Маятник

Маятник, подталкиваемый каким-то механизмом, неспешно раскачивался слева направо. И ладно бы, если маятник, а то ведь лезвие, и ладно бы, если просто раскачивался, а то ведь ещё и опускается… Нет, я, конечно, понимаю, что психологическое давление, связанное с неумолимо приближающейся смертью – это сильно, но лично мне это состояние наскучило довольно скоро, если не сказать сразу. И даже гнетущее: «Ну когда же это закончится?», - которое должно было прийти ему на смену, отступило в забвение. У меня начинает складываться впечатление, что обо мне забыли, а я этого не люблю. Ну что с этим поделать, да, я эгоистичен! И я не приемлю пренебрежения своей персоной! Порочен, знаю, но я бессилен перед своими слабостями, особенно в подобных ситуациях. Мне обещали страх, боль и смерть в муках. Ну, страх – это они немного преувеличили, так, лёгкий испуг, не более. Боль… Возможно. Судя по всему, лезвие маятника уже давно не точили, и оно даже несколько зазубрилось (у меня было достаточно времени, чтобы его рассмотреть), пожалуй, это будет больно. Но вот смерть в муках… Хотя, возможно, смерть от жажды, голода или даже старости действительно мучительна. Маятник раскачивается справа налево и неспешно, крайне неспешно, если не сказать чрезмерно, опускается вниз. Скучно. В очередной раз подёргавшись в привязывающих меня к каменному столу ремнях, понимаю, что устроиться поудобней не удастся. Я себе уже всю спину и задницу отлежал на этом булыжнике, не говоря уж о том, что природа зовёт. Нет, с одной стороны, конечно, можно и в штаны нужду справить, разницы-то, всё равно помирать, но мысль о том, что я вот щас расслаблюсь, а этот чёртов маятник ещё года два до меня добираться будет, если вообще не рассыплется в прах по дороге… И что? Мне в этом дерьме так и валяться? Я слишком чистоплотен для этого. Жизнь свою, что ли, вспомнить? Перед смертью вроде как положено её вспоминать. И так, я родился… Ничего о своём рождении я вспомнить не могу. Самое первое моё воспоминание достаточно аморфно. Я лежу на чем-то мягком в полной темноте, мне тепло и весело. Надо мной висит светящаяся светло-голубая сфера, по поверхности которой плывут белёсые разводы. Я смотрю на неё и тяну к ней руки. Вот, в общем-то, и всё. Следующее моё воспоминание ничуть не лучше. Сижу посреди пустыни и что-то рисую на песке пальцем. Если рисунок получается плохо, я заметаю его и начинаю рисовать по новой. А если хорошо, я отодвигаюсь и рисую рядом другой. И вот, разукрасив последний свободный кусочек пустыни у своих ног, я встаю и осматриваюсь. То, что я вижу, мне нравится, и я очень собой доволен. Далее следует череда размытых и слишком обобщённых воспоминаний. Места, люди, какие-то события. Всё это слишком невнятно и спутано, чтобы заострять на нем своё внимание. И вот, оно. Ночь, скалистая местность на окраине пустыни. Холодно. Небольшой костёр. Рядом с ним спиной друг к другу стоят четверо. Мальчишки-подростки. Вид у всех уставший и очень потрёпанный. А вокруг этой ощетинившейся компании нарезают круги всадники. Я один из стоящих в кругу. Мы что-то такое украли, не помню уже что, помню, что золота нам за это отсыпали кучу. Вот только хозяин украденной вещи не пожелал мириться с пропажей. Это его слуги пугают нас, гарцуя вокруг в своём боевом облачении. Они чего-то ждут, и мы ждём. А что нам остаётся? Украденная вещь продана, деньги схоронены, из оружия у нас по кинжалу на брата, сил тягаться с десятком вооружённых мужиков у нас нет. Наконец, они перестают маячить перед глазами. Из темноты ночи появляется всадник. Ну и урод, должен сказать, аж вспоминать