Сегодня в Питере солнечно

Это было обычное утро обычного понедельника — солнце наконец-то взошло, а Димкин будильник разбудил его чем-то из репертуара КиШа. Вылезать из-под теплого одеяла не хотелось, и Дима до начала второго куплета пытался сопротивляться мыслям о том, что надо куда-то идти, но в конце концов ответственность пересилила. Сообразив на скорую руку завтрак себе и Толику в школу, а маме — на работу (еще не хватало, чтобы она всякой дрянью там питалась!), Дима схватил велосипед и поспешил на улицу. Благо, жили Озёровы на первом этаже и по лестнице спускаться нужно было всего полпролета. У парадной его встретил Толя Домжальский, одноклассник и верный друг, тоже на велике. Они жили в одном дворе, и дружили с детства. Ну, как. С толиного переезда, что уже довольно внушительный срок. Они оба запрыгнули на велосипеды и весело двинулись в сторону школы, подпрыгивая на бордюрах. Может быть, будь Димка чистокровным петербуржцем он бы и подпрыгивал на поребриках, но петербуржцем он был только наполовину. Его мама — старший хирург Варвара Озёрова — обменяла свою московскую квартиру на питерскую после того, как напрасно и безысходно влюбилась в его отца. Через семь лет отец (то ли поэт, то ли художник, то ли просто алкаш) куда-то пропал, а квартира и маленький Дима остались. И, хотя сам Дима в Москве ни разу не был, от матери заразился истинно московским трудоголизмом и практическим складом ума. А единственным, что досталось ему от отца был старенький трехколесный велосипед и дурацкое имя-отчество: Дмитрий Дмитриевич. С Толиком все было проще: до шести лет он жил себе в восточных европах с родителями, а потом родители умерли в авиакатастрофе, а Толика отправили к ближайшей родственнице, а именно к бабушке в Россию. Так что Толик тоже петербуржцем был весьма условно. Зато оба они отлично ориентировались в проходных дворах-колодцах и умели срезать через них путь до школы. Правда, Толик постоянно тормозил, не выдерживая резких поворотов, и особой любви Димы к скорости тоже не разделял. Поэтому, должно быть, он чуть и не врезался в какую-то груду камней, преграждающую с утра пораньше арочный проход. Дима удивленно поднял голову вверх: они находились в одном из дворов-колодцев и по утрам, пока солнце не встало (если солнце, конечно, решало встать), почти весь двор был в сером утреннем сумраке, кроме, собственно, небольшого участка внизу, куда свет мог проникать через арку. Именно под ней они с Толиком как раз собирались проехать, а теперь там лежала куча камней, как бы подсвеченная и оттого еще более странная. — Может, тут ремонт где-то? На фасаде здания, которое тут стояло чуть не со времен Петра, все элементы декора присутствовали, так что это не мог быть отвалившийся кусок чьего-то окна. — А зачем бы они тогда посреди дороги его сгрузили? — чуть запыхавшимся голосом поинтересовался Толик. — Слушай, Димон, давай не будем тут тормозить, первый урок история, а ты знаешь Виктора Маратовича… Дима бездумно кивнул. Он осторожно положил велик на землю и подошел ближе к куче камней. Что-то в ней было не так, не к месту и не ко времени, и он никак не мог понять, что. — Озёров Дмитрий Дмитриевич… — еле слышно прошелестело что-то. Наверное, послышалось, но Дима все равно неуютно поежился. Не столько от потусторонности загадочного голоса, сколько от того, что за шестнадцать лет так и не привык к этому дурацкому «Дмитрию Дмитриевичу». Вдруг что-то блеснуло голубым и он, не думая, выхватил из кучи камней металлическую астролябию. Почему-то его вдруг преисполнила уверенность, что именно она была источником странного звука, похожего на его имя. — Смотри, Толь. — Ого, а может, оно чейное? — А почему тогда на улице валяется? Посреди дороги… — Ты сам сказал, ремонт, — Толик пожал плечами и неуклюже постарался объехать кучу камней. Ему это даже удалось. — Ну, если хочешь, можешь забрать. Только вот тормозить не надо, потом рассмотришь! — Ладно, — пробормотал Димка, засовывая находку в карман спортивной куртки. Он неохотно вернулся к велосипеду и залез на него. — Мы сейчас опоздаем и Маратыч нам поставит пропуск! А потом объясняйся с классной… В общем и целом, аргументы Толика были очень даже весомыми, поэтому Димка к ним прислушался и с удвоенной силой завертел педалями. На урок они успели едва-едва. В здание школы забежали одновременно с первым звонком, в кабинет истории прошмыгнули через пару секунд после второго и чудом избежали замечаний в дневники. Сыграла свою роль любовь Виктора Маратовича к Диме… Озёрова, конечно, все учителя любили, потому что он старательный, не прогуливает, не ругается и всегда хорошо себя ведет, но у Виктора Маратовича он явно ходил в любимчиках. Вот уж кто точно был чистокровным петербуржцем — их учитель истории, Виктор Маратович Стрельников. Начиная с того, как он одевался, и заканчивая тем, как он говорил. Диме казалось иногда, что Виктор Маратович, должно быть, живет тут с самого основания Санкт-Петербурга. Что было, услужливо подсказала память, в 1703-тьем году. Близился кошмар всех российских школьников, ЕГЭ, и, хотя Озёров учился пока что в десятом классе, страх не сдать, подогреваемый вечно всплывающей вконтакте рекламой всяких курсов, уже начинал его поглощать и вынуждать штудировать учебники, вспоминая программу предыдущих классов. — Дима, задержись, пожалуйста, — мягко окликнул его учитель истории после урока, когда большая часть 10-А класса уже смылась в коридор, чтобы на ближайшем подоконнике криво списать у кого-то геометрию. Дима задержался неохотно. Честно говоря, от мысли о том, что следующий урок геометрия, в груди приятно теплело. Озёров любил геометрию и алгебру за то, что почти каждый урок к доске решать задачи выходила его одноклассница, Клара, которой математика давалась особенно хорошо. А значит, можно было безвозмездно разглядывать ее так, что со стороны будет казаться, будто он весьма заинтересован задачками. До самих задач Диме, конечно, дела почти не было. Озёров смущенно отвел взгляд и покорно подошел к учительскому столу. Он знал, что его будут ругать. И ругать будут за дело, с некоторых пор его опоздания стали регулярными, особенно когда первым уроком шла история (таких дня в расписании было целых два). Димка не хотел признаваться себе, но, наверное, он чувствовал, что Виктор Маратович относится к нему слегка снисходительно, и пользовался этим. Совсем чуть-чуть. — Ты заснул между апрельскими тезисами Ленина и расстрелом царской семьи, — начал историк. — Последнее время ты все чаще отвлекаешься, и я волнуюсь…

