Не каждая душа следует своему пути,
Но всегда она находит, где ей истинное место.
Почему же ты выбрала именно этот дом?
Однообразие и серость. Какими бы день, неделя или же месяц ни были — всё одно и то же. Ты ещё даже не закончила школу, а уже бесповоротно разочаровалась в этой жизни. И всяк покаяние под присмотром родителей в конце каждого месяца всё только усугубляло. Они говорят, что не думали, что ты будешь такой неблагодарной и ужасной; что твой характер будет иным… Как в детстве. Почему же наказывают тебя? Что ты могла сделать такого, чтобы оказаться в семье сектантов? Это не религия! Не признаю таких методов! Все вокруг живут нормальной жизнью и не замечают бросающихся в глаза проблем в нашей семье. А чем лучше учителя? Они пропускают дикие вещи сквозь пальцы… Прячут свои взгляды, делают вид, что всё в порядке, будто само моё существование под вопросом. День переходит в ночь, ночь — в день, а разница в них прослеживается лишь в том, что уготовит мне судьба на этот раз. Эти постоянные раны на теле. Какие крылья освобождения? Великие цели? Предназначения? Следование за старинным гримуаром. Ещё и речи от матушки: — Наш уклад — терпеть и слушать. Помни, дитя моё. Ты не должна перечить богу. Мы находимся в ужасном мире. Он должен лишь сожалеть о содеянном. Лишь выпуская грехи наружу… Избавляя тело от накопленного, мы продолжаем наш путь. Молитва и соблюдение указов — твоё спасение… Я тебе не дам оступиться, поэтому не волнуйся, следуй за своей матушкой, и всё будет хорошо. И это они называют не свернуть с пути… Люди видят всё, их очи выедают твою душу изнутри… Молча… Эти глаза наполнены страхом, ненавистью, презрением… Может, и есть в них что-то иное… Хорошее… Но никто так и не решился мне помочь, хоть и видели то, как моё тело кричит, а душа ломится от истязаний, которые не спрятать за одеждой, не спрятать за улыбкой… Мне некуда спрятаться от этих взоров… Я во всеобщем обозрении… Как на холсте! Который окрасили алые реки, напитанные давлением. Деревья, что врастают в землю, чтобы спрятаться от этих постоянно ищущих зеркал души. Сухие поля, из которых всё полезное было выжато до последней капли. И эту картину невозможно исправить, ведь нет таких художников, что решились бы на подобное… Кроме одного человека.…
Меня учили с самых ранних лет тому, что я необычная девочка, что я должна принять свою судьбу и довериться родителям. Как бы не было тяжело. Надо уметь выдержать всё. Соблюдай правила, дисциплину, этикет, веру. Но непосильной тяжестью оказались наказания. Моё окружение — это те, кто, скорее, измывались надо мной. Вина всему — моё отличие от них. Изгой в лике святых. Тот, кто должен терпеть… Я… Я отчётливо помню первые пытки… — Лили, ты знаешь порядок. Сегодня ты остаёшься без еды и воды, а ночь проведёшь в подвале. Всю одежду ты должна оставить в своей комнате. Таково твоё наказание. Я выпущу тебя к утру. — Мамочка, я не хотела, честно, дай мне другое наказание, молю тебя. Можешь меня высечь изо всей силы! Или… Или устроить кровопускание на моей спине! Я не хотела задерживаться после школы, но меня ударили по лицу и отобрали мой рюкзак, бросив его с крутого склона в овраг. Я не хотела расстраивать вас с папой и пошла его искать. — Моя дочь не может быть такой бездарной и беззащитной, она святая! Ты! Хватит поганить её жизнь! — она подошла ко мне и размашисто ударила кулаком по лицу. От удара я свалилась на пол, заливаясь слезами. — Наверное, где-то я провинилась. Моих сил не было достаточно, чтобы ты полностью очистилась. Да простит меня всевышний. Не бойся, матушка всё исправит… Я не хотела причинять тебе боль, — она нежно подняла мою голову и начала гладить меня по щеке, пока я стояла, оцепеневшая от того, что вскоре ждёт меня, и рыдала, жмуря глаза. — Пойми, дитя моё, наш свет только покрыт оболочкой прекрасного мира. В действительности же это всё ложь, уж поверь мне. Я бы никогда не пожелала своему чаду зла, — она отстранилась и подошла к календарю, водя рукою по датам. — Ты знаешь своё наказание, слушать я тебя не стану, такова воля божья, и не мне противиться наказам писаний. — Слушаюсь, матушка, — Я поднялась на ноги, шатаясь, и отправилась к себе в спальню. Комната скромна, аккуратна. В ней нет ничего лишнего. Шкаф, книжные полки, столик, кровать. За ней я всегда следила и старалась лишний раз не подводить матушку. Но, несмотря на все старания, всё-таки придётся столкнуться с очищением. … Да, я помню. Тогда было крайне болезненно. Бетонный подвал без освещения, где валялись всякие ненужные вещицы, инструменты и были спрятаны старые ценности. Войти туда в первый раз было крайне тяжко. Обжигающий ноги камень, буквально приплавляющий живую плоть к себе, не мог сделать тот день для меня лишь «очередным». Чувство, когда каждый шаг по лестнице казался спуском в ад, где мне предстоит пробыть крайне долгий период времени, не покидало меня. Ступь давалась изрядь невозможно, а тело медленно погружалось в пучину тёмной пелены, что кутала меня, понемногу скрывая всё тело. Это не просто болезненно, это настоящий ужас. Озноб, испуг, паника. Тело чувствует так много, оно слишком мучительно передаёт всё это. Глумление чёрных углов, что прячутся повсюду, и пробирающий кости холод вводили меня в отчаяние. Разве это наказание для маленькой девочки? Это ли покаяние? Я слишком слаба была всю жизнь, я не способна на действо, родители не увидят во мне того, чего они хотели. И ведь надежда была всегда, она не могла покинуть дитя, чей разум не успела поглотить суровая реальность. До поры… Даже старые тряпки могут послужить хоть чем-то для облегчения боли… Хотя бы слегка. И ведь сие событие было так давно, но оно не выпадет из памяти никогда.…
