***
Первый лепесток приходит в понедельник во время выгона. Вика поднимает глаза, медленно моргая и чувствуя легкое покалывание в горле. Она прочищает горло, произносит извинения за вчерашние поступки, язык ее тяжелый и онемевший во рту. — Хорошо, — говорит директор, возвращая взгляд на учениц и вновь ругает их. Вика глубоко вздыхает, после чего ловко берет лепесток в руку и кладет его в карман.***
Кашель начинается через два дня, он болезненный, заставляет ее чувствовать, будто бы у неё перехватило дыхание, постепенно она начинает терять сон. Лепестки начинают появляться регулярно ночью, что облегчает их спуск в унитаз. Таких, которые появляются в течение дня, достаточно мало, чтобы Вика могла сунуть их в свой карман. Пока еще нет крови, и за это она благодарна. Но это серьезно начинает действовать ей на нервы. Раздражает необходимость кашлять лепестками в случайное время в течение дня. И думать, что раньше она думала, что цветы прекрасны. Она помнит, как Юля дарила ей букет на день рождения в прошлом году. Она помнит, как давала Юля одну розу на первом свидании. Улыбка, которую она получила взамен, была прекрасна. Но Юля больше не улыбается ей, только хмурится или смотрит, и в этом нет ничего прекрасного. Нет ничего прекрасного в том, чтобы кашлять чертовыми цветами каждый божий день, нет ничего прекрасного в том, чтобы чувствовать, как будто из ваших легких крадется воздух, и определенно нет ничего прекрасного в том, чтобы знать, что человек, которого вы любите, больше не любит вас. — Эй, этот кашель все еще беспокоит тебя? — спрашивает Влада, садясь рядом с ней. У нее было три приступа кашля с тех пор, как она села за обед, но, к счастью, лепестки не вышли. Она чувствует на себе глаза, но отмахивается от них. Да, она больна, переживи это. — Это простуда — врет она, улыбаясь Владе. Кажется, она не покупается на это полностью, и когда кажется, что она собирается продолжать настаивать, Вика меняет тему.***
Она пробирается в комнату после задания, когда она чувствует знакомое покалывание в ее горле. Почему-то кажется, что он становится в десять раз сильнее, и она почти устремляется по коридору. Она не останавливается, пока, наконец, не оказывается в ванной, наполняя раковину желтыми лепестками и кровью. Становится хуже. Вика пытается вымыть кровь из раковины, когда дверь скрипит, и Вика поворачивается, чтобы увидеть, как Юля входит с выражением, которое несет много чего одновременно. Она тонко оборачивает бумажное полотенце в своей руке, уже привыкшая к тому, как ее живот наполняется бабочками, когда их глаза соприкасаются. — Что ты делаешь? — спрашивает Юля, с подозрением переводя взгляд на закрытую руку Вики. Она сглатывает лепесток, который она уже чувствует. — Я пользуюсь ванной, — говорит она, откашливаясь и позволяя глазам метнуться к лицу Юли. В последнее время она избегала ее, как чумы, избегала говорить с ней, даже смотреть на нее, и, блядь, это оказалось проблемой, и это больно. Больно, что Юлю это не волнует. — Завязывай, Вик, — говорит Юля, глядя на нее, — Я вижу, твоя рука что-то скрывает. Да, бумажное полотенце, запятнанное моей кровью. Вика снова прочищает горло и подавляет кашель. Она может почувствовать вкус лепестков на своем языке, и если она откроет рот, она просто опустошит горстку лепестков у ног Юли. Вместо этого она просто поднимает бровь, говоря: «Ты тоже это делаешь», сообщение кажется ясным, потому что Юля отводит глаза, слегка покраснев на щеках. — По крайней мере, хватит делать это в комнате, — говорит Юля, бросая на нее последний взгляд, прежде чем развернуться и уйти, даже не взглянув назад. Вика смотрит ей вслед. И как только дверь закрылась, она снова начала кашлять желтыми лепестками и кровью.***
После инцидента в ванной Юля ограничивается комнатой. Выходя только на задания, выгон и иногда на кухню. Она избегает Юлю и Женю, что не сложно, ведь они словно сиамские близнецы. Юля начинает смотреть на нее с беспокойством, растерянностью и подозрением, и Вика чувствует, что раздражающее чувство в ее горле начинает усиливаться. Она пропускает одно задание, две вечеринки и даже выгон, но она слишком занята рвотой, чтобы действительно волноваться. В любом случае, она больше не любит вечеринки.***
