В кустах ежевики

Только осенью, в старшем классе, среди колючих зарослей ежевики за школой, Гарри по-настоящему рассмотрел Тома Гонта. Конечно, Гарри уже несколько лет играл с Томом в оркестре. Том, заняв место первой скрипки уже на втором году обучения, был до безобразия талантлив, академически одарен и прекрасен, как далекий горный хребет — приятен глазу на расстоянии, но на первый план в жизни Гарри никогда не выходил. Когда-то давно Гарри определил Тома в разряд «ботаников-задавак-отличников без личной жизни (которым я нисколечки не завидую)». Впрочем, там же находились и все остальные скрипачи, и то, что Том был лучшим из них, вовсе не делало его особенным. Гарри смотрел на Тома и видел того, кто словно заранее прочитал партитуру к собственной жизни и неукоснительно придерживался своей партии: он улыбался больше, чем говорил, играл на скрипке с почти религиозной одержимостью, всегда держал осанку и в беседе сыпал приятными банальностями. У него было лицо человека, посвященного в столь многие тайны, что ему и вздохнуть лишний раз тяжело под их грузом; человека, настолько умудренного опытом, что жизнь давно ему наскучила. Несколько лет Гарри, который терпеть не мог чопорных, высокомерных гениев, не обращал на Тома внимания. Том для него был лишь затылком в секции струнных, обрывком полузабытых сплетен, высокими нотами скрипичного соло. Возможно, он был таким и для всех остальных. Чем больше Гарри узнавал о Томе, тем больше убеждался, что никто другой не видел его по-настоящему до того одинокого осеннего вечера. Все началось с пропавшего футбольного мяча — позже Гарри найдет этот факт изрядно нелепым. — Их же должно быть шесть, так? — спросил Рон, зная не хуже самого Гарри, что одного не хватает. — Как думаешь, может, кто-то зашвырнул его на улицу? Нахмурившись, Гарри почесал ухо: — Хочешь пари, что все это дело рук Кормака? Очень на него похоже. Мяч, наверное, уже на полпути к шоссе, — он повернул голову: — Эй, Вуд! У нас мяча не хватает! Помощник тренера подбежал к ним и, нахмурившись, оглядел набор мячей: — Есть идеи, куда он мог подеваться? Не хотелось бы покупать замену. Мы уже потратили большую часть бюджета на форменные носки для всей команды. — Понятия не имею, — ответил Рон. — Но если я задержусь еще ненадолго, то опоздаю на автобус. — Тогда иди, — отмахнулся Вуд и вздохнул: — Что ж, Поттер, похоже, остались только мы. Как думаешь, куда он мог укатиться? Гарри угрюмо отсалютовал уходящему Рону, хрустнул пальцами и оглядел поле: — Либо в лес, либо куда-то на улицу. — О, только не это, — Вуд разом поник. — Или его забросили в окно, — неуверенно предположил Гарри. — Смотри, окно лаборатории Снейпа как раз открыто. Представь, как будет круто, если он вернется и обнаружит груду разбитых пробирок? Вуд выдавил подобие улыбки. Гарри переступил с ноги на ногу, размышляя. — Слушай, сегодня же пятница. Почему бы тебе не пойти домой? Я найду мяч и принесу его на тренировку в понедельник. — Правда? — улыбка на лице Вуда враз стала убедительнее. — Конечно. Капитан я или нет, в конце концов? — Спасибо, Гарри. Ты хороший парень! — Вуд хлопнул Гарри по плечу и потрусил к парковке, закинув оставшиеся мячи в сумку. Гарри зашагал к лесу, чувствуя странный душевный подъем. В опустевшей школе было что-то необыкновенное: воздух был особенно свеж перед грядущими выходными, а листья в лесу уже начали опадать. Он быстро осмотрит все вокруг, а затем вернется домой. Энтузиазм Вуда, конечно, был полезен на поле, но в подобных делах скорее мешал. Сам Гарри был почти уверен, что мяч пропал безвозвратно, но в компании Вуда пришлось бы прочесывать улицы до заката. Лес за школой на самом деле был всего лишь кучкой чахлых деревьев, насквозь пропитавшихся дымом марихуаны и заросших кустами ежевики. Не в первый раз они проглатывали случайно залетевший к ним мяч — и точно не в последний. Теперь же, когда школа опустела, а солнце клонилось к горизонту, в густых зарослях мерещилось нечто таинственное. Гарри представил, что их острые шипы охраняют что-то сказочное — спящую деву