Картинки

В современном мире редко кто не проявляет интерес к своей второй половинке. Асагири был как раз тем, кто прекрасно разбирался в этом вопросе, потому что его профессия психолога требовала знать столь много информации, что такие темы соулмейтов встречались в каждой научной книге и были осмотрены и изучены с таких сторон, что никто лучше него просто не мог бы разбираться в этом вопросе. И это вовсе не было банальным баловством или хвастовством с его стороны. Ген детально разбирал всё это. Потому что вначале нужно было подтверждать слух о собственной гениальности в окружении тех, кто хотел показать ему «ошибочность такого суждения», потом — подтверждать её со своими клиентами, потом — рассказывать о собственных докторских работах, потом — отвечать на каверзные вопросы журналистов, которым только и дай, что поймать его на чём-то, ради собственной же выгоды, потом — чтобы во время прямого эфира смотреть чётко на людей, а не отвлекаться на всякие бумажки (хотя такого с ним ещё ни разу и не было). Его самого мало интересовала своя вторая половинка. Как-то и времени не было, потому что оно всё уходило сквозь пальцы в этой жизни. Вначале нужно было срочно заработать деньги, потом снова не влезть в долги, потом соответствовать статусу учёного, богатого и успешного человека. Но картинки приходили к нему стабильно раз в три-четыре дня. Дело не в этом, а в том, что из-за ускоренного ритма жизни он как-то не особо успевал подумать о собственном счастье. Как-то, ну, просто не было времени о таком думать. К тому же, ну что он мог предложить или сделать? Ген был слишком занят и обычно думал о том, что «Вот заработаю денег и тогда…»; вот в этом размытом «И тогда» обычно и были его не слишком частые мысли о собственном соулмейте. А потом наступило окаменение человечества. Связь между двумя людьми была всегда особенной, но для Гена она не была таковой ещё лет с семи. А особенно в четырнадцать, когда он впервые написал доклад по этой теме, в красках раскритиковав способ сообщить о себе другому человеку, потому что бывали неудачные случаи как травм, так и смертей. Это особенно вымораживало его — который век на дворе, а смертельные исходы до сих пор велики! Картинки. Перед глазами во весь рост вставали картинки того, что на данный момент видит твой соулмейт, когда пребывает в особом расположении духа. И эта картинка могла быть самой разной — от радости до грусти, печали и милоты, спокойствия или возбуждения, от утренней росы до гамбургера, от вечерней газеты до прогулки с семьёй в выходной, от удачного эксперимента до луны. Последнее особо часто было у него самого, и Асагири всегда не любил, если такое случалось. Картинки проявлялись непроизвольно и именно это ему и перестало нравиться лет в семь, когда стало ясно, что его собственный соулмейт занят не тем, чем обычно занимаются дети такого маленького возраста. Именно тогда он впервые вообще заинтересовался этой темой всерьёз, а вот уже через трудные года поиска различной информации предоставил специальную разработанную методику для людей, которая помогала им посылать сообщение друг другу через особую связь. Тогда его и прозвали невероятным гением. Потому Асагири Ген полез туда, куда остальные лезть боялись; сделал то, что никто не мог рискнуть сделать. А результат, ох, какой же чудесный результат! Снизились смерти, снизились суициды, уменьшились аварии, его доклад менял весь мир и вместе с тем менялся он сам. Но всё же. Асагири Ген уже в одиннадцать лет не посылал своему соулмейту ничего волшебного. Он просто закрывал глаза вечером, после того, как на листе писал что-то обыденное и скучное в качестве сообщения. Я видел твой эксперимент. Твоя рана на руке выглядит очень воспалённой. Сходил бы в больницу