Обещание

Югём лежит у Джебома на животе, плечи обдаёт холодом из открытого окна. На улице сыро и промозгло. В квартире, на твёрдом матрасе и под старым пледом не лучше. Он крепче обнимает Има, пока тот медленно выдыхает столб дыма в потёртый потолок с отвалившейся штукатуркой, с пожелтевшими пятнами по углам и следами плесени, которую с лета толком отмыть не удалось. Где-то на полу валялись дырявые джинсы, пропахшие дешёвым стиральным порошком рубашки и носки, которые бы уже давно стоило постирать, воды только горячей нет, а под холодной руки сводит слишком быстро. Джебом медленно перебирает пальцами тёмные пряди младшего, прикрыв глаза, Ким непроизвольно поджимает губы, когда задевает на его руке старые шрамы и язвы на венах. От Джебома пахнет сигаретами, потом и чем-то горелым, но Югём утыкается носом в еле тёплую кожу и вдыхает сильнее, чувствуя, как от места прикосновения разбегаются мурашки. На часах пять сорок утра, в комнату пробираются первые тусклые лучи и отражаются в треснутом зеркале, в которое смотрит Югём, наблюдая за Джебомом, думая о том, как хорошо они смотрятся вместе. Он пытается вспомнить их первую встречу, но воспоминания смешиваются в одну ленту и путаются. Югёму всего неделю назад исполнилось восемнадцать, Джебом отпраздновал свой день рождения ещё в январе, обливаясь холодным потом в углу комнаты, царапая кожу и болезненно жмуря глаза, сдвигая тёмные брови к переносице и срывая голос в крике, прогоняя его или того, кого увидел в нём. Серый пепел осыпается на них, размазываясь по коже, стоило Югёму сменить позу. Джебом потягивается и бросает окурок прямо на пол, скрепляя руки в замок поперёк груди Кима, целуя в копну волос, устало выдыхая. Последняя неделя была действительно тяжёлой. — Я уйду сегодня вечером, — говорит Им тихим скрипучим голосом, чуть кашляя, — Думаю к утру вернусь. — он всегда так говорит, а потом пропадает на несколько дней, погружая Югёма в вязкую смесь ожидания, страха и неизвестности. Каждый раз, когда в такие дни в трубке слышатся длительные гудки, а потом женский механический голос говорит, что абоненту стоит перезвонить позже, младший заматывается в плед и скулит, как верный щенок, чей хозяин привязал поводок к столбу и уехал. Но парень молчит, рисуя на груди Има непонятные символы, стараясь не думать, зачем и куда тот пойдёт ночью. Что-то подсказывает ему, что информация эта лучше не сделает. Наоборот. Джебом вылезает из постели, голышом шагая на кухню, там щёлкает плита и шуршит вода из-под крана. Югёму кажется, что рёбра и позвоночник видны у Има чётче, чем раньше. Чай в кружке горчит, сделанный на скорую руку один на двоих бутерброд кусается с трудом, губы пачкаются в масле, которым были пропитаны свиные шкурки. Джебом сидит на табуретке, уместив на ней замёрзшие ступни, прижимая колени к груди. Смотреть на него холодно, Югём ёжится и делает глоток, обжигая язык и нёбо. Они оба молчат, раньше Югёма тишина разъедала, он чувствовал, что обязан что-то сказать, завязать диалог, сейчас это не нужно, ему было хорошо сидеть так — в старой футболке, на прокуренной кухне, обжигая пальцы одной руки о кружку, пока другая медленно поглаживает ладонь Джебома. Тишина больше не казалась врагом, с которым нужно сражаться до стёртого в кровь языка, она стала другом, который нежно укутывает и согревает, защищая от лишнего шума. Они уже сказали друг другу всё самое важное, теперь можно просто взглянуть в глаза, под которыми залегли тёмные круги, чтобы услышать в голове те слова, понять всё по взгляду и позе. Джебому холодно, и волосы дыбом встают на его ногах и руках, носом шмыгает и вытирает тыльной стороной ладони, на которой не зажали ещё ранки от отгрызенных заусенцев. — Ты бы оделся, простынешь. — говорит Ким, грея руки о жёлтую кружку, что выбивалась из серых оттенков ярким пятном. Джебом молчит, снова закуривая, наблюдая, как последняя муха этого года не теряет попыток вырваться из плена липкой ленты, что висела под потолком. Муха дёргала лапками, пыталась шевелить крыльями, жужжала жалостливо и истерично. Пара судорожных рывков, и крылья её отрываются, оставаясь в клее, пока насекомое падает на стол, пытаясь ходить на оставшихся лапках. Им следит с интересом учёного и холодностью твоей бывшей подружки, которую ты бросил ради парня-торчка старше тебя на четыре года. Зато он честен и любит побитым сердцем сильно и