в высокой башне, яйцо дракона, истинное имя короля эльфов. Он осторожно обходил колючие ветки и, вытянув шею, пытался рассмотреть в глубине белый проблеск мяча — но натыкался взглядом только на мох, пустые пивные банки и пару старых резиновых сапог. Ни намека на сказку. Он уже собирался возвращаться, когда заметил среди деревьев, в самой гуще ежевичных зарослей, безмолвную фигуру. Кто-то стоял там, сунув руки в карманы темного пальто. Стоял и смотрел на него. Гарри буквально подбросило от страха — нет ничего хуже, чем когда думаешь, что один, а потом обнаруживаешь, что за тобой наблюдают. Лицо наблюдателя было бледным и острым, и выделялось ярким пятном в сумраке леса. На нем застыла причудливая смесь веселья и жалости — выражение, которое могут себе позволить без опаски показаться смешными только по-настоящему красивые люди. И тогда Гарри наконец его узнал. — Привет, Том, — неловко поздоровался он. Первая скрипка рассматривал его с беспардонным любопытством; на фоне стены шипов он выделялся, словно бритвенно-острый нож. Гарри вогнал шипы своих потрепанных бутсов поглубже в землю и провел рукой по волосам, надеясь, что со стороны не заметно, какой он потный после тренировки. У Тома были карие глаза. Гарри никогда не замечал этого раньше, потому что на репетициях видел, как правило, только его затылок. Темные глаза всегда ему нравились. Теперь, когда Том смотрел на него в упор, этот факт внезапно показался очень важным. — О, — вдруг сказал Том и щелкнул пальцами, будто разгадал какую-то загадку. Гарри не представлял, что тот мог здесь делать — забравшись в самую гущу ежевичных зарослей, куда приходили разве что тайком покурить травку; через два часа после конца уроков; один. Это не вписывалось в партитуру Тома. Том тем временем наставил на него длинный палец. Гарри задумался, уж не под кайфом ли он. — Ты валторна, верно? Тот самый, кого Флитвик вечно пытается заставить взять тубу. — Ага, — осторожно ответил Гарри. Флитвик любил разглагольствовать во время репетиций — про то, как важно, чтобы валторны следили за подачей звука, или о том, чтобы виолончели наконец научились играть пианиссимо, черт побери, потому что пока что они умеют выдавать в лучшем случае меццо-форте. О том, как важно, чтобы нижняя духовая секция имела хорошее чувство ритма. «Туба — это сердце оркестра, его пульс!» — вещал он, не обращая внимания на оскорбленные возгласы из секции ударных. По мнению Флитвика, у всех духовых чувство ритма было отвратительным — у всех, кроме почему-то флейт и, конечно же, Гарри. — Как тебя зовут? Теперь настала очередь Гарри уставиться на него. — Мы учимся в одной школе уже три года. Том на это только пожал плечами. — Ты под кайфом? — Что? Нет. — Я... меня зовут Гарри Поттер. Что ты тут делаешь? — Я мог бы спросить тебя о том же, Гарри, — солнечно улыбнулся в ответ Том — на фоне мрачного леса эта улыбка выглядела поразительно неуместно. — Я ищу футбольный мяч, — подавив изумленный смешок, Гарри указал на свою форму. — Может, ты его видел? — Нет. Взгляд Тома Гарри не понравился. Он вел себя вовсе не так, как полагалось задаваке-ботанику. Внезапно безлюдность школьного двора, которая раньше дарила чувство свободы, предстала в ином, более тревожном свете. Потом Гарри посмотрел вверх. Пойманный в силки колючих веток, у него над головой висел пучок черных перьев, четко выделявшийся на фоне осеннего неба. Затем он рассмотрел клюв, блестящий и на вид очень острый; загнутые когти, словно впившиеся в небеса. К пологу ежевичных кустов был пришпилен труп вороны — уже высохший, растрепанный, словно неряшливо вырезанный силуэт из бумаги. Гарри моргнул. — То есть ты хочешь сказать, что Том Гонт, любимчик Флитвика, наш самый талантливый скрипач, последние два часа стоял на этом провонявшем травкой клочке земли среди колючих кустов, глядя на мертвую птицу? — Нет, — фальшивая улыбка Тома пропала, как не было. — Ты лжешь, — тут же понял Гарри, оторвав взгляд от вороны. — Почему ты лжешь? — Это весело, — Том вдруг показался безнадежно запутавшимся, прямо как гниющая