Единственный выход

Позже Ацуши думал: он никогда не смог бы подобрать слова, чтобы описать то, свидетелем чего стал. Это было… он даже не знал, на что это было похоже. Мир просто сотрясался и раскалывался на осколки. Земля распадалась под ногами, дождь стеной лил с небес — и разлетался крупными каплями вокруг эпицентра боя, наплевав на гравитацию. Что-то мелькало, сверкало и вспыхивало, гигантская шестикрылая тень металась, пытаясь поймать и растерзать невысокую фигуру, но длинные когти зачерпывали лишь пустоту. А в следующее мгновение то наполовину видимое, что срывалось с больше не скрытых перчатками пальцев, разрывало темную плоть, проглатывало и навеки стирало из этого мира. Все закончилось в один момент: гигантская тень рухнула на землю, на самый край обрыва. Мощные кожистые крылья, две пары витых рогов, длинный хвост с зазубринами на конце — все растаяло черным туманом, почти невидимым в ночной темноте, оставляя после себя лишь костлявого молодого человека с растрепанными русыми волосами. Растерзанное тело без обеих ног, левой руки — и с огромной дырой в груди. Над сонными горами наступила тишина, и Ацуши только сейчас вспомнил, как дышать. Михаил Лермонтов, один из сторонников Достоевского, был мертв. Накахара Чуя медленно опустился на примятую траву. Половинчатая луна на несколько секунд показалась между облаков, заливая обрыв своим холодным светом. Мир вдруг стал болезненно четким: каждая мокрая травинка, каждый лист, каждая ветка — все сразу засияло серебром, превращая склон горы в картину из какого-то фантастического романа. Капли дождя, застывшие в невесомости, гигантским ожерельем сворачивались вокруг Чуи и отблескивали ртутью под лунным светом. Чуя раскинул руки, поднял голову к небу и засмеялся, и от этого смеха морозом продрало под кожей. Что-то было не так. Что-то очень сильно было не так: и собственная интуиция, и инстинкты тигра кричали об этом с неудержимой силой — а Ацуши не мог ступить и шагу. Ноги словно приросли к земле и не хотели слушаться. Было сложно даже моргнуть. Земля у ног Чуи треснула и осела. На кончиках пальцев снова начала зарождаться бездна. — Ну все, хватит. Дадзай невесомой тенью проскользнул рядом и — Ацуши даже не заметил, в какой именно момент — оказался у Чуи за спиной. Поймал его левое запястье, другой рукой подхватил под подбородок, заставляя запрокинуть голову, заглядывая ему в лицо. — Чуя, стой. Достаточно. Чуя вздрогнул всем телом, на миг замер, а потом вдруг закашлялся и тяжело осел на землю. Провел по лицу рукой — Ацуши даже издалека видел, насколько сильно она дрожит. — Черт подери, ты же в курсе, что останавливать нужно сразу, — луна скрылась за облаками, дождь снова равномерно шелестел, медленно переползая на другую сторону горы. Дадзай отвернулся и двинулся к лежавшему чуть дальше Лермонтову. — Сам знаешь, к тебе не так просто подобраться, — в его голосе слышалась легкая улыбка. — Ацуши-кун, подойди, чего ты там застыл? Ноги послушались не сразу: пришлось сделать ощутимое усилие, чтобы ступить первый шаг. Чуя сидел на траве, опираясь на дрожащие руки и запрокинув голову, и тяжело дышал. Дождь падал ему на лицо, стекая холодными каплями, и сердце на мгновение сбилось с ритма: из носа у Чуи, размываясь под струйками воды, текла кровь. — Чуя-сан! — Ацуши опустился рядом, не зная, что делать: аптечки у него при себе не было. Чуя только вяло отмахнулся, едва не потеряв при этом равновесие: — Забей, пацан, все в порядке. — Но у вас кровь!.. — дождь шелестел все тише. Боковым зрением Ацуши ловил Дадзая, склонившегося над трупом Лермонтова — сам Ацуши пытался туда не смотреть: от вида дыры в груди и оторванных конечностей к горлу подступала тошнота. — Пройдет, — Чуя закрыл глаза и вяло мотнул головой. — Правда, базу Достоевского вам придется обыскивать самим: я теперь хорошо если до ее входа доползу. Черт, если бы я знал, что тут будет такая хрень… — Достоевский — тонкий тактик, — Дадзай продолжал стоять на одном колене, склонившись над трупом, как будто что-то там искал. — Странно было бы, если бы он не приготовил для нас ловушку или две. Особенно теперь, зная, что мафия с агентством его разыскивают. А ты так ярко продемонстрировал свои способности в инциденте с Шибусавой… — Ты у нас вроде тоже гений тактики и стратегии, — голос у Чуи был охрипшим. — Не поверю, что… — он запнулся, закашлялся; на губах появились капли крови, и Чуя раздраженно сплюнул их на траву. — Вот черт… Что ты не рассчитывал на подобный поворот событий. — Я рассчитывал, — Дадзай наконец поднялся, пряча что-то в карман. — Поэтому и просил Мори-сана, чтобы он отправил именно тебя, а не того же Акутагаву. Единственное, чего я не ожидал — что нас не попытаются перехватить до самого входа на базу. Хотя если учесть силу «Демона» Лермонтова, ловить заранее нас было не обязательно. Чуя снова закашлялся и открыл было рот, чтобы