На волка не идут волкодавы

      Протяжный лунный вой взорвал наконечник оперенной стрелы. Вмиг кроны столетних деревьев, упорно вздымающиеся вверх, перестали быть надежной защитой. Надсадный рык и скрежет ломающегося под мускулистыми лапами льда доносились прямо из-за спины.       «Присесть, сгруппироваться!» — рывок в сторону, и легкая рука вновь накрыла приклад арбалета, а палец потянулся к курку.       Порыв северного ветра, поднявший вьюгу, накрыл объятую тенью человеческую фигуру. Всего на долю секунды все стихло, холод и ночь перестали существовать, а перед глазами пронесся зверь, на которого велась охота.       Огромный, черный — уже раненый. Он, будто играючись, то крался со спины, то вырастал в метре от охотника. Зверь не нападал сразу, лишь изредка опускался на четвереньки, пряча холку меж перекатывающихся лопаток, и подтягивал когтистые лапы к ногам волкодава. Днем — человек, ночью — чудовище, он не сводил взгляда желтых блестящих глаз от стремени преследующего его арбалета. Одна стрела уже оставила на его теле кровоточащий, но чудом быстро затягивающийся след. Охотник замер, он кожей чувствовал мысли оборотня, ощущал самоуверенное желание зверя немного подождать, совсем чуток подразнить молодого волкодава. Зверь был старым и опытным, он не нападал, но и не поддавался, решив дождаться, пока охотник выдохнется, пока собственные раны заживут.       Уходя все глубже в лес, уводя волка дальше от поселения людей, охотник упорно разжевывал высушенный волчий аконит. В темноте блеснули волчьи глаза — старый зверь помнил эту уловку. Но охотник и не звал себя новатором.       Он пяткой откинул отколовшийся кусок льда в сторону, и зверь инстинктивно среагировал — всего секунды, всего одного едва заметного движения ухом вслед звуку хватило для того, чтобы выпустить вторую стрелу. Как и ожидалось, она прилетела оборотню в глаз.       Прекрасно, очень удачно — пусть и не смертельно. Зверь, уязвленный и дезориентированный, бросился в отчаянную атаку, резко выпрямившись на двух лапах.       Однако в битве между силой и ловкостью победила последняя. Волкодав сплюнул разжеванный аконит на заточенный наконечник — и это была третья увязшая в шкуре стрела. На сей раз смертельная. Она пробила легкое, вытянув за собой пенящуюся малиновую кровь, а волчий яд в момент разошелся по кровотоку.       Надсадный агонический вой уже не пугал как раньше. Теперь он дарил ощущение безопасности.       Сомневаться в смертоносности этого классического оружия не имело смысла, но молодой волкодав, храня в сердце и разуме наставления учителя, не двинулся с места. Ему нужно было убедиться. Посмертное превращения волка обратно в человека было ужасным зрелищем — особенно, когда искаженные застывшей маской боли черты лица оказывались смутно знакомыми.       — Как же долго тебе приходилось скрываться… — голос волкодава был хриплый и продрогшим, но раскаленной сталью разрезал ночную тишину.       Вслед пронесся звон метели. Волкодав легко поклонился трупу, оставил на снегу пару треугольных кусков серебра для тех, кто позже его найдет, и быстрым шагом скрылся между деревьями. ***       Совсем маленькая хижина на отшибе, почти до середины двери заметенная зернистым снегом, уже многие годы была домом последнего волкодава. Хэльвард Даль’Лингрен с гордостью носил свое родовое имя, с гордостью истреблял нечисть и сейчас с гордостью стоял под дверью своего дома, держа в одной руке арбалет, а в другой — добытый из тайника во дворе мешок картошки. Он постучался еще раз — и ему наконец открыли дверь.       — У нас еще осталось вяленое мясо? — волкодав виновато вжал голову в шерстяной воротник дубленки. — Я захватил картошку…       — Входи быстрее, не пускай холод внутрь, — мешок картошки из его рук все же был отнят.       