Время прошло, но одержимость матери никуда не делась. Даже сейчас. Такое происходило не всегда. Моя семья являлась небогатой, но наш род ценился в этом городе… Когда-то… Особенно ценили отца… Отец и стал переломной ситуацией в жизни, ведь он умер перед тем, как мне исполнилось семь лет. Сложно представить, насколько мог сломиться человек, когда его спутник жизни умер во время ритуала богу, в коем они видели спасение. Отец не выдержал того, что ему предстояло пройти. Культ посчитал этот случай ошибкой и отвернулся от нас, признал то, что матушка совершила губительную ошибку. После этого матушка не щадила себя, её одержало нездоровое, слепое и яростное стремление исправить грех, который тогда свершился. Но она не смогла вынести кары, что постигла наш дом, и посчитала это знаком свыше. Её посетили видения, что нужно больше стараться ради господа всевышнего. Проще было признать, что ритуал тогда оказался заблуждением. Просто ложная частичка в памяти, что могла привидеться. Я тогда крайне не понимала, где папа, и почему он не приходит. Мамонька не принимала его смерти несколько месяцев, после чего начала разговаривать с отцом, будто бы ничего и не случилось. Мне, будучи ребёнком, казалось, что папа просто прячется где-то в доме, пока страх перед единственным членом семьи, что у меня остался, не начал нарастать.…
— Дорогой, пойми же ты меня наконец, она хранит в себе скверну. Это не то, чего мы добивались. Этот ребёнок нечестив! Сколько мы ещё должны проливать крови, чтобы этот демон перестал портить нам с тобой жизнь?! — она подошла к кухонному столику и пыталась сдержать себя, будучи переполненной гневом. — Бог видит наши деяния, и я принимаю его волю. Если я стану нарушать то, что написано в книге, то не будет больше уважения нашей династии от богов. Это всё ради тебя, Генрих. Лили полюбит бога, она поймёт всё и выгонит этого монстра из себя. Я надеюсь на это событие и жду с нетерпением. Но со смертью отца пришла более ужасная беда. По городу пошли слухи, что Берта собственными руками расправилась над собственным мужем. Имя матушки не любят упоминать с того момента вслух, ведь ритуал, который проводился, был завязан на жертвоприношениях, истязаниях и крови. Матушка собственноручно ритуальным кинжалом проводила глубокие линии порезов на спине отца, а заключительным знаком процесса должен был стать укол ножом в брюшную полость на жертвенном столе в знак примирения несовершенных со своей участью. Именно это деяние должно принести больше всего боли оклеймленным в ритуале. В противном случае, ритуал считается проваленным. Не каждый глубоко верующий может сотворить всё, что указано в религиозных рукописях, но Берта, будучи в смятении и ужасе, решилась на исполнение этого. В пару мгновений бритвенно-острый кинжал упёрся в плоть. Неуверенность и панический страх сыграли злую шутку. Ничто, как пламя, непреодолимым столбом закрыло очи ей. Берту охватило чувство глубокого ужаса. Ничего не видя, она пронзила собственному мужу насквозь печень, продолжая давить лезвием всё глубже и глубже от растерянности, разрывая ткани медленно, но верно. Отец кричал в тот момент, бьясь в агонии, и не мог сдержать сильных криков от боли. Его тело вилось на ритуальной плите, а руки и ноги трепетали в кандалах, которые были прибиты намертво. Матушка смотрела на изливающуюся рану и давила руками дальше, пропарывая клинком его тело до последнего. Это была одержимость, неподконтрольное ей состояние. Она просто замерла, выпала из этого мира. Будто нечто выхватило её тело, забрав себе. Подчинило себе. Присутствующие на ритуале подбежали и оттащили её от отца, пытаясь помочь ему остановить кровь, но бинты мгновенно заливались алыми красками, сколько их не накладывай. Такую быструю потерю крови невозможно остановить подручными средствами. А Берта сидела, будучи ошарашенной, и смотрела на руки, что покрыты тёплой, буквально источающей жизнь кровью. Она сидела и не отводила глаз от них, пока рядом с ней вовсю раздавались вопли умирающего дорогого мужа и крики людей, пытавшихся его спасти. Завораживающий блеск поглотил всё её внимание. — Такова цена. На то воля божья. Такова цена! Меня ведёт бог и он знает путь. Только следующий его цели может искупить все грехи. И путь наш тернист, но наш уклад — терпеть. Такова цена. Такова цена. Такова цена… — она повторяла в бреду себе под нос одни и те же слова. Генрих не выжил, его просто не успели спасти, он умер от сильного кровотечения. Об этом событии знал узкий круг людей, и врачам заплатили деньги, чтобы те хранили молчание. Эта история прошлась по городу лишь слухами, но доверие к моей семье упало. Соседи стали смотреть по-другому, а дети, раньше игравшие со мной, резко отвернулись. Жизнь приняла кардинально иные обороты. Школа сама по себе является не самым простым местом, ведь дети, которые сидят с тобой за одной партой, могут совершать ужасные поступки, решить, что именно ты можешь стать козлом отпущения, и травить постоянными издёвками. Увы, и здесь тебе не повезло, Лили. Сначала это было безобидной забавой для них… — Она такая странная. Бледная, как ведьма. Ещё и не разговаривает ни с кем.…
— Лили, пойдёшь с нами играть? Только у нас не осталось ничего, кроме роли злодейки.…
— Давайте, пока учителя нет, обольём её водой. — Ты подал хорошую идею, Мацуда-кун. —Аааааа! Что ты такое? Ведьма! Посмотрите, она вся в шрамах и ранах! У неё через рубашку видно! Уйди, чудовище!…
— А вы слышали, что её мать убила своего мужа пару лет назад. Говорят, что она даже не сожалела. — Да-да, точно ненормальная. Думаю, её дочь такая же бездушная и ничем не лучше неё.…
— Теперь понятно, почему эту чудилу никто не любит. Стоит только посмотреть её в глаза. Да ведь она в нас не видит даже людей.…
— Эй, дочь ведьмы, оборачивайся почаще. Нам такие, как ты, не нужны.…
