он, отказавшись от родительских денег, взял кредит в банке, продал не задорого гору ненужных вещей, коих с детства водилось предостаточно, и открыл скромную автомастерскую, набрав людей по объявлению. Не желая ходить между своими сотрудниками «белым воротничком», он учился у них ремонту и обслуживанию автомобилей, так что совсем скоро начал совершенно уверенно браться за работу сам, если у ребят не хватало рук. Вливая почти всю выручку в продвижение своего «предприятия», он закупал новое оборудование, привлекал людей, открывал новые услуги и привыкал к лапше быстрого приготовления как к образу жизни, раз в неделю позволяя себе поесть от пуза на ужине в родительском доме. Петуния и Вернон очень гордились сыном и, расхваливая «самодостаточного и упорного Даддерса» соседям, приосанивались от чувства собственной значимости. Дадли такие разговоры слушал со снисходительной улыбкой, не желая переубеждать родителей в их воспитательских способностях. Любили, как умели, растили, как хотели, осталось только поблагодарить. Ещё хотелось бы поблагодарить Гарри Поттера за толчок к тому, что правильнее. Только вот он упустил шестнадцать лет полных возможностей это сделать. Стоя на светофоре, Дадли барабанил пальцами по рулю своей старенькой машины, от нечего делать рассматривая заманчивые вывески об акциях и сейлах. Внезапно с правой стороны улицы из дверей бара вывалился растрепанный парнишка. Следом вышли два широкоплечих секьюрити и, нависнув над пареньком, начали что-то агрессивно ему выговаривать. Один из них, наконец, потеряв терпение, встряхнул брюнета за плечи, но тот вывернулся и светанул кайфовой улыбкой в сторону проезжей части. Дадли, обомлев, узнал в едва державшемся на ногах парне, Гарри Поттера. Водители позади него сердито засигнали — светофор давно разрешает движение. — Эй, баран, чё уснул? Зеленее не будет! — приоткрыл дверь стоящий за ним водитель дорогого джипа. Дадли поспешно вдарил газ, но проехав пару метров, зарулил на парковку справа. Выскочив из машины, он поспешно зашагал к бару, не заблокировав двери. — Пацан, ты бессмертный, что ли? Да я тебя зашибу щас с одного удара, — судя по всему терял терпение один из охранников. — Что ты, ебанись! Какие мы грозные! Ща как разозлюсь, и земля вам пуховиком, суки! — пошатываясь махал руками Гарри, будучи в два раза меньше любого из них. — Слышь, ты заебал меня… — Эй, мужики! — крикнул Дадли, приближаясь к странной компании, на которую косились прохожие. — Какие-то проблемы? — А тебе что за разница? — пробасил лысый. — Иди, куда шёл. — Сюда и шёл. За ним приехал, — остановился рядом с Гарри Дадли. — Нехорошо маленьких обижать. — Так, умник, слушай сюда. Твоя подружка нам половину бара разнесла, но это ладно, он оплатил ущерб. Когда мы попытались по-хорошему его выпроводить, он нас трехэтажным покрыл да ещё и с кулачками своими кинулся. Пусть извиняется, или мы вам обоим щас ебачи начистим, и тебе, и твоей храброй Моське. Дадли повернулся к Поттеру, который весь монолог верзилы простоял со скучающим видом, показывая ему средний палец. — Да ты, блять, вообще знаешь, кто я такой, горилла шарнирная? — высокомерно ответил Гарри, шагнув навстречу к взбешенному охраннику, но тут его повело, и он упал бы, не придержи Дадли. — Спасибо, мил человек, — кивнул он Дадли, который не увидел в хмельных глазах ни тени узнавания. — Так, блять! Тебе повезло, шавка, что я палочку дома забыл… Охранник, сжимая кулаки, шагнул к нему, Дадли зеркально повторил движение, грозно глядя сверху вниз при росте вровень. — Рискни, блять. Лысый уже было хотел кинуться на наглого пришлого, но был остановлен коллегой, который узнал в стойке Дадли профессионального боксёра, у которого хватит дури справиться с ними обоими. — Хер с ними, Джейк. Пускай забирает своего обдолбыша и