тушка у него над головой. — Что именно весело? Лгать? Или... — взгляд Гарри неудержимо возвращался к изящным очертаниям вороны. — Или играть в орнитолога? — И то, и другое, — ответил Том уже с незнакомой, кривой улыбкой. Тут Гарри впервые понял, насколько же Том высок. Несмотря на занятия спортом, Гарри вовсе не был уверен, что сумеет дать отпор, если Тому взбредет в голову напасть. Чего тот не станет, разумеется, делать — это было бы совсем... Том внезапно рассмеялся. Резкий, пронзительный, неуместный звук — он был насилием сам по себе. — Играть в орнитолога... Да кто ты такой, Гарри Поттер? — Я третья валторна в оркестре, — ответил Гарри. — Тот, у кого есть чувство ритма. — И это все? — Это все, что тебе нужно знать, — Гарри шагнул назад и вздрогнул, когда колючая лоза зацепилась за его ногу. — А кто ты? — Первая скрипка. Говорят, у меня исключительный музыкальный дар. — Точно, — сказал Гарри, чувствуя как под напором острого разочарования его осторожность дает трещину. Том замялся и снова внимательно его оглядел. Гарри задумался, что же он видит — пятна от травы, ссадины на коленях, зарождающийся безотчетный страх? — Тебе не кажется, что в смерти есть что-то прекрасное? — наконец произнес Том; голос его смягчился. Гарри перевел взгляд на пришпиленную к кусту ворону: когти ее вцепились в небо, глаза выели муравьи, а пух на груди трепал легкий ветерок, скользящий между деревьями. — Да, — признался он, — думаю, так и есть. — Хм-м... — Том даже не смотрел на ворону, все его внимание по-прежнему было сосредоточено на Гарри. — Но все же не настолько, чтобы тратить на это два часа пятничного отдыха, — добавил Гарри. Ему следовало выпутаться из этой ситуации, придумать какой угодно предлог и сбежать на стоянку, а потом превратить эту встречу в обычную байку, которую можно будет рассказать Рону и Гермионе. Он не двинулся с места. Губы Тома снова скривились в усмешке: — Говорит тот, кто последние два часа бегал по кругу и пинал мяч. Гарри невольно рассмеялся: — Ты ненавидишь спорт? Впрочем, чего еще ждать от скрипача. — Ненависть предполагает, что я испытываю что-то, кроме равнодушия, — ответил Том. — А заносчивости духовых мне и в школе хватает, благодарю покорно. Гарри задохнулся от возмущения — услышать такое от скрипача было за гранью ханжества. — Заносчивости духовых? Да что ты городишь, придурок? Том опять улыбнулся своей кривой улыбкой, и Гарри понял, что тот специально его провоцировал. — Не думал, что ты настолько странный, — удивленно сказал он, чувствуя, что вся тревога улетучивается. Том моргнул, подарив мгновение без чересчур пристального взгляда, а затем снова оглядел его с головы до ног. Гарри почувствовал, как щеки обдало жаром. — Я так полагаю, что особых дел у тебя сейчас нет? — спросил Том. — Что? Ну, во-первых, я должен найти пропавший мяч, а потом вернуться домой к опекунам... — Лжешь. Над пологом леса солнце внезапно вышло из-за молочной пелены туч. Свет упал на лицо Тома, превращая его скулы в две бритвенно-острых линии. Во рту у Гарри пересохло. — Я не лгу. — Хочешь остаться со мной? По рукам Гарри побежали мурашки. — Ладно, — услышал он собственный голос. Том разбросал ногами опавшую листву и окурки, опустился на землю и приглашающе похлопал рядом с собой. Чувствуя себя так, словно оказался в каком-то причудливом сне, Гарри послушно продрался сквозь заросли и опустился на лесной мох. Спиной он прислонился к футляру скрипки Тома и огляделся. Вокруг были раскиданы тетрадки, папки и экземпляр «Сна в летнюю ночь», распухший от разноцветных стикеров-закладок. Похоже, Том разбил тут настоящий лагерь — в самом сердце зарослей ежевики, где ветви переплетались так густо, что Гарри не мог различить сквозь них даже кирпичные стены школы. — Ты делал домашнюю работу? — спросил Гарри. — По большей части. — Почему здесь? — Последние две недели я наблюдал за процессом разложения, — Том кивнул в сторону пернатой тушки. Гарри повернул голову. С этого места он лучше понимал восхищение Тома. Крылья ворона раскинулись в стороны, и перья проступали на фоне