Хэльвард снял дубленку и обувь, отряхнул брюки и повесил арбалет на дверь. Кроме того, что он был последним волкодавом, он был так же и последним омегой в деревне, кто никак не решался сыграть свадьбу со своим суженным и завести море детишек.       — Рогер, я правда не хотел опаздывать на ужин.       — Да какой это ужин, полтретьего ночи.       Суженый его был удивительно понимающим и терпеливым. А еще они никогда не ругались. По той же причине, по которой и не заводили детей: в союзе волка и волкодава это было чересчур опасно.       Никто не знал об этом, да и сам Хэльвард предпочитал не акцентировать на этом внимания. Он наверняка знал несколько вещей: они — Истинные, они любят друг друга и Рогер в жизни не пробовал человеческого мяса. И пусть в Кодексе «этих-как-их-там» — как бы сказал Рогер, или же Кодексе охотников чести — как бы перечил ему Хэль, и допускалось сохранение жизни «человечным» оборотням, но все же с оговоркой «держать на виду».       Хэль держал. Он следил за каждым, в чью сторону скользнет взгляд его Рогера, но делал это скорее потому, что был прославленным ревнивцем.       Понадобилось немного времени, чтобы отогреться в горячей ванне с травами, на отапливание которой уходили все запасы угля. Но какой эффект! Особенно этот эффект нравился Рогеру: после ванны Хэль выходил мягким, послушным, и пахло от него сосновыми иголками, а не кровью и шерстью его павших сородичей.       Учуяв доносящийся с кухни крепкий запах жареной картошки, приправленный тончайшим ароматом розмарина, Хэль шустро натянул тяжелый махровый халат, прополоскал рот от остатков аконита и в мгновение оказался около обеденного стола.       Несмотря на глубокую ночь и заигрывающий свист ветра за окном, внутри дома было светло и уютно. В печи размеренно трескался запасенный хворост, а теплое желтоватое сияние сгладило заостренные черты лица Хэля, присевшего рядом. Дожидаясь, пока Рогер накроет на стол, он сушил длинные прямые волосы цвета спелой пшеницы, расчесывая их пальцами.       — Ты злишься? — тихий и несравненно мягкий голос Хэля коснулся уха Рогера. — Мне стоило сказать, что ухожу. Прости.       Рогер оставил глиняную посудину, полную сливочно-жирной сметаны и обернулся, в глубине его шартрезовых глаз играли искорки удовлетворения. Он не считал на самом деле нужным каждый раз спрашивать, куда его жених уходит — ведь звериное чутье работает лучше любого слова, но ему искренне нравилось, когда Хэль принимал свою омежью природу — только перед ним — и опускался до того, чтобы извиниться.       — Прощаю, — игриво улыбнувшись, прошептал Рогер, но тут же сосредоточился на сервировке блюд.       Хэль редко помогал в готовке или домашних делах — единственное, что он умел, это махать арбалетом, но зато очень любил смотреть, как с этим управляется его альфа. Пусть при нем Рогер и находился в человеческом обличье постоянно, но непоколебимая аура не давала забывать о его особенностях. А это означало, что тонкий нюх, острый слух и превосходящее человеческое в разы зрение никогда не оставят картошку пригорелой, суп перекипевшим и пыль неубранной.       А еще Рогер был силен… И даже сейчас Хэль не мог отвести взгляда от играющих в свете настольных ламп мышц рук и шеи, от гордо отведенных широких плеч и упругих бедер. И будь стол свободен от тарелок, Хэль бы прямо сейчас бесцеремонно завалился на него, подтянул Рогера ближе, вжался в его…       — Ты совсем не голоден? До тебя не дозовешься.       Рогеру даже не нужно было обращаться к волчьему чутью, чтобы понять, какие мысли преследовали его возлюбленного. Ровно насколько прекрасно Хэль скрывал свои чувства и намерения на охоте, настолько плохо он скрывал их, оставаясь наедине с Рогером.       