The Masochism Tango

      Фрэнк не сразу понял, что происходит. Вокруг было слишком темно, но он точно чувствовал, что куда-то спускается. В руке было что-то относительно увесистое. Какой-то чемоданчик? Айеро совершенно ничего не понимал.       — Отдохнул, милый? — с игриво-заботливой интонацией спросил неизвестный голос. Он словно звучал в голове парня, эхом отдаваясь от стен черепной коробки.       Щёлкнул выключатель, и помещение осветил слабый свет. Подвал. В углу стоял небольшой столик, а рядом с ним — полка в несколько ярусов. Парень неспешно подошёл к нему и положил чемоданчик, в котором оказался проигрыватель виниловых пластинок. На столе лежал набор юного хирурга. Кухонный нож, несколько скальпелей, куча одноразовых перчаток, бинты и потрёпанная удавка. За спиной послышался лязг, и Фрэнк стремительно обернулся бы, но почему-то не спешил с этим.       «Что за дерьмо здесь творится?», — думал он, глядя на то, как бледные пальцы ловко ставят какую-то пластинку в проигрыватель. Заиграла незнакомая мелодия. Он обернулся и увидел пригвождённого к стене цепью парня. Его била мелкая дрожь, скорее всего, от того, что сидел он в одних шортах. Рот был тактично заклеен скотчем, поэтому позвать никого он тоже не мог.       На секунду, на лице появилась удовлетворённая ухмылка, и Фрэнк всё понял. Это был не он.       — Знаешь, что это за произведение? — вскинув брови, спросил Уэй. Парень снова дёрнулся, но это ему ничего не дало. — Как жаль. Стыдно не знать, милый. Это — 9 симфония Антонина Дворжака. Четвёртая часть…       Джерард цокнул языком и бросил взгляд на парня. Ему нравились тёмные кудри Джексона. Он с удовольствием бы срезал с него скальп и оставил себе на память, но оставлять улики против себя было слишком глупо. Сколько идиотов попало в тюрьму лишь потому, что пошли на уступки своим хотелкам. Но Уэй, не-е-ет, Уэй не был настолько глуп. Он не мог позволить своим желаниям взять верх и сдать его. Он, чёрт возьми, не был Фрэнком Зито,* чтобы так проколоться.       — Мне кажется, всем в какой-то момент необходимо культурное просвещение. Как ты считаешь? — Джерард взял со стола бутылку с пластиковым стаканом и присел на корточки перед парнем. Джексон глядел на него горящими злобой и страхом глазами. На этом его полномочия заканчивались. Уэй разочарованно поджал губы и кивнул. — Да, милый. Мне правда очень жаль, что сегодня мне попался именно ты. Честно. Ты довольно хорош собой, и портить твоё лицо и тело — это кощунство. Но мне нужна кровь, понимаешь? Без неё моё сердце иссыхает, а умирать я не хочу.       Джексон жалобно заскулил, и его глаза заблестели от скапливающихся в них слёз. Невероятно голубые, потрясающе-зачаровывающие глаза, похожие на незабудки. Кто мог знать, что соглашаться на приглашение парня из клуба будет плохой идеей? Протянув руку, Джерард осторожно стёр слёзы с щёк парня и на мгновение о чём-то задумался.       — Прости, что я заставляю тебя плакать, но я не могу поступить иначе, — он открыл бутылку и наполовину наполнил стакан. Отклеил ленту скотча со рта Джексона и поднёс его к губам. Парень сделал жадный глоток и сразу же закашлялся. Водка. Уэй снисходительно улыбнулся. — Ох, не спеши. Это, конечно, немного поможет тебе, но всё же. Я не хочу, чтобы тебе было плохо. Давай, я помогу.       Запустив ладонь в волосы парня («Господь, какие же мягкие», — пронеслось в голове Фрэнка), Джерард запрокинул его голову и снова поднёс стакан.       — Ну, милый, пойми, тебе же будет лучше, — мягко улыбнувшись, произнёс Уэй, — Вчера ночью ты, вроде, был совсем не против.       — Тогда я пил с очаровательным и интересным парнем, а сейчас я вижу только мерзкого психа, — ядовито процедил тот сквозь зубы.       — Ох, ты делаешь мне больно, — Джерард приложил ладонь к груди. Его лицо выражало скорбь всего мира, но длилось это недолго. — Я рад, что ты ещё находишь в себе силы говорить. Было бы очень обидно, если бы ты сдался.       Джексон сдавленно рыкнул и укусил парня за руку, от чего тот дёрнулся и пролил на себя водку. Уэй зашипел и сильнее сжал волосы на затылке парня. Почти вплотную приблизившись к нему, Джерард несколько секунд глядел в глаза Джексона, и тот стойко не отводил взгляда. Уэй поджал губы и откинул в сторону пустой стакан.       — Неплохо. Сильный мальчик, мне нравится. Раз так, думаю, с остальным ты тоже справишься.       Резко схватив парня за подбородок, Джерард с силой надавил на скулы пальцами, заставляя открыть рот, и грубо всунул в рот горлышко бутылки. Джексон закашлялся, и смешанная со слюной водка брызнула во все стороны. Измазанный алкоголем парень дёрнулся в сторону и попытался лягнуть Уэя ногой, но парень треснул его по лицу. Можно было бы кинуть одну лишь спичку, и тогда Джексон загорелся, как ведьма на костре. Но это будет позже.       — Я ведь хотел сделать всё, как лучше, милый. Почему ты так плохо себя ведёшь? Я обещал тебе, что помогу чувствовать меньше боли, — Уэй шумно вздохнул. Ему понадобилось всего несколько секунд, чтобы сделать совершенно безучастное и спокойное выражение лица. — Раз тебя это не интересует, знай, что за последствие твоих действий и себя я ручаться не стану.       Джексон видел, как безумная злоба плескалась в глазах парня, и его спокойный тон был ничем, по сравнению с любым мимолётным взглядом, от которого мурашки по позвоночнику пробегали.       — Знаешь, Дворжак страдал агарофобией.* К концу своей жизни он настолько боялся широких площадей и скоплений народа, что выходил на улицу только в сопровождении родных или друзей. А у тебя есть страхи, милый? — Джерард отошёл к столу и поставил бутылку.       — Нет, — буркнул в ответ парень, и, словно обиженный ребёнок, демонстративно отвернулся. Уэй был готов поспорить, что ещё минут десять, и алкоголь возьмёт верх, но жалеть Джексона тоже был не намерен.       — Да брось, все люди чего-то боятся, — парень взял со стола нож для разделки мяса и, вытянув губы трубочкой, приложил лезвием к щеке. — Не боишься темноты?       — Нет, — всё также кратко ответил Джексон.       — Как жаль, — Джерард разочарованно вздохнул и вскинул брови. — А ведь я бы мог вырезать твои глаза, и ты стал бы Дорничкой из сказки Эрбена.* Готов поспорить, что её глаза были такими же очаровательными, как и твои.       — Может, ты уже закончишь с просвещением? Ты собирался убить меня, так давай, но не издевайся надо мной этой бесполезной информацией, — то ли язвительно, то ли жалобно попросил Джексон. Его голова (уже и в буквальном смысле) шла кругом.       — Бесполезной? — Уэй в несколько шагов преодолел расстояние между собой и парнем и присел перед ним на корточки. — Никогда не знаешь, где что может пригодиться. Может, это будет твой тест, чтобы попасть в Рай, м? Или ты не верующий? Плевать. Я бы мог убить тебя ещё до того, как ты очнулся, но узнал бы ты тогда обо всём этом? Был бы у тебя шанс сбежать и растрезвонить всем в округе что я такой? Вполне возможно, ни один план не может быть совершенно точным, — шипел Уэй, склонившись над Джексоном, и парень чувствовал, как от страха на его затылке шевелятся волосы. Достигнувший апофеоза злости Джерард пугал не на шутку, потому что мог сделать буквально всё. Он с силой, до побеления костяшек, сжимал ручку ножа и мелко подрагивал от злости. — А сейчас у тебя нет шанса, и раз ты такой плохой мальчик, то и жалеть я тебя тоже не стану.       Вскочив на ноги, Джерард прижал нож к локтевому сгибу Джексона и резко дёрнул его. Послышался хруст, и парень заорал. В лицо брызнула кровь. У Уэя было не больше трёх минут, чтобы успеть собрать её. Подставив заранее подготовленный металлический поддон, парень утёр кровь с лица и, довольно прикрыв глаза, слизнул её с ладони.       — Знаешь, лицо у тебя лучше, чем вкус, — заметил Джерард, и, лёгким рывком, перерезал второй локоть. Раны раскрылись огненно-алыми цветами, открывая взгляду сокрытое внутри. Белёсо-розовые обрывки сухожилия, волокна мяса, всё это вызывало у парня почти детский восторг. Они исторгали горячие брызги, на которые Уэй был готов молиться днями и ночами. Выбрать жертву по вкусу всегда было сложно, но дрянную кровь всегда можно было перебить табаско или пустить в расходный материал.       Джексон уже не слышал его.       Забрав бутылку со стола, Уэй набрал немного крови в стакан и выключил свет.       — Кроваво-красные губы, трепещут, как листья,       Ты — плоть и кровь, но что под ними таится?* — напевал он себе под нос, оставляя истекающего кровью парня в тёмном подвале. Возня с телом потом. Сейчас — победная и самая настоящая Кровавая Мэри.