ответить, но не сказал ни слова. Вместо этого он широко распахнул глаза, а в следующее мгновение сильная рука дернула Ацуши на себя. — Что?.. Выстрелы просвистели прямо над головой. Ацуши перекатило сторону, за камни на самом краю обрыва; что-то навалилось на него сверху, заставляя уткнуться лбом в землю: — Не высовывайся, мелкий! Еще несколько выстрелов попало в камень, осыпав Ацуши с Чуей мелкой крошкой, а затем накатилась тишина. Чуя сполз в сторону, Ацуши осторожно поднялся, стараясь не попасть в зону видимости снайперов, и панически оглянулся. Дадзай стоял слишком далеко, когда в них начали стрелять, и не спрятался вместе с ними. Сердце бешено заколотилось: если только его ранили… — Ацуши-кун, я здесь! — боковое зрение поймало короткое движение, и Ацуши резко обернулся. Дадзай стоял, припав на одно колено, за другой скалой, метрах в десяти. В его правой руке был пистолет, левой он беззаботно помахивал — так, словно они гуляли по торговым районам Йокогамы, а не попали под обстрел под самой базой врага. Ацуши успел вскочить, но его тут же схватили за шиворот и силой посадили обратно. — Ты куда, мелкий, совсем сдурел, под пули лезть?! — Чуя-сан, отпустите! Дадзай-сан там… — Ацуши резко развернулся — и запнулся на полуслове. Лицо Чуи посерело, взгляд смотрел куда-то в пустоту. Он попытался подняться сам, но его качнуло, и Ацуши подхватил его под локоть, не давая упасть. Помог сесть и опереться спиной о камень, со страхом покосился в сторону края обрыва совсем рядом. — Вы как? — Ацуши-кун, лови! Он едва успел обернуться, как прямо в руки ему упал небольшой сверток. Быстро раскрыл его, вскинул взгляд на Дадзая. Тот активно жестикулировал, показывая то на свою ладонь, то на ухо. Ацуши еще раз взглянул на то, что было в свертке, вытащил меньший предмет, оказавшийся наушником, и вставил в ухо. Динамик тонко пискнул. — «Ну наконец-то, а то мне надоело уже кричать», — голос Дадзая звучал легко и весело. — «Ацуши-кун, у тебя в свертке еще браслет есть. Надень его и… Чуя!» Ацуши повернулся, и сердце у него оборвалось. Чуя сполз на бок, его голова и плечи оказались за краем обрыва, левая рука свесилась вниз, глаза были закрыты. Размоченная дождем земля крошилась, стремительно проседая, мелкие камешки срывались и исчезали в темноте. — Чуя-сан! Он не успел: в последний момент край обрыва обвалился, и они оба рухнули в пустоту. Ацуши трансформировался уже в воздухе, поймал Чую за руку и крепко прижал к себе, придерживая голову — он не знал, сколько им падать, не успел даже посмотреть, что внизу, а у Чуи не было его регенерации… От удара о землю выбило весь воздух из легких. Перед глазами вспыхнули и погасли россыпи огней, но ребра, вроде, были целы. Чуя тихо застонал ему в плечо и попытался подняться. — Чуя-сан, вы как? — Ацуши помог ему сесть, торопливо оглядывая с ног до головы. Сердце колотилось под самым горлом, не давая нормально дышать, паника поднималась внутри тяжелыми темными волнами: Чуя выглядел так, будто не смог бы сам ступить ни шагу, Дадзай остался наверху, один на один с теми, кто в них стрелял — и кто знает, сколько еще врагов могло скрываться во мраке горной ночи. — «Ацуши-кун, вы там целы?» — послышалось в наушнике. Ацуши обернулся, острый взгляд тигра рассмотрел край обрыва, призрачные очертания камней, светлую тень между ними. — Дадзай-сан, — сердце облегченно екнуло, — я сейчас!.. — «Ацуши-кун, слушай меня внимательно», — в наушнике слышалось странное потрескивание: так, словно рядом с микрофоном что-то твердое на большой скорости врезалось в камень. — «После использования Порчи Чуя долгое время не может двигаться. Похоже, Достоевский об этом узнал, поэтому и приготовил ловушку: за нами погоня. Не знаю, сколько их, но они хорошо вооружены — Достоевский явно рассчитывал, что Чуя использует Порчу, чтобы победить Лермонтова, и на некоторое время останется беззащитным». — Дадзай-сан, подождите минутку, я сейчас поднимусь!.. — Ацуши панически заозирался, пытаясь найти хоть какой-то путь наверх. Теперь он слышал выстрелы и собственным слухом; откуда-то издали доносился гул, похожий на рев моторов. — «Не смей!» — наушник зашипел и закашлялся помехами. — «Бери Чую и беги. Только ты сейчас можешь его спасти. Я отвлеку на себя столько людей, сколько смогу, а потом найду вас. До связи». — Дадзай-сан! — Ацуши бросился было к обрыву, уже готовый одним прыжком покрыть расстояние в десяток метров, но вдруг услышал за спиной глухой невнятный звук. Обернулся. Чуя сполз и теперь лежал лицом вниз, безвольно откинув левую руку. Его пиджак под медленно затихающим дождем уже успел намокнуть, плечи от дыхания поднимались настолько слабо, что если бы не обостренные чувства тигра, Ацуши этого, наверное, и не заметил. В груди что-то больно сжалось. Там, наверху, Дадзай сейчас бежал, отвлекая на себя погоню — совершенно один, имея при себе лишь