It Ain't Love If It Hurts

На городской площади тесно, пахуче, громко. Очередная ярмарка по несусветному поводу. Но Рон уверен: это именно он. Он здесь! Поэтому парень упорно продолжает протискиваться сквозь равнодушные жужжащие на своих частотах тела, хмурясь и морщась, цепко держа знакомый силуэт в своём поле зрения. Стоило бы, пожалуй, использовать чары для отвода глаз, но времени отвлекаться нет, к тому же Рону думается, что в такой обстановке его цель не чувствует себя под угрозой. Этому мерзавцу вообще по жизни приходилось довольно легко, на что ему постоянно оборачиваться? Только вот тот всё же оглядывается. Мельком, как если бы на всякий случай, уже заворачивая с бурлящей весельем главной улицы в какую-то тесную улочку между добротными яркими зданиями. Рон не тешит себя надеждой, что его забыли, не узнали. Дело не в тщеславии, нет, он никогда не считал себя особо приметным, однако конкретно этот человек, сейчас смотрящий так, будто у него кость застряла в горле, цеплялся к его внешности, да и к нему в целом, слишком долго и часто для неожиданной амнезии. Всё тело Рона напрягается — он уже готов бежать, сломя голову, до победного конца. Спонтанный выброс магии тоже кажется не столь уж плохой идеей. Однако рот напротив вдруг кривится в до судорог знакомой усмешке. Как бы дразня, стройное, изящное тело небрежно облокачивается о грубую кирпичную стену. — Поймал меня, Ронни? — Малфой. Что, ждал меня? Ответом ему служит неопределенный кивок, вялый взмах рукой куда-то вверх и в сторону. — Не тебя конкретно, конечно. Но кто-то бы всё равно пришёл за мной. — И что? Если ждал, небось, уже приготовил какой-то план? — Да. Наступает пауза. Рон осознает, что все эти несколько бесконечных мгновений Малфой ни разу не отвел взгляда. Его же собственное тело так и застыло слепком браконьера, не желая дать добыче улизнуть, как обычно, вывернуться ужом из неумело заготовленного капкана. Он подбирается ближе, шаг за шагом, и в какой-то момент расстояние становится настолько невелико, что ему отчётливо слышен раздраженно-усталый вздох: — Пойдем, выпьем чаю. — Куда? — Рон старается изо всех сил, чтобы подавить удивление, но оно всё равно эхом отдаётся в его голосе. — Ко мне домой. Подобный лаконизм настолько неуместен в их ситуации, что это почти забавно. Рон и правда позволяет себе едва явственную улыбку, а после просто молча следует за упрямо прямой спиной. Они идут своим унылым дуэтом уже минут двадцать, и этого времени достаточно, чтобы все дома стали походить друг на друга. Надписи на настенных табличках бесполезны: Рон так и не заговорил ни на каком другом языке, кроме английского, ведь даже гоблинский всегда был ему не под силу. Немного грустно. Война прошла как будто бы давным-давно, нельзя было теперь использовать её как оправдание нереализованному потенциалу и несбывшимся мечтам. — Тут красиво, — негромко подмечает он. — Что? — Малфой замедляет шаг. — Не услышал, прости. — Мне и не нужно было, чтобы ты услышал. — Забавно, не так ли? — Что забавного? — А когда это было нужно мне, меня не услышал ты. Мы с тобой, Ронни, всё никак не попадем в ритм. — Прекрати меня так называть, — недовольно бормочет Рон. На самом деле он растерян, потому что Малфой, и так всегда такой далекий и непостижимый, в этот раз ведет себя особенно странно. И не в таком смысле, в каком можно было бы описать, например, Полумну Лавгуд. У него словно своя, особенная боль, которая отрезала его от всех прочих. Рону это и не нравится, потому что на самом деле эта боль — хитрая уловка, изобретение-мираж, он-то знает наверняка. Ничего