неба, словно изысканный узор. Пальцы так и зачесались от желания поймать все нюансы мертвой фигуры. — У тебя случайно не найдется ручки и бумаги? — спросил он, повинуясь сиюминутному порыву. — Конечно, — вблизи глаза Тома отвлекали еще больше. Меркнущий свет солнца тонул в них, словно в вязкой смоле. — Что, даже не назовешь меня еще раз странным? Гарри дернулся — но голос Тома был спокоен. — За что, за наблюдение за процессом разложения? Я... может, ты такой и есть, не знаю. Но как по мне, научное любопытство куда простительнее ненависти к футболу. Когда Том передавал ему дешевую шариковую ручку и вырванный из блокнота лист бумаги, его пальцы скользнули по ладони Гарри, и тому пришлось прикусить язык, чтобы не выпалить: «Прости, но ты не в моем вкусе». Этот жест показался очень интимным, почти игривым — то, как укромно они расположились, спрятавшись от всего мира, отчего-то вселяло в него беспокойство и странную нервозность. Гарри постарался подавить эти чувства. Наверняка у Тома не было романтических намерений. Том снова улыбнулся — так, что в уголках темных ярких глаз появились морщинки. Он действительно не был во вкусе Гарри — хотя не то чтобы у него был какой-то определенный типаж. Если бы и был, то, наверное, он бы предпочитал мальчишек с веснушками на плечах, или девушек, что носили цветастые платья поверх джинсов, а не таких, как Том — каким бы тот ни был. Теперь, когда втиснуть его в привычный образ высокомерного заучки не получалось, Гарри осознал, что понятия не имеет, каков Том на самом деле. Возможно, поэтому ему и было так интересно. — Ты знаешь, как она погибла? — Гарри снова всмотрелся в ворону, пытаясь вычленить рисунок костей из спутанной массы оперения. Он набросал на листе примерный силуэт, но внутренняя логика беспорядочно торчащих перьев по-прежнему ускользала. Том молчал. Гарри с подозрением прищурился: — Ты что, сам ее убил? — Я похож на того, кто будет убивать подвернувшихся под руку животных? Гарри невольно рассмеялся: — Поверь, ты не хочешь услышать ответ. — Ах ты... нет, я ее не убивал. Отчасти поэтому мне так интересно. Не могу понять, как она туда попала. — Возможно, она запуталась в ветвях и начала дергаться, и в процессе насадилась шеей на шип. Том задумчиво нахмурился, и пару минут они провели в тишине, размышляя о птице. Не было похоже, что она скончалась мирно. — Мне казалось, что вороны умнее. Врановые вообще гении среди птиц, ты знал? — Если они хоть в чем-то похожи на людей, то никакая гениальность не убережет от того, чтобы перед лицом смерти вести себя как идиоты. — Как мрачно, — озадаченно произнес Том. — Я считал тебя другим. — И каким же? — Качком. Гарри усмехнулся: — И был прав. — Тупым качком. — Все еще никаких возражений. — Но ты не тупой. — Да ты просто меня не знаешь, — с притворным возмущением отозвался Гарри, начав прорисовывать перья. — Полагаю, что нет, — Гарри кожей чувствовал взгляд Тома. — Но ты мне нравишься, а с тупыми качками такого еще ни разу не случалось. Щеки Гарри уже горели так, что это начинало отвлекать. — Кто-нибудь уже говорил, что высокомерие тебе не идет? Том склонил голову. Солнце снова спряталось, и теперь цвет из его глаз будто ушел вовсе. Он был невероятно, отчаянно красив; и, что хуже всего, сам это отлично понимал. Затем Том улыбнулся: — Скорее наоборот. — Что? Том только фыркнул, не удостоив его ответом. — Между прочим, у тебя привычки как у серийного убийцы, — сердито заявил Гарри, отводя взгляд. — Вся эта одержимость мертвыми животными, манера шастать по кустам после занятий... Кураторы были бы просто в восторге, случись им услышать твои рассуждения про красоту смерти. — Они все идиоты, — произнес Том. — Ты с ними виделся? — Нарцисса заставила, — только и сказал он. Гарри вопросительно покосился на Тома, но тот больше ничего не добавил. Нарцисса тоже играла на скрипке, припомнил он. Девушка со светлыми волосами, которая проводила большую часть репетиций, положив на пюпитр телефон и листая соцсети. — Как именно? — Однажды я пошутил насчет того, чтобы подсыпать яд в бутылку