Всё, что мы теряем, обязательно к нам вернётся, только не всегда так, как мы ожидаем.
***
Война окончена. По крайней мере, по мнению большинства. «Большинство» — это те, от имени которых якобы пишет «Ежедневный пророк». На деле же «большинство» — это те, кого война даже не коснулась. Волан-де-Морт, может быть, и мёртв, но дух борьбы ещё живет под кожей каждого волшебника. Сердца всех, кто столкнулся с потерями, до сих пор кровоточат. Они продолжают сражаться за исцеление, за — действительно — счастливый финал. Ей не всё равно, как думают некоторые. Сумасшедшая, полоумная Луна Лавгуд. Если она смотрит в даль, значит, просто вновь витает в облаках. И её не преследуют отголоски потерянной на войне невинности, ей не мерещатся фантомы убитых друзей. Они оба любят тишину, и именно она становится свидетельницей их встреч. Впервые они пересекаются случайно, но после словно специально ищут друг друга. В тот день Джордж, увидев её, вздрагивает и скрывается в глубь леса, как пугливый оленёнок. Он похож на жертву, пришедшую сюда с надеждой, что рваная кровоточащая рана в груди привлечёт голодных хищников. Но рана — это всего лишь образ боли, а вокруг бродят никакие не волки, а обыкновенная девушка с собственной травмой. Он убегает, но она не преследует его. Просто тяжело вздыхает и, крепче прижав книгу к груди, продолжает искать подходящее местечко для чтения. Им обоим пока ещё достаточно только луга, леса и свежего воздуха. В следующий раз она видит его, когда гостит в Норе. До неузнаваемости непохожего на себя, гораздо более тихого и спокойного, чем раньше. Несомненно, он помнит их встречу, из-за чего явно нервничает — боится, что она разболтает об этом всем и каждому. Будто она станет беспокоить его мать, милую Молли, которая не покладая рук трудилась, чтобы собрать их вместе вновь, как раньше, словно и не было никакой войны. Но Луна молчит. Лишь с минуту смотрит на Джорджа, кивает ему в сочувствии и... больше ничего. Взамен она делает то, что должна — заполняет, насколько это возможно, всё вокруг своим светом. Таким же, каким он ощущает себя внутри — робким и неуверенным. И ей кажется, что это работает. Он, похоже, рад, что она никому не рассказала о той неловкой встрече. Уже потом, вновь увидевшись в лесу, они не разбегаются и не прячутся друг от друга. Но молчат. Потому что слова здесь бессильны. Он потерял больше других. Он потерял не просто брата, но своего лучшего друга, партнёра в шалостях, свою поддержку и опору. Она же, наоборот, приобрела, хоть ей и противно так думать. У неё появились те, кто любит и уважает её без всяких кровных уз. Друзья. В какой-то степени в самый разгар войны она стала намного богаче, чем была до. Конечно, десятки, сотни прерванных жизней, все эти ужасные смерти, в которые она до сих пор не может поверить, того не стоили, но... Но так легче представить себя фениксом, восставшим из пепла. Спустя две недели безмолвных встреч в тени деревьев Луна передаёт Джорджу записку: «Я думаю, все мы в некотором роде фениксы. Нам просто нужно заново научиться петь. Пепел не может душить нас вечно». Он выглядит удивлённым — тому ли, что она ему написала, или тому, что она в принципе ему написала, ей неизвестно. — Наверное, ты права. Тишина. Он бросает в ручей камень и шепчет: — Но я и подумать не мог, что мне придётся учиться летать одному. — Тебе и не придётся. Ты не один. Просто не с тем, с кем хотел бы. Он смотрит на неё застывшими глазами, и внезапно она ощущает себя пазлом, который он пытается сложить. Поэтому она тактично отводит взгляд, рассматривая грибную полянку и заодно вспоминая, какие виды фей и пикси водятся здесь. Они расходятся, как и раньше, не сказав ни слова.***
Каждый день они встречаются на вершине холма между их домами, когда долину ещё покрывает густой утренний туман, и гуляют вдвоём часами, пока солнце не достигнет зенита, освещая всё вокруг. Таков их своеобразный метод самолечения — наблюдать, как просыпается мир, как он сверкает и переливается сотнями оттенков. Словно это заставит что-то внутри них пробудиться вновь. Но не всё в их прогулках так просто и гладко. И не всегда они проходят по одному сценарию. Однажды, сидя в одиночестве в своей новой комнате с мольбертом и кистью и выводя на холсте красно-черные линии, символизирующие боль и тоску, скопившуюся в её сердце, она замечает в окне фигуру. Солнце уже клонится к закату, и лучи света лишь очерчивают контуры неизвестного. Его тело сливается в смазанное пятно, но эта прическа и сутулые плечи ей слишком знакомы, чтобы не узнать их. Едва ступая, она крадётся по дому и идёт ему навстречу. Полы ещё скрипят, и несмотря на то, что дверные проемы остались в тех же местах, где и были, ей всё ещё непривычна их зияющая пустота. Полумна ловит себя на мысли, что раньше ей даже не требовался лунный свет, чтобы перейти из комнаты в комнату, но теперь она невольно ищет взглядом его блики, касаясь пальцами стен до тех пор, пока не оказывается снаружи. Она связывает края оранжево-розового пледа, накинутого на плечи больше для комфорта, нежели для тепла — ей нравится, как прохладный летний ветерок скользит по её коже. Джордж удивляется её появлению, словно это не он пришёл к её дому в ожидании встречи с ней. С минуту они молча стоят рядом, пока Луна вглядывается в его посеревшее лицо, а он покачивается из стороны в сторону, глядя в землю. — Мама спросила, куда я ухожу каждый день. — Идём, — произносит она с таким невозмутимым видом, будто это вполне логичный ответ. Она понимает, что это глупая гипотеза, но