особенного в Малфое нет и не было. Вот снова: застыл посреди дороги, будто обдумывает нечто, к чему шел бесконечно долго. Сейчас что-то ляпнет, вот-вот. — Не переживай. Со временем я смог понять, что на твоем месте, вероятнее всего, поступил бы так же. Снова сказано невпопад. Да и что этот кривляка мог понимать? Врёт, бегает, вредит. При этом, конечно же, выставляет всё так, что почти хочется извиниться. Рон напоминает себе, что нужно перестать поддаваться этим слизеринским трюкам — иначе эта поездка и её самая цель перестанут иметь значение. Нельзя провалиться сейчас, когда он так близок к успеху. А после, естественно, всё вернётся на круги своя. — Куда ты пытаешься меня завести? — Опять не доверяешь? Разве это не ты тут пришёл по мою душу? — Малфои всегда отвечают укусом на укус, пора бы уже запомнить. — Расслабься, мы уже почти на месте. Это оказалось правдой. Одному Малфою ведомыми тропами они очутились на утёсообразном возвышении, открывающимся на побережье — Рон только увидел бескрайний лазурный горизонт, а уже после ощутил, как в нос ударила ему неизвестная солёно-влажная свежесть. Резко в спокойствие обретенной картины вмешалась ледяные пальцы вокруг запястья. — Стой смирно, — одернули его, предваряя ожидаемые попытки высвободиться. — Нужно же, чтобы чары сокрытия рассеялись перед тобой. Вид стал стремительно меняться. Потребовалось совсем недолго, чтобы перед ними предстал двухэтажный аккуратный домик в викторианском стиле. Конечно, только у отпрыска малфоевской линии мог быть собственный импровизированный мини-замок с видом на море на самом отшибе Южной Европы. Чему тут вообще поражаться? Разве что тому, что Малфой использует на своём жилище столь сложные чары: ресурсозатратно в плане что магии, что времени. — Настолько сильно хотел скрыться от любопытных глаз? — Тебе ли не знать. — Странно, что Малфой уже в который раз огрызался вообще-то совсем беззлобно. — Ты проходить будешь? — последовал приглашающий жест спокойно-элегантных рук. — Отчего же не пройти. — Раз уж ты здесь мимо проходил. — Раз уж я мимо проходил. Перепалки с Малфоем — это весело. Осознание пришло резко, как дуновение ветра. Или как отголосок воспоминания. В сущности, действительно было время, когда он пытался научиться ладить с белобрысым отщепенцем. И ведь получалось — временами слишком, до сладостного ужаса хорошо. А потом этот аристократишка всё порушил, побросал, как если бы это была обычная игра в плюй-камни. Внутри оказалось крайне просторно, даже, скорее, в худших традициях минимализма, что в целом не вязалось с тёплым, выдержанным в древесных тонах декором, от которого веяло желанием создать уют. — Тебя так легко прочесть, Рыжий, — нарочито удрученно покачал головой Малфой. — Ха? — Тебе же не нравилось, когда я называл тебя Ронни. — Почему нельзя просто Рон? Или Уизли? Ты же называл меня так раньше. — Так то раньше, — как-то отстраненно осадил Малфой собеседника. Вот ещё одно новшество в его поведении: говорить о прошлом так, будто оно не имеет к нему ни малейшего отношения. — В любом случае, — дежурная улыбка, — мне показалось, что тебя удивил мой интерьер. — И это тоже. Но мне вообще любопытно, откуда у тебя может быть этот домик. Рон спросил, потому что к нему не сразу пришло осознание того, что чувство реальности ранее его подвело. Ибо не могло у «отпрыска малфоевской линии» больше быть таких домов. У них не могло быть ничего своего. Сейчас они все жили в новую эпоху. — Ты что, вдруг встал на мою сторону, а, Рыжий? — Рон непроизвольно дернулся от этого предположения. — Да не переживай так. Я