с водой нашего общего друга. — А она за это на тебя донесла? Как по мне, так это немного перебор, — сказал Гарри. — Я сказал ей то же самое, — Том подергал за ручку футляра для скрипки. — Это была всего лишь хорошо продуманная шутка. А она тогда заявила, что я потратил «подозрительно много времени на это продумывание». Гарри уставился на клюв мертвой птицы; голова шла кругом от попыток соотнести этого Тома с тем собранным, серьезным юношей, который казался ему таким понятным. — Я сказал ей, что никогда не стану воплощать все это в жизнь — сам подумай, ну нельзя же сначала так шутить, а потом идти и делать! Если бы я всерьез задумал кого-то убить, то о своих намерениях никому бы не рассказывал. Он с надеждой улыбнулся, словно ожидая, что Гарри согласно кивнет — а сам Гарри, хоть убей, не мог понять, насколько Том серьезен. — Тогда чем же ты бы стал кого-то травить? — Я сказал Цисси, что использовал бы белладонну, — доверительно поведал Том. — Но если бы я в самом деле задумал убийство, то предпочел бы отбеливатель. Так осталась бы вероятность случайного отравления или самоубийства. — Ты и в самом деле очень много об этом думал, да? — Гарри обнаружил, что этот разговор его больше раздражает, чем пугает. — Хм, — Том перегнулся через плечо Гарри, чтобы рассмотреть набросок. — Знаешь, весь этот интерес к смерти кажется довольно стремным для одного из ваших. — Рисуешь ты так себе, — сообщил Том, наморщив нос. — Погоди, что ты имел в виду под «одним из ваших»? Гарри в сердцах пихнул его в бок. — Эй! — возмутился Том. — За что? — Ты оскорбил мое творчество. Том пожал плечами: — А сам ты чем только что занимался? Мне показалось, что ты тоже пытался меня оскорбить. — Да я всего лишь... сам не знаю. Просто надеюсь, что у тебя нет доступа к огнестрельному оружию, — Гарри нахмурился, борясь с желанием смять в кулаке лист бумаги. — Вообще-то это была шутка, но вышло не смешно. — У меня нет доступа к огнестрельному оружию, — сказал Том. Слова эти повисли в воздухе. По спине Гарри пробежал холодок. — Ты снова врешь, не так ли? — Это неважно. Если бы я хотел кого-нибудь убить, то сделал бы это ножом. Убивать людей из огнестрельного оружия неправильно. — О, а убивать их ножом правильно? Травить людей правильно? — Это другое, — Том скрестил ноги и снова поднял голову к птице. — Если собираешься кого-то убить, нужно действовать изящнее. Ружья — это жульничество. — Я... — Гарри обнаружил, что не испытывает и тени той тревоги, что должен бы от подобных заявлений. — Если подумать, то ты как раз похож на человека, который пронесет нож в школу. Том поднял бровь: — Как проницательно. Хочешь посмотреть? — Нет уж, обойдусь. В случае чего хочу иметь возможность заявить, что ничего не знал, — было кристально ясно, что Том не шутил. — Знаешь, мне начинает казаться, что Нарцисса была не так уж и неправа, сдав тебя кураторам. Том сел прямо, внезапно снова ощетинившись: — Если ты пойдешь ябедничать, я буду очень недоволен. Сам не пойму, зачем вообще с тобой разговариваю. — Я не стукач, — сказал Гарри. — Сам не пойму, зачем вообще тебя слушаю. — Потому что я тебе нравлюсь. — Я тебя не знаю. — Разве мы уже не выяснили, что понравиться может даже тот, кого не знаешь? Это уже слишком походило на флирт. Том наблюдал за ним краем глаза, закусив губу, и вид имел до крайности самодовольный. — Ладно, хорошо, ты мне нравишься. Том удовлетворенно хмыкнул, прикрыв глаза. Гарри вернулся к рисунку, стараясь превратить мешанину беспорядочных штрихов во что-то более внятное. — Ты когда-нибудь был знаком с мертвецом? — спросил Том через пару минут молчания. — У меня нет привычки беседовать с призраками, так что нет, — нахмурился Гарри. — А что насчет тебя? — Я не это имел в виду. — Я знаю, — Гарри растер часть рисунка, перепачкав пальцы. — Это очень личный вопрос, Том. — Так значит, да? Кто это был? — Это не твое дело. — Моя мать умерла при родах, — невозмутимо произнес Том. — Мой дедушка умер в прошлом году. Отца я никогда не знал. Гарри потрясенно вскинул взгляд: — Соболезную. Это, э-э... наверное, тяжело. — Так