пистолет. Сердце рвалось туда: закрыть собой, защитить, помочь — он же, Ацуши, не пострадает от обычных пуль. Но Чуя лежал тут, совсем рядом, явно не способный не то что драться — просто подняться на ноги. Бросить его, особенно после просьбы Дадзая, было таким откровенно скотским поступком… Сомнения оборвал гул винтов вертолетов, а в следующее мгновение воздух пропороли выстрелы. Ацуши уклонился на одних инстинктах, метнулся к Чуе и подхватил его под руку, закидывая ту себе через плечо. Впереди маячила граница леса, и он изо всех сил рванул туда, надеясь, что чаща поможет спрятаться хотя бы от преследователей в воздухе. Ночной лес легко принял их в свои темные объятия. Пулеметы застрекотали по кронам деревьев, но почти сразу смолкли: видимо, нападавшие не хотели зря тратить патроны. Зато в плетение ветвей врезались тугие столбы света: на вертолетах включили прожекторы. Ацуши отскочил от одного из них в сторону, бросился к небольшому оврагу, пойманному боковым зрением. Тонкие ветви били его по рукам и лицу. Чуя, похоже, окончательно сполз в беспамятство: левая рука так и норовила соскользнуть с шеи Ацуши, ноги безвольно волочились, и придерживать его становилось чем дальше, тем сложнее даже с силой тигра. В овраг они почти скатились. Сердце бешено колотилось, дыхание срывалось, и Ацуши изо всех сил зажал себе рот, пытаясь хоть как-то его унять. Он не знал, куда бежать. Не знал, что делать. Вертолеты кружили над деревьями, а тонкий слух тигра уже поймал шаги вошедшей в лес пехоты. Если бы он был еще один, Ацуши, наверное, смог бы прорваться и отбиться, но с потерявшим сознание Чуей на руках… Ацуши бросил взгляд на Чую. Перемазанный в крови и грязи, тот, похоже, и близко не собирался приходить в себя. Вид у него был болезненный: сравнимая с божественной сила исчезла, отступила за грань реальности, оставив только растерзанное слишком большим могуществом человеческое тело. Рыжие волосы слиплись от крови, на неестественно бледном лице подсыхала ржавая корка, ладони были разбиты, на нескольких пальцах — сорваны ногти. Что Ацуши мог сделать, чтобы защитить Чую? Закрыть собой? Но даже прочности тела тигра, наверное, не хватило бы, чтобы остановить пулемет: выстрелы просто прошили бы Ацуши насквозь, добивая того, кто за ним. Отвлечь нападающих на себя? Их было слишком много, даже если бы Ацуши смог часть отвести за собой, другие нашли бы Чую. Что он вообще мог сделать?.. Давно забытый наушник требовательно пискнул, и от этого звука Ацуши дернулся, как от удара током. — «Прием-прием, Ацуши-кун, как меня слышно?» — от до боли родного голоса глаза начало жечь от слез. — «Вас там как, пока не поймали?» — Дадзай-сан, за нами вертолеты с прожекторами, и пехота, они прочесывают лес, а Чуя-сан не приходит в сознание, я не знаю, в какую сторону бежать, я не… — «Ацуши-кун, сейчас не до паники», — голос Дадзая стал холодным; в наушнике послышался шорох, словно Дадзай пробирался кустами, потом снова стало тихо.— «Включи браслет, который я тебе дал. Сделал? Видишь красную точку на мини-карте? Это укрытие, где вы сможете переждать в безопасности, пока Чуя не придет в норму. Вход хорошо замаскирован, но, думаю, ты его найдешь. Замок открывается магнитным кодом с браслета. Все понял? Тогда не теряй время». — Но Дадзай-сан, а вы что!.. — сорвался Ацуши, однако в наушнике коротко зашипело и стихло. Он снова остался посреди леса один, с потерявшим сознание Чуей и кучей наемников на хвосте. Ацуши бросил взгляд на столбы света, вслушался в — хвала небу, все еще далекие! — шаги пехоты. Затем опустился на одно колено. — Чуя-сан, простите, но другого выхода нет, я честно не хотел так с вами… — от одной мысли, что он позволяет себе подобное с, наверное, самым страшным членом портовой мафии, желудок затягивался в неприятный скользкий комок, но другого способа Ацуши действительно не видел. Тянуть бессознательного Чую, поддерживая только под одну руку, было слишком сложно: наклонившись, Ацуши осторожно приподнял Чую и перебросил себе через плечо. Ослабевшие руки стукнули его по поясу. Ацуши глубоко вдохнул и бросил взгляд на мини-карту, пытаясь сориентироваться. Закрыл на несколько секунд глаза, вслушался в пронизывавшие лес шумы и шорохи — а затем изо всей силы бросился вперед. Теперь бежать было немного удобнее. Разница в росте с Чуей была небольшой, по правому колену регулярно прилетало носком дорогого брендового ботинка, но в целом все было терпимо. Гул вертолетов постепенно удалялся. Несколько раз Ацуши едва не напоролся на световые столбы прожекторов, но в последний момент успевал их обойти. Лес постепенно густел, земля под ногами стала ощутимо наклоняться вниз: похоже, они спускались с горы. Красная точка на браслете неустанно приближалась. Когда они наконец добрались до укрытия, по листьям кустарников вокруг снова зашелестел тихий дождь. Тяжелые стальные двери, врезанные