Плоть

В руках мороженое, на лице улыбка. Киетака кушал сладость, болтая что-то миленькое и наивное, как и он сам, активно жестикулируя и сверкая своим чистым невинным личиком, словно летнее солнышко. Все же, этот мальчик и вправду был настоящим лапочкой, простым и доверчивым, добрым, словно ангелок и готовым на все ради своих друзей. Ради Мондо. — Спасибо, что пошел со мной гулять, братан, — смеется Ишимару, грызя вафельку от мороженного, глядя на Мондо искрящимися бордовыми брусничными глазками. Така утирает рот, счастливо выдыхая охлажденным от мороженного ртом, расплываясь в детской улыбке. -- Мондо, тебе надо больше есть. Ты совершенно похудел! -- хмурится Киетака, дергая Оваду за рукав, -- Надо следить за своим здоровьем. Нельзя губить его, как это делаешь ты. Энергетик это не завтрак, а булочка -- не ужин!! -- восклицает Ишимару. Это был обычный вечер, но каким наслаждением будет он завершен... Краски сгущались, сосредотачиваясь только на раскрасневшимся лице напротив, которое так и сияло девственной жизнью, буквально смердя отвратительным кислотным весельем, который оседал на языке желудочным соком, который кис, словно протухшее молоко. -- Kyoudai! Ты сегодня какой-то молчаливый. Все в порядке? -- спрашивает он своим невинным, излишне правильным, сладким голосочком, даже не представляя, как сильно можно хотеть схватить его язык двумя пальцами и медленно вырвать, разрывая с характерным склизким хлюпаньем мышцы, сосудики, венки, наслаждаясь бессвязными мычаниями и криками сквозь сжатый рот и губы. -- Мондо? Что-то случилось? -- конечно случилось. Он хочет расчленить тебя и украсить кишочками комнату. Вместо слов он действует -- хватает брата за руку, а тот неловко жмется, принимает за игру. Никакого инстинкта самосохранения. Как глупо. Таку тащат сквозь какие-то улицы, какие-то заброшки, напарываясь на колючие кирпичи, стесывая руки, щеки, подошвы, забредая все глубже и глубже в извилины обезумевшего сознания одного из них, шизофренический лабиринт, выстроенный слепой ненавистью, которая кипела и бурлила, словно масло, пожирая аппетитную кожицу с хрустом и шипением. Ишимару привык видеть в своем друге защиту, надежду, но никогда бы не подумал, что Мондо способен совершить настолько отвратительный акт, закончив одновременно два смысла, превращая жизни в прорванные отходные трубы, которые все пытаются прийти к какому-то завершению. -- Мондо... Ты пугаешь меня. Зачем мы сюда пришли? -- жертва оглядывает свой капкан, но сбегать было уже поздно, когда хищник подобрался так близко, когда в его душе скопился голод, который рвал легкие, плоть и ломал хрустящие ребра, теснясь в чужой груди и оттягивая эластичную кожу под своим весом. Ладонь сжимает чужое горло, пока из него не вырывается гортанный хрип, который задыхается в излишках слюны, слезах и крови, утопая в преданном разочаровании и отчаянии. Овада понятно объяснил, что бывает с доверчивыми людьми. -- K-kyouda- -- всхлипывает забитое животное, молотя ножками по земле в агонии, которая разрывала его тушку на дрожащие частички. Тело валится с размаха на землю, пронзаемое острыми кирпичами. Кости хрустят, словно ветки и сухие палки, но этот смертоносный звук утопает в слезливом крике, который эхом разносится по всей заброшке, ядовитыми шипами пронзая голову Овады, который уже не был самим собой... это был.. кто-то другой. Человек со спиралями в глазах. Смех разрывает периметр, лезвиями бритвы перерезая ноги и руки, пока из них плещут розовые фонтаны крови, которые сверкают и сияют, окрапляя камни и кирпичи, так же, как и саму тушку жертвы, которая бьется в агонии, униженная и преданная. Сильные руки хватают первый попавшийся камень, взвешивая его в своей жестокой бледной ладони, прикидывая, можно ли им разбить черепную коробку. -- Хочешь, я расчленю твое тельце, как жалкую тушку отвратительного