Жизнь – это либо возродившиеся, либо разрушенные мечты

Фемслэш
NC-17
Завершён
38
Пэйринг и персонажи:
Размер:
20 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
38 Нравится 8 Отзывы 6 В сборник Скачать

Часть 1.

Настройки текста

«Ночная фурия влюбляется однажды и на всю жизнь, пока не умрет.»

Так ведь говорил Гриммель, который вдоль и поперек изучил этих неукротимых зверей? Беззубик почувствовал весь спектр эмоций, сопровождающийся этой фразой. Он влюбился в ту, кто был максимально похож на его вид. Самец даже думал, что самка и была еще одной представительницей его вида, но нет, не случилось волшебства.

Как и не случилось во второй раз, когда Дневная фурия показала ему целый мир драконов.

Беззубик надеялся на счастливый финал – на свой счастливый финал вместе с ней – но его лишь ждали горечь разочарования и магма разбитого сердца. Буквально десяток минут назад его приняли в огромную стаю разномастных ящеров, издав благородный клич. Он был там вместе с ней, будто они одно целое и неделимое, будто так и должно было быть с самого начала. Беззубика одолевала эйфория, что струилась по венам, наполняла легкие и учащала сердцебиение. Самец был на пике своего счастья, он вновь почувствовал себя полноценным, ощутив новые краски жизни. Сейчас фурия шла со своей белоснежной напарницей, которая решила заодно показать все живописные места в Скрытом мире. Другие особи задорно порыкивали, показывая добродушность новенькому. Зеленоглазый шел чуть ли не в припрыжку, поглядывая на свою пассию, которой он хотел предложить союз. Пара прошла слишком много, чтобы вот так просто разойтись по краям света. Беззубик верил, что это судьба, о которой так часто говорил его наездник, лучший друг и семья. Ему все еще было горько-болезненно вспоминать Иккинга, который дал шанс снова почувствовать синеву под крыльями без его участия. Расставание для обоих было слишком тяжелым, но оба выдержали его. Дневная фурия была буквально везде для самца: ее прекрасный образ был в глазах, даже когда те закрыты, ее запах был между его чешуйками. Эти ощущения были настолько яркие и незабываемые, что Беззубик чувствовал себя немного пьяным, опьяненным ею. Казалось, он мог и во второй раз пересечь несколько миров ради нее, лишь бы услышать высокое рокотание, блеск голубых глаз и белоснежной чешуи. Как однажды он скучал по синеве небес, пока был без хвостового плавника, так и сейчас ему был просто необходим ее взгляд на генетическом уровне. Он вновь взглянул на свою пассию, слишком прекрасную и сильную, чтобы описать парой слов. Она лишь одним своим присутствием вызывала фейерверки в груди и голове. Беззубику хотелось разрисовать мир ее портретами, танцевать и петь дни и ночи напролет, чувствовать ответное тепло. Самец хотел подойти ближе, ощутить ее сверкающую плотную чешую, но заметил ее странное поведение. Белая фурия замирает, становясь каким-то каменным изваянием, словно Могильный Страж, который охраняет кости умерших драконов. Беззубик не чувствует дыхания, ее рот слегка приоткрыт, а глаза стали круглой формы. В них плескались чувства, но самец не мог их разобрать полностью, поскольку одни перекрывали другие и подгоняли третьи. Однако единственное было неизменно – самка была в каком-то немом шоке. Самец позвал голубоглазую, даже легонько толкнул бедром, но ничего не приводило ее в чувства. Фурия начала волноваться, в грудь закралось волнение. Дракон проследил за ее взглядом и увидел…разнокрыла, краснота шкуры которого демонстрирует его зрелость. Особь была обычной, среднестатистической, ничего примечательного. Однако ее не менее удивленный пучеглазый взгляд был устремлен только на Дневную фурию. Беззубик не понимал, поэтому и пытался привести в чувство свою пассию, глаза которой стали блестеть и краснеть от выступившей влаги, но ничего не помогало, она была словно не здесь – не с ним – а его волнение только нарастало. Голубоглазая напряглась стрелой, ее отростки и хвостовой плавник мелко дрожали, словно в ужасе. Самец уже хотел спросить, что с ней происходит, однако белая фурия побежала на встречу этому дракону, издавая странные пискляво-утробные звуки. Она спотыкалась, лапы буквально завязывались от волнения, путались, мешали. Самка пыталась добраться до дракона, который даже шага сделать не мог от неверия образа перед собой, фурия даже пыталась лететь, но крылья совсем не слушались. Белая накидывается на разнокрыла, сбивая обоих с твердой земли. Красная рептилия даже слова не успевает сказать, поскольку ее