их диалог складывается куда лучше, когда они не стоят на месте. Точно прогулки превращают их в живую иллюстрацию старого как мир выражения «двигаться дальше». Так они и поступают, и он рассказывает ей всё. Рассказывает о том, как его мать пытается оказать ему поддержку, но едва ли может взглянуть на него. Как, когда он впервые возвращался с прогулки домой в вечно шумную Нору после обеда, его отсутствие, кажется, даже и не заметили, и теперь он и сам не понимает до конца, хотел бы он внимания с их стороны или нет. Как Чарли предложил уехать с ним в Египет, как Рон стал обнимать его просто так, без повода. Он говорит с ней обо всём, кроме очевидного — причины. Его голос ломается, и хотя она не видит его лицо, она знает, что слёзы, как две реки, наконец прорвали плотину его глаз, падая вниз. В пропасть. Её сердце разрывается, сопереживая ему и за прошлую, и за эту, новую, боль, но она продолжает молчать. Когда он останавливается и обхватывает руками колени, задыхаясь в рыданиях, она помогает ему сесть на землю и аккуратно укрывает их пледом. Её дыхание тоже становится прерывистым, когда он, склонившись, прячет лицо в складках её рубашки, которая тут же намокает от его слёз. И в тот момент никто не в праве судить её за собственные. После того, как его плечи перестают дрожать от каждого вздоха, он наконец произносит это: — Я скучаю по Фреду.***
Постепенно они начинают общаться больше, и Луна замечает, что Джордж стал следить за своим юмором. Когда он в шестой раз прерывает на полуслове свою попытку, должно быть, забавно пошутить, к ней приходит осознание того, что он всё ещё ждет, пока другой голос подхватит его мысль. Она не пытается стать этим голосом; они не настолько близки, и к тому же это совсем не то, что ему нужно. Она даже не отвечает ему, не бросает на него понимающие, полные сожалений взгляды, лишь молча поддерживает его, и ему, кажется, от этого становится легче. Её удивляет, почему его семья не делает то же самое, пуская всё на самотёк. Хотя и они тяжело переживают утрату. Луна знала близнецов, знала Фреда, но не настолько, чтобы, не слыша его голос, звучащий в унисон с голосом Джорджа, чувствовать ту же пустоту внутри. И тем не менее медленно, шаг за шагом на её глазах он учится шутить заново, уже самостоятельно, а не в дуэте, как раньше. Да, это лишь слабые, неуверенные попытки, неловкие, как первая клякса на пергаменте, поставленная дрожащей от страха рукой, но она уже видит в них потенциал и верит, что он сможет достичь успеха и в сольном плавании. Когда он начинает интересоваться у неё, какие виды часто непризнанных существ обитают в округе, она предполагает, что, возможно, не столь одинока в своей любви к головоломкам.***
Впервые Джордж улыбается, когда она наконец заливается смехом. — Погоди, почему ты перестала смеяться? — спрашивает он. — У тебя красивый смех. — Я рада видеть, как ты улыбаешься, — парирует она, и внезапно ей становится тяжело дышать, словно в груди, там, где обыкновенно прячется спокойствие и чувство безопасности, образовалась глубокая рана. Только края её ещё крепко цепляются друг за друга, и удовольствие от пережитого крохотного момента счастья стягивает их, позволяя слиться воедино. Луна смеётся, но мир не погружается в панику; рядом с ними не появляются никакие Пожиратели Смерти, способные навредить ей. Никто не ранен. Никому не угрожает смерть. Они стоят здесь вдвоём, глупо улыбаясь друг другу. Не потому, что произошло что-то невероятно весёлое, или смешное, или… да что угодно, нет. Они улыбаются потому, что смогли. Потому что всё их время, проведённое вместе, было ради исцеления, ради того, что никто другой не мог им дать: возможности сбежать от реалий и вновь раскрасить жизнь яркими красками. Ведь кто, как не они, лидеры в этом нелёгком искусстве, способен придать миру ещё больше цвета.***
— Ночью труднее всего. Не слышать его дыхание, — рассказывает Джордж. Он привык к характерному храпу Фреда и ещё никогда не проводил столько времени, не слыша его. Это особенная черта, которой нет ни у кого из семьи. Она есть только у Фреда. Была. Луна невзначай предлагает ему поискать нового партнёра для сна и тут же прикусывает щёку, осознавая двусмысленность сказанной фразы. А он смеётся, украдкой поглядывая на неё. Какое-то чувство, близкое страху, трепещет в её груди, и она крепко хватает его, удерживая внутри. На войне у них не было времени на такие мелочи, и она даже не думала, что позволит этому чувству возникнуть снова. Но, как и всегда, она просто расправляет крылья в небеса. Однако она не позволяет истории из её детства улететь в никуда, оставшись неразделённой. Она рассказывает, как её мама, укладывая Луну спать, каждый раз пела ей колыбельную. Как потом, после того несчастного случая, она молча плакала ночами, стараясь не разбудить отца, пока однажды он не застал её в слезах. — Его голос похож на кваканье лягушки, — с нежностью говорит она, — поэтому он бросил попытки спеть мне и взамен стал рассказывать сказки. Это помогло. Но единственным, благодаря чему я могла заснуть в поместье Малфоев, были именно её колыбельные, которые я тихо напевала сама себе.***
