Грани нормальности

— Есения Андреевна, ну, как же так получилось? Я рассчитывал, что ты будешь следить за ним тщательнее. Есения стояла посреди кабинета и немного виновато смотрела на Седого. Да, наверно, в этом инциденте действительно была ее вина, ведь Родион снова сбежал из-под ее присмотра. Но не может же она следить за ним двадцать четыре на семь! У нее в конце концов и своя жизнь есть.  — Обошлось же все, Егор Александрович!  — И вот это ты называешь «обошлось»? Ты сейчас серьезно? А «не обошлось» — тогда что? Когда он убьет кого-нибудь? Женщина тяжело вздохнула. Ее опять выдернули с ее редкого выходного, оторвали от дочери и мужа, и ей совершенно не нравилась такая тенденция.  — Он не сделал ничего страшного, его вернули…  — Ах, «ничего страшного»? — Седой повысил голос, — Он заявился в школу, Есень! В школу! Представился представителем РОНО и устроил им «проверку»: надел на голову директору миску с горячим супом — у него ожоги второй степени, поиграл с детьми в футбол глобусом, учителю географии едва не оторвал язык, уборщицу макнул головой в унитаз, а родителю, который сделал ему замечание сломал обе руки! И вот это ты считаешь «ничего страшного»? Но Есеня не смотрела на Быкова, она лишь закусила губу, стараясь сдержать смех. Получалось у нее плохо…  — О, так тебе это кажется смешным? А в следующий раз он ребенка убьет? Что тогда будет? И следователь сразу стала серьезной:  — А вот детям от него точно ничего не грозит! — Быков смотрел на нее пристально, будто сомневаясь в ее собственной адекватности. И Есения поняла, что нужно все же объяснить:  — Егор Александрович, да, я виновата, не досмотрела. Но Меглин, и когда не в себе был, сбегать умудрялся, а теперь, когда он стал практически адекватным, его ж ни в одной клетке не удержишь!  — Практически адекватным?! Есень, — он бросил на стол какие-то листы бумаги, — вот это разве похоже на адекватность? Тут женщина посмотрела на него, ну, очень удивленно. Она села на стул перед ним.  — Знаете, Егор Александрович, вы меня иногда удивляете. Мне начинает казаться, что это я десять, или сколько там, лет с Меглином работала… — Седой смотрел на нее непонимающе, — вы что, ожидаете, что он, когда выздоровеет, станет нормальным, как все, да?  — Вот только это же Меглин, мать вашу! Тот самый, который притащил в пединститут эксгибиционистку! Который скинул мэра Михайловска с обрыва, потому что тот пургу нес, а полицейскому под Нижним в глаза пепел от сигарет высыпал! Тот самый, который по вашим же словам «подставлял» меня на каждом деле! Чего вы от него хотите? Чтобы он в общепринятые рамки влез?  — Есеня… — Быков постарался прервать подчиненную, но она уже разошлась:  — Да по его меркам нынешний Меглин — сама адекватность! Он сколько в школе пробыл? Три часа? — Быков неуверенно кивнул, кажется, он уже сам жалел, что завел этот разговор, — За это время он вскрыл схему директора по отмыванию денег через школьные продукты, две мошеннические схемы по отъему денег у родителей, обнаружил, что один из учителей на дополнительных занятиях занимается с детьми неизвестно чем, остановил буллинг в школе, а еще обратил внимание социальной службы на то, что родители избивают своего ребенка! И это за три часа! Так, кто тут у нас неадекватный, я вас спрашиваю? Есеня, наконец, выдохлась и откинулась на спинку стула. В комнате повисло молчание. Седой просто не знал, что сказать на эту эмоциональную тираду. И тогда женщина вдруг тихо добавила:  — А еще он научил детей не верить всему, что говорят взрослые. И знаете, — она опять посмотрела на своего начальника, но теперь уже устало, — этот урок будет для них в сотню раз полезнее того, чему их учат учителя! И да, я думала, вы понимаете, с кем имеете дело. Через пару секунд молчания тяжело вздохнул уже Быков.  — Ладно, это дело мы замнем и школу проверим, но, Есень, пожалуйста, смотри за ним получше, а? — А вот эта фраза уже была похожа на мольбу… Есеня кивнула, уже просчитывая, кого еще она может попросить приглядеть за одним относительно безобидным сумасшедшим…