накрывает раздвоенный плоский язык второго дракона. Самка буквально втиралась головой в тело разнокрыла и счастливо урчала. Ее слезы капали на багровую шкуру. Разнокрыл зарокотал, затявкал, а в глазах искрилось непередаваемое счастье. Они разглядывали друг друга с диким голодом, неверием в собственную удачу, поглощали образы, каждые штрихи изменившейся внешности. – Жива, жива, жива! – повторяла лихорадочным шепотом Дневная фурия. В груди ныло сердце, хотелось сразу так многого, но переполняемые эмоции не давали здраво мыслить. Голову кружило, картинка перед глазами мельтешила, фурия видела перед собой лишь возлюбленный красный и веретено зрачка с желтым склером. – Не верю своему...глазу. – голос разнокрыла был грубее и противнее, чем певучий у фурии. Шутка по поводу отсутствующего глаза не очень удалась. Фурия, что уперлась лапами на широкую грудь дракона, задыхалась собственными слезами, легкие прихватывало. – Ты все такая же прекрасная, – для нее самка разнокрыла действительно была эталоном великолепия, идеалом любых мечт, даже не смотря на изуродованную морду, левую сторону которой рассекал глубокий шрам и под которым красовалась пустая глазница и стертый обломок рога. – Прости, – шепчет, опустив голову. Ей не хватит слов, чтобы должно извиниться за все, что красномордая испытала, когда жидкое тело ее глазного яблока вытекало на кровоточащую рану. В голубой радужке появляется вина и скорбь, поскольку обе помнят, кто виновен в уродстве разнокрыла. – Мне не передать словами то, как жаль... Фурию прерывает легкий лизок тонким языком у основания широкой челюсти. Такой мягкий, полный любви жест пьянит самку. Как же она давно хотела это почувствовать, как она об этом грезила, пока находилась в плену у мерзкого человека. Разнокрыл был ее стимулом к жизни, и только лишь поэтому она не уничтожила себя, хотя могла столько раз... – Перестань. Главное то, что происходит сейчас, – просьба звучит ласково, слегка обеспокоенно. Видеть на желанной морде признаки тоски для нее невыносимо. Она не так хотела запомнить их долгожданную встречу, не слезы ей хотелось видеть в столь любимых глазах, не скорбь в складках. Не хочется думать о былом, столь ненавистном и темном, поскольку сейчас совсем все по-другому! Дневная фурия рядом, на расстоянии дыхания, лизка языка, зачем задумываться о другом? – Где та непобедимая самка, которую я так хорошо знала? – строение лап позволяет обхватить голову голубоглазой, однако разнокрыл делает это с максимальной заботой и аккуратностью, поскольку темные когти-спицы слишком остры для тактильной нежности. Они одномоментно могут проткнуть насквозь жертву, вцепиться мертвой хваткой, но вместо этого ласкают бережно и внимательно. Дракон смотрит в единственный глаз той, о которой никогда не забывала, разглядывает грубые черты морды. Слышать ее голос было наивысшей наградой, словно она не зря страдала эти несколько лет, о которых так сильно хотелось забыть. Язык так и заплетался, мешая сказать все то, что давно хотелось, поэтому фурия лишь ложиться на твердую грудь, ощущая своей шеей вибрацию низкого диапазона, которая исходила от разнокрыла, и родное тепло светло-оранжевого живота. Она не закрывает глаз, боится, что все это лишь ее плод изголодавшегося сознания. Самка не сможет вновь пережить боль пробуждения, когда вместо красного дракона увидит решетку клетки и вытянутые морды Смертохватов, их голодные садистские порыкивания. Когда на нее смотрит глаз рептилии, когда она услышала сердцебиение возлюбленной, ее накрывает приятная нега понимания того, что все самое страшное действительно позади. Только сейчас фурию отпустили путы страха, она действительно вернулась домой. Казалось, для крылатых ящеров не существовало никого, кроме партнера напротив. Они и вправду забыли о других, таких неважных, чтобы больше внимания уделить друг другу. Пара так давно друг друга не видела, скучала, что они не могли найти себе места, когда их разлучили двуногие. Им просто необходима тактильная близость, когда их окутывают запахи любимого. Драконы настолько были поглощены друг другом, чувствуя разливающуюся по желудку негу, что совершенно не заметили подошедшего Беззубика, который продолжал стоять особняком, не желая подходить ближе. Он не понимал, почему его пассия так странно себя ведет, странно смотря на разнокрыла. Самец стеснялся подать голос, думая, что немного испортит встречу...