Она просыпается с жаром, который заставляет ее чувствовать, что она в огне и замерзает одновременно. Она не чувствует воздуха, достигающего ее легких. Она не может дышать. Блядь. Она как можно лучше встает с кровати, тянется к мусорной корзине и рвет. Она рвет лепестками, кровью и другими лепестками. Горящий огонь охватывает ее грудь. Она сгрудилась в углу своей комнаты с мусорной корзиной на одной стороне и рулоном туалетной бумаги на другой, решив не выходить из своей комнаты вообще. Вот так Настя находит ее. Честно говоря, Вика чертовски гордится тем, что смогла так долго хранить это в секрете. Она помогает Вике встать и осторожно укладывает ее на кровать, возвращаясь в ванную, только чтобы вернуться с влажной тряпкой, которую она укладывает на лоб Вики. Она не спрашивает ни о чем, но у нее в руке желтый лепесток. В любом случае, это очевидно, не секрет, что она до сих пор безумно влюблена в Юлию Чигринец. Кажется, что единственный человек, который не знает, это сама Юля. Не то чтобы это имело значение. Это ничего не изменит. Через несколько минут ее дыхание начинает нормализоваться, и она начинает ощущать кровь на губах только тогда, когда рука Насти мягко очищает ее. — Насколько это плохо? — спрашивает она, переводя взгляд с лепестков на лицо Вики. — Насколько выглядит, — честно отвечает Вика. — Медсестра- — Не поможет. В конце концов, это не такая болезнь. Там нет лекарства от неразделенной любви. Но Настя практически несет ее в кабинет медсестры.***
Медсестра не поможет, как сказала Вика. — Болезнь ханахаки, — говорит медсестра, как будто они уже не знают этого, — Ты влюблена. Да, блядь, неужели. Просто думая о Юле, она выхаркивает больше лепестков.***
Вика моргает, открывая глаза, и видит одно взволнованное лицо, склонившееся над ней, когда она лежит на полу. У нее болит грудь, она на секунду закрывает глаза и протягивает руку к горлу, которое кажется сухим. — Ты отключилась на пару минут, — говорит Настя, сжав рот. — Мне нужно вздремнуть, — говорит она хриплым голосом, садясь и принимая предложенную воду в бутылке. Настя закатывает глаза, помогая ей двигаться, чтобы ее спина была у прохладной кирпичной стены, а затем заняла место рядом с ней. — Спасибо тебе за всё. — Спасибо, что позволила мне быть здесь с тобой. — Добро пожаловать, — говорит Вика, слегка улыбаясь, — Хотя у меня не было большого выбора, не так ли? Настя улыбается, качая головой, — Нет, его определенно не было. Дверь распахивается, и входит Влада, выглядя решительно и злобно. — Кто испортил тебе настроение? — спрашивает Вика, делая глоток из бутылки с водой. — Ты, — говорит Влада, указывая пальцем в ее сторону, — Я знала, что это был не просто кашель, и я позволила тебе сойти с рук, — она смотрит на нее, — Но не в этот раз, ты скажешь мне, что происходит, и ты скажешь мне сейчас. — Влада. — Я серьезно, Настя, — говорит она, и Вика никогда не видела ее такой расстроенной, — Она упала в обморок и рвала лепестками. Это какое-то сумасшедшее дерьмо, так что больше не надо ходить вокруг, да около. Скажи мне.***
— Она скорее умрет. Вика только качает головой и Влада вздыхает, — Ничего не поделать. — Нет. Я этот вариант не принимаю. Это не честно. Несправедливо, что она позволяет себе умереть за это. Несправедливо, что она охотно позволяет себе умереть. Она встала и ушла, прежде чем Вика смогла даже позвать ее.***
Вика не удивляется, когда она находит Владу у своей двери днем позже. У нее виноватая улыбка на лице и тарелка шоколадного печенья в руках. — Я знаю, что вчера была груба, — начинает она, протягивая тарелку, — Я видела, как ты рвала кровью, и я чувствовала себя беспомощной. Ты одна из моих ближайших друзей, Вик. Мне не нравится, когда ты страдаешь. Вика смягчается, берет предложенную тарелку и открывает дверь шире, чтобы она вошла. — Я… Влада садится на кровать, — Я знаю, тебе не нужно это говорить. Вика кивает, присоединяется к ней на кровати и берет печенье. Она надеется, что это не похоже на железо. — Я просто предпочитаю вырвать мои внутренности наедине. — Хотела бы я просто исправить это. Ты не можешь игнорировать это. Это опасно. — Я сказала свое решение. Она вздыхает, но смягчается, и они проводят остаток дня, обсуждая все, что не связано с лепестками.***