с утра. Сегодня я сходил в магазин и купил мангу. Она скучная и теперь мне жаль потраченных денег. Тебе нравится Луна? Мне часто приходят картинки с ней. Ген мало что говорил и отправлял в качестве сообщений, зато кое-что получал в ответ и получал всегда много, отчего всегда морщился, потому что скрыться от таких картинок было трудно, если другого человека с той стороны перекрывало эмоциями. И при этом ни разу не получил что-либо, что содержало бы именно письмо или обращение к нему. Сам он был практически безэмоциональным, а потому сомневался в том, что его вторая половинка получала хоть что-то из именно ненаправленных картинок. Ведь, даже улыбаясь, Ген чаще всего чувствовал только небольшую усталость после прошедшего дня и желание поскорее закончить со всеми своими делами, чтобы лечь спать и не просыпаться как можно дольше. В общем, времени не было и если со стороны его соулмейта картинки приходили часто и явно непроизвольно, то со стороны Гена вряд ли вообще хоть что-то такое эмоциональное пришло лет с шести, после того как его родители развелись. Уже в шесть он и заинтересовался психологией, так что и эмоции его всегда были под жестким контролем. А если нет эмоций — нет и картинок. Так что как-то так вышло, что о своём соулмейте он предпочитал не думать и ничего вовсе не получать, полностью уверенный в том, что тот желает того же самого. Ведь, судя по всему, того ждала очень активная жизнь учёного, а сам Ген не очень любил настолько увлеченных людей и тем более таким делом. Даже несмотря на то, что и сам был таким. Но не получать не получалось и картинки приходили регулярно раз в два-три дня, а то и вовсе каждый день и без каких-либо промежутков времени. И если в детстве их было всего ничего, потому что детям это легче переносить, то став взрослым, трудно было не отвлекаться на такие вещи во время какого-нибудь серьёзного доклада или выступления. Благо хоть, в современном обществе к такому относились с пониманием и терпением, ведь абсолютно каждый человек не мог встретить половинку до двадцати-двадцати пяти. Увы, но тут не могла помочь даже информационная сеть, в которой найти можно было буквально любого человека. Ведь, чтобы больше не получать картинок, нужно было поцеловаться. Какое-то касание губ двух людей. Гену это было как-то не особо важно. Просто было привычно игнорировать полученные картинки, в которых он и так мало что понимал, ведь человек, который невольно их ему отправлял, занимался чем угодно, но явно не обычной жизнью школьника. Так что, когда наступило окаменение человечества, как-то так вышло, что именно Ген стал тем, кто больше всего отправлял картинки. Картинки не страха или непонимания. Просто какие-то мысли, что могли внести бурю и которые помогали не засыпать и держаться на плаву. Увы, это помогало только первые три часа. А потом он заснул. Почему? О, всё просто. Его соулмейт считал. И Ген словно бы даже слышал каждую цифру, которая с каждым разом увеличивалась. Фантазия заиграла в темноте невероятными красками, посылая чуть ли слуховые иллюзии, когда цифры вставали перед глазами, с каждой секундой становясь всё больше и больше, потому что его вторая половинка считала не сбиваясь — учёный, чёрт возьми, — считала каждую секунду, представляла это перед собой для концентрации. Асагири пытался его сбить с мысли, убрать с волны, сделать хоть что-то, но его вытесняли железной логикой счёта, где он не мог не сходить с ума, потому что в идеальной темноте были скучные серые цифры, а представленный монотонный голос заставлял его закрыть глаза и заснуть навеки. Простые цифры давили на его сознание, вначале выводя на эмоции, а потом на простую моральную усталость, которой оставалось только подчиниться полностью и телом, и