Ты больной!

Джаггерджак мажет рукой по ключице, подбородку и глубоко целует, касается шершавым языком нёба. Тело в объятьях дёргается, сила вокруг кипит, вихрится, больно впивается иглами в остатки ресурексиона. Цепляет изнанку и тянет-тянет-тянет на себя, выкручивает кости, раскрывает грудную клетку, изобличает органы. Проникает глубоко, утробно рычит, рвёт и кусает. Впитывается внутрь. Поглощается тем, что внутри. Огненный столб желания и Гриммджоу горит. Ичиго рвётся к нему, обжигает ударом в рёбра, отчаянно кусает ненавистные губы и жутко скалится. Их пасти — в крови. Частично в своей, частично в чужой. Ужасно. Ему зверски хочется глубже, ближе, вплавить его в себя, пришить, заставить быть рядом с собой, составить симбиоз. Нездоровое, противоестественное желание в чужих глазах бьёт в грудь, горячо лижет сердце и Куросаки в неверии распахивает глаза, цепляется рукой за остатки чужой куртки, неловко дёргает ногами. Он — больной. Я — тоже. Ичиго кричит, задыхается в этих жутких объятьях. Кожа на спине лопается под звериными когтями, кровь хлещет из разорванных мышц и Куросаки не в состоянии двинуться, не в состоянии даже подумать о том, чтобы ударить. Он откидывает голову назад и Гриммджоу дёргается вперёд, прижимает его к стене ближе, сильнее сжимает руками. Предплечья стираются в кровь о каменную кладку одним точным, резким движением и Куросаки замечает воспалённым сознанием мелькнувший разорванный кусок хакама. Почти истерично дёргается, шипит от резкой боли в сломанном бедре, пытается уйти от нежеланных касаний, с силой бьёт в плечо. Не рассчитывает. Локоть — в кровь. Гриммджоу лижет его лицо звериным взглядом. Ичиго зависает на движении ловкого языка — он скользит по губам, собирает этот вкусный коктейль: их пот; возбужденная, колкая реацу и кровь. Они почти побратимы и сейчас Джаггерджак совершит акт инцеста. Он определённо будет страдать, ведь трахнуть божество грешно. Куросаки неприятно, ему жутко, он зовёт пустого внутри и натыкается на мрачное молчание и едва слышный смешок. Никто не поможет. — Ты больной! — Шинигами коротко дёргается и кричит, напарывается свежими ранами на спине на ногти. Арранкар завороженно смотрит на искажённое в мучительной гримасе лицо, ковыряется пальцами в мышцах, почти чувствует позвонки и убирает руку, скользит по кровавым дорогам вниз. Спина Ичиго — месиво. У Гриммджоу — вывих плеча, открытый перелом ребра и Куросаки смотрит на него в ответ почти так же безумно — смотрит на торчащую кость, слышит тяжелое хриплое дыхание и дёргает повреждённым запястьем, сам скользит в чужую рану и слышит рык. Он чувствует ненормальное возбуждение, измазывается в чужой крови, тащит кусок кости наружу и втыкает его в выемку ключицы. Джаггерджак вторит ему, но кричит не долго — коротко, зло выдыхает и пораженно смотрит, как Ичиго прикладывается губами к ране, зубами сжимает кость, вынимает её, перекатывает во рту. Гриммджоу чувствует его ненормальное возбуждение — дьявол. В его глазах — страждущая пустота. Хуже, чем в дыре пустого. Сумасшедшее, болезненное возбуждение бьёт его по голове. Маниакальное желание — трогать Куросаки всего, проникнуть в него, достать то, что не видел никто. — Ты такой же, как и я, — он криво усмехается, приникает ко рту, гоняет в поцелуе острую кость, напарывается на зубы, больно кусает чужой язык и сплёвывает в сторону то что недавно было частью его тела. Ичиго откидывает голову и Гриммджоу проваливается в огромный бурлящий поток уродливых чувств, болезненных, сломанных, великолепных в своём надломанном несовершенстве. Грубо хватает ягодицу Куросаки и коротко, злобно рычит — пальцы давят в бок, расширяют рану в груди. Он делает ошибку и смотрит в лицо Ичиго — не так, как обычно. Не с желанием увидеть реакцию. С желанием увидеть… Шалое наслаждение? Этот рыжий ублюдок кайфует от ситуации, сглатывает слюну вперемешку с кровью — своей, чужой. Абсолютно неважно. Он вторит ему — арранкару, пустому. Он, несносный пацан — едва ли достигший того, что у людей называется совершеннолетием — беззастенчиво трогает его, скребёт пальцами сильные плечи, давит на чёрные синяки, безжалостно сжимает повреждённое плечо. Гриммджоу чувствует, как под кожей скользит вывих— кость не попадает в пазы, и в глазах сверкает от острой, резкой боли. Ичиго даже не хмурится. Он жмурит глаза довольно, подаётся вертлявой