противно. Весь такой обрюзгший, кожа мерзкого землистого оттенка, когда-то он был толстым, но в последнее время явно исхудал и стал ещё противней. Сколько ему лет определить трудно, он явно не столетний старец, но и уже давно не молод. Подъехало это пугало к нам и заговорило срывающимся на истерический визг голосом… Что говорил, я уже не помню. Помню, что требовал вернуть украденное, и тогда он будет снисходителен, и мы умрём быстро и без мучений. В противном случае он сотворит с нами такое, что мы будем молить его о смерти. Это надо же было такое придумать? В общем, послали мы его далеко и надолго, даже пару дельных советов на дорожку дали. И его шакалы набросились на нас. Может, мы, конечно, не воины, и оружия у нас нет, но попрыгать этим ребятам пришлось изрядно. Для меня весь этот цирк закончился довольно обыденно. В результате потасовки я напоролся на меч. Больно это, должен вам сказать. Стою такой в шоке, пялюсь на торчащую из моего брюха рукоять меча, а потом неспешно так поднимаю взгляд на насмехающуюся надо мной морду и зло так ей говорю: «Ну, ты попал, урод». И всё. Дальше кровавый привкус во рту, чёрная пелена на глазах и безвольная слабость. Да. Вот так я умер в первый раз. Неприятно было и противно, а ещё немного обидно. И снова я лежу в темноте на чем-то мягком и теплом, а сверху голубая сфера, по которой плывут белёсые разводы. Хорошо там, словно это моё место. Мне спокойно и уютно, я чувствую силу, что наполняет меня. Протягиваю руку к сфере и как-то разом вспоминаю, как я сюда попал. И такая злость меня разбирает, что я даже не удивляюсь, глядя на то, как меняется моя вытянутая вперёд рука. А она уже и не совсем рука, скорее лапа пятипалая, покрытая мелкой и жёсткой чешуёй, когти здоровенные, черные, так и хочется их во что-нибудь вонзить, что я и делаю… Потом опять набор обрывочных образов. Кровь, смерть, вопли ужаса и боли. И всё это доставляет мне безумную радость, сила так и кипит во мне. Но вот я замираю. Стою, держу за глотку этого мерзкого типа, от него воняет дерьмом, и глаза у него навыкат. Гадкое зрелище. Хочется его просто раздавить, как увечного жука. Вот только из-за этой падали мои друзья погибли. Может, они и не были мне лучшими друзьями, но с ними было весело, так что, так просто эта мразь не умрёт. Волоку его к ближайшей скале и впечатываю в камень: - Будешь висеть здесь до скончания веков, - заявляю ему. - Сначала полюбуешься, как падальщики твоих слуг сожрут, потом на себе их голод испытаешь, а после проклятым духом к этому камню привязанным останешься, и будет жечь тебя солнце, точить вода, скоблить ветер. В общем, ждёт тебя долгая и полная массы впечатлений смерть. Каменные оковы намертво привязывают его к скале, он что-то там верещит, но я его не слушаю. Мне нет никакого дела до этой мерзости, я расправляю крылья и улетаю в ночь. Ну да, у меня есть крылья. А ещё хвост, жуткие клыки, и, вообще, я страшен. Вот только почти все, кто меня таким видел, умерли. Потом много всего было. Я путешествовал и учился. Притом учился не только разным наукам, но и воинскому мастерству. Ну да, не понравилось мне умирать, и перспектива пережить подобное ещё раз, хоть и не пугала, но как-то не прельщала. Поэтому я позаботился о том, чтобы этого не случилось как можно дольше, и неплохо в этом преуспел. С момента моей первой смерти прошло лет тридцать, когда я умер вновь. Я тогда подрядился сопровождать торговый караван. Работа непростая и опасная, но довольно удобная, особенно если тебе нужно попасть туда же, куда и торговцам. Кто же знал, что эти ребята с собой великий артефакт везут. В общем, напали