***

В целом день прошел неплохо. За исключением того, что он чуть ли не подрался с Саньком Палкиным перед физ-рой, потому что тот своровал у Илюшки Сыроежкина сменку и спрятал ее в кустах. И всем в классе было плевать. Сборище придурков. Илюшке и так в жизни не повезло, фамилия «Сыроежкин», это же почти так же ужасно как «Дмитрий Дмитриевич». Но Дима свой крест нес достойно, а вот Илья был хиленьким и зажатым. Как-то больно было смотреть, как Палкин его обижает. Размышляя над тем, что ему наговорил Виктор Маратович, грозившийся в этот раз даже вызвать в школу маму, Димка вертел в руках найденную утром диковинку. Что-то в ней было такое особенное, притягивающее внимание. Но говорить астролябия больше не хотела. — Эй, алло? — он постучал костяшками по голубоватому стеклу. — Если не ответишь, продам на Авито. Ну же! Но амулет на такую дешевую угрозу не купился. Димка устроился поудобнее, вглядываясь в диковинные символы. Может, отнести эту штуку в музей? Ходить по музеем Диме особо не нравилось (ну, обязательную программу он как-то отстрелял, все-таки «культурная столица»), но один музей он знал неплохо, потому что часто ходил с классом на экскурсии туда вместо уроков истории. Там работала знакомая Виктора Маратовича. То ли японка, то ли бурятка… Дима с ней особо близко знаком не был. Но все же хоть какие-то связи, так? Вдруг он дернулся, услышав за окном шум. Они жили на первом этаже, и под окнами как раз был темный угол. Ладно еще если закладку ищут, а вдруг алкаши начнут драться? Озёров выключил свет в комнате, чтобы лучше было видно происходящее за окном, и подошел поближе. Листья на кустах дернулись, будто там что-то большое бегало. Собака? Дернув ручку стеклопакета в горизонтальное положение, Дима осторожно высунулся и позвал: — Эй, есть там кто-нибудь? Но вместо ответа его схватили в охапку четыре руки и выволокли через окно наружу с какой-то поистине нечеловеческой силой. Дима отплевывался от попадающих в лицо листьев и пытался подавить панику, пока его куда-то волокли. Спустя всего где-то минуту его со всей силы шандарахнули на пыльный пол в темном помещении, которое, кажется, было подвалом их дома. И как они сюда зашли? Они с Толиком, когда мелкими были, не раз пытались пробраться, но не выходило… В полутьме над Димкой нависали две фигуры. Одна — высокого и крепкого телосложения, а другая… выше вдвойне и крепче в квадрате! — Приветствую тебя, сударь Дмитрий Озёров! Хм-хм, — фигура поменьше замялась. — Мы прибыли, дабы представить тебе твою славную участь. «Какой еще «сударь» нафиг?» — осоловело подумал Дима, инстинктивно выудил из кармана смартфон и наскоро включил фонарик. Как реагировать на увиденное, он, честно говоря, не знал. Единственным, что ему удалось выдавить, после осмотра двух склонившихся над ним в ожидании странных существ, было простое, родное каждому русскому человеку и никогда не стареющее «ЯТЬ»…