Уже не Джеймс

Уголь крошится в пальцах и остается черными разводами на бумаге, когда рука с нажимом выводит линии неясных лиц: ломанные углы губ перетекают в носы и глаза, формируют фигуры и тени. Они должны были быть людьми. Людьми, которых Джеймс Роджерс любил. Скрежет собственных зубов звучит в ушах слишком громко, слишком четко и ясно. Угольный туман пересекает лист от угла до угла, ногти рвут бумагу, комкают, портят. Они должны были быть людьми. Но Джеймс уже давно не может нарисовать людей. Не может. Не! Может! Из-под его карандашей выходят тени, выходят образы, отдельные фрагменты, но все они весьма отдаленно напоминают их. И Джеймс не знает, как объяснить Тони, что с ним что-то происходит. Джеймс не знает, как объяснить Тони, что он — уже не Джеймс. Уже не белокурый мальчуган, пытающийся так походить на собственного отца, настолько, что часами проводит у зеркала, сравнивая себя с последними фотографиями Капитана Америка. Говорит, как он. Стоит, как он. Смотрит, как он. А потом в ужасе, пока никто не видит, смывает с себя наваждение, окунаясь лицом в ледяную воду из-под крана. Джеймс не хочет быть, как его отец. Но Джеймс безумно по нему скучает. Он скучает по Стиву и становится им одержим. Но он с опаской смотрит на щит, заботливо сделанный Старком для обороны — щит, поразительно напоминающий отцовский. После этого мальчик кричит на Тони. Долго, громко, срывая голос. Кричит, что не хочет быть Капитаном. Что не хочет быть им. И пусть он засунет этот щит себе в задницу, но никогда не заставит младшего Роджерса пойти по чужим стопам. Тони думает, что у его подопечного период взросления, юношеский максимализм и стремление отрицать все, до чего дойдет мысль. Джеймс же боится, что если примет перчатку, то уже не сможет повернуть назад. Боится, что однажды в отражении он окончательно перестанет видеть себя. Все еще пытается держаться за ниточки собственной адекватности, восприятия современной картины мира и банального «ты — другой человек». А после у себя в комнате сидит на полу и перебирает газетные вырезки из старого затертого альбома: с любовью разглаживает листы с буквами статей, выпрямляет уголки и раскладывает все в хронологическом порядке. От первого появления Стива Роджерса в новостях до известия о его гибели. Джеймс перестает узнавать лица. Он смотрит на Торунн и слышит, что она говорит, но совершенно не понимает, откуда эта странная девчонка знает его и почему зовет чужим именем. Он — Стив Роджерс, Капитан Америка. И никакую Торунн знать не знает. Ищет глазами Баки. Не находит. И в луже замечает совсем другие глаза. Он пытается рисовать — и у него раньше всегда это неплохо получалось, — чтобы запоминать. Чтобы не утратить моменты жизни. Чтобы больше не бояться и не прятаться, иметь способ вернуться в свою реальность. В реальность, где он — Джеймс, и никто иной. Чтобы в следующий раз, когда Тони, зайдя в комнату, захочет узнать, что происходит, у Джеймса [или у Стива?] был подходящий ответ. Чтобы больше не смотреть в глаза опекуна тупым взглядом и не стараться выжать из себя хоть что-то вразумительное. Но ему с каждым днем все хуже. Хуже. Джеймс [Стив?] изводит альбомы пачками, спуская все в мусор снова и снова, когда вместо портрета выходит неясная мазня, а на его ругань сбегаются все и почти силой вырывают из сжатого кулака карандаш. В их голосах — беспокойство и желание помочь. Но Роджерсу не нужна помощь. Он сбегает в ближайшие тихие джунгли, разводит небольшой костер и долго сидит, уставившись в огонь, словно ища там ответы. Поглаживает подушечками пальцев крепко севшую на ладони перчатку, которую теперь не снимает. Капитан Америка не расстается со своим щитом. Он не Капитан, но тоже не делает этого. И возвращается только тогда, когда уже темнеет, забирается к себе и снова рисует, разбросав вокруг отцовские фото. Черкает прямо углями по белой бумаге, закрашивает ее, пытается снова. Снова. Джеймс [Стив] не сдается. Чувство такое, словно проводишь под толщей воды без возможности пошевелиться. Утром — с ребятами, днем — со Старком. Ночью — наедине с собой. Только с собой и сотней пар родных глаз, сотней улыбок и сотней звезд и полос. Чувство такое, словно находишься не в своем теле, не в своей реальности и даже не в своей жизни. Тони интересуется, все ли нормально. И на простое «нормально» только щурится, всматривается в самое нутро, пытаясь выцепить там что-то. А Стив не знает, как ему сказать, что он — уже не Джеймс.