Отключка

POV Т/И Словно где-то издалека, будто приглушённое эхо, слышу чей-то мужской голос. Он кажется знакомым, но я не могу вспомнить, кому принадлежит. —Она приходит в себя. Мозг начинает функционировать в привычном режиме. В горле ужасно сушит. Чувствую насколько сейчас сухие потрескавшиеся губы, веки тяжёлые. Я хочу открыть глаза, но у меня не хватает на это сил. Не могу понять где нахожусь и как сюда попала. —Она скоро очнётся? —таким же эхом, слышится женский, тоже знакомый голос. И я также не могу вспомнить, чей он. —Да, думаю в течении пары часов. Профессор попросил, как только она очнётся... —предложение обрывается, а в ушах отдаёт звоном от какого-то резкого звука. —Тогда чего ты ждёшь? —снова женский голос. —Понимаешь, если бы Эрика увезли, неизвестно, чем бы всё закончилось. Она возможно спасла мутантов от ещё одного оружия, а мы с ней так поступаем... Это неправильно, я не могу... Эрика? Кто такой Эрик? И Профессор? В голове отдаёт пульсирующей болью в затылке и висках, когда я пытаюсь хоть что-то вспомнить. Я уже не прислушиваюсь к разговору, усердно думая. И тут меня, словно огромным водопадом, сметают воспоминания. Школа, побег Леншерра, моё заключение, и боль... Нестерпимая, ужасная боль, много боли, а потом наступает тишина и темнота. Я хочу положить руки на живот, убедиться, что у меня всё получилось, но сил на это не хватает. Хочется расплакаться от того, на что мне пришлось пойти, хочется закричать, но я чувствую себя, как живой труп: совершенно обессиленная, будто из меня высосали всю энергию, оставив пустой сосуд с внутренними органами. Чувствую руки на шее, кто-то приподнимает мой затылок, что-то плотное и холодное, защёлкивают на моей шее. Подавитель... Тут даже думать долго не приходится. А потом я понимаю, что услышанные голоса, принадлежали Рейвен и Хэнку. Мне хочется сделать хоть что-то, показать, что я уже очнулась, но сил хватает только на глубокий вдох. Первым возвращается слух. Я слышу приборы, монотонно пиликающие где-то сбоку, чувствую на собственной голове какой-то металлический ободок... А потом дверь захлопывается. По образовавшейся тишине, понимаю, что осталась одна. Где я? В палате? В лаборатории Хэнка? Не знаю, сколько проходит времени, сейчас оно тянется до бесконечности медленно. Снова кто-то сюда заходит. Он или она — ничего не говорит, но я понимаю, что нахожусь здесь уже не одна. А потом слышу голос Шона. Он читает новости. Беспрерывно, по ощущениям, довольно долго. Я всё же зажмурившись, открываю глаза и поворачиваю голову в сторону голоса. Он сидит на стуле, у стены, с планшетом в руках и опустив голову вниз, читает. Я жду, когда он поднимет голову, но он всё читает и читает. А потом приходит осознание, что, скорее всего, он или не может, или не хочет, видеть меня вот такой — полудохлой, в больничной койке, обпичканной всякими приборами. Я размыкаю пересохшие губы, чувствуя, как кожа на них лопается. —Эй, —всё на что хватает сил, звучит приглушённым полушёпотом и я не надеюсь, что он меня услышит. Но парень, тем не менее, поднимает голову вверх, а его взгляд становится немного ошарашенным от неожиданности. —Ты меня видишь? Слышишь? —он машет рукой, а после, подходит к кровати. С усилием, немного киваю головой в знак согласия. —Поверить не могу! Наконец! —кучерявый как-то по-детски радостно улыбается. —Ты отключилась на четыре недели. Больше так не делай, ладно? —он, видимо, заметив мои губы, заходит в соседнюю дверь и выходит оттуда с бутылкой воды и трубочкой в ней. Шон наклоняется к кровати, одной рукой поддерживая мою голову, а другой, держит бутылку, пока я пью воду. Хочет подсесть на простыни, но вдруг резко спохватывается. —Надо сказать Хэнку, что ты очнулась. Я слабо сжимаю пальцы на его локте, надеясь, что он поймёт мой жест, потому что говорить, всё ещё трудно. —Ты не хочешь, чтобы я уходил? —он смотрит на мои пальцы, потом переводит взгляд на лицо и я снова утвердительно киваю. —Первое, —я делаю глубокий вдох, собираясь с усилиями, чтобы сказать целое предложение, —что я почувствовала, когда очнулась — на мою шею надели ошейник, —я указываю пальцем на подавитель. —Почти все в школе уверены, что ты пыталась совершить суицид, —расстроенно замечает он. —Почти? —Я был первым, кто тебя обнаружил там, в наэлектризованной камере... Это был не суицид... Зачем ты так, Т/И? Ты ведь на самом деле могла умереть... —Так было нужно, —я снова глубоко дышу. —Ты помнишь, что сделала? —словно желая удостовериться, уточняет Банши. —Да, помню. Кто ещё в курсе? —Только я, Хэнк и Профессор. Остальные не знают. —Подавитель для того, чтобы я ничего не сделала, когда вернусь в камеру? —меня хватает на лёгкую улыбку, а Шон отводит глаза в сторону. —Профессор всё время, что ты была в коме, сильно переживал за тебя. Ходил нервный. Постоянно запирался в кабинете с Джеймсом и Ороро, а потом приходил сюда и сидел у кровати по несколько часов. И он несколько раз куда-то уезжал, ничего толком не объясняя, а возвращался только спустя сутки. —Не оправдывай его, Шон. Я понимаю. С самого начала не верила, что меня выпустят отсюда. Так что, в каком-то смысле, даже не разочарована. Я ожидала чего-то подобного... —Ты ведь не попытаешься...? —кучерявый тяжело сглатывает, не решаясь закончить предложение, но я понимаю о чём он говорит. —Что? Устроить суицид? Его если и устраивать то где-то, где я буду одна. Здесь меня всегда остановят. Так неинтересно, —я пытаюсь шутить, но Банши мои слова лишь ещё больше напрягают. —Да ладно, шучу я. Конечно, я ничего не буду с собой делать. Всё, что надо было, я уже сделала. —Мне всё-таки нужно позвать Хэнка, —виновато произносит он. —Да всё нормально, зови этого Виктора Франкенштейна. Посмотрим, что он ещё мне скажет. Шон впервые тихо смеётся от моих слов и резво подойдя к двери, выходит из палаты. А я... Я даже и не знаю, радоваться тому, что я выжила или нет? И Чарльз... Шон сказал, что он куда-то уезжал. На встречу с этим таинственным Легионом или у меня уже просто развивается паранойя?