Лучи

Наруто проводит пальцами по безволосому черепу, согревая кожу, разминая тянущий дискомфортно затылок. Наруто семнадцать, и война позади. Наруто семнадцать, и он наконец-то может, заперевшись внутри одного из привычных Конохе маленьких домиков, проводить все свое время с любимым человеком. Ибики старый вояка, улыбается своим же мыслям Наруто. Когда ему было тринадцать, тот отверг его фразой, чем-то похожей на эту — потому что в мире шиноби нет «маленьких», здесь, если ты носишь протектор, ты взрослый. Но ты все еще можешь быть молодым. Ибики тогда сказал: он скучный старик, который лишь отнимет и без того не особо радостные годы молодости юного шиноби. Просто украдет время. Наруто не согласился, Ибики не отступил. Наруто всегда был упрямым, и через несколько лет он его добился. Наруто массирует родной до тепла в груди затылок, исчерченный старыми шрамами. Здесь… здесь его череп сдавливали, пытаясь выведать особо секретную информацию. Здесь, будто дети, водили ножом по живому, рисовали неведомые узоры. Здесь — тушили о голую (а может, тогда еще не голую, Наруто пока не узнал все) кожу огонь. Здесь — пытались просверлить кость. Ибики под его руками весь расслабляется, становится мягким и теплым, таким, каким Наруто увидел его тогда, по окончании первого этапа экзамена на чуунина. Улыбающегося, шутящего. Показывающего свой череп, словно предостережение: дальше на пути у молодых ниндзя не будет ничего потенциально безопасного. Показывал одно, а Наруто видел перед глазами лишь искреннюю улыбку того, кто столько пережил. Видел — и понимал, что улыбка определенно покидала его когда-то, а потом вновь вернулась. Особенно яркая, особенно теплая. Ибики доверяет его рукам, а Наруто безмерно любит его доверие, его тепло, то, как стучит под пальцами сердце, когда Ибики засыпает рядом, крепко обнимая грубыми ужасно ладонями. А потом Наруто вспоминает, скольких любил до него. Думает: Рикудо, он такая катастрофа. А потом вспоминает, нежно проходясь пальцами по чужой шее: после того, как признался Ибики, больше никого. — Ибики, — зовет Наруто однажды, опираясь спиной на его грудь. В этой комнате большое окно, и сейчас они по уже установленной традиции смотрят, как медленно солнце опускается за горизонт. Наруто лениво подмечает также, в какие цвета окрашиваются облака. Морино отвечает вопросительным мычанием, наклоняет голову, рисуя дорожку поцелуев от основания шеи до плеча Узумаки. Наруто смеется… — Ибики, — говорит он, — а чем отличаются влюбленность и любовь? Ибики устраивает его в своих руках повыше, так, чтобы удобнее было опуститься подбородком на горячее плечо. Дома Наруто всегда ходил практически голым, а иногда и… — Любовь, — начинает Ибики, и только Наруто слышит в его голосе задумчивость. Она невесомая, едва заметная, и если бы не это — казалось бы, что Ибики говорит привычным менторским тоном. Будто сейчас будет читать лекцию, и Наруто правда рад, что способен уловить его плывучее настроение и истинный характер продолжительной паузы, — это дольше. Влюбленность милая и мимолетная, как страсть, и такая же стихийная. Как возникла, так и пропадет. А любовь, — он снова тянется губами, оставляет теплое ощущение от поцелуя на загорелой шее, прямо напротив бьющейся жилки. Улыбается — так, что кто-то мог бы испугаться из-за шрамов. Но Наруто слишком любил, — это как с тобой. Четыре года, Наруто. Когда ты прибегал ко мне в участок через год, я не думал, что такой энергичный мальчишка, как ты, умудрился именно полюбить. Меня. — Из-за того, что ты старый и скучный? — фыркает Узумаки и складывает руки на груди, театрально отворачивает лицо — но вскоре получает поцелуй в губы уже с другой стороны. И мгновенно оттаивает. А Ибики продолжает: — Еще и из-за того, что дети меня обычно боятся. И генины не исключение: опыта у них мало. Наруто разворачивается, обхватывает ногами чужие бедра, смотрит, находясь на одном уровне, в лицо. Улыбается, щуря глаза. Как лис. — А я в твою улыбку тут же втрескался. Крепко, как видишь. — В улыбку? — Брови джонина взлетают, и даже рука, ползущая вверх по бедру, замирает; Наруто кладет поверх нее свою ладонь, выводя мужчину из транса. Ведет выше, прижимает к своей груди. Выгибается. — В улыбку, — отвечает, повторяя. — Когда ты сказал, что все, кто остался, прошли, — дыхание постепенно становится частым, сбивается, и Наруто чувствует, как кровь приливает к коже. Чувствует, как краснеет, пусть и не может этого видеть, — ты… улыбался так искренне, а потом снял повязку и показал раны на черепе. — Он наклоняется ближе, касается лбом лба, обнимает Ибики за шею, льнет грудью к нему. Последнее говорит: — Ты если так улыбаться будешь, дети точно бояться перестанут. Тебе же нравятся дети, да? — Нравятся, — хмыкает, понимая, что в нынешней обстановке этот вопрос звучит ужасно двусмысленно. Но понимает. Наруто целует его импульсивно, горячо: он сегодня вернулся с первой после войны миссии, дипломатической, а оттого продлившейся дольше даже пары дней. Соскучился, думает Ибики. И отвечает на поцелуй, беря контроль в свои руки, наконец сжимая пальцами крепкие ягодицы сквозь легкую ткань домашних шорт и белья. Надо же как, а — влюбиться в улыбку палача. Назвать ее искренней. Но знаете, каждый, кто знает джинчурики Девятихвостого и героя Пяти Наций, скажет: это в его характере. Не будь он Наруто Узумаки!