в небольшую скалу, были плотно завешены плющом, и если бы не слабый нехарактерный для леса запах металла, Ацуши вряд ли смог бы их заметить. От прикосновения к тому, что больше всего походило на дверную ручку, браслет тихо пискнул и погас, в глубине скальной породы что-то щелкнуло, и дверь приоткрылась. Ацуши осторожно шагнул внутрь, протянул руку к стене, пытаясь нащупать выключатель. Вспыхнула тусклая лампа накаливания, подвешенная на голом проводе под низким потолком. Помещение оказалось совсем небольшим — настолько, что Ацуши мог бы пересечь его за три-четыре шага от стены к стене. Один-единственный широкий стеллаж — несколько картонных коробок, одинокая кастрюля, какие-то лохмотья, тяжелые на вид металлические ящики на нижнем ярусе. Древняя электрическая плита на один кривой металлический блин на каменном выступе и пустой жестяной таз на полу под краном, выпирающим из стены. Что-то, больше всего походившее на туалет, скрытое за рассохшейся перегородкой. Запах легкой затхлости и пыли. Ацуши беспомощно оглянулся, но ни кровати, ни даже хотя бы какого-то старого развалившегося топчана не появилось. Похоже, ночевать им светило на голом полу. Мгновение Ацуши колебался, но выбор у него был не то чтобы большой: опустившись на одно колено, он осторожно снял Чую с плеча и, придерживая под голову, как сумел, попытался пристроить в одном из углов. Медленно, стараясь не задеть разбитые в кровь руки, стянул намокшие пиджак и жилетку — порванные в клочья рукава так и норовили содрать полуподсохшую корку с ран, — затем встал и развернулся к стеллажу: среди старых лохмотьев, сваленных в одну кучу на полках, могло найтись что-то полезное. Он не успел даже дойти до противоположной стены, как за спиной раздался какой-то шорох. — Парень, как обстановка? Ацуши обернулся. Чуя смотрел на него тусклым, но все же осмысленным взглядом. Левой рукой он придерживался за стену, словно боялся упасть, дышал тяжело и с едва слышным хрипом, но снова терять сознание, похоже, не собирался. — После того, как мы сорвались с обрыва, Дадзай-сан взялся отвлекать на себя врагов — Достоевский приготовил ловушку, зная, что вы не сможете защититься. Вы потеряли сознание, за нами погнались наемники, и я принес вас сюда. Дадзай-сан сказал, куда идти, — теперь, когда погоня осталась в прошлом, сердце снова болезненно сжалось от одного воспоминания о прощании. Дадзай больше не выходил на связь. Ацуши пытался убедить себя: это потому, что он занят, или расстояние между ними слишком большое, или еще что-то, но тревога все никак не хотела отпускать и вгрызалась зубами в кости. Чуя окинул взглядом помещение. В его глазах на мгновение отразилось нечто такое, словно он понял то, что обошло внимание Ацуши, а затем Чуя выругался — коротко и красочно, на каком-то иностранном. — Вот ведь ублюдок, я надеялся, что хотя бы ваше агентство выбьет из него эту мудацкую привычку!.. — он замолчал на полуслове, затем досадливо цыкнул и снова поднял взгляд. — Спасибо, парень, я у тебя в долгу. Ацуши стало неловко. — Да что вы, — он отвернулся, пытаясь скрыть смятение, и начал разбирать лохмотья на стеллаже. — Если бы не вы, кто знает, чем бы закончился бой с Лермонтовым. Футон тут было не спрятать, но Ацуши надеялся откопать хотя бы то, чем можно было накрыться. Поиски увенчались успехом: через несколько минут у ног Ацуши оказались три потрепанных, но вполне пригодных для использованию пледа. Еще из одного, дырявого, можно было бы смотать имитацию подушки. Подхватив все вместе, он развернулся — и тут же бросился вперед: — Чуя-сан! Чуя полулежал, бессильно привалившись левым плечом к стене, и, казалось, вот-вот готов был окончательно сползти на пол. Из носа, через губы, по подбородку, капая крупными каплями прямо на рубашку, текла кровь. Чуя попытался вытереть ее запястьем — неуклюже, почти заторможенно, — но лишь больше размазал по лицу. Уставился на руку расфокусированным взглядом: — Вот черт, опять… — Чуя-сан! — Ацуши опустился на колени рядом, не зная, что делать. Вблизи Чуя выглядел совсем плохо: он казался еще более бледным, чем раньше, дышал тяжело, на лбу блестели крупные капли пота. На мгновение взгляд голубых глаз стал пугающе пустым, но Чуя моргнул, словно силой заставляя себя оставаться в сознании, и тот прояснился. Воздух вокруг медленно наполнялся тягучим запахом крови. — Все в порядке, мелкий, мне просто нужно немного времени, чтобы прийти в норму, — слова оборвались совсем тихим шепотом, и Ацуши стало страшно. Его самого не раз ранили в бою, но всегда спасала регенерация. Он видел, как расстреляли Наоми и проткнули Танидзаки — но в агентстве была Ёсано, которая могла их исцелить. У Чуи не было регенерации тигра, а Ёсано осталась в бесконечно далекой сейчас Йокогаме. В горло медленно запускала когти паника. Чуя словно почувствовал это: поднял неожиданно твердый взгляд. — Так, мелкий, успокойся. Все