умом. Асагири Ген даже почти ненавидел своего соулмейта из-за этой сильнейшей моральной давки. Он проиграл простым цифрам, этому идиотскому счёту и ничто не могло заставить его радоваться этому хотя бы на немного. Да и с чего бы ему вообще этому радоваться? Хотя мысли о том, насколько его вторая половинка умна проскальзывали, да. Но что ему с того? Казалось, он заснул всего на пару секунд, прежде чем его разбудили и освободили от каменного заточения. Но прошло три тысячи семьсот лет. Асагири какое-то время даже не может дышать от таких цифр, произнесённых слегка сухим тоном. Он может только спросить: — А как вы поняли, сколько именно времени прошло? И голос, его собственный голос от такого слегка хриплый и неровный, дыхание никак не может прийти в норму, пульс скачет ненормально и даже глаза ничего не видят дальше, чем хоть что-то. Только глупые и идиотские мысли скачут в голове. Он всё это время считал? Мой соулмейт всё это время считал секунды, будучи в камне три тысячи семьсот лет? Он всё это время считал? А Цукаса говорит что-то, что-то наверное важное. А Ген может только глупо кивать головой и из всего этого монолога слышит только имя. Ишигами Сенку И пытается утихомирить собственные чувства, которые непонятно с чего рвутся наружу. Но, конечно же, ничего не выходит. — Я убил его, — говорит Шишио так, словно о погоде и от этого внутри Асагири что-то ухает глубоко вниз так, что он и пальцем пошевелить не может. — Но хочу, чтобы ты убедился в этом и если Сенку жив… Ген выдавливает жалкую улыбку, уже заранее зная, что побежит искать этого Ишигами Сенку со всех ног и во всю прыть, что через пару минут и случается, стоит только Цукасе уйти подальше. Срывается сквозь этот густой лес, чувствуя, как голые ноги, на которые в спешке забыли надеть хоть какую-то третьесортную обувь, спотыкаются о камни и ветки, как песок застревает в пальцах и как холодно, стоит наступить в утреннюю росу или лужу из-за невнимательности. И, вроде бы, с чего так бежать? Куда торопиться, если тут всего два варианта: мёртв либо жив? А вот сердце всё равно не может успокоиться и Асагири даже не пытается привести мысли в привычный порядок. И ведь даже не встречались ни разу. Ками, Ген сомневается даже в том, что этот Ишигами Сенку хотя бы раз-другой получал от него картинки. От этого он останавливается, смотрит на свои руки и страх, какой-то непонятный, появляется в груди, окатывает его с ног до головы. Он закрывает глаза, зная, что если человек видит только темноту, то и соулмейту придут только картинки этой темноты. И, когда в ответ по этой непонятной связи приходит картинка, вызванная такой простой эмоцией, как недоумение — лес, вода, чей-то дом, какая-то работа с какими-то людьми; он срывается в истеричный смех, но ни в коем случае не открывает глаза. Голова ударяется о дерево, Ген сжимает руками рот и глаза, всё сразу и в то же время ничего, потому что накатывает такая ужасная вещь как облегчение и истерика разом, а от этого не получается успокоить самого себя. И ведь не встречались ни разу в жизни. А Ген сам себя от такого не понимает — откуда страх за того, к чьей жизни был так равнодушен столько лет? Откуда такое облегчение в груди? Откуда всё это взялось, где все эти годы скрывалось в нём? А картинки не останавливаются и Ген знает, почему. Сам он видит темноту и эта темнота накрывает глаза его соулмейта, Ишигами Сенку, и тот понять не может — почему кроме темноты этой ничего не видит. Асагири бы и рад открыть глаза, чтобы тот понял, что это за картинки, да только не может. Слишком сильно перекрывают эмоции. А картинки от Сенку тоже приходят в ответ, ведь тот явно не понимает, что происходит. Тот просто не понимает, и от такого режет мысль, что про своего соулмейта