на нас и перебили всех подчистую. Мне так и вовсе не посчастливилось – заработал отравленную стрелу в лёгкое. Разозлился до жути. В результате, в радиусе пары километров от того места, где на нас напали, ни одной живой души не осталось. Правда, мне потом чертовски плохо было. Умирать от яда жутко неудобно. Так что, после того, как я сам обобрал теперь уже мёртвых торговцев, я озаботился проблемой защиты от всякого отравления. Ну, о том, что смерть сбавила мне те самые тридцать лет вполне благополучной жизни, и я вновь стал лихим подростком, я говорить не буду. Н-да, весёленькое было время. После того, как я с ядами разобрался (вот как-то даже не думал до того момента, что в мире существует столько ядов), я занялся работой грязной и неблагодарной – наёмничеством. Что-то украсть, кого-то убить, кому-нибудь напакостничать? Всё, что угодно за ваши деньги, если о цене договоримся. Вот так я к нему и попал… Сердце так и трепещет от этих воспоминаний. Наняли меня убить одного человека. Много всяких гадостей о нем рассказали. Что, мол, он чудовище, монстр, кровопийца, садист и так далее, и тому подобное. Что никому его убить не удалось, и вообще, он вроде как со злыми духами дело имеет, и вполне может статься так, что он сам демон. Нашли кого демоном пугать. Взял я приличный задаток и отправился работу делать. На чем прокололся, сейчас уж и не вспомню, на самонадеянности своей, скорей всего, а в результате попал в застенки его подземелий. Никогда в жизни не испытывал столько боли, никогда мне ещё не приходилось балансировать на грани жизни и смерти, когда и с одной стороны не удержаться, и на другую не попасть. Открою глаза – его лицо, закрою – голубая сфера. Сила во мне бурлит, а освободить её не могу. А потом я всё-таки умер. Лежу в своей темной и мягкой колыбели, всего так и трясёт в нервном ознобе, но, как ни странно, гнева нет, даже наоборот. Меня прямо-таки распирает от блаженства и радости. И назад вернуться не то чтобы тянет, просто хочется. Ну, я и вернулся. Очнулся в какой-то яме посреди пещеры, кругом кости, трупы, мерзость всякая ползает, воняет жутко. Кое-как из ямы выбрался. Гиблое место, но я всё его изукрасил. Три дня к ряду мучился, но пол, стены и даже потолок этого могильника покрыл рисунками наподобие тех, что когда-то давно в пустыне рисовал, ну и проторчал там ещё пару деньков. А как отошёл немного от состояния, которое иначе как блаженством не назовёшь, назад пошёл. Работу-то я не выполнил. И хотя меня вроде как убили, и от всяких обязательств я был уже свободен, не люблю оставаться в долгу. Увидел его в городе. Как увидел, так и понял, что не хочу я его убивать, зато смерть как хочу, чтобы он убил меня. Что называется, сказано – сделано. Уж как он меня убивал! Раз пять убивал, пока не понял, что это бесполезно, ибо через несколько дней я возвращаюсь. И вот завис я где-то между смертью и жизнью, цепями к стене его подземелья прикованный, любуюсь его прекрасным лицом, чувствую, как сила во мне пульсирует, изнемогаю от желания умереть от его руки, а он смотрит на меня, хмурится, да как спросит: - И зачем же ты пришёл? Ну, я и ответил: - Чтобы ты меня убил, - а что я ещё в таком состоянии ответить могу? Меня уже прёт хуже, чем от какого-нибудь наркотика, сам себя уже не помню, мозги напрочь вырубило. - Неужели тебе так нравится умирать? – а сам кишки мои наружу выворачивает, боль адская, сознание в судорогах беспамятства захлёбывается. Ещё чуть-чуть, и вот она, тёплая и мягкая темнота, и голубая сфера прямо передо мной. - От твоей руки я готов умирать вечно, - выдыхаю вместе со стоном боли, и чувствую, как