Дно

«Люди с поперечными порезами на бледной коже просто пытаются быть похожими на слойку с вишневым джемом за 20 рублей из хлебобулочного ларька, которую когда-то по пути домой не купила им мама, спешившая по своим взрослым делам и просто утянувшая их за руку от горящей теплым светом и слегка запотевшей витрины»       Она всё воскрешала в памяти эту долю секунды, в которую задрался белоснежный рукав идеально выглаженной рубашки, оголив несколько полузаживших светлых рубцов на загорелой руке. Это никак не походило на случайные царапины — Яна невольно одёрнула собственную черную кофту.       — Можешь дать ручку, я опять забыл — девушка, нервно вздрогнув, потянулась к пеналу, не отрывая взгляда от руки, требовательно зависшей в воздухе. Крупная ладонь длинными, худыми пальцами и выразительными, слегка красноватыми костяшками. Взгляд, идущий по направлению слегка выпирающих синеватых вен, запнулся об тёмную тень, оставляемую краем того самого не вовремя задравшегося рукава, и Яна наконец протянула однокласснику выпрашиваемый предмет письма.       — Последний раз, больше не дам — она заставила себя посмотреть в собственную тетрадь, чтобы отвлечься, но и без того непонятные формулы плыли перед глазами. Краем слуха она уловила насмешливое фырканье — эту чертову ручку он одалживает у неё уже месяц, даже ранее ровный кончик с брелком в виде рыбки постепенно сминался от постоянного кусания. Яна всё думала о том, что же могло заставить его делать Это — она в очередной раз задержала взгляд на смеющихся глазах цвета тёмного шоколада. Он что-то говорил, наверняка какую-нибудь очередную несусветную глупость, одну из тех, над которыми постоянно смеялись его друзья. Она никогда, ни разу за те 10 лет, что они учились вместе, не видела эти глаза печальными. Разве что в начальной школе, один-единственный раз, когда в конец разозлённая учительница выкинула в окно с трепетом сделанный бумажный паровозик. Как он, этот солнечный улыбчивый мальчик, мог решиться на такое?       Его жизнь всегда казалась ей идеальной — любящие, богатые родители, куча друзей, успехи в учёбе и спорте. Золотой мальчик. Всегда весёлый. Улыбчивый. Идеальный. Она не была частью той кучки малолетних и не очень поклонниц, бегающих за ним с того момента, как парню исполнилось 14. Он просто был для неё чем-то вроде… мечты. Чистой, хрустальной мечты, мечты о жизни, хоть немного схожей с его. И хоть что-то в сознании твердило девушке, что мечтой она называет банальную, подлую и испачканную в грязи зависть, ей по-прежнему нравилось думать что это мечта. Красивая, далёкая, недоступная. Ведь они даже не то чтобы дружили, а просто знали друг друга. Как соседи старой захламлённой коммуналки, прожившие вместе полжизни, но всё равно далёкие, чужие друг другу люди.       Громкий звон школьного звонка отрезвил. Яна лишь удивлённо уставилась на исписанную очередными непонятными формулами грязно-зелёную доску и на полноватую учительницу, отмечающую что-то в журнале.       Урок был последний, так что небрежно накидав учебники в рюкзак, девушка направилась к выходу. В коридорах, как обычно, в шумном гуле куда-то спешили дети и подростки. Несколько старшеклассников, кажется, привычно задели её плечом — коридоры были слишком узкими для такого количества людей. На улице неотвратимо пахло осенью, сухой листвой и булочками из пекарни через дорогу. Желудок скрутился в тугой узел, едва уловив запах еды. За последние 2 дня она так и не поела — в холодильнике не обнаружилось ничего кроме полупустой бутылки водки, а в кошельке — ничего кроме одинокой десятикопеечной монеты.       