знакомых, возможно, даже подруг. Ночная фурия не видела особой дружбы между разнокрылами и другими видами, однако прекрасно знал об их сверхкоммуникабельности. Его заметила красная, повернувшись к самцу и внимательно оглядев его. Беззубик скомкано спрятал взгляд, исподлобья бросая короткие взгляды на дракона из класса загадочные. Ему стало как-то неуютно, поскольку пауза затянулась, а Дневная фурия даже не удосужилась взглянуть на новенького, которого недавно привела в этот драконий мир. – Значит, ты тот, кто спас ее? – спрашивает в лоб, без прелюдий и церемоний. Отростки Беззубика дергаются от громкого голоса, он пару раз моргает. Только после ее фразы Дневная фурия поворачивается к самцу. Ее отростки тоже мгновенно принимают удивленно-вертикальное положение, после чего белоснежная ящерица-переросток слезает с самки разнокрыла и встает рядом с ней. Черный тушуется перед не моргающим взглядом красного дракона. У представителей загадочных глазные яблоки слезятся редко, оттого они так нечасто моргают. Разнокрыл оказался больше его пассии, Беззубика смущало то, как близко находились...самки. Их чешуя касалась друг друга! Однако фурия не хотела показаться грубой и «лезущей не в свое дело», поэтому не так пристально разглядывала парочку. – Рада знакомству, – неспешно кивает в благодарности самка, не дожидаясь и так известного ответа. – Добро пожаловать в мир, где нет мерзких двуногих, которые решили, что они вожаки драконов! – с громогласной гордостью представила ему Скрытый мир. Светлая фурия лишь кивает, но ее взгляд не отходит от разнокрыла, разглядывает ее, пытается запомнить буквально все в ней. И он сверкает. Беззубик тактично промолчал по поводу людей, которые не все представляют опасность. Он понимал, что отсутствие глаза и шрам были именно из-за стальной сетки, сотканной руками человека. Самец был в этом полностью уверен, поскольку он уже мог отличать рукотворные технологии людей благодаря своему опыту. Пауза вновь затянулась, Ночная фурия не знала, как продолжить разговор и стоит ли вообще это делать, ведь изначально дракон хотел пойти с голубоглазой изучать окрестности. Однако обоих ящеров отвлекла от созерцания друг друга именно Дневная фурия своим испуганным вдохом. Когда драконы заметили ужас на морде фурии, у обоих подскочило сердце. Обернувшись, одноглазая видит скрюченное в сожалении и вине морду белой. Самка почти сразу поняла, от чего конкретно ее старая знакомая так бурно среагировала. А ведь она так не хотела, чтобы Дневная фурия увидела это так быстро. Ей не хотелось расстраивать подругу или заставлять ее лишний раз волноваться. – Это старая рана, не обращай внимания. – просит красная, почти не надеясь на то, что фурия ее послушает. – Это из-за... – самки не дали договорить. Разнокрыл и так по тембру голоса понял, что конкретно та хотела сказать. И слышать это он точно не намерен. Фурия прижимает отростки, тупит виноватый взгляд, не смея вновь посмотреть на огрызок когда-то огромного и сильного крыла, которое переходит от красного к светло-оранжевому в красивом градиенте. Теперь этого нет. Фурия осознает, что ее самка никогда не взлетит. И от этого горько, хочется валяться у нее в лапах, приносить подношения, чтобы она хотя бы частично смогла ее простить, но она знает, что не достойна даже ее взгляда...особенно после всего случившегося. Самка жмуриться, прижимая отростки к голове. Разнокрыл видит это, но молчит, лишь во взгляде читалась печаль. Как же она хотела скрыть свою инвалидность! Беззубик сочувственно опустил голову. Он не понимал, насколько физически и морально больно терять целое крыло, но догадывался. Когда-то самец ощутил то, как человеческие цепи разрубают плоть и кость хвостового плавника, что уж говорить про целое мощное крыло! Он знал, что физическая боль потери конечности просто несопоставима с той утратой полета, необъятного неба. Полная беспомощность имеет привкус смерти. Ничто не способно его восполнить. Ночная фурия вспоминает с ужасом то, как жилось ему в овраге, с осознанием неизбежного. – Эм... – подает неуверенно голос Беззубик, чувствуя то, насколько он здесь лишний. У самок своя драма, в которой он не должен участвовать, он даже не должен был быть зрителем! – Извините, что прерываю, но... – сглатывает, когда встречается с голубым взглядом. Он понимает, что тает от одного лишь ее вида. Насколько она прекрасна... – Ты покажешь мне окрестности? Я просто...хах...новичок, не знаю ничего. – приподнимает дружелюбно отростки, часто моргает от волнения. Но светлая фурия молчит, во взгляде читается какое-то напряжение. Самка помнила то, что обещала, но...