нормально, умирать я не собираюсь, это обычный откат после Порчи, так каждый раз, — он запнулся, закашлялся, снова попытался вытереть кровь, все еще текущую из носа, но на этот раз даже не смог нормально поднять руку; тихо выругался сквозь зубы — снова на каком-то иностранном. — Ты говоришь… за нами была погоня. Сейчас это самое важное. Проверь, заблокированы ли двери… — хриплый выдох. — Поищи камеры или хотя бы окно и все время следи за тем, что снаружи. Если нас найдут… — еще один. — …в нынешнем состоянии я не смогу тебя защитить. Горло сжалось. Ацуши молча кивнул, затем, стараясь не думать о запахе крови, так настойчиво лезущем в нос, осторожно подложил найденные пледы Чуе под спину и голову и укрыл сверху последним. Чуя следил за ним затуманенным взглядом, в котором читалось удивление, но больше ничего не сказал. Камер не нашлось; три стены из четырех оказались глухими, в четвертой, за занавесом, вплотную к стеллажу, за плотными жалюзями спряталось окно. Ацуши осторожно приподнял их и активировал трансформацию, вглядываясь в темноту леса тигриными глазами. На улице никого не было. Дождь, о котором Ацуши совсем забыл, теперь снова лил стеной, выбивая равномерный ритм по кронам деревьев, кустарникам и траве. Изредка в темноте что-то шуршало и шевелилось, один раз Ацуши поймал краем глаза белку, но ни вертолетов, ни пехоты видно не было. Похоже, наемники потеряли их след. Чуя полулежал в углу, закрыв глаза и откинув голову на смотанный в клубок плед, но его дыхание было слишком ровным и спокойным — так, словно он считал секунды между вдохами и выдохами, пытаясь не дать сознанию соскользнуть в темноту небытия. Кровь перестала идти носом и теперь медленно подсыхала на бледном лице сверху старой, перемешанной с грязью. Ацуши окинул Чую тревожным взглядом — и решительно направился к стеллажу. С первой картонной коробки на него посыпались дохлые тараканы, на голову упала древняя пачка макарон и свалилась рядом давно и безбожно просроченная упаковка ультрапастеризованного молока. Во второй нашлись две пиалы и сиротливая пара палочек. С третьей наконец повезло: в ней оказалась аптечка. Ацуши вытащил упаковку ваты, несколько мотков бинтов и антисептик. Перебрал задвинутые в угол блистеры разнокалиберных таблеток, но на большинстве надписи были стерты, а те, которые остались, Ацуши не опознал. Вздохнул: похоже, сделать он мог не так уж и много. Чуя открыл глаза только тогда, когда дно жестяного таза стукнуло по полу рядом с ним. Окинул Ацуши мутным взглядом. — Что на улице? — казалось, все силы у него шли на то, чтобы держаться в сознании. Ацуши попытался ободряюще улыбнуться. — Все в порядке, там ливень, за нами никто не идет, — он отщипнул кусок ваты, намочил его в тазу, выжал. — Чуя-сан, я вытру кровь, хорошо? Раны надо перевязать. Чуя несколько секунд смотрел на него, словно осмысливая сказанное, затем почти незаметно кивнул, закрыл глаза и снова откинул голову назад. Ацуши поколебался минуту, затем все же протянул руку, первым осторожным движением стирая со лба пот, грязь и кровь. Равномерно шелестел на улице дождь. Время от времени мигала лампа под потолком. Где-то в стене глухо гудел генератор. Ацуши слушал дыхание Чуи — вдох-два-три-четыре, выдох-два-три-четыре. Вату пришлось несколько раз сменить, прежде чем удалось стереть все с лица и шеи Чуи. Рубашка была безнадежно испорчена: если грязь еще можно было отстирать, бурые пятна крови вызвали у Ацуши большие сомнения, да и превращенные в ошметки рукава было уже не спасти. Но он все же попытался вычистить, что получалось, стараясь при этом не намочить слишком сильно ткань: сменной одежды у них не было. Когда он высвободил из-под пледа правую руку Чуи, тот снова открыл глаза. — Мелкий… — паузы между его словами стали длиннее, веки заторможенно опускались и поднимались, словно Чуя пытался хоть так сфокусировать взгляд и рассмотреть что-то перед собой. — Мои перчатки… у тебя?.. Ацуши моргнул. Он смутно помнил, что перед боем с Лермонтовым Чуя снимал с рук перчатки. Куда они делись потом, он не заметил: было совсем не до того. — Нет, простите, — вата в очередной раз опустилась в воду. — Там… Я не обратил внимание. — Черт… — Чуя бессильно закрыл глаза, по его лицу на мгновение пробежала странная гримаса — так, словно вдруг заныла старая, давно забытая рана. — С перчатками… надежнее… Закрыть бы руки… Ацуши бросил взгляд на окровавленную ладонь, на сорваные с пальцев ногти: — Не переживайте, Чуя-сан, я обработаю раны антисептиком и перебинтую. Он не был уверен, что его услышали: Чуя так ничего и не ответил. Руки оказались совсем разбитыми: под коркой засохшей крови на коже прятались трещины. Сами пальцы вблизи выглядели так, словно много раз были переломаны и не всегда правильно срастались. Вспомнилось, как в этих ладонях рождались черные дыры — сгустки бесконечной