тот даже не вспомнил, потому что вокруг собираются какие-то люди, у них яркие волосы и они очень громкие — и машут руками, спрашивают, видимо, что произошло и почему Сенку так резко сел на землю, почему пальцы лезут к глазам. Ген, конечно же, ничего не слышит, но читает по губам прекрасно. Голова снова стукается о дерево. Он глубоко вздыхает, снова давит пальцами на глаза, потом на шею, где собрался неприятный ком. Слёзы не идут, но такое чувство, что до этого события недалеко, если он не сможет успокоить сам себя от неизвестно чего. Ген вздыхает и говорит сам себе, чтобы успокоиться: — Дыши. Вдох, выдох. Вдох. Выдох… И это самое ещё много-много-много раз, такое чувство, что до бесконечности, но с закрытыми глазами. А сердце всё равно в груди скачет, потому что перед глазами не перестают появляться размытые картинки: Сенку куда-то кладут в каком-то доме, накрывают одеялом, сверху укладывается ладонь, от которой тот отмахивается и сам садится на кровати. Кажется, он что-то говорит, потому что какая-то девушка кивает и куда-то уходит размытым образом. Но приходит вскоре. Что-то несёт в руках, что-то говорит. Асагири просто не видит, что именно, но становится она недалеко, просто где-то сбоку так, что образ теряется. У него глаза слезятся от таких чувств. Рваное дыхание, плотно сжатые губы, до сих пор закрытые глаза, которые он ни за что не откроет. А Сенку Ишигами, его соулмейт, берёт тонкую шкуру и кисть в руку, макает в местные чернила и пишет слегка коряво, не те ровные буквы, что он привык видеть после удачного эксперимента учёного: Что с твоими глазами? Заминка — Асагири Ген видит чуть дрогнувшую руку, капают чернила на непонятного цвета пергамент. Ты… ослеп? Слова Ишигами выводит медленно, осторожно и с явной опаской. Другой рукой он чешет собственный затылок и это даже чувствуется как-то эфемерно. Гена это явление успокаивает так, что даже дыхание нормализуется, он качает головой в разные стороны, хотя, конечно же, сам Сенку это почувствовать не может никак. Но глаза держит закрытыми до тех пор, пока полностью не уверен в том, что не передаст никаких картинок. Асагири Ген не знает, что делать дальше. Знает только, что прямо сейчас раскрывать своё инкогнито не намерен. От этого усмехается облегчённо и в тоже время как-то обречённо. Открывает глаза, когда чувства полностью приведены в порядок и видит глухой вечер. Перед глазами встают чужие картинки с обеспокоенными лицами незнакомцев, которые явно не знают, что делать, но Ишигами их каким-то образом успокаивает, хотя и сам явно взволнован донельзя, иначе бы картинки не приходили к нему так быстро и так стремительно. Вместо всего этого Ген прикладывает ладонь к собственному разгорячённому лбу после небольшой истерики и думает о том, что искать Ишигами будет только тогда, когда головная боль полностью пройдёт. Он снова держит свои чувства под замком. Запирает крепко внутри на время, ведь прекрасно знает — навсегда это сделать не получится, как ни старайся. Но Гену просто нужно хоть немного личного пространства сейчас и, к счастью, сплошной тихий лес в этом желании ему помогает. Тихо садится к дереву, поднимает голову к небу. Закрывает глаза и расслабляется, зная, что Сенку опять придёт прямо сейчас темнота, но уже несколько светлее от солнца, что светит на веки. Всё же, Асагири не может прекратить саму посылку этих картинок. После окаменения словно что-то изменилось внутри — он вспоминает дичайшее одиночество, цифры под глазами и как Ишигами его игнорировал. Вспоминает моральную давку и несуществующий монотонный голос, который считает триста шестьдесят четыре… семьсот восемьдесят девять… тысяча пятьдесят три… тысяча двести шестнадцать… тысяча восемьсот пятьдесят четыре… считает без