она постоянно косится на разнокрыла, будто ждет какой-то реакции. Дракон мечется, он не знает, что сейчас нужно предпринять: выполнить обещание, данное новому альфе, или помчаться зову сердца, встретив ту, которую, как думалось, потеряла навсегда. Оба дракона видели, как голубоглазая разрывается, она хочет охватить все и сразу, но не получается. – Мы обязательно посмотрим территорию, – говорит, сглатывает, лепечет. У нее бегает взгляд по самцу. Ее волнение не остаётся без внимания двух других особей, но они молчат. – Но позже. Мне просто нужно... – у нее впервые не хватает слов, язык будто заплетается. Она не знает, как правильно выразить свои мысли. – Просто нужно...время. Мне его нужно провести с ней. – в голове образуется каша, будто в ее крови яд смертохватов. Она хорошо помнит это чувство. Мерзко, самка не привыкла быть размазней! – Я понимаю...да, точно, вы же так давно не виделись, – Беззубик соглашается не только потому, что не хочет мучить фурию в объяснениях, но и потому, что просто понимает ее чувства. Они явно близки, возможно, даже выросли вместе, им просто необходимо время, проведенное вместе. Он сам бы многое отдал, чтобы вновь встретиться с теми, с кем был близок еще задолго до встречи с Иккингом. – Вам определенно есть, что обсудить, – натянуто улыбается, чувствуя сильный дискомфорт от внимательного и беспристрастного взгляда разнокрыла, который и слова за это время не вставил, наблюдая за диалогом фурий. – Тогда я...здесь подожду? Или как? Дневная мнется, размышляет, пытается сопоставить все за и против, чтобы принять правильное решение. Ей не хочется делать больно самцу, но и...оставить разнокрыла не способна. Слишком сильное влечение к ней, некогда далёко-недосягаемой. Голубые глаза встречаются с одним-единственным, словно в нем ищут правильное решение. Разнокрыл молчит, давая полное право распоряжаться своим временем Дневной фурии. – Знаешь... – сглатывает, решаясь в последний раз. – Тебе лучше найти кого-то другого. – у нее хватает смелости посмотреть самцу в глаза, которые удивлённо округляются. – Я, наверное, не смогу сегодня освободиться, а тебе и правда нужно осмотреться, поскольку территория огромная. – Да, но...ты же обещала. – его сердце немного обливается кровью. Беззубик понимает, что поступает эгоистично, нельзя же думать только о себе. Может, она освободиться позже. Как бы он поступил, будь на ее месте, если бы он вновь встретил ту особь, которую не видел непозволительно долго? Наверное, абсолютно также, просто...он безвозвратно влюблен, ему хочется сразу и много, чтобы каждое мгновение было с фурией, с ее журчащим голосом и прекрасным видом. – Прости, но...все будет хорошо, ты же новая альфа! – пытается оправдаться и поднять настроение Ночной фурии, но удается плохо. Зеленоглазый поднимает голову, горько хмычет и кивает. Он понимает, что такое может быть, он давно не детеныш, может сам разведать обстановку. Молчание наэлектризовано. В нем дискомфортно, хочется спрятаться или разрушить его, голубоглазая не знает, что еще добавить, чтобы со спокойной совестью уйти со своей пассией, а разнокрыл не вмешивается, считая, что это будет явно не к месту. Пара должна сама для себя все решить. Она лишь внимательно осматривает реакцию Дневной и вид Ночной фурий, о которых красная слышала, но не видела. Эти особи действительно не так сильно отличаются от дневных, если не вдаваться в подробности, однако разнокрыл могла заметить явные различия в строении головы, отростков, плавников и спинных гребней. Она всю жизнь прожила рядом с дневными фуриями, так что ей хорошо известны их особенности. – Хорошо, я в тебя верю...у-удачи. – ее голос дрожит, часто сглатывает. Не получив какой-либо ответ, фурия уходит, а за ней и разнокрыл, перед этим в последний раз посмотрев на самца, задержав на нем единственный глаз. Беззубик молча провожает парочку каким-то уязвимым взглядом. Он чувствует себя преданным, но понимает. что его чувства глупые, ведь у голубоглазой ей свое право выбора. Подруги наобщаются, а после все встанет на свои места. Фурия своим уходом так и вторила: «Я отблагодарила тебя за спасение собственной жизни, показав тебе целый мир, а теперь сам в нем разбирайся». Он огляделся, когда самки уже давно скрылись за светящимися кристаллами и сталагмитами. В этот раз этот полуподземный мир казался далеким и необъятным, Беззубик терялся в нем, впервые побоявшись ступит и шагу куда-либо, однако понимал, что должен двигаться дальше. Самец уже скучал по ней.