его пальцы на моем ещё трепещущем сердце сжимаются. А потом раз, и не чувствую своего сердца, мир поблёк, и всё… Очнулся в камере. Холодно, жёстко, воняет чем-то, зато состояние такое, что горы свернуть готов. А через какое-то время он ко мне заявился. Долго-долго на меня смотрел, а потом на корточки рядом присел и спросил: - Хочешь мне служить? А я на всё согласен, лишь бы рядом с ним быть, и лишь бы он меня время от времени убивал. Да, за тот месяц я раз семь, если не больше, умер. Столько сил во мне было, что я даже сам себя бояться начал. И я стал его преданным слугой. Следовал за ним неотступно, словно тень, любую его волю исполнял тут же. И только одно меня огорчало. Не мог я смотреть, как он кого-то убивает. Ну вот ничего с собой поделать не могу. Стоит мне увидеть, как он на чью-то жизнь покушается, такая ревность меня разбирает, что хоть вой… Но я ведь был не первым и не последним, кто на него покушался… Где-то примерно через полгода после того, как я к нему попал, на него напали. Это уже настоящая война была. Кровь рекой текла, смерть своей косой людей десятками резала. И оказались мы с ним одни против двадцати, если не тридцати, воинов. Мне-то что, для меня умереть и возродиться – как нечего делать, а вот если его убьют? Я в отчаянье был. Сам умереть не могу, и его защитить не получается. А они радуются, загнали, мол, зверя в угол, глумятся, победу чувствуют. Смотрю на него, он такой прекрасный, такой спокойный, и руки его такие сильные и безжалостные совсем так играючи меч держат. А клинок-то у меча отравлен, я сам его ядом напоил, от этого яда любой в две минуты скопытиться. Нельзя ему умирать, я же без него не смогу. И тут какая-то зараза в него из арбалета выстрелила. И такая меня злость на этих подонков взяла, что сам не понял, как силу из-под контроля выпустил. Ох уж я и повеселился тогда. Долго о случившейся в тот день в замке бойне ещё судачить будут. А вот не надо было в моего повелителя из арбалета стрелять! Он ведь умереть может. А потом он критиковал мои художества в своей спальне. - Ну, и что ты тут устроил!? - гневался он. - Нет, то, что кровью – это, конечно, вдохновляет, но зачем на потолке-то!? Ну а что я мог ему на это сказать… Его жизнь для меня дороже любого сокровища, а знаки эти, хоть я и не знаю как, жизненные силы концентрируют. И он на меня так посмотрел, что у меня аж сердце замерло, и как скажет: - Ты такой красивый в своём нечеловеческом обличье, что убить хочется. Да, такое грех не вспомнить. Прямо бальзам на душу. Сколько всего после этого было: и плохого, и хорошего – но те первые полгода, моя первая смерть от его руки, моё окончательное пробуждение... Хорошие воспоминания. А маятник раскачивается слева направо, и он, конечно же, уже совсем низко, но всё равно ещё очень высоко. =^_^= Тени роятся рядом и угрожающе шипят: -Зверь пришёл за твоей жизнью. Опасный и беспощадный. Ни победить, ни убить его невозможно. Что за беспокойные создания, эти тени. В прошлый раз то же самое говорили: мол, берегись, зверь ищет тебя. А в результате всего лишь наёмник. Хороший наёмник, правда. Настоящий профессионал. Набор его оружия и ядов просто поражал воображение. А уж как он умирал… Сколько жизней оборвал, сколько людей изничтожил, но никогда такого не видел. Такое чувство, что он просто никак не мог умереть, и не то чтобы он цеплялся за свою ничтожную жизнь, а просто не мог. Да, хорошая была жертва, не каждый день такая попадается. И вот опять. Тени ропщут, сулят неприятности. Может, и впрямь где-то зверь ходит, но попадаются одни наёмники. Который это уже раз? Пятый или шестой? Если