***
— Не понимаю, зачем тебя туда понесло. Кюдзо задумчиво покачал в руке чашку чая. Пить его совершенно не хотелось. Кацусиро был с ним согласен — чай в этом трактире был безвкусным, как нагретая вода, а еда — пресной. Но снаружи стоял вечерний холод, а здесь было тепло, хоть и душно. — Думаешь найти там войну? Рядом зажиточный купец в дорогом кимоно спорил со служанкой. Его охранники стояли за спиной господина и не вмешивались в ругань — знали, что ему доставляет удовольствие вести скандалы. Девушка натянуто улыбалась, пытаясь убедить зажавшего пару монет старика заплатить за ужин из чая с рагу. — Двадцать монет? Почему так дорого? — Это наша обычная цена, господин. Странствующие музыканты пытались заработать на рис. Юная девушка в синих одеждах с вытканным узором пела весёлую песню, парни подыгрывали ей: один — на сямисэне*, другой — на кокю**. Кюдзо морщился каждый раз, когда девушка брала высокие ноты. — Может, и войну, — Кацусиро попробовал овощи с тофу — суховатые. — Там нет войны. Только леса да дикари. — Значит, я увижу это собственными глазами. Кюдзо нахмурился. Кацусиро посмотрел прямо в лицо самурая, отмечая каждую деталь. Морщинки в уголках глаз, оформившиеся скулы, отросшие волосы. Накидка из плотной шерсти поверх красного кимоно. Кюдзо сильно изменился после битвы со столицей. И после боя с Камбеем. Вернее сказать, это сложно было назвать боем — всё повторилось, как в первую встречу. Никто не смог одержать верх. Лезвия мечей коснулись кожи, кровь — снова, только её было меньше, чем в битве со столицей. Тогда грудь Кюдзо была вся в крови. Ему повезло уклониться в последний момент. Музыканты закончили песню, редкие хлопки зазвучали им в ответ. Большинство гостей трактира — странники, купцы, ронины — были заняты едой и беседой друг с другом, а не слушаньем музыки. Несколько монет зазвенели в корзине для подаяний. Другая мелодия полилась из-под кокю — тягучая, печальная. Кацусиро отпил чай. — Мне нужно на север. — Не собираюсь тебя останавливать. Только… Кюдзо склонил голову набок. Задумчиво постучал пальцами по кромке глиняной чашки. — Только?.. — Иди торговым путём. Так безопаснее. — Вы волнуетесь за меня? — Кацусиро усмехнулся. — Я ведь больше не мальчик. — Мальчик, — твёрдо произнёс Кюдзо — так, что молодой самурай перестал улыбаться. Песня была тоскливой, голос девушки — дрожащим, как лист на ветру. Мягкие переборы сямисэна откликались в сердцах опьяневших гостей трактира. Кто-то, узнав знакомую мелодию, стал подпевать. Кацусиро чувствовал себя неловко. — Обещаю. Я буду осторожен. — Хорошо, — Кюдзо кивнул. — И ещё… Он снял с шеи амулет — белый кварц в серебряной оправе — и вложил в ладонь Кацусиро. — Что это? — самурай удивлённо посмотрел на переливающийся камень. — Попадёшь в беду — покажи это. Сочтут своим, Кюдзо помолчал и добавил. — Не спрашивай ничего больше. — Спасибо… Кацусиро осмотрел амулет. Кварц сверкал в свете огней трактира снежной луной, серебро дополняло его. Чёрный шнурок украшали серебряные бусины. Аккуратно надел на шею. Сямисэн уступил кокю — музыка, как поток реки, как зимний ветер на закате. — Может, господа изволят саке? Появившаяся служанка заставила вынырнуть из нахлынувших мыслей. Кацусиро оглядел её — совсем молоденькая, тёмные волосы в небрежном пучке, кимоно из грубой ткани. Затем посмотрел на своего спутника. Кюдзо учтиво кивнул.***
— Что за… Кацусиро крепче схватился за поводья. Глаза — красные, как капли крови, впились в него и не хотели отпускать. Кобыла сильнее занервничала и вот-вот готова была броситься в бег. Снег задрожал на ветвях кустов. Что-то шевелилось в них. Что-то очень крупное и тяжёлое. Кацусиро напрягся. Волк. Огромный — больше, чем его собратья, с седой шерстью и кривыми шрамами на морде. Он выбрался из зарослей и медленно побрёл к самураю, ступая мощными лапами по мягкому снегу. Кацусиро сглотнул слюну. Схватился за катану, но волк оказался быстрее. С диким рёвом он кинулся на всадника, и кобыла уже не могла оставаться неподвижной. — Беги, Эци! Кобыла неслась, утопая в снегу. Кацусиро крепче сжимал узду, молясь всем богам, чтобы зверь отстал. Но волк не отставал. Он подпрыгнул и ударил лошадь в бок широким лбом. Несчастное животное встало на дыбы и сбросило хозяина оземь. — Эци! Кацусиро рвано выдохнул. Испуганная лошадь рванула вперёд. — Проклятье… Кацусиро захотел подняться, но почувствовал тяжесть. Волк встал на его грудь лапами, всмотрелся в лицо и оскалил пожелтевшие клыки. Времени на размышления не было. Вытащить катану из ножен не получится, слишком сильно давит. Оставалось душить руками, цепляться за горло зверя, делать хоть что-нибудь. Что-то сверкнуло на зимнем солнце. Волк перевёл хищный взгляд на амулет из кварца. Взгляд его стал человечным — насколько мог быть у дикого зверя. Он осмотрел амулет и обнюхал. Затем — снова посмотрел на Кацусиро — спокойно, без злобы — и отпустил хватку, отойдя в сторону. Кацусиро опешил. Поднялся на ноги, положил ладонь на рукоять катаны. Принял атакующую позу. Волк пригнул морду к земле — будто кланяясь в извинении. Затем развернулся и прыжками скрылся в снежных дебрях. Кацусиро замер. — Что это было?.. Он взял амулет, вгляделся. Кварц отражал солнце, серебро подыгрывало ему. Волк не испугался, но отнёсся с почтением. Кюдзо что-то знал? Уже неважно. Он спросит — потом. Спотыкаясь ногами в снегу, Кацусиро пришлось догонять убежавшую лошадь. Та, добравшись до развилки, покорно дожидалась хозяина. — Эци… Всё хорошо. Кацусиро похлопал кобылу по холке. Эци одобрительно фыркнула. Самурай сел в седло и осмотрел дороги. Одна вела на восток — где дворцы купцов и странствующие ронины, где деревни крестьян и рис. Другая — в мрачные земли на севере, где мало кто был. Откуда родом Кюдзо, где волки оборачиваются в людей. Где поклоняются луне. Кацусиро повернул кобылу на север. Зимнее солнце светило ему вслед.