Когда Луна гостит в Норе, что теперь они с отцом делают довольно часто, там всегда кипит жизнь. Встречает её своеобразный традиционный ритуал приветствия: миссис Уизли обязательно обнимет её, сделает комплимент, и, на мгновение с теплотой опустив руку ей на плечо, подскажет, где Луна сможет найти младших Уизли, а после вновь засуетится, чтобы успеть закончить сто и одно дело. Каждый раз она стремится найти Джорджа первой, надеясь застать его в одиночестве. Тем не менее он не всегда один, да и выглядит так, словно одна часть его тянется к ней, а другая — к семье, и две эти части ещё ни в какую не хотят соединяться. Поэтому она легко улыбается ему и уходит искать остальных друзей. Хотя порой она оставляет ему подарки. Например, первые осенние дубовые листья — такие же яркие, как и его волосы (она приносит целый букет и раздает их Джинни и Рону). Или найденную ею статью из «реальных новостей» (глупое название, на её взгляд, ведь всё в этом мире реально по-своему) об ирландских импах-отшельниках, известных своим галлюциногенным ядом, которые, как она всегда говорила, действительно существуют. Она оставляет вырезку из газеты под его подушкой вместе с запиской: «Я не часто говорю «я же тебе говорила», но…». К большому удивлению Луны эти её «прогулки» замечают не сразу. Первым с ней сталкивается Рон, как раз когда она выходит из комнаты Джорджа. Он вздрагивает, делает шаг назад и, как кот, собирающийся совершить прыжок, прижимает плечи, готовый защищаться. Возможно, размышляет она, его напугал вид её светлых волос, создавший образ чужака в доме, населённом одними рыжими. Все они уже давно забыли, что такое спокойствие и каково это — не поддаваться необоснованной панике и не кричать истошно при каждом неожиданном столкновении. Трудно избавиться от паранойи, которая когда-то могла спасти тебе жизнь. — Луна? — в растерянности восклицает он, глядя то на неё, то на дверь позади. — Рональд, — спокойно и как бы нараспев отвечает она. — Ты только что… Она моргает, словно не понимая, что в этом такого удивительного. — Вышла из комнаты твоего брата? Он всё еще молчит, недоумённо уставившись на нее. Она продолжает: — Да. — Оу. Что ж. Пока ты окончательно не заблудилась… — начинает Рон неуверенно, но внезапно его отвлекает голос Гермионы, зовущий его откуда-то снизу. Он тут же порывается к ней, уже готовый броситься в бой, но вдруг, кажется, осознаёт, что больше ему не нужно ни с кем сражаться. И всё же, зная Гермиону и её характер, он покорно спускается по лестнице, но перед этим оборачивается и, явно сомневаясь, предлагает: — Джордж вместе с папой в Министерстве, мне передать ему, что ты искала его? Луна улыбается, тронутая его заботой. — Нет, всё в порядке. Лучше иди посмотри, что нужно Гермионе. Рон медленно кивает и исчезает внизу. Луна подносит большой палец к зубам и в волнении прикусывает ноготь — она переживает, что нарушила их с Джорджем негласный договор не то чтобы хранить их дружбу в тайне, но, наверное, лишний раз никому об этом не говорить.***
На всякий случай, просто чтобы удостовериться, следующим вечером Луна рассказывает о случившемся Джорджу. Они встречаются у каменной стены между их домами, луна и звезды отбрасывают на его лицо серебряные тени, и их света вполне достаточно, чтобы они могли видеть друг друга, поэтому она точно знает, в какой момент он смотрит прямо на неё. Он выглядит напуганным, и только тогда она понимает, что, наверное, её нервозность слишком заметна. Она качает головой, сидя на стене, положив руки на прохладный шершавый камень по обе стороны от себя. — Всё в порядке, все живы и здоровы. Просто тебе нужно кое о чём узнать. Постепенно он расслабляется и, шумно выдохнув, встаёт прямо перед ней. — Тогда почему ты так волнуешься? Она опускает голову и смотрит вниз, кладя ногу на ногу. Она всего-навсего не разобралась в своих чувствах, поэтому боится. Нервничать естественно, так ведь? — Рон видел, как я выхожу из твоей комнаты. В ответ он лишь растерянно моргает. — Ну, это пустяки, зря я беспокоился. Джордж усмехается, и Луна легонько бьёт его по руке. — Рон, наверное, счёл это довольно странным, я не хотела, чтобы тебе внезапно пришлось придумывать оправдания. — Она замолкает и добавляет едва слышно: — Я не знала, были ли наши прогулки секретом или нет. Он тут же становится серьёзным. На какое-то время в воздухе повисает тишина. Его пальцы осторожно поглаживают её колено, словно своей нежностью он пытается заполнить возникшую паузу, без слов говоря «мне есть, что сказать, просто дай мне минуту, чтобы собрать мысли в кучу». Его касания — как своеобразная прелюдия к извинениям. И он наконец подтверждает это: — Нет, это не секрет. Прости меня, пожалуйста. Я не собирался скрывать это, я просто… мне было как-то легче знать, что я храню его — время, проведённое с тобой — только для себя. — Ты не обязан никому ничего рассказывать, если не хочешь. — Я не должен беспокоить тебя. Или заставлять лгать. Луна легко улыбается уголками губ и ободряюще сжимает его предплечье. — Это твоя семья, Джордж. Если ты не переживаешь, то и мне незачем. И разве кто-нибудь здесь сказал хоть слово о лжи? Ему хватает приличия, чтобы смутиться. Луна хмыкает. — Так я и думала. Я всегда была честной с тобой, так почему же нам не пообещать кое-что. Моя мама говорила, что правда лечит, и я думаю, каждый может принять дозу правды в это трудное время. Её всего лишь нужно распространить. Поэтому давай договоримся: в следующий раз, когда кто-нибудь спросит тебя о нашем совместном времяпровождении, просто скажи ему правду. Хорошо? Она протягивает ему мизинец. Неуверенная улыбка расцветает на лице Джорджа, и он соединяет свой мизинец с её. — Без шуток, — соглашается он ещё с опаской, но тем не менее уверенно. Луна недолго качает их сплетенные пальцы, прежде чем отпустить его, и говорит: — А теперь давай поищем те ночные цветы для твоей мамы.***