И сфокусированный взгляд лазурных глаз, и ярко покрасневшие мочки ушей, и сухие приоткрытые в придыхании губы — было слишком очевидно. Но было помимо этого и нечто, что безотказно действовало на Рогера при абсолютно любых обстоятельствах. Он, ровно как и любой другой альфа, терял голову, стоило ему учуять хоть нотку текучего, словно сахарный сироп, естественного запаха омеги. А постоянно находясь рядом с Истинным, контролировать его было слишком тяжело. И вот сейчас Хэль не сразу смог совладать с собой.       — Ешь быстрее, — пусть Рогер и говорил мягко, в его голосе резвились крупицы хитрой настойчивости.       Именно той, с которой хищник загоняет жертву в место ее последнего вдоха.       — Спасибо за еду, — Хэль принялся есть жадно, запихивая в рот побольше залитой расплавившейся сметаной картошки и отрывая зубами куски свежего хлеба.       А Рогер ждал. Он притронулся к еде лишь для приличия, как ребенок, предвкушающий десерт. ***       Спальня была ограждена от кухни одной лишь резьбленной деревянной ширмой — а потому запах домашней еды все еще витал в воздухе. Но теперь под аккомпанемент кружащих вокруг пары феромонов. В отличие от многих других омег, Хэль не источал сладкий запах цветов или свежих цитронов, от его кожи, обволакивая и увлекая за собой, испарялся аромат растертых лесных орехов и маслянистого можжевельника. И парой ему стал свойский и дерзкий аромат древесного дыма, оставляющий лишь приглушенный намек на густую смолу. И словно склеенные той смолой, тела омеги и альфы приникли друг к другу, губы отрывались от чужих только для того, чтобы прошептать обещание никогда не оставлять.       — Я так люблю тебя… — Хэль обхватил ладонями лицо Рогера, большими пальцами обвел линию скул вплоть до уголков губ, легким поцелуем опустился к подбородку и шее, а затем ниже — к солнечному сплетению, запуская пальцы в пряди густых каштановых волос. — И я так благодарен тебе за все, — теплые ладони обвели очертания напряженных плеч и рук, остановились, чтобы помассировать ямки локтевых сгибов. — За ужин, — влажные малиновые губы на миг обхватили плотную натянутую кожу живота, язык обвел кольцо пупка. — За то, что терпишь мои вылазки, — юркий кончик языка, скользнувший вниз к поясу вырвал из груди приглушенный рык. — И за то, что позволяешь мне делать подобное.       Рогер ничего не ответил, лишь приподнялся на локтях и устремил острый взор на своего омегу, который за мгновения успел стянуть с него остатки одежды. Но прежде, чем тонкая легкая рука накрыла основание его члена, Рогер перехватил ее за запястье и подтянул Хэля к себе.       — Разве не жарко? — ранее спокойный, а теперь низкий вибрирующий голос вместе с сухим дыханием растекся по оказавшейся слишком близко шее омеги.       Хэль сглотнул — и его кадык соблазнительно перекатился следом, а артерия яростно запульсировала. Рогера разрывало желание впиться острыми массивными клыками в эту тонкую белую шею, испить всю кровь до последней капли, прочувствовать, как бьются под языком вены. Но вместо этого он прижался к линии нижней челюсти поцелуем, оставил багровый след над глубокой ямкой ключицы, а руками освободил Хэля от халата и сбросил его в угол.       — Так гораздо лучше, — согласился Хэль, обхватывая большие ладони Рогера своими.       Не отнимая своих рук, он позволил огладить его тело лишь единожды прежде, чем уложил Рогера на подушки, а сам уперся носом в низ его живота.       Оттянув налитый кровью член к себе, Хэль приглашающе разомкнул губы, но ребром ладони, прижатым к тазовой кости, блокировал любые попытки двинуться глубже.       Когда показавшийся алый язык накрыл влажную головку, Хэль поднял взгляд на альфу, игриво взирая на него исподлобья. Не отводя глаз, он наклонился ниже, захватывая уздечку губами, а одним лишь кончиком языка выводил узоры то вдоль, то по кругу, не меняя направления кардинально, а лишь разогревая. Медленно продвигая пульсирующий член глубже в рот, Хэль сдвинул брови над переносицей, подтянул язык к нижнему нёбу, и скользяще снял пальцы с бедер Рогера, больше его не удерживая.       