и есть, — безмятежно отозвался Том. — Теперь тебе удобнее об этом говорить? — Ты... ты всегда так строишь разговор? Делишься личным, а потом требуешь в ответ того же? Том знающе улыбнулся: — А разве не работает? — Ты невыносим. Мы говорим всего... кстати, как долго? — и меня уже от тебя тошнит. — Как долго... да, ты прав. Блядь. Услышав ругательство, Гарри вскинул голову. Том не походил на человека, который часто сквернословит. Том тем временем рылся в рюкзаке в поисках телефона. Наконец он его выудил и нахмурился, посмотрев на время. — Мне пора домой. Не хочу идти по темноте. — Ты добираешься до школы пешком? — Ага, — Том быстро рассовывал листы бумаги по папкам, которые затем заталкивал в рюкзак. Мертвая ворона парила над ними, словно ангел, нарисованный на своде церкви. Казалось, что она напитывает мраком темнеющее небо. Гарри поднялся на ноги и машинально протянул руку Тому. Касание длилось пару бесконечных мгновений — пальцы Тома оказались теплыми и неожиданно сильными. Когда Том встал рядом, Гарри понял, что он был даже выше Рона. — Могу подвезти, — предложил Гарри, неожиданно даже сам для себя. Том отпустил его руку и нахмурился: — Правда? — Да, машина стоит прямо за школой. Мне нетрудно. — Я бы это оценил, — медленно произнес Том. — Если тебе действительно нетрудно. Гарри вежливо улыбнулся, а затем принялся постепенно выпутываться из колючих зарослей. Том следовал за ним без видимых усилий — двигался он удивительно ловко, несмотря на свой рост. Вырваться наружу из кустов ежевики было все равно, что выйти из кинозала, или проснуться после особенно яркого сна. Пустынное футбольное поле напоминало инопланетный ландшафт, только Гарри не был уверен, кто в этом случае был чужим — сам он, или окружающий пейзаж. На какой-то момент ему показалось, что все произошедшее в ежевичных зарослях было яркой галлюцинацией — как можно поверить, чтобы Том Гонт, гений скрипки и любимец учителей, стал бы сидеть в кустах, рассуждая об убийствах и мертвых птицах? Гарри оглянулся. Стена колючих веток и сгущавшиеся сумерки скрыли тушку вороны от его глаз, однако Том стоял как ни в чем не бывало, закинув рюкзак на плечо и отряхивая еловые иголки с пальто. Внезапно почувствовав неловкость, Гарри направился к парковке. Шагал он широко, но Том без усилий держался рядом. Начать разговор никто из них так и не удосужился. На лице Тома застыло задумчивое выражение, и весь путь они проделали в удивительно уютном молчании. В такой час пикап Гарри оставался на парковке едва ли не единственным. Это было допотопное чудовище, почти ровесник Гарри. Сириус подарил пикап Гарри с год назад, заявив, что ему нужно «больше тусоваться». — Вещи можешь положить сзади, — сказал Гарри, вставляя ключ в дверь машины. Том тут же вцепился в футляр скрипки: — Что, так просто, никак не закрепив? Она же вылетит на дорогу! — Не вылетит. И все же, когда Том устроился на пассажирском сиденьи, футляр лежал у него на коленях. Наблюдая, как тот возится с ремнем безопасности, Гарри поразился, до чего странно все обернулось. У него в машине сидит по сути чужак, но кажется, что они знакомы сто лет. Словно почувствовав, о чем он думает, Том повернулся и сверкнул улыбкой, отбросив с лица темные волосы. У Гарри не было типажа. Но если бы был — возможно, Том бы как раз в него вписался. Откашлявшись, Гарри повернул ключ зажигания, и мотор заурчал. Том вздрогнул от резкого звука и на мгновение показался совсем мальчишкой. — Где ты живешь? — улыбнувшись, спросил Гарри. — О... просто сверни направо, на Бэгшот-авеню, и прямо до 77-й улицы, а потом я покажу. — Далековато для того, чтобы ходить в школу пешком. — Люблю свежий воздух, — едко отозвался Том. Гарри поднял брови — похоже, он задел Тома за живое. Обхватив ладонями руль, он медленно отъехал от школы. — Рядом с моим домом нет остановки, — сказал Том, словно не выдержав молчания. Гарри насмешливо на него покосился и обнаружил, что Том сердито уставился на дорогу. — Так что пешком удобнее. Гарри побарабанил пальцами по рулю, обдумывая его слова. — Ты