верить теням, то тот первый пусть и выглядел иначе, но тоже был им. Хотя как иначе… Если подумать, он был старше этого лет на двадцать-двадцать пять, а в остальном точно такой же. Опасный и искусный наёмник. Как попадает в замок – непонятно, как до моих покоев незамеченный добирается – вообще загадка. Если б не тени, я бы уже давно умер. Но нет. Раз за разом он совершает одну и ту же ошибку, словно бы желает, чтобы его поймали. А потом долго и мучительно умирает. И каждый новый раз его агония становится только сильнее, только сладострастнее, но он всё-таки умирает. Его тело выбрасывают, но через несколько дней он возвращается вновь. Возвращается, чтобы совершить ошибку и умереть. И вот он висит на цепях, прикованный к стене, изувеченный и истерзанный. Жизнь едва теплится в нем. Оголённые внутренности уже не блестят живой влагой, они высохли в душном воздухе темницы. Немногие оставались живы после подобного, а те, кто оставались, были живы лишь телом, их измученный болью разум умирал намного раньше. Но его глаза хоть и заплыли предсмертной пеленой, но смотрят вполне осознано. В них читается боль, но нет и слабой тени страха, скорее наоборот, он ждёт, он не хочет, что бы всё так быстро закончилось. Соблазн увидеть его мучения так велик, что едва удаётся сдержать желание запустить руку в его потроха. - Зачем же ты пришёл? Почему-то очень хочется услышать его ответ, хотя я и не представляю, что он может ответить. А он смотрит на меня едва ли не взглядом влюблённого щенка и отвечает: - Чтобы ты убил меня. Ну как можно бороться с соблазном после такого? Его внутренности тёплые, и в них ещё пульсирует жизнь. - Неужели тебе так нравится умирать? Брыжейка не выдерживает, и кишечник вываливается наружу. Он уже не мечется, просто не может, да и крик боли уже бессильный и, какой-то, бесцветный. - От твоей руки я готов умирать вечно, - едва разбираю его шёпот. Всё, он готов, толку от него никакого, если его сейчас оставить, через пару часов самое большое он сам умрёт. Разрываю диафрагму и сжимаю в руке его сердце. Оно трепещет. Ритм неровный, сокращения сбивчивые и неполные, но оно горячее и бьётся в ладони, словно пытающаяся освободиться птица. Сжимаю пальцы и с силой дёргаю. Сосуды обрываются, кровь льётся по руке. Пара сокращений и сердце замирает. Он мёртв. Как бы там ни было, а убивать его приятно. - Определите это в одну из камер, - отдаю распоряжения, выйдя из пыточной, - и сообщите мне, когда он очнётся. Удивление на лицах этих людей очень забавно. День сегодня явно удался. Проши сутки, и мне сообщают, что он очнулся, хотя тени уже пару часов как ропщут: «Зверь рядом». Чего только не видели мои тюремщики, но оживший покойник их явно пугает. Вот и хорошо, будут бояться – не тронут. Он будет только моим. Он сидит у стены, голый и совершено невредимый. Правда, кто-то нацепил на него кандалы. Интересно, они на труп их одели или уже после того, как он очнулся? Сколько раз я его уже видел такого вот голого, прикованного, беззащитного? А тени вопят в ужасе. Он пугает их своей силой, они хотят защитить меня от него. А ведь если посмотреть, обычный такой парень, лет семнадцать-восемнадцать, миловидное лицо, сложен хорошо, совсем не изнежен. Смотрю, и глаз радуется. А если прибавить к этому то, что он ещё и наёмник… - Хочешь мне служить? Не то что бы я особо на его согласие рассчитывал, просто жалко такой талант в подземелье хоронить, не зря же тени его боятся. А он аж прослезился, вперёд подался, смотрит влюблённым взглядом: - Я для тебя всё сделаю, только убей меня ещё раз. Хороший из него выйдет слуга, ничем не хуже