единой остановки. Вспоминать легче. Чувства уже спокойнее, он просто вздыхает, чтобы привести не только внешний вид в порядок, но и собственный моральный мирок. У него выходит — с чего бы у него это не вышло? — но как-то медленно и долго. Он снова пытается понять себя. Те чувства, которые возникли от мысли — Ишигами Сенку считал три тысячи семьсот лет в камне, совсем один, в этой кромешной темноте — когда стоило услышать слова Цукасы о смерти Сенку. Что за страх, откуда он вообще взялся? Вот только на этот раз не на что перевести собственное внимание о соулмейте. Потому что у Гена в этом каменном веке кроме самого Ишигами Сенку больше ничего и никого не осталось и он даже не против одиночества, но, чёрт, почему так больно от осознания, что вторая половинка души могла его покинуть, так и не встретившись в этой жизни? Почему? Потому что тебе кажется, что ты его подвёл, оставив одного? Асагири просто не хочет терять то единственное, что у него есть, как бы эгоистично это ни было. Поэтому по картинкам ищёт то место, где предположительно находится его вторая половинка души. Поэтому улыбается, стараясь сделать так, чтобы улыбка вышла нормальной, а не каким-то странноватым изгибом. Поэтому просто смотрит, смотрит-смотрит-смотрит и не может никак насмотреться. «Внутри — холод» — звучит напоминание в голове. Чтобы ни единая картинка не появилась у Сенку перед глазами, чтобы тот ни о чём и дальше не догадывался. А тот и так весь в делах, ничего не замечает, да делает электрогенератор в этом ужасном каменном веке. Гена всё устраивает, он просто хочет понять самого себя. А это требует времени. Много времени. Сенку боится темноты. И поэтому Ген всегда спит с ним в одной комнате, будто бы больше нигде не может лечь, словно все дома заняты не сорока с чем-то человек, а парой тысяч. Всегда кладёт футоны поближе, а ночью пододвигается, будто бы во сне, в поиске тепла. Ген любит обнимать Сенку со спины, пока тот смотрит в окно на звёзды и Луну, что светит в комнату. От Ишигами приятно пахнет. Но во сне он часто вздрагивает и всегда просыпается. Начинает считать вслух — словно не прошли те месяца, после того, как он выбрался из камня. Понимает, что уже давно свободен и пытается снова заснуть. Ген всегда ворочается и тогда обнимает его крепче, а Ишигами пусть и отпихивался какое-то время, смирился вскоре со своей участью. Кошмары им не снятся. Только счёт, только цифры, одни и те же на двоих, как бы смешно и банально это ни звучало. И от этого даже злиться никак на Сенку не получается, ведь парень, учёный юный, сам себя загнал таким образом в тупик. Сам Асагири от всего этого ни капли не страдает, в отличие от него, поэтому всегда накрывает одеялом до подбородка, чтобы не мёрз от ветра с открытого окна, которое они больше никогда не закроют, в независимости от того, насколько ужасна погода на улице. И, опять же, обнимает со спины, ворча едва слышно только для них двоих: — Спи давай, — зевает. Всё же поздно. Сенку иногда вздрагивает, если за короткий срок уже успел уйти глубоко в свои мысли. Часто кивает, соглашаясь, потому что тянется к общению и это заметно. Ген реагирует на всё это спокойно, опять же, наблюдая. А днём всегда обнимает: со спины, с разбегу, закинув руку на плечо, смотря из-за спины на реактивы, вмешивается в работу и разработку чертежей, отвлекая от работы, чтобы больше не вспоминал обо всех этих числах. А Сенку смотрит — пронзительно так, что иногда даже сердце ёкает, но Ген всегда вовремя отворачивается, плотно закрывая глаза, если эмоции зашкаливают внутри. И, да. Ишигами Сенку спустя полгода их общей жизни ни о чём не догадывается. От этого улыбка появляется на его губах. Асагири обещает себе — поцелую Сенку во сне, чтобы тот и дальше