— Девочки, вы видели Лили? Жуть какая-то, она похожа на искалеченную куклу. — Эй! Тихо! Она идёт.…
— Вы слышали? Говорят, что в старших классах какая-то девочка своим телом торгует ради денег. — Мерзость какая. Правда что ли?…
— Эй-эй, куда ты идёшь? Остановись, ведьма. Дальше пути нет. Сейчас ты отплатишь за свои грехи. Хватайте её за руки, парни. — Прошу вас! Отпустите! Я же вам ничего не сделала! — Не парься, тебе понравится, дорогуша… — Отпустите меня! — Лили сопротивлялась изо всех сил и пнула одного из нападающих по лицу. —Ах ты ж сука! Сраная ведьма!…
— Давай, кончай с ней, я следующий!…
— Лили, что случилось? Ты вся избитая, ужас какой. Кто мог такое сотворить? Опять они……
— Хирано-сэнсэй, Лили-тян избили Хамада-сан, Ёшимура-сан и Нагаи-сан. Сделайте что-нибудь уже, прошу вас, — девочка вся сжалась, зажмурила глаза и сделала глубокий поклон. — Помогите ей! — Прости меня, Канато, но я ничего не могу с этим поделать, даже если бы и попытался предпринять что-то. Но не сделает ли это хуже Лили-тяма. Она очень хорошая девочка, но из-за её отстранённости от других ей приходится нелегко… Я понимаю её… Не осуждаю… Но… В последнее время ещё и ходят дурные слухи о ней… Я бы так… — Его перебивают на полуслове. — Но вы же знаете, что это неправда! Сэнсэй! — Канато с дрожью в голосе выкрикнула это, продолжая стоять в поклоне. — Прошу вас! Это… переходит все рамки дозволенного… Умоляю… — девочка тряслась и не могла сдержать слёз. —Канато… Понимаешь… Сегодня мне пришли на электронную почту некие фотографии… Там твоя подруга… Она… Боюсь, за такое последует только отчисление… — О чём вы? Неправда! Она бы никогда не делала подобного! Вы лжёте! — Я тоже не поверил бы в такое, — Хирано-сэнсэй протягивает девочке распечатанные изображения. — Думаю, уже завтра об этом будет знать вся школа, и вскоре это тема всплывёт и на собрании учителей… — Нет… Не может быть… Я. Не. Верю… лжёте, — Канато упала ошарашенная на пол, онемев от увиденного. Её глаза потускнели, наполняясь холодом. — Извини, но уже поздно что-либо делать……
— Чёртово дьявольское отродье! Ты позор нашей семьи! Я терпела все твои грехи, но это уже предел! Как ты посмела осквернить этот дом?! Опорочить нашу семью?! — Берта сильно ударила Лили рукой. — Неблагодарная сука! Ты предала всех! — Удар за ударом шли вровень вместе с криками, что разлетались по всему дому. — Ничтожество! Проклятая! Лучше бы ты умерла, а не Генрих! — её выкрики отдавались с хрипом, и порывы ненависти нарастали вместе с жестокостью. — Я следовала всю жизнь этой книге и всё было хорошо! Но ты! Именно ты… Да-а-а! Твоя душа это не сосуд для чего-то великого! АХАХАХА! Как же я ошибалась! Это сосуд для демона! — она остановилась на мгновение и обернулась спиной к своей дочери. — Ты только и делала всю жизнь, что молчала и смотрела, слушала и смотрела. Смотрела… Смотрела! Разве есть большая пытка, чем это? Ты служишь напоминанием всего самого поганого! — она подошла к раковине и пустила воду, плеснувши её себе на лицо. — Матушка… Я глубоко извиняюсь. Я сопротивлялась, они напали на меня, — девушка опустила глаза и старалась не показывать лица. — Извиняешься? Матушка? — она обернулась к Лили. — Сделай мне одолжение, дорогая… Ради своей матушки… — она подошла к дочери и прижала её к себе. Гладя рукою по голове. Её руки проходили сквозь нежные чёрные локоны Лили. Тишина, спокойствие, она меня снова успокаивает… Матушка убирает руку от волос и протягивает её мне за спину, обнимая обеими руками. — Умри, — внезапно ноги скосились, ощущение равновесия стало пропадать, а в груди загорелось яркое пламя игл, пронзающих её насквозь. Это пламя окутало всё и низверглось в самую глубь тела, превратившись лёд, отчего ощущалось, что тело оледенело изнутри… Темно… Матушка отошла и отпустила меня. Тело, не в состоянии держаться, с грохотом упало на пол. Оно такое тяжёлое, не могу пошевелиться… Холодно. Сыро… Я… Где? Я плыву? Я умираю? Боже, за что ты так со мной? Почему? Почему ты отнял у меня всё……
— В смысле, Конато-тян, была вчера доставлена в больницу? Простите! Тамура-сама! Прошу объяснить! —Хирано-кун, извини, мне только недавно сообщили, я ездил к ней. Девочка пыталась покончить жизнь самоубийством. Что же творится в последнее время. Вот мне свалились проблемы на голову под старость-то. — Она идёт на поправку? — Боюсь, этот ответ неоднозначен, — Тамура вздохнул и почесал голову. — Надеюсь, что хуже уже не будет, но репутация школы сильно пострадает от этого инцидента. Мне изрядно добавилось работы теперь, ведь я глава этого места. Ещё и недавняя ситуация с Лили-тян. Надеюсь, что в больнице новости хотя бы будут неплохие. — Я надеюсь, что вы сможете справиться с ситуацией. Большое спасибо, что рассказали, Тамура-сама. Я скоро навещу её. Так значит, вот как сложились дела. Это и правда паршивая ситуация… Надеюсь, что хоть с Лили всё в порядке. Она уже третий день не приходит в школу. Это очень не похоже на ученицу с лучшей успеваемостью… Здесь должно быть что-то не так. Лучше наведать её, а после и Конато-тян.…
— Извините, Хирано-сан, но Лили-тян нет дома, она уехала к бабушке. Кажется, она чувствует себя неважно. Что-то случилось? — Ничего особо важного, просто она меня не предупреждала. Извините за беспокойство. Передайте ей обязательно, что у нас скоро будет городская олимпиада по математике. Она долго к ней готовилась. — Не волнуйтесь об этом, я обязательно ей передам. Хорошего вам вечера. — До свидания, Берта-сама.…