теней. Скверно. Двое против двадцати шести. Нет, это, конечно, страшно льстит моему самолюбию – то, что они на меня теперь по одному боятся ходить – но два с хвостиком десятка это даже по моим меркам перебор. А они-то радуются. Глупцы. Ну да ничего, пусть порадуются пока есть возможность, всё равно ведь все сдохнут. Эти люди так ничему и не научились за все эти годы. Что ж, с ними было весело, но и без них, я думаю, будет неплохо. Мой зверёныш мечется. Смотреть на него приятно. Он действительно хороший наёмник, многое знает и умеет. И не скажешь, гладя на этого паренька, что ему как минимум семьдесят лет. Злобно так на этих идиотов смотрит. И боится. Первый раз вижу, чтобы он боялся. Приятно. Вот только зря эти глупые люди думают, что он их боится, я-то знаю, что причина его страха совсем иная. Полгода мне уже служит, а до сих пор моей силы не понял, вот и переживает. Ну и ладно. Зато я знаю, что убить его невозможно, так что даже отвлекаться на него не буду. Тени роятся, тени жаждут. Что ж, им немало нынче перепало и ещё перепадёт. Хотя вот эту компанию я хочу собственноручно прикончить. Боль пронзает плечо и меня даже немного отбрасывает назад. Бросаю взгляд на руку, потом вперёд. Мерзкий трус с арбалетом самодовольно щерится. Он, интересно, меня убить или напугать пытался? Тени завопили от ужаса, аж уши закладывает, осматриваюсь, пытаясь понять, что же их так напугало… Вечная тьма! А зверёныш-то мой на меня смотрит, в глазах страх, на лице ярость. Да и не лицо это уже вовсе, а морда с яростным таким оскалом, и покрупней он стал, и лапы у него… Таким когтям любой монстр позавидует. И крылья, и хвостик такой симпатичный. На демона немного смахивает, хотя, по сути, всё-таки зверь. Чешуёй весь покрыт, словно дракон. Красавчик, ничего не скажешь. Пока я им любовался, он уже половину этих придурков на фарш порубил. И нет ему никакого дела до того, что они в доспехах. Он эти доспехи как потёртую ткань рвёт. Вот это силища. Тени в панике за моей спиной носятся, уйти просят. Ну что ж, делать мне здесь сейчас нечего, думается, что он ещё не скоро успокоится. Пусть развлекается, заслужил. И от стрелы в плече надо избавиться, неприятная штуковина. Тени послушно собираются в одном месте, и я вступаю в их душный плен. Чужеродный предмет исчезает, а в следующий момент я уже стою посреди своей спальни. Плечо пронзает боль, пальцы немеют. Похоже, на этой стреле ещё и яд был. Тени услужливо подносят целебный нектар. Давно его уже не пил. С этим зверёнышем даже отравления бояться не приходится, у него исключительный нюх на яды. Несколько глотков густой вязкой жижи, и меня начинает клонить в сон. А почему бы и не вздремнуть? Все тени подле меня, они слишком напуганы вырвавшимся на свободу зверем, хоть я и уверен, что он меня не тронет. Добираюсь до кровати и проваливаюсь в блаженное небытие. Как он хорош… Просыпаюсь от тишины. Непривычно как-то и странно. Сколько себя помню, рядом всегда были тени, а эти создания просто не умеют молчать, постоянно о чем-то шепчутся. А учитывая минувшие события, так тут вообще галдёж должен стоять. Открываю глаза, осматриваюсь. Теней нет. Вообще ни одной. Зато вся спальня расписана какими-то замысловатыми рисунками, выполненными не иначе как кровью. Они везде. Все поверхности вокруг кровати: камень стен, пола и даже потолка, ковры, гобелены, мебель, окна – абсолютно всё, на что может поместиться рисунок, изрисовано. Чудо, что кровать осталась нетронутой. И на краю этой самой кровати сидит зверёныш и смотрит на меня с внимательным беспокойством. Пытаюсь дозваться теней. Они тут рядом, но в комнату войти