Как и следовало ожидать, Джинни первая решает обсудить с ней эту тему несколько дней спустя, пока Луна, лёжа у неё на кровати, читает какой-то посредственный любовный роман, медленно листая страницы. Из задумчивости её внезапно вырывает голос Джинни, что-то разглядывавшей в окне. — Похоже, Джордж и Чарли вернулись. Она замолкает и вытягивает шею, наверное, наблюдая за тем, как её братья пересекают двор. Когда они наконец исчезают из поля её зрения, она продолжает, и голос её при этом резко меняется, будто её что-то беспокоит, и она полна решимости это что-то подавить. — Обед, наверное, скоро будет готов. — Мне очень нравится, как готовит твоя мама, спасибо, что пригласили меня, — благодарит Луна с улыбкой. Джинни небрежно взмахивает рукой, мол, пустяки, но Луна всегда поражалась тому, насколько эта семья щедрая и гостеприимная. С минуту помолчав, Джинни начинает: — Джордж уже которую неделю ходит на эти «долгие прогулки», и он ни разу ни слова не сказал, чем он там занимается, просто ставит нас перед фактом, что ему нужно уйти и всё. Мама, конечно, места себе не находила поначалу, но с каждой такой прогулкой Джордж выглядит всё лучше и лучше, поэтому она вроде как успокоилась и перестала давить на него… Так это к тебе он ходил всё это время, верно? Ах, Джинни. Всегда такая прямолинейная. Это одно из качеств, которые Луна ценит в ней больше всего. В её вопросе слышится любопытство и, пожалуй, даже облегчение от того, что наконец она может поразмышлять о чём-то обыденном. О личной жизни её сломленного брата, например. Луна неторопливо ложится на спину и соединяет ладони на животе, взглядом изучая трещины на потолке. — Я могла бы закрасить их фреской, если хочешь. Нарисовала бы что-нибудь весёленькое, — она не так прямолинейна, как Джинни. И это одно из качеств, которые Луна ценит уже в себе. Но затем она вспоминает обещание Джорджа. По идее, она пообещала ему то же самое. — Да, мы виделись, — в конце концов признается она, потому что для неё важно оставаться честной во всём. К тому же прямолинейность и увиливание от ответа — это две стороны одной медали, которую она очень любит вертеть. — Да! Я так и знала! — радуется Джинни, и Луна наклоняет голову, глядя на неё широко раскрытыми глазами и с едва заметной улыбкой. Джинни продолжает: — Не волнуйся, ваш секрет никто не узнает. Я уже позаботилась о том, чтобы Рон забыл о той ситуации и не задавал лишних вопросов. — Это не секрет, но спасибо. Луна чувствует, как прогибается матрас, когда Джинни садится рядом с ней у изголовья кровати, забирая книгу из её рук. — Ты помогаешь ему, неважно, как. Я очень тебе благодарна за это. Хотя бы кто-то может. Её слова пропитаны такой печалью… Луна берет Джинни за руку, стараясь утешить. — Я не делаю ничего особенного, просто со мной ему легче. Он не одинок, но… Я не напоминаю ему о прошлом. Он переживает большое горе и пытается выяснить, кто он теперь без Фреда, понимаешь? Джинни кивает и пытается сдержать слёзы при упоминании погибшего брата. — Понимаю. — Я здесь и ради тебя тоже, Джин. Она сжимает руку Луны в ответ в благодарности за поддержку. Они сидят, не говоря не слова, и после Джинни спрашивает ее: — А что насчёт тебя? Он помогает тебе? С минуту Луна раздумывает над ответом. Теперь, слыша чужой смех, она не сжимается в страхе. Её отношения с отцом постепенно налаживаются, и благодаря друзьям она чувствует себя защищённой, как никогда раньше. Что до Джорджа?.. Что ж, рядом с ним ей спокойнее всего. — Да, он помогает мне. Вы все помогаете.***
— Папа хочет опять печатать «Придиру». И предлагает мне стать его помощницей. Они сидят посреди поляны, освещаемой слабым солнечным светом, едва пробивающимся сквозь облака. Волосы Джорджа ярким пятном выделяются на фоне окружающей их унылой серости, танцуя на ветру, как языки пламени, когда он наклоняет голову, чтобы посмотреть на неё. — А чего хочешь ты? — подсказывает он. — Я думаю, сначала мне нужно научиться больше быть собой. Джордж фыркает. — Ты всегда была самым уверенным в себе человеком среди всех, кого я знал. Кроме меня, конечно. Он резко замолкает. Был ещё один. Луна заполняет эту неловкую паузу, добавляя: — Так было раньше. Теперь нам нужно заново изучить самих себя, верно? Он неразборчиво бормочет что-то, соглашаясь с ней, и вновь затихает, срывая бурую травинку и вертя её между пальцами. Не вставая с корточек, он говорит: — Рон предложил мне помочь восстановить и заново открыть магазин. — А чего хочешь ты? — зеркально повторяет она. Он криво улыбается ей. — Я думаю, сначала мне нужно научиться больше быть собой. Облака рассеиваются, показывая солнце на несколько драгоценных минут. Свет отражает серебро в её глазах, аквамарин — в его. Как небо и земля. Она лёгкая, словно воздух, всегда витает в облаках, её мысли такие же многогранные и переменчивые, как небо. Он, как земля, крепкий и стойкий. Хотя высох и потрескался под тяжестью потери, но тем не менее он выстоял против всех потрясений. Небо без поддержки уплывёт прочь; земля без надежды попросту рухнет.***