— Лили! Хирано-сэнсэй мне всё рассказал… — Я не хотела… Они меня схватили, пытались изнасиловать, били. Потом мне что-то вкололи… Раздели… Всё было в тумане, у меня не было сил сопротивляться… Всё болело. Я очнулась на земле. Одежду они забрали с собой, а меня бросили за кусты, бросив мой телефон рядом, на котором кучи фотографий… Со мной. Сначала меня… Нагаи-сан. За ним пошел Хамада. Дальше я отключилась. Они разослали всё это… — её перебила Конато. — Я знаю, не продолжай… Хорошо, что ты мне написала. Тебе теперь нельзя возвращаться домой, Берта-сама сойдёт с ума, если узнает о подобном. У неё и до этого всё было не хорошо с головой. — Не надо винить матушку, она любит меня… Я не могу не вернуться домой… — она положила руку на ногу Конато и облокотилась на неё. —Ты единственная, кто понимает мои чувства, Конато-тян. Прости, что я причиняла так много страданий тебе. — Нет-нет. Ничего подобного. Как ты можешь такое говорить? Да ты же настолько измучена, что мертвецы выглядят поживее тебя. Эй! Пойми же. То, что говорят о тебе, это ложь чистой воды. Вот, оденься, я принесла тебе одежду. Хорошо, что никто тебя не увидел здесь за это время. — Прошу прощения за причиненные неудобства, Конато-тян. То, что они совершили, уже не обратить. — Давай просто наконец сбежим вместе, переедем в другой город. Я не могу больше смотреть, как весь мир идёт против тебя. Это слишком больно. — Возможно, ты и права. Я верю тебе, Конато-тян. Прости, что не смогла уберечь себя для тебя… Я порочна, мерзка… И правда, как кукла. Я поеду с тобой. Только сначала соберу вещи. — Если Берта-сама узнает о том, что ты замыслила, она же на тебе живого места не оставит. —Конато-доно… Спасибо, что поддерживала, но она уже знает о них. Они рассылали фото на множество почт, в том числе и моей матери. Мне не избежать наказания. Но я очень благодарна твоему стремлению мне помочь и поддержать меня в трудную минуту, — я наклонилась к девушке, чьё сердце грело половину жизни эту измученную душу, и поцеловала её в губы, после чего отстранилась и собралась идти домой. — Так нельзя! Постой! — она схватила меня за руку и держала крепко, не давая сделать и шагу. — Я это так не оставлю, ты не можешь творить то, что тебе вздумается! Я люблю тебя, Лили! Подумай об этом! — Твоя помощь не спасла меня. Невозможно сделать прекрасной испорченную картину. Моё присутствие шибко портит жизнь окружающим, — в ответ лишь звучат громкие, наполненные отчаянием слова. — Ложь! Зачем вы все врёте мне?! Почему ты решила, как мне будет лучше? Ты подумала о том, что последовало за твоими действиями? Да моё сердце скрипит по швам, которые ты всё сильнее разрываешь в этот момент! И это то, что ты мне говоришь?! — Конато переполняли эмоции, которые вились всё сильнее и сильнее друг с другом. Это читалось в её дрожащих глазах. — Скорее всего, я больше не выйду из дома. Извини… Это наша последняя встреча и я не хочу, чтобы ты испытала что-либо из того, что случилось со мной. А теперь отпусти меня. Твои родители уже волнуются, наверное, так что прошу меня извинить, — хват руки ослаб, и девушка упала на колени. Она смотрела на Лили и хотела сказать ей снова что-то, остановить её, но её рот не мог и шевельнуться. Она протянула руку в её сторону и начала рыдать. Лили обернулась и посмотрела на неё. Её губы зашевелились, не издав ни одного звука, но и без этого было понятно то, что выговаривали эти губы. — И всё-таки я ведьма, как не посмотри… Про-щай, — после чего Лили улыбнулась и ушла.…
—Прошу прощения, не могли бы вы мне подсказать, где находится Конато Абэ? — Кем вы ей приходитесь? — пробормотал недовольно доктор в млю сторону. — Я… Я её учитель. Я считаю своей обязанностью следить за своими учениками, — произнёс я достаточно неуверенно… Скомкано. — Боюсь, вы ужасно следили за своими учениками. Четвёртый этаж, третья палата. Больше мне нечего вам сказать. — Спасибо за потраченное на меня время. — Лучше бы не передо мной так извинялись. Больница веяла странными чувствами. Уже давно давит некое ощущение, что всё в этом городе, даже такие места как это, пропитаны чем-то ужасным. Больница. Порядок. Чистота. Но с другой стороны, чувствовались лишь боль и усталость в атмосфере, кои источались изо всех щелей. Шаг за шагом приближали меня к месту, где я мог найти все ответы на вопросы. Наконец терзания от загадочных событий спадут. Пустота давила по-особенному сильно, поглотив все коридоры больницы в этот вечер. Лишь какие-то приглушённые разговоры из палат, шаги и кашель больных прерывали глубокую тишину. И, казалось бы. Вот. Дверь прямо передо мной. Осталось лишь зайти. Но смогу ли я принять то, что я там услышу? Вдруг я просто слепой дурак, который не видит чего-то очевидного? … В любом случае, у меня нет иного выбора. И вот, щелчок двери и в лицо пускаются сильные порывы ветра, а на глазах виднеется странная картина. — Здравствуйте, Хи-ра-но-сэн-сэй. Вас-то я и дожидалась, — на окне высиживала Конато, свесив ноги, и беззаботно болтала ими. Кажется, её совсем не заботило, что она может выпасть из окна. И как только никто этого не заметил?! Это же безобразие! — Не делай глупостей. Прошу! Ты можешь упасть, — я поклонился и, стоя в поклоне, продолжил говорить. — Я пришёл сюда за ответами. Ты знаешь, о чём я! Прошу! Конато-сан! — эта игра зашла слишком далеко. Почему я, обычный учитель, должен вытворять что-то подобное, чтобы не лишиться головы? Это не какая-то книга! Что ты только несёшь? — Я поняла всё. Этот город — корень проблем. А мы в нём — куклы, которые не видят очевидного. И только Лили могла увидеть этот город таким, какой он есть. Принять его! Она прочувствовала то, чего нам, простым пешкам, не понять. Она была ангелом искупления. Я не прощу всех, кто уничтожил её жизнь! Я уничтожу каждого! И вы, дорогой учитель, тоже в этом списке. Как и я, — она повернулась лицом в сторону Хирано-сэнсэя, и на его лице выступил ужас. За длинными волосами, которые прикрывали её тело со спины, невозможно было увидеть полностью перевязанную шею и рваную рану, которая частично покрывала лицо