жопой на измазанные в крови пальцы и не чувствует боли — чистое удовольствие. Ведёт рукой ниже, разрывает идиотские белые хакама, сжимает твердый член и сплёвывает вниз — Джаггерджака ведёт от того, с какой привычностью это было сделано и он нетерпеливо пихает в него пальцы, вгоняет на всю длину, терзает юношеское тело изнутри и подаётся на притягивающие к себе руки. Зубы Ичиго опасно клацают, смыкаются на губе и вампиры точно существуют — он опьянён горьким, металлическим вкусом чужой крови, отравлен реацу арранкара, взаимно подчинён. Отдан на растление — добровольно. Гриммджоу не может не принять такое подношение — движение чужой ладони ускоряются и чёртов дурман завораживает, тянет его на дно. Туда, где сейчас находится Ичиго. Худые бёдра так удобно ложатся в руки и Куросаки едва не падает, лишаясь поддержки. Он хрипит, пытается дышать сильнее и кашляет, сплёвывает кровавый сгусток на плечо Гриммджоу и сразу же убирает руку с горячего члена, хватается за него, размазывает слюну, горячечно смотрит. Его лицо пылает. Лицо Джаггерджака пылает тоже. Он падает на колени, не в силах держать чужое тело на весу и шинигами обдирает едва-едва тронутую коркой спину. Ичиго воет от боли, давит большим пальцем в рану у ключицы, дёргает на себя, растворяет, сковывает цепями хлеще, чем адские. Хочет грубее, сильнее, хочет принадлежать, хочет отдаваться — и Гриммджоу даст ему это. Даст это извращенное наслаждение, это грязное блаженство, трахнет его, сожрёт, сделает частью себя. Ичиго сделает то же самое. Джаггерджак смотрит на длинную косую рану на груди, наклоняется и мычит от боли в сломанных рёбрах, в покалеченных руках — грубо лижет грудь, слюнявит кожу. Цепляет зубами сосок, больно кусает и Ичиго кричит, дерёт голубые пряди на затылке, бьёт в ухо. Голова блаженно пуста, звенит и Гриммджоу едва соображает, что он делает и где находится. Весь он сконцентрирован на теле под собой, на желании поиметь шинигами, изменить его мировосприятие, выгравировать на нём свои инициалы. Он опускает руку вниз, пару раз грубо проводит по чужой головке и рыжий срывается на горький стон, полуприкрытыми глазами с блядской поволокой смотрит на него. Арранкар не в состоянии сдержаться. Не сейчас, когда этот ублюдок ТАК вылизывает его тело, лицо, пялится на стоящий колом член, едва-едва ведет бёдрами вверх — он чувствует, как напрягаются сжатые в руках мышцы. Хочу. Ладонь сжимает основание собственного члена — оттягивать его вниз больно. Он толкается в едва-едва разработанный вход грубо, подхватывает под ягодицы и разводит их в стороны. В тупом бездумье пялится, как член исчезает внутри — одним резким движением скользит дальше, как мышцы болезненно сжимают напряженную плоть и Гриммджоу кажется что всё это — вся их драка, вся эта деланно-неделанная ненависть лишь предлог. Куросаки дышит глубоко, хрипит, жмурится и мотает головой, а потом дёргает его за волосы выше, к себе. Целует глядя в ледяные глаза напротив, не смежив веки и Джаггерджак бы испугался этого адского огня, сжирающего, поглощающего. Испугался бы, не гори он сам. Первые движения затруднённые и Ичиго не стонет — подвывает между поцелуями, загнанно выдыхает ему в рот. Гриммджоу агрессивно кусается — за подбородок, за линию челюсти, оставляет свой след у основания шеи. Он не сдерживается, грубо вколачивается в дёргающееся под собой тело и едва замечает, когда Куросаки сжимает собственный стоящий колом член и начинает грубо дрочить и стонет-стонет-стонет, открывает свой заляпанный кровью рот, облизывает нижнюю губу и Джаггерджак пропадает. Вот так — сразу. И возвращается вместе с Ичиго. Нервные, напряженные пальцы размазывают сперму по поджарому животу, втирают её в рану и шинигами почти не реагирует, приходит в себя долгую минуту, пока Гриммджоу пытается собрать себя по кускам. Он выходит из жадной задницы пацана и смотрит как из него вытекает сперма вперемешку с кровью. Куросаки видит его взгляд и — наконец-то, блять — краснеет. Не горячечным румянцем, как во время их животного соития. Его алый цвет лица — цвет осознания. Он прячет взгляд и Джаггерджак с трудом подымается, держится за бок без куска ребра и, покачиваясь, находит в себе силы усмехнуться. — Бывай, Курросаки. Гарганта мгновенно сжирает его, прячет от пытливого взгляда Ичиго, жгущего спину. Рыжий, пожалуй, впервые доволен полученными ранами.