просто имел ввиду, что такие секреты ни за что не стоит раскрывать тем, кто может использовать их против тебя. — Все еще используешь тактику, как на войне? — хмуро констатировал Рон. — Как знать. Видишь ли, война разная бывает, не только такая честная и открытая, какой ты её знал. Ну, или представлял, что знал. Моя, видимо, до сих пор и не прекращалась. Рон только помотал головой. Сбежать бы куда глаза глядят от удушающих полунамёков, серых озёрц, полных и силы, и печали, и собственного прогнившего недоверия. — Так и будешь держать на пороге? — укорил он вместо этого. Не вы ли, господин Уизли, изволили вести светскую беседу о моих дизайнерских решениях? — Встретив взгляд исподлобья, Малфой, вновь поразительно добродушно, сжалился: — Так и быть. Гостиная — первая дверь направо по коридору. Сам парень между тем удалился вдоль по холлу в одно из помещений в левой стороне дома. — Малфой, а ты куда? — счёл нужным выкрикнуть-убедиться Рон. — За чаем, параноидальный гриффиндурок, — из-за порога выглянула макушка в густом облаке лунных прядей. — Ты всё так же предпочитаешь Инь Чжень*? —А? — в очередной раз удивился Рон. — Да! После наступила чуть ли не благоговейная тишина, прерываемая лишь тихим позвякиванием в глубине дома. Рон, обнаружив, что стоит на всё том же месте, дыша как будто через раз, не замедлил последовать именно за этим звуком. Услышав его шаги, гостеприимный хозяин дома, сосредоточенно разливающий воду по чашкам, недовольно поинтересовался: — Чего же тебе в гостиной не сиделось? — Не хочу туда. Давай посидим здесь. Плюс, мне интересно понаблюдать, как такой белоручка, как ты, собственноручно заваривает чай. — Я говорил тебе уже об этом. Однажды, давным-давно, — эти слова были, как осторожные поглаживания когтями по нежной коже спины, — чай необходимо заваривать только так. — Малфой поставил чайник в сторону и обратился лицом к Рону, скрестив руки на груди. — И вообще, не принято, чтобы гости, ещё и непрошеные, так привередничали. — Все эти правила этикета — дурацкие. Малфой только и мог, что выразительно закатить глаза на этот, видимо, показавшийся ему крайне плохо аргументированным комментарий. Он поставил две ароматно дымящиеся аккуратно-пузатые белые кружки на серебряный поднос, на котором уже были прилежно выстроенные в ряд атрибуты сего ритуала: сахарница, молочник, чайные ложки и стандартный набор бисквитов. Водрузив поднос перед Роном, впрочем, он не преминул заметить: — Для такого невежды и невежи у тебя слишком тонкий вкус в том, что касается чая. — Ты не помнишь? — как ответная подножка, игра на грани фола. — Это же ты меня впервые им угостил. Попробовав его как-то, я… — Рон одернул себя посреди фразы. — Ты? — нарочито недоуменно выгнул бровь Малфой, уже приземлившийся за столом прямо напротив. — …нашел его неповторимо прекрасным. — Их взгляды встретились, и Рон мучительно покраснел. Сам толком не понимая, чем была вызвана его реакция, он мотнул головой в сторону с грацией сумоиста. — Ты не меняешься. В голосе Малфоя была странная смесь из пугающей неизвестности. Рону даже почудились там нотки нежности, томленые в соусе сожаления. Игра в воспоминания закончилась его нокаутом. — Ты вернешься? — спросил он, мазохистски круша этот, их общий, момент. — Куда? В Англию? В Лондон? — ирония в переливчатом голосе была такая, что можно было однозначно утверждать — правильный ответ избегается намеренно. — Домой. — Это и есть мой дом. И я скорее отдам магию или саму жизнь, чем позволю заставить меня принять решение его покинуть. Рон готовился к резкости и упрямству, ожидал отпора. Однако