девочки. Хоть она и зашита уже, но ошарашеность вызвала. —К… Кто-кто мог с тобой это сделать? — Это со мной сделал город! Представляете, Сэнсэй, он тоже живой. И пока мы здесь живём, мы все будем медленно сходить с ума, гнить в этой пучине, увядая в ядовитом котле. Разве не здорово? — Конато слезла с окна и подошла ко мне ближе. — Это какое-то безумие… Конато, тебе плохо, не покидай кровать. Лучше приляг. — Нет-нет, вы ошибаетесь, это вам плохо, — её действия вводили в ступор. Она подошла и ткнула мне в грудь пальцем, после чего повернулась спиной в мою сторону. — Мне плохо? — Да-да, вам. Всем в этом городе. Всему причина — эти мерзкие оккультные семьи. Но я нашла решение, ХАХХАХА, — она смеялась громко и чисто. Как будто эту девочку подменили. Только недавно на ней не было даже лица. А тут… Подобное крайне пугало. — Я ничего не понимаю. Что ты говоришь? Какие культы? Конато, что с тобой? — Ответы! Они даже ближе, чем вы могли представить. Гоетия помогла мне найти ответы. Боги — это ложь! Мы все обречены! Обречены! На вечные страдания. Хахаха! — подобное поведение выбило полностью меня. Я не мог понять, что вообще тут творится. Религия, культы, жертвы, проклятья. Какой-то бред. Что на них всех нашло? Внезапно в палату вбежал медперсонал, отреагировавший на громкий смех и крики. — Простите, Сэнсэй, вам больше нельзя здесь находится, выйдите из палаты срочно! — один из докторов выпихнул силой не отошедшего от шока Хирано Мичи, отчего тот даже не успел ничего сказать в ответ им. Из-за дверей доносился смех и неразборчивые разговоры врачей, которые явно были очень сильно обеспокоены тем, что случилось. —Хахаха! Все мы узнаем эту боль! Каждый! Этот город сгорит в блядском пламени! Ахахха!***
Беспросветная тьма. Ты погружаешься в неё. Приятное ничто, приправленное ничем для такого ничего, как ты. Но в этой необъятной пелене пустоты есть что-то успокаивающее. Как будто эта вечная чернь может выслушать тебя, понять, хоть ты и слова не вымолвил. Находишься здесь ради ничего, ничего не делая с этим. Хоть где-то окупаются твои лучшие черты. — Так-так-так. Страдания, муки, пытки, любовь, ненависть, безумие, смирение, пустота. Они так часто связаны друг с другом. И какая досада, опять всё по новой, — некий слащавый голос с энтузиазмом перечислял эти слова, выдерживая между ними смачные паузы. — Ох, эта жизнь. Она такая красочная, разнообразная. Жаль только, что то, что осталось после твоей смерти в твоей памяти — это какие-то разбросанные по твоей несчастной головёшке отрывки. Такая потеря. — Кто ты? — Я? Гадес, конечно же. Могу представиться иначе, хотя не знаю, как у вас там со всеми вашими религиями, но можешь считать меня Дьяволом Искупления, ну или Богиней Подземного Царства, если удобнее. Не думаю, что тебе это как-то сыграет роль. — Так значит, я уже мертва? Понятно… — Догадливые пошли люди ныне. Может, ты угадаешь ещё, зачем ты здесь? — Ты мне вынесешь приговор, так? — Да, именно я. Твою кончину можно назвать «уверенной» смертью. И помнишь ты то, что сохранилось в твоём полумёртвом мозге, дорогуша. Думаю, интерес затух совсем бы, не обличи я то, что прошло мимо твоих милых глаз. Ух-х-х. А вот довериться ли воспоминаниям — твоё дело. — Загробный мир вряд ли похож на что-то хорошее. Что со мной будет дальше? — Я похожа на ту, кто будет только отвечать на сплошные вопросы? — Иначе бы вы не рассказывали мне всего этого. Разве нет? — Однако, ты права. Смотришь на тебя и видишь только куклу, которой управляли всю жизнь. Ая-яй. Казалось бы, ты так ничего и не сделала в своей никчёмной жизни. И что же, совсем никаких эмоций на лице? Тебя ничто не задевает? Не злит? — Лишь благодаря усилиям Матушки я выросла такой, какая перед вами. — Это был риторический вопрос. Какое дело мне до каждой души, что предстаёт предо мной? Внимание надо заслужить. Что по поводу тебя. Тебя вообще не смущает, что твоя мать с тобой делала всю твою жизнь? Ты хоть знаешь, что происходило дальше? Тебя просто вывезли из города и закопали где-то в лесу. Все так горевали, узнав, что бедняжка покончила жизнь самоубийством, на которое списала ситуацию твоя дорогая убийца. Она даже не сожалела о содеянном. Никого не задействовали в поисках твоего тела, ведь расследование удалось замять. Разве это материнская любовь? — Моя Матушка всегда действовала из благих побуждений. Наверное… Я где-то ступила не на тот путь и подвела её. — Вот как? — Гадес крайне заинтересовали эти слова, она испарилась и появилась у Лили за спиной, резко обвив тело девушки спустя мгновение, словно змея. — Так значит, ты приняла свою судьбу? Не слишком ли тяжела для тебя подобная ноша, маленькая героиня? — Я ничего не могла сделать, я признаю, что я бессильна. У меня уже было предназначение, до которого у меня не вышло дожить, — девочка склонила голову и посмотрела на рану, коя никуда не пропала. — Поступи я иначе, возможно, Матушка не возненавидела бы меня. — Что, если я скажу, что ты ни в какой ситуации не доживёшь до своего предназначения? Как не старайся, сколько не жди, не мучайся. У вас, людей, всё очень плохо со знаниями. Вы многого не знаете, но можете судить о том, что зло, а что добро. Вы обвиняете других в своих бедах, вешаете друг на друга ярлыки, создаёте сами себе клетки, заковываете в них других, ищите помощи, перерубаете надежду остальным. Человек слишком нагл, и он из раза в раз совершает одни и те же ошибки. — Зачем вы мне это говорите? Судите о людях так, как будто мы низшие существа. — Да потому что ваша семья поклонялась мне. Все эти дураки считали меня создателем мира. Их совсем не смущали жестокие ритуалы. Заповеди, которые рушили человека изнутри. Так слепо верить во что-то, что аж самому превратиться в монстра — разве не завораживает подобная