— Влада, что ты делаешь? У нее два одеяла и подушка на руках. — Я сплю здесь, — твердо говорит она. — Нет. — Если ты не дашь мне спать здесь, я буду спать на полу, а потом мне придется объяснить Юле, почему я спала на полу рядом с твоей кроватью, а ты знаешь, что лгу я хуже некуда. Вика лишь вздыхает, освобождая место для подруги. Друзья. Это то, к чему она не привыкла, но она даже не против.***
Ночью она заходит в кухню. Юля здесь. У нее волосы в хвосте, а глаза устремлены на стакан молока перед ней. Юля внезапно вспоминает, как они все время проскальзывали на кухню, чтобы перекусить поздно ночью, хихикали, как сумасшедшие, пытаясь быть как можно тише. Она почти слышит тихий смех Юли. Грудь болит, и это не имеет никакого отношения к ее ситуации с лепестками. Юля поднимает голову, словно ощущая присутствие Вики. Она позволяет себе ненадолго взглянуть на Юлю. Она скучала по её глазам. — Не можешь уснуть, бандитка? — спрашивает она, подходя к холодильнику. Когда Юля ничего не говорит, Вика поворачивается, чтобы посмотреть на нее, — Юль? Ты в порядке? Юля смущенно смотрит на нее, делает глоток из стакана и качает головой, — Да уж. Да, у меня все хорошо. Она выглядит спокойной, но Вика знает ее лучше, чем она сама. Ее плечи напряжены, и в ее глазах есть и беспокойство, и гнев. Она глубоко вздыхает и возвращает свое внимание к холодильнику, ища что-нибудь поесть. — Вика, — говорит она, и Алехина закрывает глаза от боли. У нее снова болит грудь. Юля произносит её имя так, что она чувствует слишком много вещей одновременно. Она закрывает дверь холодильника, и когда она оборачивается, Юля стоит прямо перед ней, ее брови нахмурились, губы сжались. Она собирается спросить Юлю, все ли в порядке, но она опережает ее, — Все в порядке? Ты — ты в порядке? — спрашивает она, глядя на что-то на рубашке Вики. Именно тогда Вика замечает, что на ее рубашке немного крови, и паника начинает оседать в ее груди. Она не может поверить, что не заметила, прежде чем покинуть свою комнату. Дерьмо. Юля не должна узнать. Она пытается что-то сказать, но замолкает, глядя в глаза Юли. Они полны беспокойства и гнева, но в глубине души есть теплые эмоции, которые заставляют это знакомое чувство снова начать царапать ее горло. И это чертовски несправедливо. Юля, черт возьми, не может так на нее смотреть. Юля не может просто так смотреть на нее в одно мгновение и в следующий раз целовать Женю. Это не честно. Вика чувствует гнев, начинающий формироваться в яме ее живота. На себя, на эмоции в глазах Юли, на Юлю и на гребаную Мазур, и она чертовски зла на того, кто решил, что рвать гребаные лепестки — хороший способ сказать, что любовь вашей жизни не любит тебя в ответ. — Не знала, что тебя это волнует, Чигринец, — в конце концов говорит Вика, пытаясь держать лепестки в себе. Ее тон звучит резче, чем она хотела, возможно, даже резче, чем когда-либо слышала Юля. Блядь. Она делает шаг назад, ошеломленная ее тоном. Вика качает головой, отчаянно пытаясь проглотить лепестки в ее горле. — Я знаю, что что-то происходит. Просто скажи мне, как я могу помочь, — снова пытается она, теперь ей больно только в ее глазах. И Вика плачет. Скажи мне, что любишь. Люби меня. Борись за меня. Вика хочет все испортить, но не может. Она не собирается обременять Юлю этим. Она не может. Она не будет. — Ты не можешь. И с этим Вика выбегает из комнаты, прежде чем лепестки выпадают из ее рта. Она слышит отдаленный звук разбитого стекла и вздрагивает, прежде чем вернуться в комнату.***
— Вика, у тебя мало времени осталось. Просто скажи ей, — раздраженно умоляет Настя, когда Вика рвет в мусорную корзину. — Ты знаешь, я не могу этого сделать. — Но она заслуживает знать. — Мы уже прошли через это, — вздыхает Вика. Она слабая, у нее онемение в горле, и она просто очень устала. Она уже помирилась с ее ситуацией, почему они не могут? — Она заслуживает нормально попрощаться с тобой. Она снова вздыхает, зная, что ей делать.***