Девушка бросила взгляд на слегка розоватое небо — начинался закат. Вторая смена, что сказать. Значит домой идти всё-таки придётся, и, желательно, прямо сейчас. Яна скривилась, поняв, что придётся опять выпрашивать у добросердечной соседки денег в долг, который, как и большинство, она ей так и не вернёт. Ничего, когда-нибудь Янка устроится на работу, и всё вернёт. Ну… или хотя бы половину. Но обязательно вернёт. Потому что стыд перед доброй тёткой и так занимал добрую половину её сознания.       В подъезде привычно пахло сигаретами, кошачьей мочой и чем-то ещё, но принюхиваться и разбираться не было никакого желания, поэтому, стараясь дышать как можно меньше, Яна свернула в сторону лестницы, как обычно обходя постоянно ломающийся лифт. Как обычно постучала в дверь к соседке, стыдясь и краснея прося немного денег на хлеб. Та буркнула что-то вроде «куда ж ты пойдёшь, на ночь-то глядя» и, на пару секунд скрывшись в квартире, сунула девочке заранее приготовленную банку с борщом и пол буханки хлеба. Как обычно. Она оценила борщ с хлебом приблизительно в 70 рублей и мысленно прибавила к сумме, которую должна соседке. Тоже как обычно. Всё было как обычно. Привычно отвратительно. Отвращение к миру и себе в главной степени она также привычно загнала подальше. Слегка толкнула дверь в собственную квартиру — та поддалась. Пройдя мимо кухни Яна обнаружила там мать с отчимом и ещё 4 собутыльника. Непривычно много для их откровенно маленькой кухни. И этому «не как обычно» она совершенно не была рада. — Доча, иди-ка сюда — низкий, грудной, практически не разбираемый голос отчима. — Секундочку — девушка хотела направится в комнату, чтобы немного поесть и оставить рюкзак. Посуду помыть она, пожалуй может немного позже. — Я сказал подойди сюда — мужчина подскочил к ней с неожиданной резвостью для пьяного в хлам человека, и доверительно, практически по-отцовски положил руку ей на плечо. Девушка застыла каменным изваянием. — Ты же хочешь помочь папочке, правда? Будь хорошей девочкой, не рыпайся — его рука спустилась ниже, рванув ворот блузки так, что отлетело несколько пуговиц.       Яна дёрнулась и отшатнулась назад, глядя на отчима расширившимися, испуганными и полными ужаса глазищами. Послышался звон — это банка с её ужином разлетелась на кусочки, и борщ красным кровавым пятном растёкся по полу. Хлеб тоже с глухим стуком шлёпнулся на пол. Девушка попятилась к двери, но упала, споткнувшись о хлеб.       А отчим приближался, попутно расстёгивая ремень на штанах. Где-то на фоне заливисто смеялась мать, но этот звук почти начисто перекрывал стук собственного сердца, громом стучащий в черепной коробке. Вывернувшись из рюкзака — только лишняя тяжесть — она поползла к входной двери.       Почувствовав на ноге крепкую хватку мужских рук, Яна молниеносно вытащила из бокового кармана брошенного рядом рюкзака небольшой канцелярский нож и попыталась ощутимо порезать отчима. Тот взвыл, отпустив её на долю секунды, но этого хватило чтобы в полусогнутом состоянии добежать до двери, выхватив с пола вылетевший из заднего кармана джинс телефон. — Сука! — донеслось вслед, и девушка навернулась с лестницы, проехав на заднице целый пролёт. Всё, что было в руках, вылетело и проехало ещё немного больше чем сама Янка.       