картина? — девушка прижалась сильнее к Лили и сладко облизнула свои губы. — Так вот. Я веду всё к тому, что твои эти ангельские пустословные предписания и вся эта галиматья всё-таки как-то связаны с моей обязанностью переродить такое ничтожество. Но всё не так просто, как можно ожидать. — Простите, я не всё понимаю, Гадес-сама, — в ответ же, не дожидаясь конца её слов, дьяволица перебила девушку. — Нет смысла больше хвататься за свою культуру. Все твои манеры и традиции уже не имеют смысла. — Вот как. Значит я не вернусь больше обратно? — Лили достаточно сильно озадачили эти слова. — Хвалю-хвалю, ты такая догадливая. Единственное, что я разрешу тебе оставить от того мира — память. Хихи, будет тебе подарком. Только оно не особо поможет, вот увидишь. — От дьявола хорошего не ждут. — Верно, лапочка, ведь главным условием будет то, ЧТО ТВОЯ ЖИЗНЬ БУДЕТ ОБРЕЧЕНА НА СТРАДАНИЯ!— она резко провопила эти слова с неким удовольствием, а её глаза засверкали от нездорового блаженства, после чего дьяволица вернулась в спокойный тон.— Это главное условие, которое тебе нужно запомнить. А пока что ты у меня в гостях. Садись за стол, попьём немного чаю. Я ведь не настолько ненасытна, чтобы мне не хватало твоих мук в реальности. Так что, можешь считать, будто это дружеское чаепитие. — У меня нет возможности отказаться, верно? — Ты полностью права, — в черни начали появляться стулья и обеденный стол, укрытые красивыми бело-красными одеяниями. — Прошу, присаживайся. В любом случае, это будет короткий диалог. — Спасибо за приглашение. Не уверена, как должна отреагировать на ту, кто рад моему несчастью, — Лили подошла и села за столик, на котором стояли чайные кружечки, источающие пар. Благоухание листьев сильно успокаивало. Но странным казалось то, что мест для гостей было гораздо больше, несмотря на то, что кроме Лили и Гадес никого ни единой души. — Но, должна отметить, что это место очень тихое. — Ещё успеешь здесь насидеться. Вдруг это не последняя твоя встреча со мной. Хотя… Я надеюсь, что мы обойдёмся всего одним разом, — она водила чайной ложкой по столу и выглядела чем-то обеспокоенной. — Все дьяволы такие, как ты? — А? Как я? — отдалось в ответ. —Ну-у… Не думаю, что кому-либо понравится целую вечность играть одну и ту же роль. Знаешь, даже таким мерзостным существам, как я, может быть одиноко, — девушка бросила взгляд на Лили и улыбнулась. — Но ничто не заменит те ощущения, которые я получаю, когда кто-то страдает, хаха. Поэтому я и зовусь Дьяволицей Искупления. — Но… Где же тут искупление? — заложница смерти взяла кружку и начала пить всё ещё горячий чай. — Это мне и предстоит узнать. Я буду внимательно наблюдать за тобой. — Значит, я участница дьявольской игры? — Нет-нет, что ты. Просто мне крайне интересно, как сложиться твоя судьбёнка. — Вот как… Ваш чай достаточно вкусный. — Спасибо, мне от твоих комплиментов ни горячо, ни холодно. Ты вряд ли сможешь насладиться чем-то подобным вне этого места. — Благодарю за такую услугу, Гадес-сама. Богиня поднялась изо стола и в один щелчок испарила всю чайную церемонию. — А ты и правда ничему не учишься. Стоит признать, хоть ты и беспомощная, но смелости тебе не занимать. — Я ничего не могу боле потерять, так почему бы мне не перечить смерти? — Смерть тебе не учитель. Тебя научит боль. И если ты думаешь, что жизнь не может быть ещё хуже, то ты узнаешь это уже совсем скоро. Твои чувства привязаны к телу. Учись жить по-новому, совершай ошибки, страдай. А на сей момент, изволю попрощаться, дорогуша, — Гадес малыми шагами сблизилась с Лили и прикоснулась к её лбу рукою, оглаживая лицо девочки. — Так молода и прекрасна, хихи, — после чего владычица загробного мира оттолкнула Лили в пропасть, образовавшуюся позади. Всё снова погрузилось в мрак.***
Пустота. Почему не существовать это плохо? Мы боимся умирать? Мы боимся боли? Может, нам страшно забыть всё? Может, причиной всему то, что о нас все забудут? А может проблема кроется в том, что мы не знаем, что следует за смертью. Неизвестность наш главный враг? Она раскраивает наши закрытые очи, заставляя открывать глаза, полные ужаса и истерии? Ничто так не пугает, как то, в чём мы не уверены… Нет. Даже пережив что-то ужасное, человек продолжает бояться. Он может не бояться внешних признаков, но его съедят внутренние. Он может быть невозмутим, но он знает ответ, что ему, на самом деле, крайне боязно. Нет такой силы, что сильнее страха. Разве что глупость. Так почему же страх всегда преследует всех нас? Ответ крайне прост. Он идёт от того, что иначе ты просто сойдёшь с ума. И тогда твои чувства сломаются, перемешавшись. Да, ты словно часы, которые имеют идеальный механизм, но вдруг что-то происходит не так и эти часы начинают показывать искаженно. Так и с тобой. Но часы можно выбросить и купить новые или просто починить, а вот с человеком всё гораздо сложнее. У меня достаточно много времени на раздумья. Но даже в этой темноте чувствуется что-то крайне тёплое, приятное. Я ничего не вижу, но хочу тянутся к этому, плыть ближе и ближе. Не знаю, как долго я в черни бездонной пропасти, но у меня давно не было такого чувство, что согревает изнутри. И оно всё ближе и ближе. Меня не покидает чувство, что я могу ухватиться за него… Приятно… Хочу остаться с этим чувством навсегда. — Открой глаза, твоё время пришло, хихи. Глаза открывались крайне тяжело, всё было замылено чем-то непонятным, но руки были всё такими же горячими. Приятное чувство некой пульсации шло по ним и всему телу. Я попыталась протереть руками лицо, но они были в чём-то непонятном. Кажется… Это кровь… Кое-как отморгавшись, я увидела ужасающую ситуацию. Передо мной лежало крайне изощрённо вспоротое тело с торчащими из него рёбрами. Некоторые из них были переломаны. Все органы были