В золотые воды

      Аякс ощущает ее, сколько себя помнит. Она окружает его защитным коконом, бежит по его венам, взрывается яркими красками перед глазами.       Аякс любит и обожает ее так же, как свою семью — возможно, даже больше, потому что она не пытается ограничить его, не заковывает в рамки людских отношений, где тяжело дышать, не одёргивает силой, когда он делает то, что не должен и не может по велению Богов и сияющей Селестии.       Аякс любит её так же сильно, как кусачие морозы Снежной, сквозь которые она лихо улыбается ему и зовёт, зовёт, зовёт за собой.       Аякс идёт. Аякс глушит своё желание разорваться на части, потому что она везде, она вокруг него, нежно шепчет ему сильными, сбивающими с ног ветрами, звонко смеётся ярко сверкающими, слепящими глаза круглогодичными снегами и подается ему, как кошка в течке, когда он своим физическим телом чувствует леденящий душу холод Снежной, когда падает на колени от прибивающей многотонной скалой усталости, когда закрывает глаза, следуя её воле, её звонкому журчащему смеху, её нежным, невесомым поцелуям на его лице.       Она гулко бьётся в такт его сердцу: в его ушах, под ним, под тысячелетними ледниками самой холодной страны Тейвата, пока над Аяксом не искрится ярко-синим переменчивый, переливчатый купол. ***       Аяксу семь, когда отец запрещает ему соваться в густой лес неподалёку от их дома.       Аякс не слушает его. Он идёт, идёт, идёт за журчащим смехом, за лёгким шепотом, в тиши ночи пробирается сквозь голые, царапающие руки и щеки, ветви; сквозь достающие до талии белоснежные сугробы, где она улыбается ему, обхватывает маленькие ладони в ледяной, — со временем казавшийся тёплым, — плен, и тянет куда-то.       Куда-то далеко.       В неизвестность. Подальше от дома, от семьи, от друзей и сушащего всё на своём пути огня горящего очага.       И Аякс поддаётся ей, заходит всё глубже в страшный, непролазный лес, следует за ней и её голосом, словно привязанный — стальным тросом, что не разбить, не разорвать, не вырвать из бренного тела.       Аякс никому не говорит, как сильно он наслаждается этим. Возможно, слишком сильно.       Но Аякс чувствует связь, чувствует необходимость идти за ней след в след, подобно заколдованному; зачарованному её сверкающей красотой, её в один момент молодым, а в следующий старческим голосом, её силой, способной пронзить небеса и Селестию где-то там и её слабостью, соразмерной её силе, но которую она показывает лишь ему. Даёт узнать лишь ему.       Аякс ценит это. Он любит её так сильно, что остальное кажется неважным, ненужным на его (их) пути.       И он идёт следом за её сладким зовом, отходя от родного, горящего тёплым светом из окон, дома всё дальше. И дальше. И дальше. ***       Ледяная, — тёплая, похожая на объятия любящей матери, — вода смыкается над его головой и Аякс смотрит вверх, на красиво переливающиеся от холодного света солнца прозрачные волны, погружаясь всё глубже и глубже в темноту океана, слышит в ушах её смех, её звонкое одобрение, её любовь к нему, и складывает руки в молитве — он и сам не знает, кому: Её Величеству Царице, как Архонту, на чьей земле он родился; загадочному Гидро Архонту, не желающему раскрывать свою сущность и имя людям, спрятавшемуся среди своего славящегося элегантностью народа, элемент которого он с щемящей радостью принял; Барбатосу, прося о благословенной свободе для себя или кому-то другому — неважно.       Он складывает ладони в молитве и чувствует, как она, словно родное дитя, ценное сокровище, обнимает его прозрачным коконом, не даёт задохнуться в холодных водах, в её обжигающих кожу и одежду объятиях, и он уступает ей, — снова (всегда), — прячет лёгкую улыбку в уголках губ и закрывает глаза.       Она не даст ему погибнуть. ***       Следующее, что он видит — беспокойный блеск странных золотых глаз, росчерки смоляной чёлки с позолоченными концами (красиво) и ярко горящую длинную янтарную сережку с, даже на вид, мягким хвостом.       Следующее, что он чувствует — мягкость матраса под спиной, душное давление воздуха вокруг и ломоту в теле.       Аякс с трудом поднимает ладонь, вглядывается в неё пристально и выдыхает — не изменилась почти, разве что цветом слегка в прекрасную, любимую Аяксом синеву ушла и ногти побелели — легко привыкнуть, перестать со временем обращать внимание на такую особенность, на такой великий дар.       Мужчина со странными золотыми глазами над ним что-то говорит, но Аякс не слушает — туман в голове не отступает, но на душе спокойно и тепло, будто всё закончилось, будто он снова дома, в родной своей комнате, в окружении привычных вещей.       Она тихо и нежно поёт внутри него — всегда рядом.       Аякс закрывает глаза, опуская руку, которую бережно сжимают чужие сильные пальцы.       Всё закончилось.       Всё хорошо.