Чистое пламя сердца.

Боль. Она по всюду, собирается в одной точке, а потом рассыпается по всему телу. Мозг уже устал принимать импульсы тела, говорящие, что вот-вот, и оно скоро окончательно рассыплется. Где— то из далека в голову поступают отголоски чьих-то голосов. Они столь смешанные и тихие, что не понять, кто и где говорит. Тьма полностью окутала всё. Всё, что было, даже душу. Хотя в таком состояние что-то понимать было невозможно. Не было ничего, что могло бы доказать, что это тело ещё живое, что оно дышит и нормально функционирует. В сознание приходит только одно: нет ничего, ни тела, ни сердца,ни рук, ног тоже нет. В больнице Намимори уже не было спокойно где-то 4 часа. По кафельному полу пустынных коридоров раздавались чьи-то не прерывные шаги, нараставшие в темпе со временем. Возле двери с красной табличкой -"Идёт операция" метался парень лет семнадцати с пепельно-белым цветом волос. По его виду и поведению можно было точно сказать, что он был очень сильно чем-то взволнован и обеспокоен. Кроме этого парня в коридоре почти больше никого не было. Возле той самой двери на ободранной скамейке сидело ещё несколько человек, всем им было тоже по 17 лет, кроме одного светловолосого парня, тому было где то 18. Никто из присутствующих не обмолвился ни словом. Все молчали, из-за чего нарастающие шаги парня раздавались эхом в головах у сидящих людей. — Гокудера, — окликнул сероволосого, не понять откуда взявшийся, Реборн. Шаги парня снизились на нет. Остановившись, Хаято не проронил ни слова, словно он никак не мог вернуться из его глубоких, судя по выражению его лица, жутких мыслей. На данный момент никто не узнавал Гокудеру. Нет, не потому что он такой убитый и озадаченный, так как на данный момент такими были все,а потому, что буквально пол часа назад этот “шторм” крушил и ломал всю больницу. Точнее, крушил и ломал он одновременно с попыткой проникнуть в ту самую палату, которая была закрыта этой проклятой, светлой дверью с красной табличкой. Его останавливали все, точнее, все, кто мог хотя бы как то двигаться и говорить после пережитого шока. Но попытки проникнуть в заветную комнату были тщетны. И спустя три с половиной часа Хаято оставил надежду туда попасть. И это всё благодаря Реборну, убедившего его успокоиться. И вот теперь Гокудера такой, каким вы его видите: глаза не показывают признаки жизни, пальцы крепко сжаты в кулак. — Да как это произошло, — выразил вслух общий вопрос Ямамото. И хотел ещё что-то сказать, но сам себя остановил. Остановил, потому что, посмотрев на своих друзей, он понял, что слова и вопросы, ответов на которых нету, делают только хуже. Его размышления, да и всю тишину больницы, перебил какой-то всхлип. Это была Киоко, она руками вцепилась в рубашку брата, так как не могла сдерживать больше слёз. Рёахей её легонько обнял, но ничего не сказал ей. Он тоже понимал, что слова тут лишние. Да, даже Рёахей это понимал. Рядом с Киоко сидела Хару, её взгляд был направлен на кафельный пол, а голова опущена, из-за чего её волосы падали вниз, почти закрывая её лицо. Но даже так Ямамото смог увидеть блестящую слезинку, стёкшую по её щеке и кубарем упавшую на кафель. Присутствующая мужская часть одновременно подумали, что нельзя было про это говорить девчонкам, но это от них не зависело, они узнали одновременно, в этом никто не виноват, но даже так вина не покидала никого. Спросите вина за что? Ответ простой, они не смогли защитить девчонок от столь жестокой правды, а ведь они все пообещали их больше не вмешивать в неприятности со времён Мельфиоры. Тьма закралась в глаза и в душу каждому. Словно она всегда была рядом и только ждала, когда все потеряют бдительность. Свет как будто померк, не спасали ни улыбки, ни шутки, ни слова. Всё исчерпалось и исчезло, без него ничего не имело смысла. Никто не мог представить, что когда-нибудь что-нибудь такое случится. Он был центром всего, но это абсолютно все осознали только сейчас. Постепенно, со временим, воздух начал тяжелеть, и сердце медленней биться, словно