гравитации, провалы в ткани реальности, которые засасывали в свои бездонные пасти все вокруг. Ацуши долгое время ненавидел и боялся тигра, считая его чудовищем. Белый зверь хотел крови — но в то же время спасал от страшных ран, давал возможность выжить там, где погиб бы другой. То, что было в Чуе, зверем назвать не получалось. Ацуши даже не был уверен, божество это было или демон, и имело ли оно хоть какую-то форму и собственную волю, кроме желания разрушить все вокруг себя. В Чуе словно была сокрыта сама черная дыра — и она пожирала его каждый раз, как ему приходилось ее призывать. Бинт ложился не слишком ровно: пальцы пришлось несколько раз перевязывать. Ацуши щедро залил ладони под повязками антисептиком, надеясь, что этого хватит, затем подумал и залил после перевязки сверху. Мягко накрыл запястье пальцами: — Ну вот, одну руку я обработал, можете не переживать, — он не был уверен, что Чуя может его услышать — ритм его дыхания давно сбился, а сам Чуя не реагировал даже тогда, когда мокрая вата касалась кожи на месте сорванных ногтей — но до боли в груди хотелось сказать что-то ободряющее. — Сейчас обработаю другую, и сможете спокойно отдыхать. Чуя медленно — очень медленно, словно выныривая из тяжелого сна — открыл глаза. Долго смотрел на перебинтованную руку, словно не понимая, что перед ним, затем как-то странно, почти болезненно улыбнулся. — Кто бы мог подумать, что у этого придурка такой милый заботливый кохай… — шепот был настолько тихим, что его трудно было разобрать. — С ума сойти просто… И чем он только заслужил?.. Ацуши подвинулся ближе, подтянул к себе таз с потемневшей от крови водой, высвободил из-под пледа левую руку. — Что на улице?.. — теперь он сидел с Чуей практически плечом к плечу и, наверное, только поэтому мог разобрать его шепот. Ацуши трансформировал уши и прислушался, но ничего кроме шелестящего шага ливня по склонам горы услышать не смог. — Все в порядке, Чуя-сан, там никого, — очередной кусок ваты проходился по коже раз за разом, смывая кровь и грязь. Чуя снова улыбнулся, на этот раз самыми уголками губ. — Ясно… Он закрыл глаза, и его голова сползла Ацуши на плечо. Проснулся Ацуши от того, что солнечные лучи щекотали ему нос: похоже, вчера он совсем забыл про жалюзи. Было тепло, под щекой лежало что-то мягкое и пушистое, хотелось теснее свернуться калачиком и погрузиться обратно в сон. — О, мелкий, уже встал? Ацуши подскочил, как ужаленный; на пол неуклюжей кучей сползли накинутые на плечи пледы. Вспомнилось все: попытка проникнуть на базу Достоевского, бой с Лермонтовым, погоня, найденное укрытие, обработка ран. После того, как Ацуши закончил с левой рукой, он хотел встать, но Чуя продолжал спать на его плече. Ацуши не решился его будить, хотел подождать, а в результате сам задремал рядом. Сейчас Чуя, омытый солнцем, стоял в одних брюках. Волосы были мокрыми, по шее, плечам, торсу стекали мелкие капли воды. Они переливались на солнце драгоценными камнями и замирали на шрамах. На длинных страшных шрамах, которые белыми полосами пропарывали бледную кожу. Ацуши почувствовал, как внутри все похолодело. — Захотелось ополоснуться утром: ненавижу всю эту грязь после Порчи. Жаль, что рубашку не спасти… — начал было Чуя, перехватил его взгляд — и раздраженно закатил глаза. — Ради всего святого, да чего вы все так реагируете?! Несколько секунд он стоял так, словно хотел что-то сказать, затем чертыхнулся себе под нос, махнул рукой и развернулся к плите, на которой уже закипала вода в кастрюле. Рядом дожидались своего времени где-то найденные чашка со столовой ложкой внутри, полупустая банка растворимого кофе и сахарница. Чуя, не глядя, кинул полторы ложки кофе, затем открыл сахарницу. Долго испепелял ее уничтожающим взглядом, словно боролся с каким-то страшным врагом, но все же насыпал ложку сахара в чашку. Тяжело вздохнул, залил кипятком. Ацуши встал и, придерживая один из пледов на плечах, подошел. — Если ты начнешь причитать что-то типа «Чуя-сан, какие ужасные шрамы!», я тебя прибью, — мрачно сообщил Чуя, помешивая кофе все той же столовой ложкой. — Мне эта фраза уже поперек горла. И несчастные глаза избитого щенка убери. Ацуши потупился. Чуя смерил его долгим взглядом, затем вздохнул. Провел рукой по лицу, словно сбрасывая раздражение. — Слушай, мелкий… Ацуши, да? Так вот, Ацуши. Не парься, серьезно. Это не то, чем тебе стоит забивать голову. Лучше подумай о том, какой ты молодец: достойно держался вчера против Лермонтова, пока тот не превратился, смог убежать от наемников, еще и шкуру мою спас. Ну? Тяжелая рука коснулась его головы и потрепала волосы, и хоть Ацуши был выше Чуи сантиметров на десять, сейчас почувствовал себя маленьким мальчиком, которого похвалил старший брат. Поднял глаза, неуверенно улыбнулся. — Ну что, повеселел немного? — Чуя ответил широкой улыбкой и опустил руку. — Вот и отлично. Он смерил чашку с