***

      Фрэнк распахнул глаза и сделал судорожный вдох. Он чувствовал, как липло одеяло к вспотевшему телу, но не мог найти в себе силы даже просто скинуть его с себя.       «Мерзость, мерзость, мерзость».       Он изо всех сил пытался подавить в себе рвотные позывы. Перед глазами всё ещё отчётливо стояли картины бьющегося в предсмертных конвульсиях Джексона. И парень с ужасом осознавал, что тот похож на Олби.       С плакатов на стенах на него глядели музыканты и герои фильмов, и их устремлённые на него взгляды словно пробирали до самых костей. В лунном свете все выглядели по-вампирски бледными и жутковатыми. Поёжившись, Айеро укутался в одеяло поудобнее и постарался снова уснуть, но перед глазами, в мерзкой темноте, снова появлялось лицо Джексона.       «Это сон. Просто сон. Сон, сон, сон…».       — По-блядски реальный сон, да?       Фрэнк задержал дыхание.       Вам знакомо чувство, когда после кошмаров вы пытаетесь уснуть назад и не смотреть в темноту, потому что боитесь, что все существа и люди, которые вам снились — реальны? И что сейчас они стоят в вашей комнате, где-то в самом тёмном её углу, и просто ждут подходящего момента, чтобы напасть и закончить то, что не успели сделать в кошмаре? Быть может, отравить с особой жестокостью, запытать до смерти, перебить все кости кувалдой или содрать с ещё живого скальп? Тогда вы замираете и боитесь пошевелиться. Кутаетесь в одеяло сильнее, потому что уверены, что оно сможет защитить вас. И ни за что не смотрите по сторонам, потому что все они не любят, когда их находят.       Айеро не хотел оборачиваться. Он чувствовал любопытный взгляд, которым его окидывали с ног до головы, слышал тихий свист, который складывался в непонятную мелодию, и чертовски сильно хотел верить, что всё это — сон во сне.       — Да брось, я знаю, что ты не спишь, милый, — послышались тихие шаги, и матрас за спиной парня прогнулся.       Фрэнк тяжело задышал, пытаясь продумать хоть один вариант побега из комнаты. Если вскочить с кровати и дать с локтя в нос, то можно попытаться успеть сбежать по лестнице вниз и позвонить копам. Или просто схватить телефон и бежать на улицу. Но как же Линда? Оставлять в доме её было нельзя, а это значит, что придётся забегать за ней. И, если повезёт, она без лишних вопросов пойдёт за сыном.       — Не будь таким трусишкой. Клянусь, я ничего тебе не сделаю. Мне просто нужна помощь.       Тонкие холодные пальцы коснулись волос, и Фрэнк резко подскочил на месте, намереваясь ударить Уэя, но его локоть прошёлся по пустоте. Не привыкшие к темноте глаза мешали сосредоточиться. Парень пытался разглядеть Джерарда, но ничего не выходило. Включать свет было страшно.       «Лишь обернись», — слышался шёпот где-то глубоко в голове.       — Ты умер, — прошептал Айеро, оглядываясь по сторонам.       Темнота ответила ему молчанием. Парень ещё долго вглядывался в неё, боясь закрыть глаза хоть на секунду. Достав телефон из-под подушки, Фрэнк стиснул зубы и включил фонарик, ожидая чего угодно, но никак не пустой комнаты.       — Пиздец, глюки теперь в могилу сведут что ли… — пробурчал дрожащим голосом он и улёгся обратно в кровать. Фонарик выключать даже и не подумал. Как и уснуть снова.       До самого рассвета парень просидел в интернете, читая всякую ерунду и зависая в соцсетях. Конечно, он мог бы написать Рэю, но совесть у него ещё была. Поэтому будить друга в четвёртом часу утра сообщениями типа «Мне приснился маньяк, который припёрся ко мне в комнату, но в реале его не было и всё это учудил мой воспалённый мозг» было не лучшей идеей. Иногда он умудрялся задремать, но длился такой сон не больше получаса. Ближе к шести Фрэнк выполз из постели и поплёлся на кухню. Линда просыпалась на полчаса позже и занималась завтраком, а после уходила на работу. Айеро решил заменить её сегодня, раз сон не шёл.       