Луна сидит на ветке большого букового дерева, поглаживая его крепкую серую кору. Джордж утроился на земле, облокотившись спиной о ствол, с книгой на коленях. Он перестал листать страницы целых семь минут назад, по-видимому (она почти уверена в этом), блуждая в лабиринте собственных мыслей. Наконец она решается прервать его «прогулку»: — Я отправляюсь в экспедицию. Джордж вздрагивает, но больше не походит на раненого зверя. Он становится собой. Теперь ему дозволено отвлечься от этого мира, и переживания не так терзают его. Не всё время, по крайней мере. Луна улыбается ему, вкладывая в эту улыбку столько нежности, сколько только может, и принимает такой непринужденный вид, будто говорит о погоде. — В экспедицию? — повторяет Джордж. Кажется, она тоже отвлеклась. — Да, — Луна осторожно спрыгивает с ветки, её босые стопы c хлюпаньем тонут в грязи. Пошевелив пальцами ног, она подходит к Джорджу и плюхается рядом с ним. — Я постоянно думаю, что в мире ещё так много всего неизведанного, и я хочу это увидеть. Он смотрит на неё, ожидая продолжения её слов; она чувствует это. Однако он не давит. Ему просто любопытно. — И раз уж папа хочет, чтобы я помогла ему с «Придирой», — продолжает она, — я сделаю это по-своему. Я хочу выяснить, насколько велика популяция фестралов на территории Британии. И узнать, как много волшебников могут видеть их. Раньше это явление было редким, но теперь… Что ж, больше люди не считают меня такой уж полоумной. Джордж подталкивает её локтем, мол, не грусти, в остальном мы всё равно считаем тебя странной. Луна слегка улыбается. — Поговаривают, что маглы опять стали рассказывать истории о больших лошадях-скелетах. Я не единожды задавалась вопросом, насколько часто маглы, ставшие свидетелями смерти, видят фестралов, как они справляются с этим и тому подобное. Сейчас как раз идеальное время, чтобы разузнать обо всём. — Так ты собираешься писать о фестралах для «Придиры»? Луна кивает. — Это будет одна из самых больших статей. Возможно, не в первых выпусках, но я уговорила его подготовить точные отчёты о том, что произошло во время войны. Реальные истории, рассказывающие в основном о тех, кого мы потеряли. Так много людей по-прежнему не знают о случившемся. Видит Мерлин, «Ежедневный пророк» не прольёт на всё это ни капли света. И как им можно доверять после такого? Хотя, я думаю, к концу даже мы сдались Сам-Знаешь-Кому… Волан-де-Морту… Джордж смотрит на неё, не отрываясь. Луна замолкает, прекращая свои рассуждения, и оборачивается. И если её вздернутая бровь похожа на дугу, то только потому, что так оно и есть. — Ты удивлен? — Ты когтевранка, — поддевает он, — я был уверен, что ты вернешься, чтобы закончить школу, как и положено. Шутка получается натянутой, построенной на почве, испещрённой шрамами и синяками. Она тактично не обращает на это внимание и ласково дразнит его в ответ: — С какого момента в Гриффиндоре образование ставят выше приключений? — Сглупил, — признаёт он. Оба смеются, сталкиваясь плечами. Сражения бок о бок чудесным образом разрушили всякие предрассудки в межфакультетских отношениях. По крайней мере между студентами, которые боролись вместе. Луна предполагает, что им ещё не скоро удастся полностью искоренить негативные устои и взгляды, порождённые этой же самой факультетской системой. — Люди хотят знать правду, а «Пророк» представляет версию, выгодную им. «Придира» же всегда выходила за рамки любых правил, — поясняет Луна, — так почему бы нам не заняться этим вновь? Величайшие загадки криптозоологии никуда от нас не денутся. Это важнее. Людям не терпится прочесть об этом в учебниках по истории. Джордж потирает висок. — Подумать только, как это странно — мы все будем вписаны в историю. — Полагаю, про нас напишут немного, несколько упоминаний, — она замолкает и продолжает уже тише: — Я волнуюсь за Гарри, Рона и Гермиону. — На прошлой неделе их пригласили на то масштабное мероприятие в память о погибших, которое устраивает Министерство. Гермиона выглядела так, словно была готова проклясть их всех. Рон побледнел, как полотно. Гарри… он слишком устал, чтобы даже среагировать хоть как-то. По крайней мере, они есть друг у друга. Луна печально кивает, в воображении рисуя эту сцену. Медленно опускаясь, она кладет голову Джорджу на плечо, и её губы трогает мягкая улыбка, когда Джордж поначалу напрягается, а затем расслабленно склоняет свою голову на её. «По крайней мере, мы все есть друг у друга», — мысленно добавляет она.***
Луна решает организовать небольшой званый ужин, чтобы попрощаться с друзьями перед тем, как уехать. На него, конечно, приходят младшие дети Уизли, а также Гарри, Гермиона, Невилл и Дин. Симус, Чжоу и близнецы Патил заранее совиной почтой присылают письма, сожалея, что не смогут прийти, и желают ей удачной поездки так искренне, что она чувствует себя счастливой ещё до того, как появляются гости. Когда все прибывшие, вдоволь насладившись блюдами, наконец отрываются от практически заваленного вкусностями стола, звучит финальный тост, смех и возгласы заглушают его, отражаясь от круглых стен. Невилл встаёт и, откашлявшись, поднимает свой бокал с тыквенным соком, чтобы привлечь внимание и тем самым успокоить их. — Ну всё, всё. Полагаю, мы все можем назвать Луну одним из самых уникальных, бесстрашных, умных людей, с которыми нам только посчастливилось познакомиться и сражаться бок о бок, — он замолкает, и в комнате наступает тишина. Они вспоминают павших в битве, и их словно обволакивает облако тьмы, олицетворяющее собой скорбь. Невилл спешит продолжить, прежде чем это облако снова начнет пожирать их сердца: — И, думаю, я выскажусь за всех, если скажу, что мы все надеемся, что твое путешествие в конечном счёте принесёт тебе всё, что ты хочешь найти и даже больше. За Луну! Звучат радостные возгласы, в которых отдаленно слышны печаль и страдания, смешанные с надеждой на лучшее будущее. Звон бокалов и произнесённых в унисон добрых пожеланий резко сменяются расспросами о десерте. Луна светится на протяжении всего вечера, сидя во главе стола и обмениваясь