говорил, что обоих твоих родителей больше нет. — Да, говорил. На улице зажглись фонари, бросая блики на лобовое стекло. Тени от рук Гарри на руле будто ожили и начали причудливый танец, пока пикап несся сквозь вечерний сумрак. — Я живу с дядей, — сказал Том. Гарри старательно держал лицо. — Мы... уживаемся, но не особо ладим. Вырастил меня дедушка. С тех пор, как он умер, семья по сути развалилась, — и он погрузился в мрачные раздумья, уставившись в темнеющее небо. Пытаясь разрядить обстановку, Гарри крутанул ручку на двери, открывая окно. Том с воплем пригнулся, а потом рассмеялся, когда ветер закрутил его волосы над головой. — Твой дядя, — произнес Гарри, когда Том закрыл окно обратно. — Какой он? — Ему сорок лет, но ведет он себя по-прежнему как избалованный шалопай, которым был в двадцать, — сказал Том, приглаживая волосы; в уголках его губ притаился призрак недавней улыбки. — Работает в одном из местных баров. Он особо ко мне не лезет, хоть и не понимает, зачем мне понадобилось поступать в университет. И уж точно не может взять в толк, зачем я провожу столько времени, играя на скрипке. — В этом я его не виню. Представить не могу, почему кто-то вообще может захотеть играть на струнных, — изобразив задумчивость, Гарри добавил: — Разве что на банджо. Банджо прикольные. — Думаю, я тебя ненавижу, — удивленно произнес Том. — Вы ужасный человек, мистер Гарри Поттер. Гарри тихо рассмеялся и притормозил на красный свет. — Хотя в целом Морфин не так уж плох. — Морфин? — Мой дядя. — Вот бедолага. Твой дедушка так сильно его ненавидел? — Заткнись, — фыркнул Том. — Это древнее семейное имя. Глянув на Тома, Гарри обнаружил, что тот скривился, пытаясь не рассмеяться. — Так что ты говорил? — А. Мы с Морфином не особо ладим, но как опекун он неплох. Дает мне денег на карманные расходы, разрешает кормить своих змей. Гарри пришлось приложить все силы, чтобы не отвлечься от дороги: — Своих... змей? — У него два питона. Их нужно кормить живыми крысами. — Да ты шутишь. — Неа. — Жуть какая! — выдохнул Гарри. — Я всегда хотел змею. Улыбку Тома он почувствовал физически — как солнечный луч на щеке. — Правда? Большинство думает, что это странно. — Странно, конечно, — ответил Гарри. — Но странно — не значит плохо. — О, — только и ответил Том. В темноте, которую не могли разогнать вспышки фонарей, Гарри не мог разобрать выражение его лица, но голос его явно смягчился. До 77-й улицы осталась всего пара поворотов. Гарри сжал руки на руле, собираясь с духом. — Мои родители погибли, когда мне было чуть больше года. Авария. Сам я выжил каким-то чудом. — Так вот откуда... — Шрам? Ага. — Соболезную насчет родителей. — Ага, спасибо. Но знаешь, я их почти не помню. Сложно скучать по тому, кого никогда не знал, — Гарри свернул на 77-ю. — Теперь куда? — Пока прямо. Я скажу тебе, когда повернуть... нам будет нужно налево. Гарри согласно хмыкнул. — А с кем ты вырос? В приемной семье? — Где-то год я провел в семье тетки по материнской линии, но они никогда не скрывали, что я им не нужен... а потом меня забрал Сириус, мой крестный. Ну, то есть сразу же, как вышел из тюрьмы. — Из тюрьмы? — судя по голосу, Том подозревал, что Гарри преувеличивает. — Его обвиняли в убийстве — он отсидел почти три года. Том изумленно ахнул. — Сириус никого не убивал. Слава богу, что его муж детектив — он потратил на это годы, но в конце концов доказал его невиновность. — Да ты мне лапшу вешаешь. Гарри рассмеялся: — Клянусь, что нет. — У тебя не жизнь, а мыльная опера. — На самом деле с тех пор, как Сириус забрал меня к себе, жизнь у меня самая обычная. Ремус — его муж — вот у него да. Сейчас он стал писателем. Сочиняет криминальные триллеры. — Ух ты. — Ага, сам знаю. Он крут, мне с ним очень повезло, — Гарри улыбнулся. — Нам нужен этот поворот, или?.. — О. Да, этот — поверни направо. — Я думал, ты говорил, что нам нужно налево. — Я... тогда я ошибся. Поверни направо, — на лицо Тома снова вернулось загнанное выражение, как тогда в ежевичных зарослях. Гарри повернул направо, а потом съехал на обочину, остановился