столь холодный и бескомпромиссный отказ заставил его поежиться. Почему он так жесток? В воздухе повисла напряженная тишина. Положа руку на сердце, Рон не знал, как вести себя теперь: применять силу было бы неправильным, призывать к совести в сложившейся обстановке казалось бесполезным. Оставалось только попытаться докопаться до источника проблемы. Но как это сделать хотя бы с относительным успехом человеку, который вовсе не умел владеть словами? Пока Рон обдумывал свою стратегию, краем уха он уловил необычный нарастающий топот. Наконец, рыжевато-медное нечто, сбавив шаг у входа, гордо прошествовало в саму кухню, остановившись у ног Малфоя. — Киф**! Пёс запрокинул голову и уверенно гавкнул, определенно поняв, что обратились к нему. — Что это, Малфой? — Это моя собака, Рыжий. Его зовут Киф. — Почему он такого цвета? — Все чистокровные ирландские терьеры, по большей части, во всяком случае, того или иного оттенка этого цвета. — Малфой будто и не заметил, что Рон пытался инсинуировать. И бровью не повёл. — Зачем тебе вообще собака? В них очень редко есть хоть капля магии. Малфой, занятый поглаживанием своего питомца по голове, замер, задумчиво глядя в пол. — Когда-то это было очень для меня важно. Чтобы, как ты понимаешь, магия присутствовала везде вокруг меня. Но я вырос из этого. А Киф не только красив и предан, но и поразительный сторожевой пёс. Хочешь, продемонстрируем? — невинная улыбка с лукавством, затаенным в уголках надменного рта. — Не стоит, я поверю вам на слово. Малфой коротко рассмеялся, и пёс, умильно опрокинув морду на его колени, стал лизать ему руки. Только каменное сердце могло не дрогнуть. — О, Киф, какой ты ласковый с ним! Видимо, при всей его вредности, всё же любишь своего хозяина? — Слово «хозяин» мне кажется в целом не совсем уместным. Я и Киф — друзья. Правда, красавчик? Мохнатый приятель Малфоя в ответ оперся передними лапами о бедра сидящего напротив, демонстрируя жизнерадостно распахнутую пасть с вываленным языком и беспрестанно виляющий хвост. — А знаешь, Киф, — Малфой чуть подался вперёд, посерьезнев всем видом, — наш драгоценный гость хочет вернуть меня моему хозяину. Всё в этой фразе было не так. Никакой он не «драгоценный» гость, а если у Малфоя когда-то и был хозяин, то мир был давно избавлен от него. Только вот у Рона не поворачивался язык произнести ничего из этого вслух. Поэтому он сказал в итоге: — Я не могу знать наверняка, что произошло между вами. Но, пожалуйста, Драко, дай ему шанс. Он так сильно тебя любит. Он буквально загибается без тебя. Тонкие черты блондина исказила гримаса. Он вперился в Рона взглядом, потемневшим от гнева, на обычно бледных щеках проступили неестественно яркие полосы румянца. Киф тявкнул что-то себе под нос и отбежал в сторону. — Я не пытался тебя разозлить, я всего лишь… — «Ты не можешь знать наверняка»! А что насчёт того раза, когда я сказал тебе прямым текстом — всё, как оно есть? — Малфой, не кричи! Парень напротив задышал громко, прерывисто, полной грудью. Когда его дыхание выровнялось, он сжал переносицу пальцами, и продолжил уже спокойнее, но не глядя на Рона. — Да, я сам сказал тебе, что со временем понял тебя, может, и сам бы не поступил иначе. Но ведь прошло два года, Рыжий. Два гребаных года. Неужели он никак не проявил себя? Или ты настолько слеп в своей преданности? — Он такой же, как и обычно. Ждёт тебя, ищет тебя. Всем жалко смотреть. Никто так и не успел понять, как и почему вы разошлись, куда ты делся. — Еще бы, — фыркнул Малфой, — процесс ведь был закрытый. И неразглашаемый. — Что? — Рону показалось, что