животного? А, ничтожество? -- шепот, раскаты грова, которые насилуют, уши до крови раздирая уши, смешивая розовые струйки с грязью и камнями. Замахнувшись, грешник кромсает булыжником лежащую на асфальте ладонь, пока она не делится на оторванные миленькие пальчики, косточки, выпирающие из запястья и аппетитную кожу, которая уже залита кровью. Изо рта доносится визг, переходящий в стон и хрип, затихающий и снова возрастающий, такой звонкий и прекрасный, так прекрасно лежащий на языке, который Мондо ловит губами, смеется, истекает кровавой слюной, словно зверь при бешенстве. Камень скребет остатки покромсанной ладошки черви чувствют запах кожи крови плоти гниющего тела солнышко угасает камень насилует ногу ступня отделяется от голени вмете с ботиночком кость ломается раз два три четыре пять она уже несколько осколочков истекает кровью. Он оглядывает свое деяние. -- Хочешь меня? Ты меня любишь? Он мотает головой. Это отрицание? Это согласие? Его мозги медленго выедают черви, он не может думать, он может лишь медленно прорастать плесенью изнутри. -- Не волнуйся, я срежу стебли, когда они прорвутся через твою кожу. Киетака стонет, дерет идеально подстриженными ногтями грудную клетку, хочет играть в крестики нолики. Кровавые червячки ползут по ребрам, разъедая плоть, уродуя, убивая морально, уничтожая. он умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер умер. Ладошка глядит кровавую щеку, забирается под кожу, роется пальчиком в сладком мясце, нащупывая зубки, которые неконтролируемо стучат друг о друга. -- Откуси себе щечки. Он покорно жует свое мясо. вкусно. кровь стекает по подбородку, перемешанная со слюной и остатками еды, которые выходили вместе со рвотными позывами. Мондо бьет по животку камнем. раз два три четыре пять кишки валятся в ручку, наполненные стебли, пульсирующие, кровоточащие, так прекрасно держат форму, сжимаются разжимаются черви ползут по ним, зарываясь глубже в животик ишимару чтобы выесть оттуда его свежее мяско это вкусно вкусно вкусно. Овада не может остановиться. Он хочет выпить через трубочку этот белый жирок, может, даже мочу, все, чтобы прочувствовать каждую клеточку тела таки. Кто бы мог подумать, что братан такой вкусный. косточки хрустят на зубах, пока язык забирается в глазницу, подцепливая красный аппетитный блестящий глазик. Он еще жив? тело теплое, ворочается, поедаемое мондо и червячками, которые пожирают его внутренние органы, протискиваясь между кишочками, забираясь в самое сердечко, чтобы отложить там теплые личинки. . . -- Ты любишь меня? он любит любит раз два три Руки раскрывают с хрустом ребра. мальчик теперь как на ладони. хочется есть и есть и есть и есть и есть Зубы кусают милое сердечко, откусывая от него кусочек. черви они питаются грешник скалит зубы он терзает плоть он протискивает член сквозь сжатое колечко из кишок, заливая милый желудочек своим белым семенем. ты вкусный. -- Я вкусный, брат? -- Конечно, милый, сладкий, хороший, прекрасный, удивительный, отвратительный, ничтожный, ущербный, бесполезный. .. ..... Глаза Овады раскрываются, пока сам он вскакивает на кровати, тяжело дыша, хватаясь за одеяло, истекая ледяным потом. Зрачки мечутся из стороны в стороны, ища труп, в панике желая оживить.. мертвое тельце. -- Мондо?! Что случилось?! -- вскрикивает Иши, обнимая торс своего партнера, дрожа от страха. -- Ты в порядке?! -- Мондо забывает, как говорить, не переставая мотать головой, словно отсталый. -- Я... Я... Я в порядке, -- мямлит байкер, укладываясь рядом со своим партнером, крепко обнимая горячее тело. -- Знаешь, Мондо, мне кажется, ты слишком нервничаешь в последнее время. Как насчёт пойти погулять завтра? Зайдем за мороженым.. А потом направимся, куда хочешь. Как тебе идея, бро? -- с лаской смотрит в фиалковые глаза напротив Киетака. ч е р в и п о е д а ю т п л о т ь -- Конечно, с л а д к и й.