искренне, отдавая то немного, что у него есть. Пожелтевшие от никотина пальцы аккуратно берут тельце, крутят немного, чтобы рассмотреть со всех сторон, а потом медленно давят. Жужжание превращается в писк, слышится хруст хитина и тишина, лишь часы, что уже давно застряли на семи тридцати вечера, тихо постукивают секундной стрелкой, что дёргается от цифры к цифре. Джебом стряхивает с пальцев маленький трупик и тушит недокуренную сигарету, потирая продрогшие плечи, и возвращается в комнату, Югём слышит, как скрипит матрац под его телом. — Ты не будешь больше? — кричит Ким, цепляя остатки бутерброда, откусывая прежде, чем получить ответ. — Нет, доедай. Чай тоже можешь допить. — крик у Джебома выходит сиплый и слабый. Югём пытается вспомнить, куда они дели градусник и есть ли у них какие-нибудь лекарства, переливая чай в свою кружку. За окном беспощадно темнело, Им потуже затягивал ремень, но чёрные джинсы всё равно еле цеплялись за тазобедренные кости, бурчит, что нужно сделать новую дырку. Югёму не хочется его отпускать, но вместо того, чтобы возразить, он сильнее натягивает плед на плечи, хмуря брови, наблюдая за сборами. Им так и не сказал, куда уходит. — Одевайся теплее, там холодно. — говорит он, наблюдая, как Джебом цепляет толстовку, утонув в ней, оголяя ключицы. Старший лишь криво улыбается и целует в переносицу, разглаживая губами собравшиеся морщинки. Ким прикрывает глаза и вздыхает измученно. Такие походы никогда не заканчивались ничем хорошим. — Я вернусь. — но Югём лишь мычит в ответ и не поднимает глаза. Ночью в квартире страшно и ещё холоднее, рама вечно стучит, дребезжит стекло от порывов ветра. Тут и утром одному некомфортно. Югём просто не может быть без Джебома с момента их первой встречи, которую за целый день так и не смог вспомнить. Он пообещал себе, что обязательно освежит тот день в памяти, иначе голова разболится, а одному уснуть и без того трудно. — Подожди немного, я вернусь к утру, — Джебом нежно оглаживает волосы Югёма и улыбается, — Обещаю. — это действительно успокаивает, потому что обещания он всегда исполняет в каком бы состоянии ни был. Хлюпкая дверь хлопает и Югём опускается на кровать, раскинувшись по всей простыни. Часы на кухне раздражающе тикали, машины за окном проезжали всё реже. Холодало, а Джебом даже куртку не накинул, потому Ким встаёт с постели и надеется, что в их аптечке есть что-то кроме обезболивающих, бинтов, перекиси и пластырей, аптеки в такой час уже не работают. Джебом присылает одно единственное сообщение в два часа и сорок три минуты, оно короткое и с пробелом перед точкой: «Югём .»* — и он улыбается, прижимает покоцаный телефон к груди, глядя на блёклый потолок, к которому тонким прозрачным скотчем были приклеены серебристые конфетти, и если посветить на них, то те весело разбрасывали свет по комнате, делая из тонких лучей неуклюжие капли. Он пишет «Джебом» и отправляет, ставя будильник на четыре тридцать, чтобы встретить парня у дома, он ведь пообещал вернуться к утру. Кровать с правой стороны непривычно холодная, но Югём, чуть подрагивая, ложится на неё и накрывается одеялом с головой, высовывая кончики пальцев. Когда звенит будильник, на улице ещё горят фонари, Ким недовольно бурчит, но встаёт, чистит зубы щёткой Джебома и умывается водой, спустив предварительно всю ржавчину. На улице холодно и ветер усиливается, Югём запахивает куртку сильнее и садится на лавочку, всматриваясь в темноту улиц. Когда солнце начало прорываться на небо, Югём продолжал сидеть на скамейке, грея руки в карманах. Фонари погасли все сразу, во дворах стали заводить машины, выезжая на улицы города. Югём всё сидел, ощущая покалывание мороза на щеках. Снег пришёл вместе с сильным ветром, взлохматив загривок, заставив содрогнуться всем телом. Телефон говорил, что в Сеуле уже семь пятнадцать утра. Парень продолжал сидеть на скамейке, сильно дрожа, зубы уже даже не могли попасть друг на друга, карманы больше не грели красные руки. Когда на часах было десять, Югём всё понял, но с места не сдвинулся. Лишь шмыгнул носом и даже не стал вытирать мокрые дорожки на щеках, те всё равно скоро замёрзнут и стянут кожу. Вспоминает их первую встречу, но даже улыбнуться не может. От друга Джебома в два часа дня приходит сообщение, Югём уже не может достать телефон из кармана, больше не дрожит и не стучит зубами. Он обещал, что вернётся к утру.