он ослышался. — Это был судебный процесс? Он сказал, что просто дал тебе развод. По обоюдному согласию брак расторгли. — Заруби себе на своём наивном веснушчатом носу: Гарри-Великий-мать его-Поттер никогда бы не дал мне развода добровольно. — Подожди. Но я видел бумаги, и… — Ты глухой? Процесс был не-раз-гла-ша-е-мый. Доступ к полноценной документации — разве что у сторон и судьи, и всё это хранится в Отделе Тайн за семью замками. Это не могло быть правдой. Рон тщетно пытался привести сумбурно скачущие мысли в порядок. Как служащий Аврората, он понимал с шокирующей ясностью, что статус неразглашаемых бракоразводные дела получают лишь в ряде случаев. Свою роль, конечно, могло сыграть и то, что его друг — личность не просто публичная, а по-своему легендарная, а потому всякая, пусть и повседневная, деталь его личной жизни будет намеренно скрываться от широких масс. Только вот если забыть об этом — только в рамках теории, мыслительного эксперимента, безусловно, потому что от самого предположения несло выдумкой — то остаётся до смехотворного мало вариантов. — Кстати, — будто непринужденно продолжил Малфой, — он не поведал тебе, как представлял саму возможность нашего радужного воссоединения? — Что ты имеешь ввиду? Малфой стал переставлять предметы на чайном подносе. Пахучий напиток в кружках у обоих давно остыл. Тонкий палец, рисующий круги на серебристой поверхности, неровно отражающей солнечный свет из окна, нервировал Рона донельзя. — Что ты имеешь ввиду? — повторил он. — А то, — вскинулся Малфой, снова теряя выдержку, — он что, надеялся, что ты уговоришь меня отозвать запрет на приближение? Или запугаешь? — Какой ещё запрет, — пробормотал Рон, — что за бред. — Магический, конечно же, — неумолимо гнул свою линию Малфой. — Или ты думал, твой прекрасный героический друг просто так отправляет других на мои поиски вместо того, чтобы броситься за мной самому, приволочь меня обратно в тюрьму своего творения за шкирятник? — Да что ты такое несешь! Рон вскочил из-за стола так резко, что нечаянно его толкнул, и вся посуда жалобно зазвенела. Его широкие плечи лихорадочно поднимались-опускались, в груди было тесно от недостатка воздуха. Пёс, до того отсиживающийся в углу, вновь подошел поближе и зарычал на гостя, низко, но угрожающе. — Ты мне еще кулаком по столу начни стучать. Давай, закати мне сцену! Именно в эту минуту Малфой показался ему ошеломляюще усталым, если не изможденным. И отчего-то именно это — как отрезвляющий удар, как вспышка, проливающая свет на бродящую в потёмках душу. Но этому чувству внутри, пробуждающемуся ото сна, ломкому, давнему, мучительному, никак нельзя было поддаваться. — Давай, ну же! — полукрик-полувызов, и Малфой уже сам — на ногах. Отчетливо проступающие сквозь кожу, тонкую, как белоснежный шифон, те самые скулы, режущие по сердцу. Яркий рот, тонкий, упрямый, безжалостно искусанный. И вновь — светлые тонкие пряди, свободными короткими волнами спадающие на лоб, свитые, наверное, самой Ананке***. Рон был уверен, что забыл об этом: он ужасен, он предатель. Тем временем, Малфой обогнул стол, на этот раз будучи тем, кто подошёл так близко, что при желании можно было поймать и сохранить его теплое дыхание. Будучи ниже ростом чуть ли не на целую голову, сейчас, являя собой квинтэссенцию гнева и боли — надуманных или нет, — он походил на коршуна, пикирующего над своей жертвой. — Уже решил, что сделаешь? — вернулось фирменное слизеринское шипение, оставленное в школьных драках в темных углах Хогвартса. — Наложишь на меня Империус, господин аврор? Или выбьешь из меня желаемое