А в руках были куртка, которую она буквально сорвала с вешалки — крючок вылетел из стены, да и благо обувь брать не пришлось, дома она не разувалась — казалось, даже на улице чище чем в их квартире во время очередной пьянки. Также вылетел телефон — чёрт, наверняка треснул, и тот самый канцелярский ножик, на который она чудом не напоролась и почему-то не оставила в квартире. ***       «Эти твои песнопелки никуда в будущем тебя не приведут» «Ты мужик, должен заниматься мужскими вещами» «Я заставлю тебя хорошо учиться»       Вечерний октябрьский холод плавно пробирался к костям сквозь легкую ветровку. Тоха поёжился, пытаясь засунуть руки ещё глубже в карманы, и с тоской глянул на небольшой кусочек красноватого солнца, почти закатившегося за горизонт. Полутёмные улицы уже освещали мёртвым электрическим светом городские фонари, кажется даже немного покапывал дождь. Левое плечо приятно оттягивал ремешок от чехла с гитарой, а душа ощущала настоятельную необходимость в музыке. Срочно. Сейчас. Не особо заботясь о наличии людей или более подходящего места, парень быстро выудил гитару.       Пальцы несильно ударили по струнам — инструмент послушно отозвался тихой мелодией. — Падает пепел на твою подушку Больше не звони мне, Без тебя намного лучше. Больше не хочу я ничего слушать, Малышка хороша, Но без неё мне стало лучше — низкий, слегка хрипловатый из-за холода голос.       Возле парня уже собралось несколько человек, и в чехле уже лежала горстка монет. Парень мимолётно улыбнулся маленькой девочке, аккуратно положившей сторублёвую купюру. Как назло, спустя ещё несколько минут начался дождь, за пару минут успевший из легкого покапывания превратиться в ливень.       Стас на секунду прикрыл глаза, опуская гитару, но металлический звон заставил его широко распахнуть глаза и увидеть перевёрнутый чехол от гитары и несколько малолетних шалопаев, убегающих прочь.       Он уже было приготовился ужинать воздухом, как услышал высокий девчоночий визг в подворотне и звон рассыпавшихся монет. Подойдя к источнику звука, он увидел одноклассницу Янку, собирающую медные кружочки с мокрого асфальта.       — Твоё? — она измученно улыбнулась, протягивая горстку денег.       — Да, спасибо — парень пересчитал деньги. Не густо, но на дошик или кусок хлеба должно хватить. — Чего не дома? Погодка-то не из лучших — он заметил как девушка поёжилась, очевидно вспоминая не самое приятное       — А ты? Молчание.       — Прости. Глупый вопрос. Голодна? — глаза у его собеседницы на секунду блеснули желанием, но быстро сменились привычной грустью       — Вообще… у тебя же совсем немного денег.       — Ты сегодня ела? — тишина — А вчера? — снова тишина — Значит это не обсуждается. Буханка белого хлеба хлеба или доширак? С мясом или рыбой?       — Давай возьмём две булочки и немного сока, оки?       Вот они сидят под городским мостом, прячась от дождя и допивая одну на двоих маленькую пачку детского сока. И молчат. Даже по пути сюда они лишь перекинулись парой фраз. Но они чувствуют друг друга. И дело даже не в том, что они прижимаются друг к другу, пытаясь прикрыться одной на двоих курткой. Дело не в физическом контакте, нет. Просто… две души, потерявшиеся в мрачном сером мире лицемерных людей и родителей, которым они не нужны. Они не говорили об этом, нет, но они понимают. Без слов.       Но молчание не могло длиться вечно. И у Стаса хватило духу разрушить эту звенящую тишину, прерываемую лишь равномерным стуком дождевых капель       — Он… Не хочет, не принимает. Я хочу жить музыкой, а из меня пытаются сделать бизнесмена. После развода отец совсем озверел. Я прячу гитару, две он разбил, пытаясь отучить меня от «бесполезного дерьма» — парень не стал уточнять, что инструменты были разбиты об его собственный хребет. А Яна только положила голову на его плечо, стараясь показать, что чувствует и принимает его боль. Она осторожно, словно боясь, что её оттолкнут, взяла его руку и, перевернув её на ладонь, чуть подняла рукав кофты. Девушка легонько провела подушечками