не могут, хотя, по их мнению, мне наполняющая спальню магия не угрожает, даже скорее наоборот. - Ну, и что ты тут устроил? Он виновато так взгляд опускает: - Прости, я не уследил, и тебя ранили. -Ранили, - усмехаюсь в ответ, - тоже мне, рана. И зачем ты мне спальню испортил, это ведь кровью нарисовано? - Кровью, - соглашается он, - больше нечем было, а крови много, и она быстро сохнет. - А кто всё это безобразие отмывать будет? Кто ковры и гобелены чистить возьмётся? Нет, то, что кровью – это, конечно, вдохновляет, но зачем же на потолке-то? - Прости, - сникает он от моего недовольства, - я всё почищу, - и поднимает на меня свой извиняющийся жалобный взгляд, - я просто хотел, чтобы ты от раны побыстрее оправился. Едва сил хватает улыбку сдержать, он такой милый в своей беспомощности, и не подумаешь, что зверь. -Ты такой красивый в своём нечеловеческом обличье, что убить хочется, - как-то сами собой вырываются у меня слова. А он словно всю жизнь только их и ждал, прямо так и сияет восторгом: - Убей меня! Прошу, убей! Славный он всё-таки, зверёныш. <-_-> Ну, наконец-то. Если поглубже вздохнуть и выпятить грудь, лезвие маятника её задевает. Правда, это очень утомительно, лежать, выпятив грудь, да и лезвие и впрямь жутко тупое: скоблит по ткани рубахи, совсем не режет. Пожалуй, действительно будет больно, когда эта дура начнёт пилить грудную клетку, если ей, конечно, хватит для этого вращающего момента, а то ещё упрётся в ребра и застрянет. Может, придёт кто проверить, как я тут со страха в отчаянии бьюсь? Так хочется высказать ему всё, что я об этой штуковине думаю. Где обещанные мне страх, боль и мучительная смерть? «Где же ты, мой повелитель?» - стонет сознание. Всё что угодно за возможность умереть от его руки! Он покинул меня лет десять назад. Убил и исчез. Я откуда-то знаю, что он не умер, и что с ним всё в порядке, и понимаю, что более тёплого прощания, чем мучительная смерть быть просто не может, но куда и почему он пропал? Я сначала жутко бесновался, потом немного остыл. Подумал и понял, что к своему уходу он готовился давно и тщательно, и даже этого не скрывал. Просто я не обращал на его приготовления внимания, ни о чем не спрашивал. Привык я как-то, что если он что-то делает, значит, так нужно. Обидно немного, конечно, что он мне ничего не сказал. Он, может, теперь никогда не вернётся, а я его всю свою вечность ждать буду. В общем, после того, как я понял, что он меня бросил, я вернулся к своему старому ремеслу, ну и попутно его разыскать пытаюсь. Именно из-за того, что за найм взялся, я сюда и попал. Украсть какой-то бесполезный артефакт – дело нехитрое, вот только пострадавший оказался не промах и сразу заказчика вычислил. Но и я ведь не вчера родился, и даже не позавчера. Пришёл отчитаться и проверить, действительно ли договор в силе, (есть такая у некоторых заказчиков привычка: сначала заказ сделать, потом на попятную идти) ну и попал, так сказать, в распростёртые объятья обиженного. Но артефакта у меня с собой нет. Я, между прочим, жизнью рисковал, его добывая, так что по всем воровским законам он теперь мой. А этот тип меня запугать пытается. Верни, мол, что украл, иначе хуже будет. Может, оно и будет хуже, только мне всё равно, а напугать меня сложно, я сам кого хочешь напугать могу. И даже если по какой-то роковой случайности я не воскресну, то и не надо, всё равно без повелителя мне ни жизнь, ни смерть не в радость. Всё-таки этот маятник – жуткое издевательство. Вот, вспомнил прошлое. Горло сдавило, перед глазами немного поплыло. Надо успокоиться, нельзя давать волю чувствам, а то вместо того, чтобы