валит на все четыре. Здесь камеры, лучше не палиться. Недовольно зыркнув на напарника, Джейк смерил Дадли взглядом и отступил. — Ещё раз попадетесь, так легко не отделаетесь. Дадли выдержал его взгляд и кивнул Поттеру: — Давай в машину. Гарри фыркнул и, ухмыльнувшись, прошел мимо лысого, как бы невзначай наступив тому на ногу: — До свидания, мистер Лох. Вздохнув, Дадли подтолкнул его в сторону парковки, взглядом следя за тем, как раздражённые мужчины возвращаются в бар, переговариваясь и оглядываясь. Гарри, облокотившись о чей-то припаркованный Мерседес, матерясь, пытался прикурить, щёлкая пальцами, но выходили лишь искры. Дадли, нашарив в кармане зажигалку, которой частенько пользовался на работе, подошёл ближе и молча дал огня. — Ты вообще что ли отмороженный? — Чел, ты… — Гарри, прищурившись, выдохнул ему в лицо дыма. — Ты кто такой ваще? Дадли приподнял брови. Поттер, насмехаясь, повторил движение. Белая футболка, красные кеды, черная кожаная куртка скрывает худые руки, голова откинута назад, зеленые глаза смотрят, не всегда успешно фокусиуясь на чужом лице. — Ты не узнаешь меня? Я — Дадли. — Чёт не припомню, без обид, — дернул плечом Гарри и затушил сигарету о блестящий капот. Он оттолкнулся от машины слишком резко, намериваясь куда-то уйти, но споткнулся о бордюр и полетел носом вниз. Дадли схватил его за шкирку, не давая нахальной мордашке встретиться с асфальтом и, усмехнувшись, добавил, глядя, как нахмурившись моргает Поттер: — Дадли Дурсль, тупица. Твой кузен, очнись. Гарри откинул с глаз челку и честно постарался как можно внимательнее всмотреться в лицо собеседника. Прищурившись, он заглянул парню за спину и выдал: — А хвост куда дел? Дадли хохотнул и повел его под руку к своей машине: — Так, мне тут всё понятно. Тебя не тошнит, надеюсь? Куда тебя отвезти? Открыв дверцу, он затолкал в салон притворяющегося мёртвым Гарри и, захлопнув её, прошёл к водительскому месту. — Где ты живёшь? — повторил он, заводя машину, стрельнув взглядом в зеркало на развалившееся без признаков жизни тело. — В сердцах миллионов, — ответил Гарри с закрытыми глазами. — Окей, переночуешь у меня, а потом вернёшься к своим миллионам с их сердцами, — кивнул Дадли, выезжая на проезжую часть. — Кто ты такой, и куда ты дел моего свиноподобного идиота кузена? Дадли усмехнулся и посмотрел в лобовое зеркало заднего вида. Гарри рассматривал его сквозь ресницы полуприкрытых глаз. Он действительно изменился за последний год, но перемены в Поттере кидаются в глаза, как ошалелые. Кажется таким хрупким-колким, рассыпается на причуды с сахаром, но Дадли помнит, как блестят зелёные глаза в моменты решительности, и не обманывается. Вопрос «Что с тобой стало, ясноглазый мальчик?» бьется на подкорке, пока они едут, поднимаются в лифте, где Гарри кривляется в зеркало, и срывается с языка под плеск коньяка. «Мэджик», — был ответ под нерадостный смешок, и Дадли вдруг вспомнил, как отчаянно завидовал кузену в далёкие одиннадцать. Их двое в гостиной. Недолюбленный и перелюбленный. Тот, что хрупкий, разваливается меж диванных подушек, пачкая конверсами обивку, заинтересованно рассматривает обстановку съемной. Тот, что высокий почему-то стесняется, не решается ступить в расспросы, сцепив пальцы в замок. — Чистенько у тебя тут, хоть людей разделывай, аж стрёмно, — выносит вердикт Поттер. — Мамочка, поди, убирается? — Нет, это я сам. — Не думалось, не гадалось, — отсалютовал ему Гарри бокалом. — Что с тем «лордом»? Вы победили в вашей войне? — Ну, ты же видишь, я живой с тобой тут сижу. Значит, победили. — И что теперь? Чем занимаешься? Помимо очевидного, — добавил Дадли, обдавая кузена красноречивым взглядом. — Помимо «очевидного» ничем. Звездная жизнь, она такая, «Дадли-пупсичек», — скопировал Петунию Поттер, на что кузен, улыбнувшись, качнул