и скрестил руки на груди. — Мы еще не приехали, — сказал Том. — Прошу прощения, что запутал тебя — осталось несколько раз повернуть налево, и мы на месте. — Ты сказал, что не считаешь меня тупым качком, — напряженно произнес Гарри. — Почему тогда обращаешься, как с идиотом? Том тоже скрестил руки на груди: — Боюсь, что понятия не имею, о чем ты говоришь. — Ты же явно выдумываешь эти указания на месте. Ты что, пытаешься заманить меня в какое-то безлюдное место, чтобы убить, а потом предаться страстной любви с моим побелевшим черепом? — Очень образно, — одобрительно произнес Том. — Так что? — У меня плохо получается показывать дорогу. Мы совсем рядом, но я с трудом ориентируюсь — непривычно смотреть на все из машины, а не с улицы. — Если врешь, то хотя бы делай это правдоподобно, — Гарри подозрительно наблюдал за ним, подстерегая малейший признак агрессии. Том уже доказал свою непредсказуемость — и намекнул, что пронес в школу нож. И даже если нет, из футляра для скрипки тоже получится неплохое оружие... — Я не считаю, что вышло неправдоподобно, — Том прервал его размышления. — Масса людей плохо ориентируется на местности, особенно после того, как в телефонах появилась навигация. — Так ты признаешь, что врал? Том медленно моргнул. — Ну да. Это же очевидно. — А ты... ты вообще собираешься сказать мне правду? Том моргнул еще раз. Гарри сжал пальцами переносицу, пытаясь сдержать недоверчивый смех. — Я не хотел, чтобы эта поездка заканчивалась. — Из-за твоего дяди? — спросил Гарри. У Дурслей он пробыл недолго, но хорошо узнал, какие следы может оставить семья на нелюбимом ребенке. — Нет, — ответил Том. — Не из-за моего дяди. Слушай, мы проехали мимо моего дома пару минут назад. Я покажу, ладно? Больше никакого обмана. Уже окончательно стемнело. Гарри чувствовал себя обманутым, преданным, и его так и подмывало просто высадить Тома. Еле справившись с этим желанием, он снова завел мотор и выехал обратно на дорогу. Через пару минут езды, которые прошли в гнетущей тишине, Том сказал: — Мы на месте. — Окей, — припарковавшись у фонаря, Гарри всмотрелся в бледное лицо Тома. — Я честно не могу понять, чего от тебя ждать, но это — это было почти весело. С тобой интересно общаться, когда ты не врешь через слово. Том уклончиво улыбнулся: — Дурная привычка, — и отвел взгляд. — Большинство людей не чуют ложь так хорошо, как ты. Я... я прошу прощения. Гарри подумал о том образе Тома, который сложился у него за годы — о примерном ученике, который играл на скрипке и смеялся так мелодично, что заслушаешься. — Ну, у тебя довольно долго получалось меня дурачить. — В общем, — Том откашлялся. — Перед тем, как уйти, я должен сказать — мое желание продлить эту поездку никак не связано с дядей, а исключительно с тобой. Не хотелось упускать возможность узнать побольше о твоем прошлом. В самом начале ты очень не хотел о нем рассказывать. — Разве? — спросил Гарри, заглянув Тому в темные глаза. — И... я знаю, что это прозвучит до жути пафосно, но было здорово поговорить с кем-то, кто... даже не знаю. С кем-то наблюдательным, интересным? В общем, я хочу сказать, что, хм. Мне тоже понравилось с тобой общаться. Гарри почувствовал, что неудержимо краснеет. — Ну, я пойду, — сказал Том, нашаривая дверную ручку. Гарри готов был поклясться, что на его щеках тоже был слабый румянец. — Спасибо, что подвез. Э-э... увидимся. И все такое. Наконец Том справился с дверью и выбрался из машины на тротуар, пошатываясь под весом набитого книгами рюкзака и футляра со скрипкой. Гарри со смешанными чувствами наблюдал, как тот выпрямился, а затем неторопливо растворился во тьме между редкими фонарями, словно долговязая цапля, пробирающаяся через непроницаемый мрак. Том Гонт, любимчик Флитвика, который, как выяснилось, проводил пятничные вечера, рассматривая исковерканные тушки ворон. Быть может, Том и находил красоту в смерти, но самого Гарри всегда притягивала странность, а уж странностей у Тома было хоть отбавляй. Гарри чувствовал, что начинает влюбляться — а ведь он еще даже не взял у Тома номер.