ни о чём не догадывался. Так ведь пропадут картинки и секрет останется только у него. Учёный ведь и не догадывается ни о чём, а Ген очень хорошо умеет контролировать свои чувства. Но он никогда этого не сделает. Просто духу не хватит, если говорить честно. Поэтому снова наблюдает, растягивая улыбку безмятежности на губах. Время останавливается пару раз в опасной зоне. Сердце замирает, Ген даже не успевает прикрыть глаза. Они снова вместе, снова спят в одной комнате, снова он обнимает со спины. Сенку заводит разговор, вначале о каких-то планах на завтрашний-сегодняшний день, как часто это бывало, если тишина давила на обоих. А потом, резко — так резко, что Ген чувствует, насколько широко невольно распахиваются глаза от неожиданности, стоит Сенку прямо во время разговора резко развернуться, схватив его за руки и скинув одеяло. Сцепляет кисти над головой так, что неожиданно и не двинуться, а сам оказывается близко-близко. Видно его дрожащие ресницы, заметно как дрогнули пухлые и влажные губы. Лицо кажется необычайно бледным в лунном свете, особенно по сравнению с яркими глазами и волосами, но при этом таким красивым и необычным. Ген закрывает глаза, нервно вздрагивая и вздыхая от неожиданности. Тут же открывает, замечая, что сам Сенку завис — всего лишь моргнув, он уже послал ему картинку и, к счастью, этого времени вполне хватило, чтобы Ишигами ничего не смог заподозрить об их необычной связи. — Что-то не так, Сенку-чан? — участливо спрашивает он учёного, снова пытаясь освободить руки. Но не всерьёз. Хватка, конечно, сильная, что даже немного удивляет его, но боли не приносит. В какой-то мере даже приятно, хоть и странно немного. Невольно напоминает мангу бывшую-современную, там наверняка были такие сцены не раз и не два будут мелькать. Лицо Сенку близко-близко. Они дышат одним воздухом и Ген снова невольно чуть прикрывает глаза, чтобы собраться с мыслями и контролировать их связь. Тот очнулся от звука его голоса. Хоть и шепотом. Посмотрел внимательно, но немного растеряно и Асагири спросил себя, что именно тот хотел сделать изначально. Поцеловать его? Всё говорит именно об этом, но это учёный Ишигами Сенку, здесь точно угадать никак нельзя. Красные глаза завораживают, смотрят на него внимательно, пристально. Так, как никто до этого не смотрел. Изучают. Ген сглатывает, думая о том, что сердце стучит громко-громко и пальцы Сенку наверняка это чувствуют на пульсе у кисти. От этого в животе собирается странный ком, а дыхание так странно контролировать. Он растягивает губы в улыбке с каким-то трудом. Сенку наклоняет голову в бок. Асагири спрашивает себя, прокололся ли с картинками — не только сейчас и сегодня, а вообще когда-либо, даже до окаменения, — но вопросы Сенку немного вносят смятение. Какое-то облегчение и в то же время напряжение. — Ген, у тебя есть соулмейт? — С чего такой вопрос? — осторожно спрашивает он, смотря прямо в красные глаза. Интересный цвет. Раньше он как-то не обращал внимание. Не кровь, не вино, не красная дорожка. Просто красный цвет. Яркий. Насыщенный. Смотреть приятно. Оба почему-то говорят шепотом, не двигаясь. — Мне почему-то кажется, что ты со мной флиртуешь, — чуть медленнее произносит Ишигами, не сводя с него взгляда. Асагири только растягивает губы шире, не отвечая и ожидая продолжения. — Ты мог бы пойти в обход предназначенному судьбе? — спрашивает он. — Какой сложный вопрос, — тянет он время, наигранно вздыхая. Понимает, что не прокололся, а потому выдыхает с облегчением и странным весельем, от осознания собственного профессионализма. Им Ген особенно гордился. — Если искренне любишь человека, то неважно, предназначен он судьбой или ещё какой хренью. — Но в таком случае картинки будут приходить всю оставшуюся