Вопреки своему безалаберному виду, готовил парень вполне сносно. По крайней мере, обеспечить яичницу с тостами или кашу он точно мог. Поэтому, прыгая по кухне в наушниках, он не очень аккуратно, но зато с душой приготовил матери завтрак. Подогрел чайник, закинул в кружки растворимый кофе и, забрав свою (с крутым Франкенштейном), ушёл в комнату. Шаги Линды послышались минут через двадцать, когда большая часть кружки Фрэнка была уже пуста. Он слышал, как она собиралась, как ходила по дому. А ещё через полчаса хлопнула дверь. Айеро тихо вздохнул. Он сидел в комнате ещё несколько минут, прежде чем спустился обратно на кухню. Вымыл посуду, убрал всё по местам и нашёл стикер с кратким: «Оставайся дома» от мамы.       «Лишь поверни голову», — шелестел голос Джерарда в самых тёмных закоулках сознания. Но, сколько бы Фрэнк не вертелся и не выискивал его фигуру взглядом, мужчины нигде не было. Словно он действительно сидел в голове и играл в прятки на одного.       Это продолжалось весь день, с той самой минуты, как Айеро решил спустить ногу с кровати на ледяной пол. Он отчётливо чувствовал присутствие Уэя где-то рядом. Ему словно давило на плечи это ощущение постоянной слежки безумного маньяка-призрака. Которого, возможно, и не было вовсе. И эта мысль не выходила из головы парня. Может, он просто вообразил себе этого Джерарда, который терроризирует его, как маску всем своим психологическим проблемам. Но, если всё же это плод расшатанного воображения Фрэнка, разве он должен вредить хозяину? Парень мало что в этом понимал, но точно знал одно: надо избавляться от Уэя.       — Ебанутый псих, — пробубнил он себе под нос, усевшись на диван в гостиной. На секунду перед глазами всплыли картины ночного кошмара, и Айеро передёрнуло. Выбрав какую-то комедию, он включил её, решив на некоторое время воздержаться от ужасов.       Кто-то более сообразительный, наверняка, взялся бы за изучение такой странной ситуации, вместо просмотра Чарли Чаплина.* Но, Фрэнку нужно было отвлечься от всего этого кошмара хотя бы на пару часов. Раз его отстранили от занятий почти на неделю, то можно было позволить себе посидеть немного и морально отдохнуть от всего, что навалилось за эти несколько дней. ________________________________________________________________________________ *Фрэнк Зито — главный герой фильма «Маньяк» 1980 года. Шизофреник и серийный убийца, который убивал женщин, снимал с них скальп и украшал ими манекены. *Агорафобия — это фобия, проявляющаяся в виде боязни открытых пространств, больших скоплений людей, перехода широких улиц и площадей, пребывания в местах, которые невозможно покинуть быстро и незаметно для окружающих и т. д. Возникает в результате страхов, связанных с людьми и эмоциональными травмами, полученными в процессе личных или социальных контактов. *Карел Яромир Эрбен — великий чешский поэт. Дорничка — героиня сказки «Золотое веретено» из сборника сказок и баллад «Букет», который был опубликован в 1853 году. В основу баллад сборника легли поэтические славянские поверья, легенды и сказки. В основном, были выбраны мотивы суеверий, борьбы человека с потусторонними силами. Дорничку убили мачеха и сводная сестра, отрубили ей руки и ноги и вырезали глаза, чтобы сестра обманом вышла замуж за жениха Доры. Фанфакт: Антонин Дворжак использовал многие баллады К. Я. Эрбена как основу для своих симфонических произведений (например, op. 107 Водяной, op. 108 Полдневная ведьма, op. 109 Золотое веретено и op. 110 Лесной голубь), а также в 2000 году был снят фильм «Букет» по мотивам сборника. *Строчки из песни Killer группы The hoosiers. *Чарли Чаплин — американский и английский универсальный мастер кинематографа, создатель одного из самых знаменитых образов мирового кино — бродяги Чарли, который появился в короткометражных комедиях. Чаплин активно использовал приёмы пантомимы и буффонады, а начиная с 1920-х годов стал затрагивать более значимые социальные темы. *Пантомима — вид сценического искусства, в котором основным средством создания худ. образа является пластика тела, без использования слов. *Буффонада (от итал. шутовство) — утрированно-комическая манера актёрской игры.