головой. — Сам не знаю, чё мне надо, прикинь? Поклонники кипятком ссут, политики через день предлагают то ли Министром ебануть, то ли Директором Школы, то ли Начальником Аврората. — Кем? — Королём мусарни, — усмехнулся Гарри. — Вижу, как ты смотришь. Всё было бы не так, если бы ты был на моем месте. Но ты не на моём месте! — развёл он руками с улыбкой. Дадли смотрел на него, слушал укороченную версию происходящего в магическом мире за последний год и понимал, что если где-то много, то где-то должно быть меньше. Гарри, способный принимать судьбоносные решения, вступать в смертельные схватки и брать ответственность, не мог элементарного — разжевать и выплюнуть. Радоваться мирному небу и строить свою жизнь, поверив, что теперь-то всё точно хорошо. Дадли смотрел на матёрую харизматичную псину, успевая заметить проступающие весёлые искорки и мрачные тени в тон повествованию. Магия, война, любовь в шестнадцать лет. Распад, как результат, перед глазами. В путь от чемпиона до пепла. И всё это спасённые заботливо прикрыли званием героя, успокоились и разошлись. Колкий и незнакомый, он вдруг придвигается, словно бы понятия никогда не имел, что такое дистанция. С озорной улыбкой приставляет свой бокал к губам Дадли и вливает ему в рот с весёлым: «Хули мина такая лимонная, на, разбавь». Дадли, поперхнувшись о неожиданности, закашлялся и почувствовал, как капли побежали по коже под футболку, обдуваемые дыханием чужого смеха. У Дадли было чуть больше года, чтобы научиться ценить его образ, не зная насколько сильно он поменялся. Поменялся настолько, что в эту минуту они будто и не кузены, будто не парни, будто похуй на всё. У зеленоглазого тормозов нет, а широкоплечий свои, кажется, в автомастерской оставил, как знал. На широкой ладони сегодня не машинное масло и даже не боксерская перчатка, не бинты, а тонкие пальцы, на кончиках которых вибрирует магия. Смеряя оценивающим взглядом, Гарри криво ухмыляется беспомощности большого человека и сочно целует, пропуская слова. Отвечают заторможено, как бы застенчиво. Прикусив чужую губу, Гарри ловко перемахивает ногу через колени кузена и садится верхом, вспахивая пальцами волосы. Дадли крепко прижимает за талию, ныряет ладонями под футболку, гладит позвонки, жалея, благодаря за то, что выдержали, хрупкие, неподъёмность целой страны. Голова кружится, переполненная неуместными флешбэками из их детства, неловкого прощания, его собственного представления о новой встрече — что сделает, что скажет? Вот, сказал и сделал, как теперь жить-быть? Когда рядом с тобой выкидывают фортели, нужно решать быстро, как на ринге. Он не успел решить, просто сделал, что хотелось. Со смачным чмоканьем Гарри отстранился и спрыгнул с чужих коленей, будто и не держали его ручищи, как в тисках. Облизнувшись, взял сигарету. — Спокойной ночи, кузен, — говорит он обыденно, словно о погоде. В груди у Дадли — раскаты, он, тяжело дыша, смотрит на невысокого Гарри, будто переспрашивая. Не дождавшись объяснений, встаёт, по пути краснея, и, пробормотав ответное, выходит вон. Остаток ночи ворочается в постели, пару раз порывается войти в гостиную за стеной, чтобы проверить Гарри, но останавливается у двери, костеря самого себя за нерешительность. Задремав под утро, подскочил на кровати спустя час. Тихонько вышел в коридор, заглянул в гостиную сквозь стекло двери и приоткрыл. Разворошенный диван, пустой бокал с каплей коньяка и несколько окурков в пепельнице. Проверив квартиру два раза, нашёл лишь бумажный огрызок с пляшущими совами: «Вот и отплатил я тебе за своё детство. Сдачи не надо». У Дадли Дурсля впервые за долгое время задрожали пальцы, и появилось нестерпимое желание затопать ногами в стиле «Тридцать шесть? А в прошлом году я получил тридцать семь!» На карму надейся, а сам не плошай.