своими тяжелыми форменными ботинками? Почему, именно когда Драко столь явно провоцирует конфликт, хочется броситься перед ним на колени? Целовать прохладные запястья, передать сквозь вены — к самому сердцу, что Рону так безумно, невозможно жаль? Однако, нужно же понимать, убеждал себя Рон. Нужно уметь разделять. Где чувства, а где правда? Малфой так хорошо играл. Пожалуй, за это время он и сам научился верить в написанную им драму. Гарри спас их всех, всю мордредову магическую Англию. Он положил конец потерям, боли и страху. И Гарри всегда-всегда был по сторону Рона, будь то в одиннадцать, будь то сейчас. Он называл его своим лучшим другом, считал его особенным, а ведь до поры до времени больше никому такое и в голову бы не пришло. Рон и так поступал с ним нечестно, и уже долго, пусть только в мыслях, пусть сам Гарри об этом никогда и не узнает. Поверив сейчас Малфою, поддавшись этим непонятным чарам не от мира сего, Рон уже никогда не искупит своей вины. Падет окончательно, проигнорировав очевидную правду. — Гарри просто очень занят, — от долгого молчания голос звучал хрипло, но Рон пытался заложить в него как можно больше непоколебимой уверенности. — Что? — произнес Малфой одними губами, как будто опешив, забыв, о чём они вообще говорили до его вспышки. — Причина, почему Гарри не мог заняться поисками тебя самостоятельно. Он стал заместителем Главного Аврора. Ты знал? А ведь ему всего двадцать семь. — Рон ждал какой-то реакции, но собеседник упрямо молчал, и пришлось продолжить на одном дыхании, надеясь хоть как-то его убедить. — Поэтому я прошу тебя обдумать это как следует. Хорошо, ты разлюбил его. Но он, правда, заслуживает любви. Он помогает стольким людям каждый день. Предан друзьям, предан своей миссии. Его все обожают. И всё же, он не способен выкинуть из сердца именно тебя. Однажды это тоскливое ожидание убьет его окончательно. Поэтому… Я умоляю тебя! Забудь свои обиды. Хотя бы встреться с ним ещё один раз. — Любовь, значит? — глухо протянул Малфой. — А как ты понимаешь это слово? А, Рон? Почему ты спрашиваешь у меня? Почему вдруг обращаешься ко мне по имени? У Рона в голове роем носились эти вопросы, перекрывая всё прочее. И он не сумел схитрить, отвечая честно: — Любовь — это когда хочешь целовать этому человеку руки и уберечь от всего мира, даже если тебя самого это уничтожит. — Вот как, — выражение Малфоя заметно смягчилось. — Тогда пойдём. И снова: уже ожидаемая прохлада чужой кожи поверх его собственной, и его куда-то ведут, из кухни, вдоль коридора, потом — вниз. Рон концентрируется только на ощущении прикосновения, мечтая забыть, где он и зачем. В конце концов, он привык следовать за кем-то. Так пусть сейчас, совсем ненадолго, направление сменится — недостаточно, чтобы это можно было называть мгновением счастья, но и этого кому-то вроде Рона вполне хватит. — Ты ведь должен знать о воспоминаниях, привязанных к предметам? — голос Малфоя проникает в сознание как если бы через вату, и приходится моргнуть, раз, другой, чтобы вернуть ясность мыслей. Рон оглядывается. Они — в некоем помещении, изначально явно задуманным под обычный подвал, но ставшим похожим на склад. При этом не создавалось ощущения захламления, скорее, было впечатление, что у каждой вещи своё, особое место, чтобы в итоге получался уникальный, понятный лишь владельцу паззл. В воздухе между тем витали яркие точечные вспышки света-огоньки, очевидно, созданные и постоянно подпитываемые магией. Общий образ у места таков, будто сюда приходят регулярно для того, чтобы проводить время среди этих вещей. Во всяком