неживое, всё умерло и замерло, после чего ещё долгое время больше ничто не нарушало тишину. "Топ, топ, топ, топ"— шаги раздались в подсознание у каждого, после чего вскоре послышался скрип двери. Этот скрип пробудил всех от долгого “сна”. Ветер из той самой палаты как будто смёл всю тяжесть воздуха в коридоре, а свет забрался в глаза друзей и вытиснил всю тьму и туманность. Все мгновенно оживились, особенно Гокудера, он ринулся навстречу выходившему доктору, не смотря на некоторые, как он говорил — “помехи”. Конечно, под помехами он подразумевал Ямамото и Рёахея. Схватив врача за его белый халат, Хаято чуть ли не поднял его над землёй. — Как там Джудайме? Он в порядке, — потряхивая врача, спросил сероволосый. — П-прости, кто? — Слегка сдавленный голос врача не заставил Хаято прекратить допросы. — Кто? Кто? Ты, врач иль кто? Как он — я спрашиваю? Тут в “разговор” вмешался Реборн, да и все остальные следом. — Простите, мы друзья Савады Цунаёши. Как его состояние? — Ах это — Врач тактично промолчал, что не могло не взбесить Гокудеру. — Так что с ним — переходя на крик, и сильнее тряся врача, продолжал Ураган. Вскоре после ”лёгкой” встряски доктор вытер пот со своего лба и сказал слегка тихим голосом: — Его состояние крайне опасно для жизни, нет гарантии, что он выкарабкается. Но мы сделали всё, что смогли, и.... Не успел тот закончить, как недавно державшие его руки разжались, скользнули по белому халату, сжались в кулаки, а потом и вовсе испарились с поля зрения. Гокудера пулей пролетел мимо врача и оказался внутри палаты, где на кровати лежал Цуна. Маска, подающая кислород организму, закрывающая пол-лица, куча проводов, бинтов и разных приборов. Даже сквозь все эти бесконечные бинты и маску было видно, что у Дэчимо не было никаких эмоций. Безмятежное, беспамятное состояние — не улыбки, ни радости, ни грусти. Но Гокудера знал, что это безмятежное состояние ничего хорошего не значит, он понимал, что под этой маской кроется маска боли, по-другому и быть не может, с такими-то ранами. Слова, сказанные врачом ранее, эхом раздавались в голове Хаято и встали поперёк горла. Вся радость и энергия мигом улетучились, и снова этот тяжёлый воздух, заполнивший лёгкие. Тем временем врач продолжил: — И теперь вся его жизнь зависит от него самого, и от приборов. От него-чтобы боролся, от приборов.... Ну, если бы не они, он не смог бы жить. Теперь Савада Цунаёши не может существовать без их поддержки. Это были очень серьёзные ранения, было задето несколько жизненноважных органов, мы даже удивлены, что он выжил, так как в принципе это было невозможно. Можно сказать, что это кома, — заключил врач и, опустив голову вниз, предпочтительно удалился. Все стоявшие у порога окончательно помрачнели, словно последний свет, что шёл из этой комнаты, померк, будто его и не было. Ещё несколько слезинок упало на кафель, но больше ничего не последовало. После пятиминутного шока первым отошёл Ямамото и направился в палату к другу. Вслед за ним поплелись остальные. Зайдя в палату, они сначала увидели Хаято, который, как видно, всё слышал, а только потом посмотрели на Дечимо. Девчонки непроизвольно заплакали, но вскоре успокоились— они понимали, что сейчас сложные времена, и их слёзы только мешают. Переглянувшись, они поняли мысли друг друга и хило улыбнулись. Этого не мог не заметить Рёахей. -Киоко? — Всё нормально братик, Цуна-кун скоро проснётся, и, я думаю, он будет рад видеть наши улыбки больше, чем наши слёзы. -Хаги, Цуна-сан обязательно скоро проснётся, а мы ему в этом поможем,— поддержала подругу Хару. Как в тот раз, с Ламбо-куном. На лицах девушек играла улыбка, но глаза оставались всё теми же — тусклыми и безжизненными. Спустя несколько часов. — Уже ночь, — проговорил вслух Реборн, сидя на окне, всматриваясь в отдалённые звёзды. — Реборн-сан, — Гокудера подошёл к окну, где сидел аркабалено. — А, Гокудера! Я вижу, ты не спишь, — не отводя взгляда от тёмного неба, всё так же туманно, как и раньше, проговорил Реборн. — Я,я это моя ошибка. Если бы я