кофе еще одним длинным уничтожающим взглядом, потом снова вздохнул и сделал большой глоток. Поморщился: — Фу, господи, какая все-таки гадость, ненавижу кофе с сахаром… — Зачем тогда пьете? — Ацуши прислонился спиной к стене, перекатившись с носков на пятки. Если не считать шрамы и перебинтованные руки, сейчас Чуя выглядел значительно лучше, чем вчера: держался спокойно, но ровно, взгляд стал ясным, движения — четкими. По комнате медленно расползался характерный запах дешевого растворимого кофе, и живот предательски отреагировал на него урчанием. Солнце лениво светило в окно, и в то, что еще сегодня ночью они бежали через лес, а на пятки им наступали наемники Достоевского, сейчас не верилось. Чуя скользнул по банке с кофе рассеянным взглядом. — Босс приказал, — он сделал еще один глоток и снова мучительно поморщился. — В полевых условиях после Порчи пить сладкий кофе, чай, колу — что угодно, в чем есть кофеин и сахар. Помогает быстрее привести себя в норму. Лучше бы вчера, конечно, но что поделать. Ацуши бросил взгляд на перемотанные бинтами — насвежо и куда более ловко, чем получилось у него вчера — руки, и сердце болезненно кольнуло. Чуя так спокойно говорил об использовании Порчи, словно это было чем-то обыденным и привычным. Хотя Ацуши слишком хорошо помнил и тусклый расфокусированный взгляд, и хриплый голос, и кровь на ослабевших руках… — Только не начинай снова. Ацуши вскинул взгляд на Чую, но тот, казалось, даже не взглянул в его сторону. Вместо этого он отставил чашку, подошел к стеллажу и открыл один из нижних ящиков. Глухо звякнул металл. Чуя выпрямился, вернулся к окну, заняв позицию сбоку, и Ацуши с удивлением увидел в его ладони пули. Чуя ссыпал их на каменный выступ, на котором сиротливо ютилась плита, три заложил между пальцами левой руки. Ясно-голубые глаза внимательно следили за чем-то снаружи. Минуту или две царило такое напряженное молчание, что, казалось, его можно было резать ножом, затем Чуя выдохнул — Ацуши показалось, что как-то раздраженно, — отложил пули и вернулся к своему кофе. А через минуту замок в двери тихо щелкнул. — Я вижу, вы здесь прекрасно проводите время, тестируя идею «с милым рай и в шалаше»? — донеслось радостное с порога. Ацуши почувствовал, как сердце ёкнуло: там, улыбаясь, стоял Дадзай — целый и невредимый, с перекинутой через плечо большой сумкой. Что-то тяжелое, с чем Ацуши уже почти свыкся, наконец отпустило грудь, и дышать стало значительно легче. Забытый плед сполз с плеч, Ацуши хотел было броситься к Дадзаю, но Чуя успел первым: за два шага пересек комнату и схватил того за шиворот. — Сколько раз я тебе говорил?! Предупреждай, бляха, людей о своих ебанутых планах! — полуголый и босой, со все еще мокрыми волосами, ниже Дадзая почти на голову, он выглядел при этом настолько грозно, что Ацуши вдруг с болезненной четкостью понял, почему именно Чуя считался самым страшным человеком в мафии. — Черт со мной, я к твоему мудацкому поведению привык, но пацана своего предупреждать можешь?! Или если ты хоть раз объяснишь свой план до конца, у тебя яйца отвалятся?! Дадзай даже не пытался сопротивляться. — Ах, Чуя, ты так жесток! — сумка сползла с его плеча, и он примирительно поднял руки. — Я спешил к вам, как мог, я отвлекал на себя врагов, чтобы вы имели возможность сбежать, а ты подозреваешь меня в таких ужасных вещах! — Потому что я, бляха, знаю тебя, как облупленного! — тут Чуя раздраженно добавил еще несколько слов, которые, похоже, должны были характеризовать Дадзая, снова на каком-то иностранном. — Как был мудаком, так и остался. Ты всерьез думал, что я не пойду с тобой, если буду знать, что я — приманка для Лермонтова и наемников Достоевского, чтобы оставить базу чистой? Или что твой пацан не справится, если дать ему инструкцию «Как закончим, оттащи приманку в безопасное место, а заодно оттяни всех наемников на себя»? И не надо делать вид, что все не так: ты не брал бы пацана на такое задание, если бы не имел для него отдельной роли, и не приготовил бы заранее убежище, если бы не хотел так использовать меня. — Чуя, ты подозреваешь меня в коварстве, на которое я давно не способен, — на губах Дадзая была мягкая улыбка. Несколько секунд они смотрели прямо друг другу в глаза, затем Чуя раздраженно цыкнул и отпустил изрядно смятый ворот рубашки. — Пытаться вбить тебе в голову нормальное отношение к людям — бесполезная трата времени, — бросил через плечо и отошел к своему кофе. Дадзай провел его лукавым взглядом. — Ооо, Чуя, ты решил скосплеить меня? — протянул вкрадчивым тоном. — Эти бинты у тебя на руках… Я всегда знал, что в твоем сердце скрыты сокровенные чувства ко мне, но никогда не думал, что ты настолько соскучишься, что начнешь так дешево сублимировать! Чуя крутнулся, как ошпаренный, рыжие волосы огнем вспыхнули в воздухе: — Еще одно сраное слово, и я тебя, бляха, убью, клянусь! — Ой, как