жизнь, — возражает тот. — Разве в таком случае человек не начинает сомневаться в своём выборе? — Начинает. — кивнул он спокойно, вспоминая всё, что читал и изучал по этой теме. — В таком случае перед ним невольно встаёт выбор: оставить всё как есть или рискнуть связать свою жизнь с человеком, которого знает только по картинкам. Оба какое-то время молчат. Смотрят друг на друга. Ген не отводит взгляда от глаз, тогда как зрачок Сенку едва заметно бегает по его лицу, переходит пару раз и на тело, задерживаясь где-то на груди и на руках тоже. Он не пытается выбраться. Ему интересно, что будет дальше делать учёный. — Если человек предназначен тебе судьбой, Сенку, — прерывает он молчание. — Это вовсе не значит, что именно с ним ты захочешь провести всю оставшуюся жизнь. То, насколько тебе плохо без дорогого для тебя человека, определяет твоё дальнейшее «долго и счастливо». Снова какое-то время молчат. Облака накрывают луну и появляется полумрак. Видно несколько хуже, но черты заметны хорошо. — Ты встречался со своим соулмейтом, Ген? — спрашивает Сенку. По-прежнему шепотом, словно тоже не хочет нарушить ту интимную атмосферу между ними. — Встречал. — кивает Асагири спокойно, так и не отводя глаз. Во время ответа снова появляется лунный свет, но несколько тусклее, чем был. Сенку смотрит внимательно на его лицо, ожидая рассказа. — Я знаю, кто этот человек. Мы не целовались. И провести свою жизнь я хочу только с тем, кого искренне полюблю. Картинки в этом деле не играют никакой роли. — Тебе не понравился твой соулмейт? — спросил Ишигами, нахмурив брови и чуть поднимаясь выше. Исследовательский интерес учёного, понимает Асагири. Расслабляется, пожимая плечами. — Сложный вопрос, — тянет он, прикрывая глаза, но после честно смотрит в ответ. — Это хороший и искренний человек, который точно знает, чего хочет получить от своей жизни и идёт вперёд с гордо поднятой головой. Он мне нравится. Но, с чего бы мне быть с ним? — Он тебе отказал? — Нет. Мы никогда не говорили об этом прямо. Оба имели слишком много дел. Просто как-то не представилось случая. Никто из них не говорит об этом прямо, но именно на этом разговоре, прощупывая друг друга, они и пытаются построить своё будущее. Сенку явно испытывает к нему интерес и Ген от этого испытывает истинное удовольствие, почти оргазм, но прикусывает собственный язык чуть ли не до крови, сдерживая наплыв эмоций. Стоит отпустить эту плотину — и рухнет всё картинками. Но соулмейты… Он не знает и от этого он испытывает такое наслаждение интриги, что невольно закрывает глаза и стонет. — Ммм, — втягивает воздух в себя, закатывая глаза от внутреннего удовольствия. Сенку вздрагивает от такого, но Асагири контролирует себя достаточно, чтобы сейчас не отправить ему картинку. Зато получает её от Сенку. Видит растрёпанного себя, с руками над головой. Прогнувшегося в спине и со стоном, прикусив щеки. Ген тихо смеётся. Надо же. Ишигами это впечатлило. Он готов каждую ночь делать такие впечатления. Он открывает глаза, чтобы встретиться взглядом с Сенку. Тот смотрит внимательно на лицо — Ген в ответ загадочно улыбается, не собираясь объясняться — чуть качнулся вперёд, но они оба были слишком увлечены разговором, чтобы испытывать какое-либо возбуждение. Хотя ладно. От одной только мысли всё внутри напрягается в сладком предвкушении, которое невозможно контролировать, пока на тебя так внимательно смотрят, изучая каждое движение мышц. — И ты бы никогда не захотел провести со своим соулмейтом остаток жизни? — спрашивает Сенку. — Я бы хотел провести свою жизнь с тобой. — честно и неожиданно прямо говорит Ген. Снова приходит картинка. Он — такой свободный, с такой усмешкой доброй на губах, что выдох получается сам и случайно. — Но что об