был там, если бы я был более внимателен. Я, как всегда ничего не смог сделать. А теперь я даже не могу попросить у Джудайме прощения. — Гокудера, — начал было Аркабалено. Но его слова сероволосый благополучно пропустил мимо ушей и продолжил самобичевание: — Я не достоин быть его право…— Хаято так и не смог договорить это предложение, так как маленький киллер ловко врезал с помощью Леона в форме кувалды по его лицу. — Гокудера, — повторился тот, — В этом никто не виноват, но в этой истории много загадок. С тех пор, как Цуна прошёл церемонию становления десятым Вонголой, прошло уже два года. С тех пор он стал официальным главой Ванголы, и из-за этого проблем и ответственности прибавилось. Естественно, появилось много врагов, но они и раньше были. Я бы понял все обстоятельства, но это самое загадочное и странное. Почему он отправился туда один? Зачем он туда пошёл? И что тогда именно случилась? Из-за чего эти раны? Как его нашли? Не эти ли вопросы не дают тебе покоя? — Реборн отвёл свой взгляд от полуночной темноты и уставился на сероволосого парня. Хаято потупил взгляд вниз, у него по-прежнему были пустые глаза, да и вид у него был будто бы его долгое время били. (вот к чему приводит самобичевание “пожалуйста, не повторяйте это дома, плохо будет)))”) — Не казни себя,— уже окончательно развернувшись, продолжил киллер, — Если он пошёл туда один, никому ничего не сказав, значит на то была причина. В этом никто не виноват, он сам этого хотел. Сказав это, Реборн посмотрел в глаза сероволосого, тот на него не смотрел, если просчитать траекторию его взгляда, вывод приходил сам собой. Всё это время Гокудера смотрел на Цуну, находившегося в безмятежном беспамятности. На лбу Савады были капельки пота, из-за чего его каштановые волосы нагло прилипали к лицу. Дышал тот тяжело и равномерно, конечно, за то, что он дышал, можно было сказать спасибо приборам. И снова этот болезненный взгляд, Гокудера не мог просто наблюдать, как его босс почти умирает на его глазах. Конечно, не только он так мучился, так мучились все, но по-разному это проявляли. — Я убью того, кто это сделал! — бурчание Хаято не могло не привлечь внимание единственного неспящего Реборна. — Ну, насчёт убить-не знаю, но выяснить, кто это сделал, мы, думаю, сможем. — Что? Реборн-сан, что вы сказали? Как? — Гокудера буквально засыпал аркабалено вопросами, из-за чего тому пришлось успокаивать разбушевавшийся ураган. — Мы узнаем всё завтра. Сюда направляется девятый Вонгола лично, он тоже не может оставить это в покое, — сказав это, Реборн ненадолго ухмыльнулся, но вскоре ухмылка исчезла словно и не было. — Девятый? Когда его успели предупредить? Точнее, он же далеко, и... И снова Хаято перебили. Между прочим, второй раз за этот вечер, точнее, ночь. — Я послал некоторых охранников Цуны, чтобы те всё выяснили и как можно быстрее начали действовать. Я не ожидал, что бывший глава Ванголы сорвётся с места. Хотя, может быть и знал. — А, вот почему охранников поубавилось! А то я заметил, что их почти нет в больнице, и ничего понять не мог. — Гокудера, ты что, забыл? — Реборн спрыгнул с окна и направился к выходу. — Ты же сам их прогнал, мол Цуне нужен отдых,так что нечего воздух сотрясать, в больнице должна быть полная тишина, при всём при этом, крича на них, как ненормальный. — А, точно, вспомнил, — Гокудера ударил кулаком об ладонь, вспоминая, как он распихивал этих охранников во время своего первого часа пребывания в этой больнице. Ну и шуму он наделал. Потом осталось только несколько «людей в чёрном» на входе в палату, на входе в больницу, на входе на каждый этаж, ну и ещё где-то по углам. Да — да, поверьте, это ещё малая часть того, сколько их могло бы быть. — Ладно, пойдём, у нас ещё много дел!— с этими словами аркабалено вышел из палаты. Гокудера ещё раз посмотрел на Цуну и сказал чуть шёпотом: — Дождитесь, Джудайме, я за вас отомщу. Ещё постояв несколько секунд, сероволосый, не хотя, вышел из палаты, но мысленно остался там. — Всё решится завтра, — раздалось уже в коридоре.