Лунная река

После того как Ретт ушел, Скарлетт осталась одна. Одна в собственном доме, где прошлое, словно злая и жестокая насмешка вставало перед глазами и всем способами, будто бы нечистый дух, пыталось вытащить все силы, какие только остались. «Я подумаю об этом завтра», — чуть ли не со стоном, стискивая зубы, думает Скарлетт, стараясь лишний раз не сталкиваться со своими детьми, в которых с каждым днем она все больше узнавала своих почивших мужей. В свое время, когда Тара была разгромлена, руки Скарлетт сами тянулись к бутылке. Она поборола эту зависимость, но теперь… Кажется, это возвращается. Всего в достатке, потому ничего не случится, если пара-другая стаканов окажется в ней. Скарлетт возвращаются лица Эшли и Мелани. Они мучают ее, уничтожая своей правотой. Своей идеальностью. Своим правильным примером. Мелани теперь нет, но она осталась героем. Жестоко. Скарлетт никогда не была никем иной, кроме как приспособленкой. Отчаяние все больше забивает ей голову, выветривая любую, даже самую простую мысль из головы. За ее плечами прошедшая война, за ее плечами смерти близких. Медленно, но верно в разум проникает отторжение всего того, что было в ее жизни, подменяясь на причудливый сон. Про себя она все больше повторяет собственное имя: «Скарлетт» так, словно хочет стереть его из бытия. Слуги все больше подозревают, что у нее горячка, какая была у ее матери перед кончиной. Скарлетт боятся беспокоить, даже всегда на стороже черная Ма. О’Хара же бредет в своем сне по необычайно темному лесу, из которого нет выхода, натыкаясь на странные предметы, что вновь отталкивают ее в прошлое. Она слышит чьи-то шаги и печальный мотив, наигранный на расстроенном пиано. Однажды перед ней возник силуэт. Это была еще юная девушка с очень уставшим взглядом. Скарлетт была одна в комнате, потому не постеснялась задать зеркалу, ведь увидела девушку именно в отражении, вопрос: — Кто ты? Ответ прозвучал устало, но он хотя бы прозвучал: — Я Скарлетт. О’Хара пьяно улыбнулась своим мыслям. Дорожка расстилалась перед ней все дальше. Девочку в красной косынке, в красной рубашке и черных штанах хотелось взять за руку. — Куда ты идешь? — осторожно спрашивает ее О’Хара. Девочка посмотрела на женщину с тоской и невыраженной болью, так словно отражалась не только в зеркале, но и в чувствах О’Хара. — Я иду к бабушке. Всегда. О’Хара странным показалось это «всегда», а взгляд девочки резанул по сердцу, заставив его забиться быстрее. Она пьяна, ей мерещится девочка. Что здесь такого? — Хочешь, я провожу тебя? — Я жду, когда ты проводишь меня, — тихо ответила Скарлетт. О’Хара по-прежнему широко улыбается, хватаясь за протянутую руку. Спотыкаясь, девушка и женщина, шли бок о бок вперед, а из сени черного-черного недружелюбного леса, которого О’Хара никогда не видела в реальности, проступали разные лица. Все, кого она когда-либо знала. О’Хара старалась не обращать на них внимание, все ее существо тянулось к малышке-Скарлетт. Ей почему-то казалось, что она знает ее всю свою жизнь, только в разных моментах, таких не похожих друг на друга, разрозненных, неполных. О’Хара понимала, что всегда хотела увидеть именно ее. Девочка же улыбалась, ничего не говоря, держа за руку пьяную О’Хара и ведя ее сквозь темноту и вселенскую скорбь. Обеим не хотелось разговаривать, была только тропинка, петляющая, скользкая, не обещающая ничего хорошего. По дороге девочка срывала странные, трупного цвета цветы и показывала их О’Хара, а после слабо улыбалась, выражая глазами полное расположение к ней. Взрослая Скарлетт никогда не чувствовала влечения к другим женщинам, но почему-то именно к этой девочке в короткий миг почувствовала такую сильную любовь, какой, наверное, не заслужил ни Ретт, ни Эшли. В какой-то момент их пути, они остановились рядом с роялем, который был освещен редкими лучами, пробивающимися с боем сквозь плотно сомкнутые верхушки деревьев. Маленькая Скарлетт, впервые отпустив руку О’Хара, подошла к инструменту и, усевшись за него сказала: — Я сыграю тебе. О’Хара, очарованная, попросту кивнула. Началась мелодия, тревожная, переливистая, мучащая, взывающая ко всему, что когда-либо было в душе О’Хара. Девочка не щадила клавиши, смотря при этом неотрывно на женщину. О’Хара в какой-то миг не выдерживает, горько всхлипнув, присаживается рядом к маленькой Скарлетт. И именно в этот миг мелодия смолкает. Маленькая Скарлетт ждет, а когда О’Хара все же поднимает голову, то она осторожно кладет руки на ее плечи, а после нежно касается ее губ. Момент наполнен тоской, горечью, но О’Хара не отстраняется, принимая это как то, чего ждала, наверное, всю свою жизнь. Маленькая Скарлетт же, взглянув на О’Хара сочувственно, так будто бы понимает все, а та не сомневается, что девочка знает и понимает все, произносит: — Тебе пора обратно. Соберись. — Но что же будет с тобой? — слезно вырывается из О’Хара. Взгляд Скарлетт делается смиренным, готовым ко всему, она твердо отвечает, смотря куда-то вдаль: — А я буду охранять все то, что от тебя осталось, пока могу. О’Хара хочется закричать. Хочется возразить, даже алкогольный дурман рождает ощущение отравления. В последний миг, когда маленькая Скарлетт оборачивается к ней, она вдруг решает остаться здесь на всегда. Она делает отчаянный рывок вперед, чтобы обнять девочку, но ловит руками лишь воздух… Дымка бреда рассеивалась. В скором времени О’Хара оказалась одна в комнате, на полу, под смятыми и грязными простынями. Маленькая Скарлетт так и плясала перед ее глазами, забирая прошлое, забирая боль, давая шанс двигаться дальше. Взрослая Скарлетт же чувствовала, что в уголках ее глаз все равно собирались слезы. «Она не настоящая, как и вся та лесная тропа», — думает она, пытаясь подняться, ощущая удушливое похмелье. Мысли впервые после ухода Ретта коснулись настоящего. Вместо «Я подумаю об этом завтра», О’Хара произнесла совсем другое, так, чтобы услышать хоть чей-то голос, спустя столько времени: — Я справлюсь. Я буду жить дальше.