Синий Парус

Проснувшись в свой законный первый день «предувольнительного» отпуска, я заметил на себе недовольный взгляд. Попытавшись выяснить что, черт побери, могло случиться, в девять утра, когда я еще не успел нигде накосячить. Аня буркнула что-то и ушла на кухню. Вздохнув, я встал с кровати, потянулся и взъерошил волосы. Окинул взглядом комнату, которая еще год назад была абсолютно пустая, улыбнулся. Анна Викторовна получила в подарок от деда роскошную двушку в сталинке на успешное окончание универа. Но, почему то, я был рад больше нее. Хотя я знал причину: мне больше не пришлось бы отдавать две трети скромной медбратской зарплаты на аренду жилья. Я воссиял, когда Аня отдала мне дубликат ключей. Мы собрали все пожитки в течение двух дней и обосновались в «дедовской» вторичке. Ремонт был сделан быстро и в лучших традициях маминых советов. «Зановесочки белые, обои персиковые, кроваточка из икеи» — кудахтала ее мама, когда они, загадочно склонились и хихкали над черновым списком покупок. Я оставался в стороне, занимаясь грязной работой и катая своих женщин туда-сюда — икея — дом. У моей девятины, казалось, провиснет дно, когда я погрузил в нее все покупки и ощутил, наконец, масштаб ремонта. Мы поменяли все. Мой взгляд остановился на фотографии, сделанной прошлым летом в Крыму. Аня сидит на моих плечах, держа в руках мороженное, а я спрятал за спиной сигарету, чтобы не портить кадр отравой. Мы были счастливы. Фотография была вставлена в голубую рамку и заботливо вытиралась от пыли каждую субботнюю уборку. Я любил Аню и был готов терпеть скверный характер и недовольное бурчание почти каждое утро. — Кисик, ты чего? — обратился я к Ане, зайдя на кухню, — хвост не весел, головушку повесил? — Ты подумал о том, на что мы будем жить? Или ты забыл, что твои отпускные-копейки? — Фу, как грубо, — я сел за стол, на котором уже стоял заваренный Аней чай и аккуратно разложены бутерброды с сырокопченой колбаской, — ты думаешь, что я на работу не устроюсь? — Дело не в этом, Слав, — девушка повернулась ко мне, — я беременна! Я прекратил жевать и уставился на нее. — Мы же предохранялись всегда, — выдавил я, — как это возможно? Аня закатила глаза, я почувствовал себя тупо. Она прочитала мне лекцию своим тонким истерическим голоском о том, что презервативы имеют свойство рваться, и не являются стопроцентной защитой от беременности. Теперь я закатил глаза. — Послушай, я вообще-то образован. Читаешь мне как семикласснику. Ты что думаешь, я, пять лет отдавший хирургии, не соображу, кончил я в гандон или в твою вагину? Анна напряглась, но проглотила мое хамство. Так же молча протянула мне свежий тест на беременность, а потом еще два. Я поник. Тесты подтверждали ее слова. — Ну и что мы будем делать? — спросил я, теребя тест — полоски в руках. — Рожать я хочу, Слава, мне пора уже! Это ты вечно в детском саду, только и можешь, что тыкать мне своим медицинским дипломом и годами, которые ты провел в своем сраном хосписе! — моя девушка вылетела с кухни как пуля, хлопнув дверью. Я услышал ее заливистое рыдание сразу. Анна представляла из себя пылкую и страстную натуру, любившую устраивать театральные страдания, достойные Станиславского, каждый раз, когда ее что-то не устраивало. Высокая блондинка, которая вполне могла бы покорить Голливуд, ошибочно нашла себя в профессии юриста, однако осознав, что задерживаться на работе не ее конек, кардинально сменила сферу деятельности на парикмахерскую колористику. Я поддержал ее выбор, мне больше нравилось называть ее феей красоты, чем феей уголовщины. Рыдания не прекращались, и я решил вмешаться. Анютины глазки сидела на кровати, плакала, обняв колени, и вздрагивала при каждом надвигающимся всхлипе. — Ань, тебе не пора еще, как ты мне сейчас сказала. Поехали ко мне на работу, я Петровичу тебя покажу. Ты же знаешь, он классный гинеколог, пусть посмотрит и скажет что к чему… — я не успел договорить. — Я же сказала, что хочу рожать! Хочу ребенка! С тобой или без тебя, понял?! Своего Петровича засунь знаешь куда?! — она скинула мои руки с плеч и выразительно посмотрела на меня, — уходи! Убирайся вон! Я знал, что через час она уже напишет мне на ватс немногословное «вернись», поэтому оделся и вышел из дома. И уж наверняка я знал, как можно провести омраченное ссорой утро. В телефоне открылся знакомый контакт. — Прогуливаешь? — спросил я вместо приветствия. — Время видел, ало? Я сплю, — ответил мужской голос. — Скоро приеду, вставай. Хохол был одним из моих лучших друзей еще со школы. Обладающий резвым нравом он в момент очаровывал людей, однако ему не везло в отношениях, и в свои двадцать четыре он не имел ничего серьезнее трехнедельных прогулок и прощального секса. Хохол, по имени Олександр Магонюк Житомирович, любил выпить и повыносить мне мозги по поводу его неудач в личной жизни. «Да я же человек высокой культуры, бля!» — говорил он. Я не спорил, его интеллекту можно было позавидовать. Он был начитан, любознателен и его пытливый ум всегда требовал