тёплыми словами благодарности с каждым, а в конце подаёт десерт перед тем, как гости, заметив, что уже довольно поздний час, по очереди трансгрессируют домой. Невилл уходит первым, клюнув её в щеку и наказав ей писать ему обо всём увлекательном и интересном, что ей удастся узнать. Вдруг потрясённая мыслью о том, сколько препятствий они преодолели вместе за эти годы, сколько сражений прошли, сколько составили осуществимых и неосуществимых планов и как много трудных и болезненных ударов стерпели, взрослея на войне, она кидается к нему в объятия, крепко сжимает и даёт обещание. Дин прощается следующим, громко заявляя, что у нее всё получится — он точно знает — и притягивает её к себе, так же тепло обнимая, и она со всей душой обнимает его в ответ. Дальше уходят Гермиона и Гарри. Гермиона мнётся в неуверенности и с трудом выговаривает слова, будто каждое из них давит на неё изнутри, пока сомнения, наконец, не отпускают ее, и она с глубоким вздохом говорит: — Это очень смелое решение, Луна, жду не дождусь, когда услышу обо всём от тебя. Она, похоже, сама удивлена своему откровению. Гарри кивает и добавляет: — Мы все ждём. Их улыбки ещё не доходят до глаз, не лучатся радостью, но они всеми силами стараются поддержать её. И это почти пробуждает в Луне желание никуда не уезжать. Почти. В конце концов, она не столь важна для их исцеления, к тому же ей сначала нужно исцелить себя. Рон подходит к ним сзади и шутит что-то насчёт сувенира. Они смеются, но смех их звучит, как легкое воспламенение перед пожаром, и потому затихает. Лишь на такой короткий срок они могут позволить себе побыть беззаботными и немного повеселиться. Джордж вклинивается, разряжая обстановку своим сухим замечанием: — Ха-ха, Рональд, — и буквально толкает юных героев за дверь, прибавляя: — Не забывай писать. Джинни остаётся последней. В груди Луны что-то сжимается от печали, когда Джинни стискивает её в объятиях. — Не забудь свою монету. Что бы ни случилось, мы найдём тебя — бормочет Джинни ей в волосы. Луна крепче обхватывает её руками, прежде чем отпустить. — Она будет лежать в моём кармане, с ней ничего не случится. Я вернусь — не успеешь и оглянуться, и всю поездку буду осторожна, как лунтелёнок в новолуние, — она старается звучать бодро и уверенно, но что-то ей подсказывает, что слёзы в её глазах выдают, как сильно она будет скучать по ним всем. — Ты тоже береги себя, ладно? В любой ситуации используй монету, и я сразу трансгрессирую домой. Ни один фестрал не стоит моих друзей. На её лбу, наверное, в беспокойстве появляется морщинка, потому что Джинни усмехается. — Я вдруг почувствовала себя мамочкой. Переживаю за всё. Ловлю тебя на слове. Докажи им всем, что бояться нечего, договорились? Мягкая улыбка расцветает на лице Луны. Утром ей все равно придётся попрощаться с отцом, дать много таких же обещаний, но это первое, и оно отчего-то кажется ей куда более важным. — Да. Обещаю.***
И Луна уезжает. Она путешествует, путешествует и путешествует, пересекает Англию, Шотландию, Ирландию и даже дважды посещает Францию. Это трудная работа — отслеживать фестралов, параллельно разыскивая волшебниц и волшебников, готовых поговорить с ней. Но вместе с их числом растут и её уверенность и знания. Она часто переписывается с отцом через совиную почту и порой разговаривает с ним по каминной сети, когда какой-нибудь неравнодушный маг приглашает её к себе. Люди, которых она встречает, не только интересуются её историей, многие из них также рассказывают о том, что изменилось в их жизни за время войны. Не каждый соглашается пообщаться с ней, но в таких случаях Луна сразу же говорит, что она дочь создателя «Придиры». — Это так увлекательно, Джордж! — восклицает она, когда они беседуют через камин. — Все эти сказания, легенды, о которых я даже не слышала раньше. А личный опыт из первых уст! — она может восторженно щебетать о своей экспедиции часами, но ей так же не терпится узнать новости из дома. — Я собираюсь открыть магазин на следующей неделе, — с тяжелым вздохом говорит ей Джордж, стряхивая с лица золу. — Мне всё ещё больно, но этого хотел бы Фред. И я тоже хочу. Хочу вновь заставлять людей улыбаться. Сам он улыбается едва-едва, но Луна светится от одной этой новости.***
Отец Луны постоянно переживает за неё, то и дело заваливая её вопросами, начиная от «Тебе одиноко?» и заканчивая «Ты больше никогда не вернешься домой?». Несмотря на то, что она делает всё, чтобы оставаться в безопасности, страх похищения не отпускает её до конца. Она знает, как сильно он испугался, когда Пожиратели Смерти забрали её, знает, как отчаянно желал вернуть её, и теперь, так быстро расставшись с ним, она чувствует вину. Но она решила: сейчас или никогда, и результат полностью оправдал её ожидания, зажигая в ней тягу к знаниям и приключениям. Даря возможность ощутить себя независимой и самодостаточной. Напоминая, что за всей грязью и негативом всегда прячется, сияя, что-то хорошее и светлое. И всё же ей известно, что он очень волнуется за неё. Она уверяет, что парочки сбежавших Пожирателей Смерти недостаточно, чтобы напугать её. Во всяком случае, так она успокаивает его. Что проку говорить ему, что она просыпается в холодном поту посреди ночи от кошмара, в котором снова оказалась в том сыром подвале в ожидании следующей пытки? Бессмысленно. Хотя она всё же признаётся об этом в письме Джорджу. Она путешествует уже третий месяц, сосредоточившись на волшебных городах, и наконец переходит к магловской части экспедиции. Отправляя письмо, она ожидает