зверски вырваны, либо ободраны, как будто какой-то дикий зверь впился в несчастного человека. Это всё сопровождалось тем, что у человека, помимо переломанных костей и каши из органов, отсутствовали руки. Я отползла от него и уперлась в стену, прижавшись от страха к ней. Его лицо выражало лишь кошмарные муки, которые он ощутил перед смертью. Попытавшись что-то выкрикнуть, я лишь подавилась тем, что наполняло мой рот. Это… Мясо? Я ела человека? В то же мгновение я выплюнула его и сползла по стене вниз, начав сильно кашлять и задыхаться. Сильный жар, что был в моей голове до этого, затмила паника. Такое чувство, что меня жгли заживо, но уже иначе. Не отойдя от этого состояния, я решила, что надо что-то предпринять. Вокруг меня располагались деревянные стены и небольшое окошко, которые говорили о том, что я нахожусь в каком-то старом доме. Дверь в эту комнату лежала на полу, будучи сорванной с петель и разломанной на две части. Неужто это всё совершила я? (Пометка уместности/неуместности смены лица)Лили попыталась оклематься от всего того, что нахлынуло на неё и начать что-то делать. Но одними глазами всего не узнаешь, так что она, стараясь обходить изуродованные останки человека, начала осматривать комнату. В комнате богатством и не пахло. У окна стоял грубо сбитый из досок стол и подсвечник на нём, рядом с ним же лежак, нежели кровать, хотя это всё равно лучше тех условий, что Лили приходилось испытывать в подвале. Это похоже на старый дом. Внимание притягивали к себе шкаф и полки, которые также находились в комнате, будучи напротив кровати и стола. Лили открыла шкаф и увидела в нём измотанную временем одежду и пару не особо запачканных рубах. Увидев одежду, она поняла, что до этого не обращала внимания совершенно на своё тело из-за состояния некого шока, от которого до сих пор дрожали руки, а ноги не могли оправиться. Взглянув на себя, я поняла, что я что нахожусь в том, в чём мать родила. И тело ощущалось чужим. Вдобавок, оно было всё в крови и останках мяса. Это достаточно противно, но рвотных рефлексов с самого начала у меня не появилось, как бы мне не становилось плохо. Я решила, что хозяину уже не понадобится эта одежда и решила вернуться за рубашонкой, когда отмоюсь от крови. Аккуратно выглянув из дверного проёма, я поняла, что на одной комнате кровавая баня не ограничилась. В коридоре лежала девушка, чья голова была вмята в пол, а рядом валялся труп маленькой девочки, который раскроили пополам. Если это всё моих рук дело, то какой же я монстр? Это моё искупление? Почему ты меня заставляешь видеть всё это, Гадес? Чем больше я задерживаюсь в этом коридоре, тем мне хуже. Я, пытаясь прикрыть глаза, пробежала мимо них в надежде, что эти ужасы скоро пройдут. Но как бы не так. Выйдя из крошечного деревянного домика, я поняла, что трагедия приобрела новые краски. Вокруг стояло с десяток таких же небольших домов, а на улицах валялись останки нещадно обезображенных людей. Шёл сильный ливень, который смешивал кровь с грязью, медленно вымывая трупы. Меня охватило безумие. Хотелось рвать на себе волосы от злобы. Я схватилась за голову и упала на колени, прижимаясь лбом к сырой земле. — Я всё понимаю, но это! Это слишком! Перестань! Остановись! Выпусти меня отсюда! — Я начала биться лбом о землю и в припадках кричать, заливая своё лицо и почву слезами. — Почему?! Они все заслужили этого?! Так ты хотела меня сломать?! Зачем ты издеваешься надо мной?! — Поднявшись на ноги, переполняемая злобой, я подошла к дёргающемуся телу. — Ты хочешь этого? Вывести меня на эмоции? Сломать? Напугать? — я продолжала задавать вопросы себе под нос с пылающими зрачками, что бегали по белкам из стороны в сторону. — Я не могу простить людей, я не могу убивать людей, но больше всего я не хотела, чтобы мной управляли. (То же самое, что и в том. Уместно/неуместно)Мужчина, который лежал и корчился от боли, зажимая рану изо всех сил, еле выдавливал из себя слова перед чудовищем, что он видел перед собой. —Qj`ViD`V j`Vr#`V 55% 7RhU -.w.D 1`Nc& 5~B5 5,H -. x7E`N t7Rz`× -.– кажется, будто отчаяние заложило намертво Лили уши, и она не слышала тех мольб, что исходили от умирающего. Она подняла топор, что лежал рядом с мужчиной и крепко сжимала его руками. — Хè5{#`N = 7nEx Á! — кто-то проткнул её чем-то острым со спины, и она в тот же момент размахнулась топором и, не глядя, сильным ударом нанесла рубящий удар топором. Она почувствовала, как он раздробил кости нападающему. Но что-то было странным. Обернувшись, она увидела, что перед ней стоял мальчишка, который ростом от силы ей по плечи. Он стоял, пошатываясь, и смотрел ей в глаза. Эти глаза содрогались от боли и ненависти, наливаясь кровью. Он стоял и смотрел на Лили, захлёбываясь кровью. Девушка не могла отвести взгляда от угасающих глаз дитя. Всё тело замерло. Она осознала, что натворила. Лишь один порыв сделал её убийцей в своих же глазах. Собственноручно. Ребёнка. Мальчик схватился за неё рукой и, не отрывая взгляда, свалился медленно в грязь. Он лежал с окаменевшим лицом и смотрел на разгневанное небо, кое низвергало тысячи капель на место резни. — l`N5 Á y`Cz`V t# — 2w{#3F 55% 8t^3F`Bb! — хрипло из-под ног девушки стонал тот самый мужчина, которого изначально она и заметила. Она не понимала ни одного его слова, но и без слов было понятно, что она совершила. Что же я творю? Я ведь не убийца. Я не хочу больше этого всего. Я просто уйду отсюда и буду искать себе место, пока не найду его. Мне никто не нужен… Будет только хуже… Человек, чьи руки были по локоть в крови, не знал, куда податься и что с ним станет. Именно такой и оказалась ситуация. Хоть данные деяния и не совсем на руках Лили, но это не играло роли совершенно. Она набрала воды в колодце и попыталась смыть с себя всё, но кровоточащая