этом думаешь ты, Сенку-чан? — спрашивает он, прищурив глаза. — Ты ведь ещё не встречал своего соулмейта, верно? Откровенная ложь, но тот никак об этом сейчас не догадается. Тот какое-то время молчит. Отпускает его руки, ставя собственные по бокам от головы. Ген думает про себя, что если тот наклонится его поцеловать, то он уйдёт от этого прикосновения губами. Уже много раз думал об этом, но если они и поцелуются, то точно не сегодня и не сейчас. Как бы ему самому не хотелось этого. Он чуть потягивается руками, но больше никак не двигается, оставляя ладони в том же положении. — После окаменения мне приходят только чёрные картинки. — делится тот и звук голоса неожиданно ещё тише, чем был. — Что это может значить? Вопрос ударяет под дых. Ген чувствует, как улыбка исчезает с его лица. Он смотрит в глаза Сенку, понимая, что тот не специалист в таком вопросе и сейчас явно растерян. Мог ли тот думать о чём-то плохом, а то и вовсе ужасном? Мог ли подумать… не важно. Асагири мог бы многое сказать, но вместо этого тянет руки к Ишигами, обхватывая по бокам лица. Осторожно притягивает ближе к себе. Тот растерян — невовремя приходит картинка собственного отражения — но покорно позволяет делать с собой всё, что только ему угодно. — Не знаю почему, — говорит Ген и от твёрдости в тихом голосе Сенку вздрагивает, — но я больше не представляю жизнь без тебя, Сенку. Утром мы всегда вместе. И спим мы вместе. И обедаем, и завтракаем, и, конечно же, ужинаем. Ты постоянно ворчишь на меня, а я люблю постоянно обнимать тебя. Потому что ты милый. Да-да, просто милый и я никак не могу тебе этого объяснить. Асагири показательно вздыхает, стараясь сохранять исключительно спокойствие. — И если тебя не будет рядом, то что мне вообще делать? То есть, я знаю что, но как это можно делать без тебя? И думаю я тоже о тебе постоянно. И смотреть на тебя приятно глазам. День вообще зря у меня прожит, если я тебя не отвлекаю от опытов и не слышу твоего ворчания. И уж тем более не посмотрю на тебя. И больше всего на свете прямо сейчас я хотел бы тебя поцеловать. Сенку смотрит на него — пристально, не пропуская ни слова. И от этого невольно улыбка растекается на губах. Ген тянет руки дальше, обнимая его за плечи и тянет так, чтобы касаться друг друга лбами. — Но если мы поцелуемся с тобой, Сенку… то больше никогда не увидим картинок. Ген отпускает свои чувства как раз в тот момент, когда Ишигами вздрагивает. Они ловят картинки друг друга — Ген видит самого себя и в этот момент смотрит только на Сенку, который растерян. Лоб утыкается ему в плечо, а Асагири переводит взгляд в окно на луну. Посылает картинку и слышит смешок. — Так ты всё это время знал, да? С самого начала знал, чёртов менталист… — Цифры, — пожимает он плечами, не собираясь отпираться. Сенку снова поднимает голову, смотрит внимательно, с немым вопросом. Асагири только чуть качает головой, показывая таким образом, что ни капли не обижается и вообще уже давно обо всём этом забыл. Ишигами тянется к нему лицом, собираясь поцеловать. Касание приходится в щеку, потому что Асагири уворачивается, вздыхая с самым горестным вздохом, который способен из себя выдавить. — Знал бы ты, — говорит Асагири. — Как я хочу тебя сейчас поцеловать. Но наша связь… — … может послужить науке, — заканчивает за него Ишигами. Мозги у него как всегда работают на отлично и от этого оба усмехаются, снова встречаясь глазами. Сенку хмурится. — Не закрывай больше глаза. — Ничего не могу обещать, — усмехается он в своей манере. Они снова прикасаются лбами, закрывая глаза. И если кто-то и посылал друг другу картинки, это никак нельзя было выяснить. Зато вместо этого они дышат одним воздухом и чувствуют улыбки друг друга. Пока что этого вполне достаточно.