пылай

      С детства, будучи рождённой в семье потомственных аристократов, её учили держать лицо, иметь безупречные манеры, быть прекрасной хозяйкой и украшать своим присутствием мужчину. С первыми тремя пунктами Винда соглашалась и была не против, но вот перспектива быть простой куклой, безличной и не имеющей никакого мнения, ей не нравилась. Да чего скрывать, она внутренне содрогалась в ужасе при намеках матери о том, что нужно как можно скорее выбирать себе жениха.        Винда считала это откровенной несправедливостью! Она хотела учиться на равне с мужчинами, носить то, что ей нравится и иметь возможность высказывать своё мнение, зная, что от него не отмахнутся, как от маленькой, но назойливой мушки, и её услышат, не взирая на то, что она — женщина. Однако, каждый раз, когда она хотя бы заикалась о том, что хочет принадлежать к чему-то значимому, большому, чем она сама, или о том, что ей хочется сначала заняться полноценной учебой, а только потом уже думать о создании семьи, мать недовольно хмурила брови и просила «выкинуть эти глупые современные идеи», а отец отчего-то постоянно злился, говоря о том, что революционерку в доме они никогда не поддержат. Обида, отчаяние и какое-то глухое раздражение томились у Винды в душе. Очень сильно хотелось выплеснуть эти эмоции, сломать общепринятые устои, изменить весь мир или хотя бы попробовать это сделать, но единственное, что ей дозволялось было молчание. Порой ей хотелось на глазах у всех закричать во всю мощь своих легких о том, что она, вообще-то, личность, а не красивая игрушка, которую можно продать, а, попользовавшись вдоволь, выкинуть и забыть навсегда.        Именно такие мысли витали у Винды в голове, когда она слушала речи Геллерта Гриндевальда о всеобщем благе, о том, что они — маги — уникальны и особенны, следовательно, им под силу изменить этот мир в лучшую сторону. Она слушала, находя в его идеях свои мысли и желания, поэтому даже не колебалась, собирая вещи и сбегая под покровом ночи. У неё был маленький дом в Провансе, никому не известный и полностью принадлежащий ей. Первое время было очень сложно. Винда даже не подозревала, что несмотря на все плохие, по ее мнению, стороны её семьи, она так сильно их любила и будет очень скучать. Снедаемая виной и сомнениями, она пару раз чуть ли не срывалась обратно к родителям под крыло такой простой и понятной жизни магической аристократки, но постоянно одёргивала себя, считая, что раз дала сама себе обещание попытаться изменить мир, то она его сдержит, во что бы то ни было. Со временем, острая тоска по дому и родителям сменилась лишь легкой грустью и покрылась тонким слоем, состоящим из тёплых моментов, которых, на удивление, оказалось не так мало, как Винда ранее думала. И, конечно, со многим ей помог справится Геллерт.  — Винда, послушайте меня. — как-то сказал он, когда двери бесшумно закрылись после того, как последний участник собрания покинул зал. Гриндевальд только-только стал поручать ей все более сложные задания, поэтому с недавнего времени она была допущена, так сказать, на более закрытые собрания. — Я вижу, как вам порой сложно справится с тоской по семье, по такой понятной жизни без забот и хлопот неприглядной реальности. Конечно, удобнее и легче бороться за свои права, находясь в роскошных покоях, когда за тебя все делают слуги. Приятнее бороться за свои права, не выходя за пределы особняков, не зная или просто не понимая, что за всей мишурой в речах Министерств о привилегиях магов в сегодняшнем мире скрывается. Власти не желают взять то, что по праву принадлежит нам, магам. Понимаете о чем я? Если вы вернётесь, то все возвратиться на круги своя. Родители вас всего лишь пожурят за безрассудство, а потом посадят на цепи, выбрав достойного жениха, считающий вас своей собственностью. Будете красивой птичкой в золотой клетке, которая поёт по приказу хозяина и развлекает гостей. Вы этого хотите? Ещё в начале его речи Винда застыла на месте, не силясь даже дышать полной грудью. В горле саднило, а в груди поднимались жгучее недовольство и даже обида. Разве она не доказала своё желание сражаться за интересы всех магов? Разве она не доказала, что ее не так просто сломить? Разве она не доказала свою верность? Да как он смеет!  — Мсье Гриндевальд! Конечно же, нет!.. — довольно резко сказала Винда, забывшая на секунду, перед кем она стоит. Уже готовая разразиться гневной и, возможно, чуточку недовольной тирадой, она осеклась под странным взглядом Геллерта, который смотрел на неё с чем-то, похожим на… веселье? гордость?.. Розье на секунду нахмурила свои тонкие брови, а потом не сдержала едва слышимого изумленного вздоха. — Вы это специально, oui? Наверное, у неё было донельзя забавное лицо, что Геллерт не сдержался и рассмеялся, слегка запрокинув голову наверх. Винда с удивлением подумала, что никогда, за два года будучи его сторонницей, не слышала его смех. Да, были улыбки, ухмылки или лёгкие, свистящие смешки, но смех? Она краем сознания отметила, что смеётся он очень красиво и довольно заразительно, поэтому постаралась скрыть незаметно возникшую улыбку. Он как-то неожиданно мягко на неё посмотрел.  — Вот, вы наконец снова похожи саму на себя! Mein Gott, Schätzchen, вас постоянно нужно злить и задевать, чтобы вы не предавались хандре? Diese Franzosen... — Гриндевальд в притворном недовольстве покачал головой, но веселый блеск его глаз заставлял не принимать его представление всерьёз. — Вы сильная девушка, Винда. Я вижу этот бушующий огонь в вашей душе за всей этой напускной коркой льда. Не стоит гасить его. Разожгите его для меня. Наверное, Розье понимает спустя несколько десятков лет, что именно с того момента она безоговорочно влюбилась в Геллерта Гриндевальда. Он смог подарить ей то, о чем она могла размышлять только у себя в мыслях, — выбор и ощущение, что она, порой, самый важный человек во вселенной. По крайней мере, хотя бы для него. Винда никогда не могла расшифровать этот странный и непонятный взгляд, которым Геллерт иногда, забывшись и думая, что она не замечает, окидывает её. Он редко говорил прямо, давая лишь какие-то туманные полунамёки, но ей этого и не нужно было.       Не сдерживай себя, Schätzchen, пылай. Пылай так сильно, чтобы я смог тебя найти, где бы ты не находилась.       Гори для меня так, как это делаю для тебя я.       Свети. Пылай. Сжигай.       И она пылала. Все эти годы Винда пылала лишь для него.