Первые толчки были пробными: совсем не глубокими, но не почувствовав никакого упора, альфа позволил себе подхватить Хэля за затылок, удерживая его голову, и плавно устремиться в его горло. Хэль прикрыл слезящиеся глаза и расслабился, отдавая альфе контроль над ситуацией.       Он и не заметил, как оказался перевернутым и теперь лежал на спине под Рогером. Пусть Хэль и не был слабым и тощим, альфа все равно был почти вдвое крупнее его, а потому с легкостью накрыл его, когда потянулся к его подрагивающим губам за глубоким вязким поцелуем.       К одному только Хэль не мог привыкнуть: его било мелкой дрожью каждый раз, когда Рогер касался его губами и языком, часто этого было достаточно, чтобы кончить. Но сегодня он держался, утопая в переплетении феромонов, с силой сжимал свой член у основания, когда Рогер лентой из поцелуев затянул его бедро и отстранился, чтобы еще ближе рассмотреть истекающий глянцевой смазкой вход. Это было сродни приглашению. И только Рогер уперся языком в гладкую кожу промежности, Хэль погрузился рукой в волосы альфы и отодвинул его голову.       Рогер выпрямился — и хищное выражение его красивого лица, и играющая на губах полуухмылка выражали полное понимание, но все же он ждал.       — Или сейчас, или никогда… — Хэль любил категоричности, а Рогер не был против.       И как бы долго они не были вместе, Рогер никак не мог привыкнуть к тому, как претенциозно и серьезно может говорить Хэль, когда возбужден до крайности. Не оставалось ничего, кроме как ласково рассмеяться. Хэль этот смех проигнорировал.       Омега рефлекторно окинул взглядом деревянный прикроватный стол, на котором лежала небольшая шкатулка с натуральным растительным гелем. Но сегодня он вряд ли понадобится: Хэль чувствовал, что собственная смазка вот-вот начнет стекать по ногам. А Рогер мог не только чувствовать это, но и видеть, а его рука инстинктивно потянулась и огладила раскрасневшийся вход.       — Я буду сверху… — прошептал Хэль, делая глубокий вдох и медленно выдыхая.       Следом он приподнялся и, как и ожидалось, блестящая дорожка смазки покатилась по внутренней стороне бедра.       Рогер послушно лег на спину и жестом подозвал Хэля к себе. Омега не ждал ни секунды, ловко перекинув ногу и подтянув колени вплотную к торсу Рогера. Не привыкший мешкать, он уперся руками в колени альфы и медленно опустил таз, насаживаясь на разгоряченный член. Из горла норовил вырваться стон, но был тут же проглочен, а после запечатан осторожным поцелуем.       — Не торопись, позволь мне помочь, — прошептал Рогер, привстав и оказавшись совсем близко к лицу омеги.       Тот не возражал, разведя ноги шире и сильнее напрягая кисти рук. Он знал, что даже если отпустит, Рогер не позволит ему упасть или соскользнуть, но ради собственной гордости поддерживал себя сам.       Как и ранее, Рогер начинал с легких фрикций, погружая только головку, но получив встречные движения от Хэля, перестал так рьяно сдерживаться.       Сердца бились в унисон, легкие распирало от еще не высвобожденных стонов, но никто бы не посмел остановиться, даже раздирай крики горло.       У виска Хэля собралась капля соленого пота, которую тут же поймали губы Рогера, а в ответ его напряженную шею тисками сжали побелевшие омежьи пальцы. Страсть, перетекающая от борьбы к нежности, от укусов до объятий, в итоге нашла освобождение в финальном толчке, выбившем из Хэля воздух.       Прежде, чем начал набухать узел, омега нехотя сполз и лег рядом, расправив плечи и раскинув бедра. Перед его глазами все еще стояла дымка, будто от горячей воды, а кожа все так же сильно источала сладко-терпкий ореховый аромат. Регор прилег рядом, совершенно расслабленный, будто волчонок, учуявший запах молока.       — Кажется, весна в этом году будет ранней, — выдохнул волк.