ответа в конце недели, но никак не ожидает, что ночью к ней постучатся. За дверью её встречает, робко улыбаясь, Джинни. — Сюрприз! — говорит она дрожащим голосом, выдающим неуверенность. С минуту она стоит в нерешительности, но затем не выдерживает и заключает ошеломлённую Луну в объятия. Страх, что это обман или нападение, моментально гаснет, и Луна тут же крепко обнимает Джинни, радостно восклицая: — Что ты здесь делаешь? — затем Луна отстраняется и, не сдержавшись, с настороженностью выглядывает в коридор. — Как ты нашла меня? Джинни, явно нервничая, закусывает губу и делает шаг в скромные апартаменты Луны. Она падает на кровать, оставляя рюкзак у своих ног. — Гермиона с помощью нескольких заклинаний выяснила, где находится твоя монета. Я попросила её… просто… Я поссорилась. Со всеми, практически. С мамой и Гарри. Мне надоело это терпеть! Со мной нянчатся, словно я не сражалась так же яростно, как остальные, — она сжимает губы, глядя на Луну с вызовом — видимо, семейные споры действительно довели её. Теперь Луна окончательно уверяется, что эта Джинни — настоящая, и успокаивается. Луна знает, какая гамма чувств бушует в Джинни, поэтому просто сидит рядом с ней, плечом к плечу. — Раз уж ты теперь здесь, хочешь путешествовать вместе со мной? Джинни, кажется, равно чувствует и облегчение, и радость от этого предложения.***
Путешествовать с Джинни Луне нравится определённо больше, нежели одной. С ней не так страшно «копаться» в мире маглов. Обе редко бывали среди них. Конечно, за исключением прогулок в местной деревушке. Её жители считали их чудаковатыми — Лавгудов, пожалуй, даже больше, чем Уизли — но вполне себе безобидными. Однако здесь, в этом огромном неизвестном им мире? Они понятия не имели, что их ждёт. Тем более, что им пришлось на время отказаться от магии, с чем ранее они почти не сталкивались, и от этого обеим не по себе. Так или иначе, для них это вызов, который они принимают и сдаваться не собираются. — Почему я так нервничаю? Это смешно, — говорит Джинни, когда они впервые проводят вечер на улицах магловского Лондона. Она резко начинает смеяться, смотря на группу людей, выходящих из автобуса. Джинни и Луна принимают небрежные позы, но прохожий, наученный опытом, наверняка догадался бы, насколько их состояние далеко от спокойного. Они как никогда рады вечерней прохладе — карманы пальто, надетых на них, достаточно глубоки, чтобы спрятать в них палочки, не вызывая никаких подозрений. Пальцами в ярких перчатках Луна находит свою палочку и успокаивается, когда та привычно ложится в ладонь. — А мы справляемся, — усмехается она. Было много причин, породивших войну, и сейчас, стоя здесь, она чувствует себя одной из них. Вдыхая холодный воздух и наблюдая круговорот незнакомого города, она думает, что, возможно, во многом они достигли успеха.***
Письмо Джорджа, когда Луна наконец получает его, начинается с ряда намёков о её новой напарнице. Более того, первое, о чём он пишет всерьёз после всех шуток и колкостей, занявших половину страницы, — это слова о том, как он рад, что теперь у неё есть кто-то, кто сможет за ней присмотреть. Она пытается не обнадёживать себя напрасно, будто так он даёт ей понять, что хотел бы взять эту задачу на себя, хотя Джинни, в общем-то, ничем таким и не занимается. — Вот засранец! Скучает по тебе больше, чем по родной сестре, — дразнит Джинни из-за плеча Луны, своим неожиданным появлением заставляя её подпрыгнуть и закрыть письмо. — Ты столкнула его с садовой стены меньше недели назад, — замечает Луна, пытаясь прикрыть покрасневшие щёки. Джинни добродушно цыкает. — Нет, не думаю, что дело в этом.***
Они провозглашают это своей неофициальной дополнительной миссией — жить, как маглы, тем самым компенсируя урон, нанесённый магией. Ни занятия по магловедению, ни беседы с маглорожденными друзьями не готовили их к такому. Автобусы, которые опаздывают («Но он уже должен подъехать. Почему так долго, прошло целых пять минут!»), сломанный палец, на который, чтобы вылечить, нужно наложить неудобную шину, и разве их сумки всегда были такими тяжелыми? Как бы сложно им ни было, они не сдаются. И им это нравится. Особенно музыка. Живая в пабах с сомнительной репутацией, записанная на студии и играющая по радио, песни, которые они поют, вдвоём гуляя по улицам. Их увлекает всё, от историй до музыки, ведь больше их жизнь не ограничена одним только волшебным миром, наконец-то они вырвались из этого пузыря. Новые открытия наполняют их до краёв.***
В последний день их путешествия в «большом неизведанном мире» им едва хватает денег на ночлег. Лёжа плечом к плечу с Джинни, дыша с ней в унисон, Луна шепчет в темноту: — Я боюсь возвращаться. Джинни поворачивается, чтобы взглянуть на тень, которая, как ей известно, на самом деле является Луной. — Я понимаю, о чём ты… Всё дело в письме, которое написал Гарри, да? Судя по всему, они, то есть журналисты, гадают, куда мы подевались. Поговаривают, что я беременна, а ты попала в больницу Святого Мунго. Наши родители поначалу пытались пресечь эти слухи, но теперь наверняка он, Джордж, и Рон покатываются со смеху, скармливая прессе всякие глупые байки о нас. На лице Луны появляется улыбка, когда она представляет, как их друзья устраивают целое собрание, чтобы придумать кучу нелепых версий о том, куда они с Джинни могли пропасть. — Я лишь хочу сказать, что мне тоже страшно, но мы не одиноки. У нас есть семьи и друзья. Мы можем бояться вместе, даже если порой нам приходится пересечь Европу, чтобы сбежать друг от друга… временами от всего. — Все мои мудрые советы ушли в никуда. — Ой, иди ты. Они дурачатся, в шутку толкая друг друга локтями, а после успокаиваются, задыхаясь от смеха, и в конце концов шёпотом обмениваются пожеланиями доброй ночи и засыпают до самого утра.***