стра-а-ашно! Ацуши-кун, спаси меня! — Дадзай со смехом проскользнул Ацуши за спину, выталкивая того вперед. — Злой плохой Чуя хочет моей смерти! Ацуши обернулся. К горлу подступил комок, глаза начало жечь. — Я так волновался, — голос дрожал и готов был сорваться. — Вы остались там, наедине со всеми, и у вас был только пистолет, и… Я знаю, что у вас всегда есть план, но это было слишком рискованно даже для вас! Дадзай улыбнулся — светло и безмятежно, его легкая рука мягко коснулась волос Ацуши: — Ну, закончилось же все хорошо, правда? Я здесь, целый и невредимый, все в порядке. — Еще бы. С несколькими гранатами, шашками со слезоточивым газом, запасными обоймами, развешанными под плащом, и скрытым мини-пистолетом в рукаве — и это я точно еще о чем-то не догадался. Где бы тут не быть целым и невредимым, — Чуя у окна сделал последний глоток и со стуком поставил чашку на каменный выступ, но так и не обернулся. — Только нож никогда с собой не носишь, ленивый ублюдок, вечно у других цыганишь. Ацуши перевел пораженный взгляд на Дадзая, но тот отвечать не стал. Вместо этого он наклонился над сумкой, которая все еще валялась у входа. — Ну, ну, Чуя, не злись, я, между прочим, вам подарки принес, — он вытащил полуторалитровую бутылку колы и бросил Чуе. Тот поймал ее отточенным движением, даже не оглянувшись, смерил долгим взглядом. — Согласись, это куда лучше дешевого кофе, — Дадзай тем временем уже доставал пакеты. — Я и сменную одежду прихватил. Ацуши-кун, держи штаны. Ботинки не брал, прости: и так много всего с собой тянуть пришлось. — И сколько ты тряс эту колу, прежде чем отдать ее мне? — голос Чуи стал на несколько градусов теплее, но бутылку он открывать не спешил. Дадзай выпрямился, на его лице проступила по-детски искренняя обида: — Брось, Чуя, это было всего раз, и нам было по пятнадцать! — Три. Три, черт подери, раза, в том числе за две недели до того, как ты наконец свалил из мафии! — Чуя все же обернулся, уперев руки в бока. — И это не считая всех тех случаев, когда ты мне подбрасывал мятную конфету в стакан! Это же тупость уровня начальной школы! — Чуя, ты слишком цепляешься за прошлое, — Дадзай протянул ему пакет, на котором сверху лежали перчатки. — Будешь так делать — не заметишь, как состаришься. — Ты сведешь меня в могилу раньше, если не прекратишь так часто ошиваться рядом, — Чуя схватил их первыми и слегка торопливо натянул просто поверх бинтов. Рвано и будто с внезапным облегчением выдохнул, на мгновение закрыв глаза — и Ацуши, засмотревшись на него, едва не уронил на пол рубашку, которую сунул ему в руки Дадзай. Тот тем временем уже снова отвернулся, вытащил из сумки старую, но все еще добротную шляпу, украшенную тонкой цепочкой. Перевернул ее, сделал несколько картинных магических пассов и неуловимым жестом вытащил изнутри флешку — та блеснула серебристым металлом в лучах солнца. Дадзай театрально поклонился и протянул и шляпу, и флешку Чуе: — Все, как и договаривались. Держу свое слово. — Попробовал бы ты этого не сделать, — Чуя сердито выхватил их — шляпу первой, невольно отметил Ацуши, — и отвернулся к окну. Дадзай проводил его каким-то странным взглядом, затем обернулся, радостно хлопнул в ладони. — Ну, Ацуши-кун, пора собираться! Не все же нам тут торчать! Переодевайся поскорее, и будем идти: даже если выйдем сейчас, пока спустимся к трассе, уже перевалит за полдень. Ацуши невнятно кивнул и принялся расстегивать рубашку. Невольно опять скользнул глазами по Чуе — ему показалось, или тот действительно с затаенной нежностью провел большим пальцем по полам шляпы, прежде чем нацепить ее на голову? Снова споткнулся взглядом о бинты и шрамы, оглянулся на Дадзая. — Дадзай-сан… — слова не хотели подбираться, но чувство, медленно зревшее в сердце с ночи, сейчас распирало грудную клетку и требовало быть высказанным. — Чуя-сан… Он так рискует не впервые? То, как он и как вы себя вели… И потом, вы упомянули Шибусаву. Это же о драконе, да? Это Чуя-сан его остановил? Тогда было так же? Дадзай смотрел на него, склонив голову немного набок, по его губам блуждала нечитаемая улыбка, а солнечные лучи путались в волосах, отблескивая неожиданным золотом. Ацуши глубоко вдохнул, пытаясь сформулировать. — Я… Вам не кажется, что это неправильно? — перед глазами стояло белое, как стена, лицо, тусклый расфокусированный взгляд, искалеченные пальцы с сорванными ногтями, бурая от крови и грязи вода в тазу. — То есть, у портовой мафии нет Ёсано-сан или кого-то с похожими силами, и, я так понял, Чую-сана можете остановить только вы, и каждый раз так рисковать… Хриплое, почти неслышное, смертельно медленное дыхание у плеча. Запах крови, грязи и едва ощутимое прикосновение небытия, пойманное слишком острыми инстинктами тигра. Ацуши с усилием перевел дыхание и поднял взгляд, посмотрев Дадзаю прямо в глаза: — Скажите, это правда был единственный выход?