пальцев по плохо зажившим рубцам. Рука одноклассника сжалась, но не от боли, скорее от ощущения открытой души. Его запястья не видел никто, не говоря уже о том, чтобы прикасаться. И, не смотря на непривычность, ему не хотелось отдёрнуть руку. Скорее наоборот, накрыть её своей и сильнее прижаться к подруге… да, наверное именно подруге. Она не говорила о себе ничего, но он видел — её дела обстоят не лучше чем у него, а судя по болезненной, вымученной улыбке даже хуже. Пьющий, избивающий её отец? Психованная мать? Он не знал, я спрашивать, пока она сама не захочет рассказать, казалось ему совершенно бестактным.       — Яна… — он всё-таки накрыл её руку своей. Девушка чуть вздрогнула, но не сделала не движения. Лишь подняла голову, всматриваясь в шоколадные глаза парня.       Дзынь-дзынь, дзынь-дзынь. Они оба едва ли не подпрыгнули на месте, а Яна смущённо отвернулась и встала, роясь в закромах собственной лёгкой курточки.       — Алло… Даша? Да, мне всё ещё негде. У тебя можно? Правда? Точно не помешаю? — Она улыбнулась, кажется, действительно искренне. — Послушай… А двое к тебе поместятся? — покраснела чутка, начав нервно ходить туда-сюда. — Одноклассник мой, Соколов. Нет, он тихий, ты что. — покраснела сильнее — Даша! Да как ты о таком подумать вообще могла? — о чём, интересно? — Ладно, ладно, квартиру не разгромим, обещаем.       Девушка вздохнула с явным облегчением.       — Ты же я так понимаю домой идти не собираешься, да? Ну так поднимайся, или здесь спать собираешься?       Они уже стояли в подъезде небольшой старенькой пятиэтажки, когда парень наконец спросил: — А мы, собственно, к кому? — Подруга моя школьная, не думаю что ты её знаешь, она выпустилась два года назад. — Даша Чихарова? — и, отвечая на вопросительный взгляд — Родители общаются, пересекались пару раз.       Когда дверь открылась, они увидели небольшую квартиру-студию и два разложенных на полу матраса, недалеко от кровати, стоящей в углу.       — Извините, мальчиков отдельно положить не могу, коридора даже нет — встретившая из невысокая полноватая блондинка гостеприимно улыбнулась. — Да и в холодильнике у меня мышь повесилась, уж извините, стипендия не резиновая       — Да ладно, нормально, спасибо большое.       — Лан, детишки, укладывайтесь, раскладываейтесь, бельё постельное положила, а я в душ. — Красиво, правда? Звёзды, полная луна. И не облачка на небе — Яна чуть кивнула, хоть и не видела в этом той же романтичности, что и Стас. Он действительно намного… более воздушная личность, что ли. Романтик до глубины костей.       Девушка развернулась, облокачиваясь локтями на край балкона. И они снова замолчали. Молчали минуту, две. И тут парень чуть заметно выдыхает и быстро разворачивается, привлекая подругу к себе и затягивая в поцелуй. Невероятно нежный, не уверенный, аккуратный. Словно тот самый первый поцелуй, что описывают в подростковых романах. Возможно, завтра они сделают вид будто ничего и не было и будут ходить мимо друг друга, словно и не было той ночи, когда они почти не спали, болтая обо всём и целуясь на балконе. Возможно, это станет началом новой истории, переплетения двух судеб никому не нужных душ, и спустя несколько десятков лет эти двое будут рассказывать своим внукам как "познакомились" в грязном переулке. Возможно, завтра кто-то из них умрёт. Возможно, они провстречаются несколько лет и расстанутся из-за измены. Возможно, в следующий вторник они совершат двойное самоубийство.       Мы не в праве знать, что будет дальше, и остаётся ишь жить предположения ми. "Жизнь изменчива, как море: сегодня радость, завтра горе, и то и дело рвётся нить"