рана не давала ей покоя. Девушка решила вернутся в тот дом и перевязать её найденными тряпками. Она надела белую рубашку и старые серые штаны. Покопавшись ещё немного в чужих вещах, Лили нашла подобие накидки, которая не раз была заштопана. Наконец, кое-как приведя себя в порядок, она решила взглянуть на себя в зеркало, которое заметила мельком в соседней комнате. Вместо своего привычного отражения перед ней предстало нечто отличное, не то что от неё, от человека. Это было крайне бледное вытянутое тело с худощавыми руками и странными пропорциями. Волосы были такими же необычными. Нежно-белыми, как самые яркие звёзды в полночь. А глаза внушали лишь напряжение, ведь они были тёмно-карминового цвета, сильно переливаясь от света, который сочился из окошка. Такое чувство, что я чем-то больна. Хоть одежда была хорошей идеей, но без обуви далеко не уйти, поэтому мне пришлось снова брать чужое. Увы, выбор был не шибко велик, так что мне показалось более разумным взять кожаные сапоги, которым погода была не так страшна. Отойдя подальше от домов, ей стоило определиться, куда идти. Но деревня находилась на небольшом холме, вокруг которого расстилались поля. За полями виднелись дремучие леса, дальше которых ничего не проглядывалось. И в такой сильный дождь отчётливо виднелась лишь грязевая дорога, вытоптанная скотом и людьми, которая являлась единственным путём отсюда. Идти в густые дебри не было смысла, и единственное, что оставалось девушке — отправиться по путям, что приведут меня обязательно к городу или деревне. Дальше оставалось надеяться лишь на то, что местное население не расправится со мной при первой же встрече.***
Дождь не стихал, а лишь усиливался, всё больше колотя землю. Грязь шаг за шагом цепляла обувь, пытаясь удержать её в своей пучине. Из-за густых мрачных облаков всё было в серых тонах, будто приглушено темнотой. Некий туман покрывал всю округу, замывая обзор, посему длинная прямая дорога казалось вечной и изматывала больше морально, нежели физически. Мне казалось, что, будучи промокшей до нитки, в один момент меня просто сломит холод и зябкость перерастёт во что-то большее. А тогда я просто не смогу идти дальше и сдамся. Но некий жар согревал меня изнутри. Тело дрожало, но не от холода. Это странное чувство было и тогда… Когда я очнулась… Как писали когда-то поэты: «Капля воды долбит камень постоянством». Именно эти слова вспоминались мне, когда я перестала чувствовать свои ноги. Все те силы, что были недавно, стали меркнуть на фоне нескольких часов непрерывного блуждания по трясине из вязко-глинистого месива. Время шло медленно, но мрак был не за горами, и было понятно, что скоро наступит ночь. Что могло оказаться хуже подобной ситуации трудно представить. Передо мной появилась развилка в два направления. Недолго думая, я решила пойти в левую сторону. (Уместно/Неуместно)Но время не щадит никого. Лили не могла побороть природу и хотела уже сдаться, как вдруг услышала какой-то стук. Душащий постоянный шум в ушах, что звенел невыносимо громко, в то же мгновение ушёл на второй план. Она услышала скрип досок и крики людей. Стук чего-то тяжелого о землю, параллельно пересекающиеся с неким маршем, чудовищно быстро приближался к ней. У девушки не было сил, чтобы понять, что происходит, и чего ей ожидать дальше, но единственным решением, что ей пришло в голову, оказалось — выйти на середину дороги. Она сама не знала, чего добьётся этим, ведь если за ней охотятся, то ей несдобровать. Но вдруг это ключ к её спасению? Судьбоносный момент. Она закрыла глаза и упала на колени от бессилия, ожидая итога. Её веки не могли уже держать глаза открытыми, а тело проедала хворь от изнурительного холода и долгого пути. Грохот достиг пика и резко прекратился, а вот говор людей, напротив — усилился. Лили открыла глаза и увидела перед собой яркий свет, что слепил её глаза. Перед ней стояла повозка, запряжённая лошадьми. К ней подбежали люди, они смотрели на неё и говорили что-то неразборчивое. Это были двое мужчин, которые явно спрашивали что-то насчёт того, что она здесь делает или что с ней случилось. Лили в растерянности искренне хотела им что-то ответить, но не могла выговорить и слова. Она просто смотрела на них. Напуганная. Не знающая, что делать. И пыталась на их вопросы махать как-то головой. Они подняли её с колен и помогли ей дойти, усадив в повозку. Кажется, они держат путь туда же, куда шла и она. Девушке стало легче, ведь повозка была крытой, и нескончаемый дождь больше не лил на неё. В повозке было множество корзин. Возможно эти люди — торговцы. Один из мужчин казался крайне обеспокоенным насчёт её состояния и достал из одной из корзин длинную тканевую простыню, дав её девушке. Она улыбнулась ему в знак благодарности, на что тот в ответ сделал тоже самое и махал рукой вдоль пола повозки, как бы намекая, что она может лечь и укрыться. Видно, они поняли, что Лили совершенно не понимает их языка, отчего пытались как-то показать жестами, что всё в порядке. Ночь покрыла всё, как мантия, но лошади всё скакали вперёд во тьму. Стук колёс и древесный скрип уже не казались такими пугающими, как тогда. Наоборот. Они были некой колыбелью. Лили лежала под простынёй и думала, что может случиться дальше и как ей быть. Что вообще может человек, который совершенно не знает ничего? Он может лишь надеяться на то, что ему помогут окружающие. Но, кажется, эти люди не намерены причинять зла. Мне так хочется верить. Всё, что случилось за этот день, крайне измотало меня и попытки думать о том, что будет дальше, лишь сильнее вгоняли в лёгкую дрёму. Не в силах сопротивляться этому, я отключилась, впав в глубокий сон.Жизнь. Она как пьеса.
Мы все в ней марионетки.
Но самое важное в этом деле —
Какую роль в этой пьесе занял ты.