по-тихому умереть самому, я тут всех перебью. Разницы, конечно, никакой, но это в мои планы как-то не входило. Глаза закрыть, сознание успокоить. Вдох – выдох, вдох – выдох. Маятник скоблит по коже, больно и неприятно. «Где же ты, мой повелитель? - хнычет сознание. - Почему ты меня бросил?» - И чем ты тут занимаешься? Ну вот, дожили, уже слуховые галлюцинации начались. Не маятник, а проклятье какое-то. - Отстань, у меня депрессия, - отмахиваюсь я от такого родного голоса. - Депрессия? С чего бы это? - С того, что эту штуку какой-то идиот настраивал. Я тут уже, между прочим, всё себе отлежал. - Согласен, - с какой-то оценивающей задумчивостью отвечает галлюцинация, - дилетантский подход к пыткам. Не удержался. Открыл глаза, и … - Повелитель… - Ну вот, ты опять плачешь, - улыбнулся он мне, как всегда прекрасный и спокойный, - а я ведь, тебя еле нашёл. Как тебя угораздило в эту дыру попасть? - Меня клиент сцапал, - отвечаю, пытаясь проморгаться. И правда, чего это я сразу в слезы? - Клиент? Мне казалось ты профессионал, - недовольно морщится он. - Так получилось, - винюсь я перед ним, - вот только наврал, походу, я ж так никогда не умру. - А я-то думал, ты скучал, - с каким-то разочарованием говорит он и отворачивается, - а тебе и без меня весело. Да что ж это такое!? Да как же так можно!? - Придурок! - ору ему в след и начинаю биться в держащих меня ремнях, совсем не обращая внимания на этот чёртов маятник. - Ушёл, ничего не сказал! Бросил меня на произвол судьбы! Не то вернёшься, не то не вернёшься! А я? Как хочешь, так и живи?! Ни стыда, ни совести у тебя нет! Тварь бесчувственная! Ещё и претензии какие-то предъявляет, мерзавец! Ну всё, злиться начал. Вот уже и когти в ладони впиваются, этого мне ещё не хватало. Собираю остатки воли в кулак, опускаюсь на своё ложе, отворачиваюсь от него, пытаюсь успокоиться и расслабиться. Честно говоря, плохо получается. Лежу, пыхчу, морщусь всякий раз, когда маятник по мне проезжается. Больно ведь. Вот на кой он заявился? Чего ещё ему от меня надо? Жил без него раньше и сейчас как-нибудь перебьюсь. - Похоже, у тебя действительно депрессия, - совсем рядом слышу его голос, и чувствую, как он прикасается к моей щеке. Не смотреть на него! Не смотреть! Мятник вновь проезжается по моей груди. Правильно, надо думать о чем-то другом. Надо отвлечься. Что-то со страшным треском ломается и с грохотом падает на пол, меня даже подкинуло на вздрогнувшем камне. Не удержался, обернулся. Надо мной раскачивается древко маятника, а само лезвие валяется у стены. Повелитель стоит ко мне боком и пренебрежительно морщится глядя на эту дуру: - Никто не имеет права причинять тебе боль, - говорит он, и в голосе его очень даже чётко слышится раздражение, а потом он поворачивается ко мне и в наглую так заявляет, - и твоя жизнь, и твоя смерть принадлежат мне, и только мне, запомни это, зверёныш! Ну вот, я опять расплакался. - Ты гад, каких поискать, - бурчу я, пытаясь совладать с собой, - тебе что, так нравится надо мной издеваться? Он вытирает ладонью слезы с моих щёк и довольно так отвечает: - Ты даже не представляешь, как мне нравится над тобой издеваться. «Мерзавец!». Сил на него никаких не хватает. - И хватит уже тут валяться, или ты думаешь, я сам тебя развязывать буду? «Вот ведь действительно гад, каких поискать!». Всё, чаша терпения переполнена. Толстенные ремни лопаются, как нитки, крылья за спиной ходуном ходят, ярость во мне так и кипит… А вот нечего так долго над пленниками измываться, мало ли насколько эгоистичными и депрессивными они могут оказаться… И моя жизнь, и моя смерть принадлежат ему!