— Привет, Юль, — говорит Вика, осторожно подходя к ней, — У тебя есть минутка? Юля поднимает голову, нахмурившись, как только ее взгляд остановился на ней. — На самом деле, это о том, что произошло на кухне несколько дней назад, — говорит Вика, садясь напротив Юли. — Ты, наконец, собираешься рассказать, что происходит? Вика кивает, кусая губу, уже привыкла к ощущению, что лепестки начинают подниматься по ее горлу. — Слушаю. — Я- — Юля! — Женя вбегает в комнату и обе поворачиваются на звук. Конечно. Выражение лица Жени меняется при виде Алехиной. — Ты выглядишь лучше, — говорит она, глядя на нее с легким отвращением. И хорошо, это честно. Она выглядела лучше. И если бы она не была так эмоционально и физически истощена, она бы сказала что-то вроде: «Очень не рада тебя видеть». Но у нее просто нет сил бороться больше. Женя закатывает глаза и Юля вздыхает. — Жень, я занята… — Она может подождать. Нет, нет, она не может, думает Вика. Юля поворачивается, чтобы посмотреть на Вику с извиняющимся взглядом. — Мне жаль- Вика сопротивляется желанию смеяться. С ее стороны было глупо думать, что на этот раз они могли бы вести честный, нормальный разговор без того, чтобы Женя не испортила его, но если они не успели это сделать, когда встречались, у них было меньше шансов сделать это, когда они расстались, и Юля ее больше не любит. Она испускает побежденный вздох, глотая эти чертовы лепестки. — Это нормально, ничего, к чему я еще не привыкла. Вспышка боли проходит через глаза Юли, и Вика пытается не чувствовать себя слишком виноватой. — Я найду тебя позже. Вика качает головой, — Не беспокойся, — говорит она, прежде чем встать уйти к своей кровати. Ну, по крайней мере, Настя не может сказать, что Вика не пыталась.***
Очередной выгон и обсуждение учениц заканчивается не слишком хорошо. Настя держит Вику за руку, а Влада придерживает за спину. Обе видят, как младшую трясет и как та сдерживается, чтобы не убежать наверх. Опять. Когда ее отчитывают, Вика может лишь кивать, чувствуя вкус крови на своих зубах. Когда одна из участниц встает, чтобы сдать брошь, Вика падает.***
Ее разбудило чувство лепестков, которые поднимаются у нее в горле. Вике едва удается перевернуться и рвать на полу. Ее кровь покрывает пол, и среди нее разбросаны желтые лепестки. Она действительно начинает ненавидеть этот цвет. Грудь Вики кажется горящей, и она думает, что слышит голос Насти, зовущий ее, но он размыт. В мгновение ока одна рука лежит на ее спине, а другая вытирает волосы с потного лба. Вика пытается посмотреть, и, возможно, она сходит с ума, потому что это Юля. Она здесь со слезами на глазах, и Вика хочет спросить, кто ее расстроил. Она пытается что-то сказать, но все больше и больше лепестков выходит. — Почему? — душит, — Почему ты мне не сказала? — отчаянно спрашивает Юля. — Я никому не говорила, — умудряется сказать Вика, и это правда — Настя и Влада узнали сами, — Не хотела грузить других. — Нет, это не то, что ты должна была перенести в одиночестве, — яростно говорит Юля, и ее глаза такие голубые. Вика могла смотреть на них вечно. Вика хотела бы, чтобы она это сделала, но она знает, что не сможет. Она знает, что будет. Это чудо, что она продержалась столько. Внезапно Женя появляется в ее поле зрения, и Вика знает, что она на самом деле сходит с ума, потому что на самом деле выглядит обеспокоенной за нее. — Юля, сделай что-нибудь! — Влада кричит. Вика закрывает глаза. Она чувствует знакомое ощущение лепестков на своем языке и крови на губах, но не чувствует, как воздух достигает ее легких. Она умирает. Она поворачивается, чтобы посмотреть на Юлю еще раз. Возможно, в последний раз. Она находит ее глядя на лепестки на полу с недоверием. Те, которые желтые. Любимый цвет Юли. — Пожалуйста, не оставляй меня, — шепчет Юля, снова оборачиваясь к Вике, — Я так тебя люблю. Пожалуйста, не уходи. И Вика глубоко вздыхает. Кажется, это был первый настоящий глоток воздуха за все время.