случае, это — то, что подсказывает Рону натренированный подмечать детали и приводить их к единому знаменателю ум аврора. Потому ли Малфой спросил его о предметах-воспоминаниях? Пример редкой, почти утерянной магии, не идущей ни в какое сравнение с Омутом Памяти, хотя бы тем, что воспоминания, связанные с вещью, было абсолютно невозможно подделать. Даже если предмет трансфигурировать, сломать, разорвать, внутри он, самая его эссенция, неизменна. И если предположить, что момент, связанный с ним, достаточно эмоционален, то особые умельцы могут «оживить» часть самой сути предмета, заставить его отыгрывать отрывки воспоминаний, как россыпь связанных между собой колдографий на вечном повторе. По сути, их воспроизведение должно быть похоже на магловские голограммы — только если он, естественно, правильно понимал, что представляли собой последние. Ему было обо всём этом известно наверняка, потому что Рон самолично сталкивался с подобным случаем. Правда, лишь однажды. Ожидать, что это было повторимым, не стоило, поэтому в итоге он просто кивнул, реагируя на выжидательное выражение лица Малфоя. — Не скромничай. Я спросил только из вежливости. Ты работал над делом, где фигурировал подобный предмет-воспоминание, как раз когда зачастил к нам в гости. — Я не помню, чтобы рассказывал об этом деле. — Ты же всегда до смешного много мелешь языком. Особенно когда ешь, — Малфой ухмыльнулся. — Однако, раз уж я тут раскрываю все карты, тогда эта твоя жуткая привычка была мне как никогда на руку. — Не понимаю. Ничего не понимаю! У Рона уже попросту раскалывалась голова. Он не желал помнить, знать, копаться во всём этом. Он тут вообще не для этого. Почему с Малфоем никогда не бывает иначе? К чему все эти сложности? — Что же, тебе вот так взять и выложить всё прямым текстом? Рыжий, не смешно ли: твой факультет, как-никак, не Пуффендуй. Напряги хоть чуть свою непрошибаемую голову. — Ты поиздеваться решил? Думаешь, сейчас самое время? — А почему бы и нет? — Малфой нарочито задумчиво пожевал губу. — Ты куда-то торопишься? Хотя, — характерно протянул он почти сразу же, — сжалюсь. В конце концов, не расскажи ты мне тогда о том деле, не было бы этой комнаты. Как и моего развода. — Вот как? — Рон в театральном жесте развел руками. — Теперь это я еще и… — Я имел ввиду, что благодарен случаю, — не замедлили потушить его нарастающую вспышку гнева. — Ты хотел прямоты? Тогда предлагаю всё увидеть своими глазами. Позовешь, как закончишь. Малфой развернулся, неторопливо направляясь к каменной лестнице, ведущей на первый этаж. — Куда ты опять? — Давай так, — парень по неизвестной причине отвечал, не оборачиваясь, — смотри, сколько тебе нужно. Правда, не рекомендую их все. Боюсь, груз разочарования тебя раздавит. Или недоверия, я от тебя вполне этого ожидаю. Впрочем, как аврор, ты, пожалуй, повидал всякое, может, ничем для тебя особенным увиденное не станет. И если после хотя бы пары ты всё ещё будешь готов просить меня о том же, что и изначально, то будет по твоему. У Рона внутри всё сжалось. Он сдается? Так просто? — И это значит?.. — решил он уточнить, как если бы на всякий случай. — Если таково будет твое желание, то я попрошу о временном снятии запрета и встречусь с Гарри. А пока… Если захочешь пробудить любой предмет, то моё слово-ключ — fortis****. «Обернись же. Взгляни на меня. Что всё это значит? Запрет всё же реален? И почему мы не можем посмотреть эти воспоминания вместе?». Постепенно гул шагов затих вдалеке, и Рон остался один в окружении издевательски-игривых переливчатых лучей, ощущая себя более во тьме, чем когда-либо.