Луна дома уже больше недели, но от Джорджа до сих пор ни слуху ни духу. Целый год они не прекращали переписку, а теперь дни для неё пусты и холодны, как пещера. Она неоднократно гостит у Уизли, но всё это время он проводит в магазине, и каждый раз, набирая горстку летучего пороха, она замирает от страха. Её перо то и дело норовит написать ему, но получается только что-то бессвязное и банальное, потому эти письма так и не доходят до адресата. «Разлука сердце закаляет», — повторяет она себе. Вот только, похоже, её чувства так и останутся безответными. Кажется, что чем дальше они друг от друга, тем ей страшнее сближаться с ним. Она знает, что ведёт себя глупо, но ей не хватает воли, чтобы положить всему этому конец, к тому же переложение всех её исследовательских записей в единую серию статей отнимает всё её время. Однако стук в окно, раздавшийся во время завтрака, всё же сеет в ней зерно решимости. Сова приносит официальное послание от директрисы МакГонагалл, сообщающей Лавгудам, что уроки в Хогвартсе наконец-то возобновились. Приглашение распространяется на всех, кто хочет вернуться к обучению, невзирая на их титулы и звания, а желающие (впервые!) могут поприсутствовать на церемонии распределения. Луна сомневается, что многие будут готовы вернуться так скоро, но догадывается, кто точно решит пойти. И сама она будет в их числе. Будет стоять посреди Большого зала, пытаясь забыть ту ночь, когда он был полон безжизненных тел, и заменить этот образ толпой ни в чём не повинных первокурсников, восхищающихся красотой и величием замка. Порой она в страхе думает, что никогда больше не сможет с таким же чистым изумлением взглянуть в лицо магии снова. Но сначала ей нужно побороть другой страх.***
Когда Луна в прошлый раз посещала Нору, миссис Уизли сказала ей, что Джорджа нет дома, ещё до того, как она успела задать вопрос. Быть может, призрак разочарования, омрачивший её лицо, побудил Молли попросить Луну не тревожиться по этому поводу. Но то, как она это произнесла, натолкнуло Луну на размышления, что миссис Уизли явно что-то замышляет. Луна узнаёт ответ, как только заходит к ним в сад. И пока она запирает калитку, одновременно отмахиваясь от садового гнома, кусающего её лодыжку, чья-то рука выталкивает сопротивляющегося Джорджа из дома. С минуту они пристально смотрят друг на друга, и это один из тех важных моментов, которые без слов говорят больше, чем с. Затем кто-то в окне дёргает занавески, показывая их всех. Лица Молли, Артура, Джинни, Рона и Гарри едва заметны сквозь кружево — они пытаются сделать вид, что заняты чем-то своим и даже не думали подсматривать. Джордж и Луна переглядываются и заливаются смехом. Смех снимает напряжение между ними, и когда им удаётся успокоиться и восстановить дыхание, они тут же падают в крепкие объятия. — Мы избегали друг друга, правда? — говорит Луна, кладя голову ему на грудь и расслабляя (но не отпуская) руки на его шее. На деле это вопрос, но зачем задаваться им, когда они без того оба знают ответ? — Немного, — Джордж замолкает. — Может быть, много немного. Луна тяжело вздыхает ему в плечо. — Это было очень глупо с нашей стороны. Она чувствует, как его сотрясает беззвучный смех. — Может быть, много немного. Они крепче сжимают объятия и отстраняются, чтобы лучше видеть друг друга. Джордж замечает, что Луна постриглась, и теперь её короткие волосы густыми локонами ложатся на плечи, а глаза сияют жизнью так, как не сияли с тех самых пор, когда погасло пламя войны. Луна же замечает, что рыжие волосы Джорджа, напротив, отросли и теперь скрывают его уши, а странные отметины на одежде и подбородке свидетельствуют о том, что он снова занялся изобретательством. — Ты нашла то, что искала? Её губы медленно растягиваются в улыбке, и лицо светится, словно солнце, поднимающееся из-за холмов на востоке. — Да. — Здорово, — улыбается Джордж в ответ. — Думаю, я тоже. — Здорово. Луна пристально смотрит на Джорджа. Ей вспоминается одна старая пословица: никогда не задавай вопросов, на которые не знаешь ответ. В детстве Луна ненавидела эту фразу — разве задавая всевозможные вопросы, не приходишь к удивительным и неожиданным результатам? Сейчас она ловит себя на желании задать такой вопрос, и несмотря на предчувствие, что по ту его сторону её ждёт то самое счастье, о котором она так долго мечтала, она всё ещё боится услышать другой ответ. Луне кажется, что теперь ей понятен смысл этой пословицы, но она всё равно остаётся несогласной с ней. — Хогвартс снова открывается, — начинает Луна. Джордж кивает, и можно было бы подумать, что он спокоен, если бы он не ковырял ногтем какое-то чёрное пятнышко на запястье. — Ты идёшь? Хотя взгляд Джорджа прикован к ней, мыслями он определённо далеко от неё, от этого момента или места. Прерывисто вздохнув, он вновь фокусирует взгляд на Луне и, понизив голос, спрашивает: — А ты? — Да. Мне, конечно, страшно, но да. — Я тоже боюсь. Но мы ведь можем бояться вместе? Лишь когда его вопрос обретает форму и словно повисает в воздухе между ними, Джордж, кажется, начинает осознавать, что только что сказал. И вновь на лице Луны расцветает яркая смущённая улыбка. Она протягивает ему ладонь. — Я бы хотела этого. Когда Джордж берет её за руку, их пальцы сплетаются воедино, словно кусочки собранного пазла.