пищи. Размышлять о древних философах Греции и их учениях он мог бесконечно, если в бутылке плещется «жигулевское». Однако когда очередная пьяная речь заходила в русло прекрасного пола, его глаза наполнялись печалью. Я не раз говорил ему, что парадировать кавказский акцент при знакомстве с девушкой — это плохая идея. Я завел «девятину» и газанул в сторону Хохла. — Слушай, братанчик, чего не спится, ты же теперь свободен, как ветер в поле, — начал причитать Саня, запуская меня в квартиру, — валялся бы целый день да ютуб пялил. Или Аньку, хы-хы. — Мы поругались, — коротко ответил я, снимая кроссовки, — ты почему не на парах? — Да крутил я сам знаешь на чем. Я не педагог, я философ! — он поднял указательный палец и задрал нос, — чай, кофе? На поступлении в педагогический университет настояли его родители, недавно вернувшиеся на Родину и оставившие драгоценного сыночку на себя самого. Я сто раз спрашивал его, чем обосновано их решение, но он лишь пожимал плечами и отвечал: «коли, нужен им диплом — будет им диплом». Такой ответ меня не устраивал, но я никогда не получал развернутого. Я просидел у Хохла несколько часов, все время проверяя телефон, в надежде получить сообщение от Ани, но тщетно. Из мыслей меня вырвал звук ключа, открывающего двери. Саша жил вместе с нашим общим другом Андреем, они учились на одном факультете. Эту двухкомнатную квартиру в районе максимально приближенном к центру города, подарили Андрею его родители, которые души не чаяли в единственном сыне. Он не был избалован, всегда хорошо учился, не грубил, не прогуливал и вообще являлся живым примером мальчика-пятерочника из пионерлагеря. И это он вернулся домой. — Послушай, дружок, — вместо приветствия начал он, приправив свою речь отборным матом, — если ты не будешь являться на зачеты, то тебя отчислят, родной! С последнего курса! О, привет, Славик! — он махнул мне рукой и продолжил, — скажи спасибо, что я впрягся защитить твою задницу! Андрей достал из черного дипломата папку с какими-то документами и кинул в Хохла. — Заполняй, — властно сказал он, — иначе не видать тебе выпуска как своих ушей! — Щенок, бля! — я отвесил Хохлу затрещину и встал с дивана, на котором мы сидели, болтая ногами. — Иди нахрен, подстилка Асклепия — прошептал он, листая папку. Я проследовал на кухню за Андреем, чтобы поинтересоваться, что за документы спасли Санька от отчисления. — Эти бумажки помогут ему сгладить вину перед кафедрой. — Не понял. — Он поедет со мной в лагерь вожатым. Я умолял Пони закрыть ему практику и нарисовать зачет сегодня, — парень поставил чайник на огонь, — иначе комиссия бы внатуре вынесла постановление о его отчислении. Это не шутки, он учится тык-мык, я удивлен, как он доплелся до выпуска, других не щадили! Трое из нашей группы не допущены до экзамена. Андрей вздохнул и пригладил черные волосы, он действительно выглядел растерянным. — Какого черта?! Оберест! — послышался крик, а потом и громкий топот в нашу сторону. Саша влетел в кухню. — Че орешь? — спросил Андрей, снимая чайник с плиты, и разливая кипяток по трем кружкам. — Ты что серьезно думаешь, что я поеду хрен знает куда няньчить детишек? За долбанный допуск к экзамену? — Нет. Ты едешь туда, чтобы этим летом получить диплом, вместе со всеми, а не быть позорно отчисленным перед выпускным экзаменом. Пони хотела тебя отчислять. — Скажи этой лошади с мягкой челкой, — парень накрыл лоб ладонью, изображая пальцами челку, — что я ее в гриву… — Не еби мне мозги! — взревел Андрей и шумно поставил чайник на место, — скажи спасибо и распишись, где следует! Иначе так и останешься необразованным быдлом. Я допил чай и стал от скуки теребить ниточку от пакетика, который остался на дне кружки. Андрей похлопал меня по плечу и сказал: — Чего грустный, Слав? Опять Аня бесчинствует? — Да нормально все с ней, думаю, где работу искать. Может в областную больницу пойти или в поликлинику. Там, правда, зарплаты не такие высокие, да и от дома далековато. — Ты ж на колесах, какая разница? — Да я так… — Слушай, — воодушевленно начал Оберест, вскочив со стула и схватив документы, только что подписанные Холом, — туда еще одного вожатого надо! Ты же медик, тебя возьмут от вашей там организации. Вот тебе и шабашка, неплохо платят. — Да какой организации, я же не в «детстве» работаю, то есть не от детского сада или школы, вообще другая степь, братик. — Вообще похуй, — вступил Сашок, — поехали с нами. Приколимся. — Так вот что это для тебя! Я тебе приколюсь! — Андрей сунул кулак под нос Хохлу, — за детьми едем следить, а не прикалываться. — Ой, да не гундите вы, — я вскинул руками, — посмотрим. Дай мне с кем связаться, я позвоню и узнаю все. Телефон молчал. Идея поехать в лагерь вожатым или медиком меня устраивала, однако я продолжал переживать за Аню и ее беременность, с которой еще ничего не решено. В животе что-то предательски заныло, я решил, что это муки совести и поспешил поехать домой, чтобы поговорить со своей девушкой и обсудить наше дальнейшее будущее.