***

Дневная фурия с разнокрылом прекрасно проводили время. Они решили вспомнить молодость, гоняясь друг за другом на каменной равнине, кусали по-дружески друг друга за хвосты, скатываясь при этом с травы вниз, брызгались водой из источников, задорно порыкивали. Смех друг друга дарил новый смысл и цели. Наверное, это был единственный раз, когда они чувствовали себя живыми после насильственной разлуки. И от этого непередаваемого счастья фурия забылась. Она взлетела с обрыва к другим драконам, которые парили возле кристаллов в танце, пойдя на поводу своего желания. Самка хотела, чтобы разнокрыл тоже взлетела с ней, и они обе закружили в страстном танце, ловили на лету друг у друга рыбу, касались кончиков крыльев в полете, мимикрировали друг в друга, как когда-то...до всего этого ужаса. Хотелось быть в невесомости от чувств, переизбыток которых они бы посвящали друг другу. Голубоглазая зависла в воздухе, смотря с истинным счастьем на одноглазую, которая всей мимикой тела истончала ответную радость, стоя у самого обрыва. Красный дракон впервые показался таким маленьким, брошенно-одиноким, что...фурии стало стыдно. Она поддерживала голубоглазую морально, чтобы та не чувствовала себя паршиво, каждый раз виня себя за то, чего не совершала. Но это получалось плохо, ведь невозможность вернуть все то, что было драгоценным, травила души. Запал постепенно угасает в белоснежной грудной клетке, желание покорять небеса с любимой были отравлены смертоносным ядом, у фурии опускались плечи от бессилия. Ей плохо, что все получилось именно так, по-глупому...полностью из-за нее, из-за ее дурацкого любопытства! Нет, она не сможет простить себя, никогда, особенно когда смотрит в пустую глазницу, на огрызок крыла, на шрамы. И ее пара не должна была этого делать, она должна была возненавидеть причину своей погибели! Разнокрыл должен был испепелить ее своей кислотой, искусать до полусмерти, сломать конечности, оторвать хвостовые плавники, скинуть со скалы на острые клины камней...сделать так больно, чтобы стало хоть немного легче. Светлая фурия все бы поняла, она бы даже не стала сопротивляться, но...ее пассия этого не делает. Она словно святая, словно вожак, который снизошёл до омег своей стаи. Самка не заслуживает такой доброты, нет, точно не заслуживает. Голубоглазая спускается, складывая крылья. Она не хочет больше их использовать. Не хотелось извергать пламя, сливаться с окружающей средой, как-то дальше жить. Единственное, на что она была способна, быть рядом с той, кто стал беспомощным, но остался тем же сильным и грозным драконом...но глубоко внутри. Фурия будет с ней, несмотря ни на что, она больше не оставит ее, не предаст. – Прости, я просто...забылась... – поникшим голосом и с опущенными отростками произносит самка, не смея поднять взгляда на любимую. Предательски сглатывает, понимая, что ее поведение просто отвратительно. Ей хотелось провалиться на месте от стыда и чувства вины, которое не сходит с корня языка. Ничего не спасало: ни обед вместе, ни задушевные разговоры, ни просьбы разнокрыла отпустить ситуацию. Как она может это отпустить?! Как ей позволено простить себя? Старшая какое-то время молчит, вглядываясь в морду фурии, считывая ее эмоции. У всех представителей это превосходно получалось, ведь у них заложено копирование. И то, что она видела, совсем не радовало. Самка понимает, что фурия еще долго будет себя корить в случившемся. Собственно, в какой-то момент разнокрыл тоже считал ее виноватой, поскольку именно из-за своеволия фурии все случилось, именно она попала в лапы двуногих, а ее возлюбленная полетела спасать, ценой собственной сущности. Она неполноценный дракон внешне, но голубоглазая – внутренне. Что из этого было хуже? То, что обе видят страдания друг друга без возможности помочь и исправить. – Кто первый залезет на вершину того выступа? – вместо просьб прекратить себя изводить тем, что не изменится, разнокрыл переводит тему в шутку, в веселье, чтобы еще на какое-то время забыть о боли. Красная кивает в сторону розового коралла, который возвышался на краю платформы, на которой они как раз-таки и находились. Голубоглазая переводит взгляд, который постепенно из печального превращается в мягкий, более родной и привычный. Его блеск успокаивает напряжение разнокрыла. Разнокрыл сначала даже хотела закончить фразу тем, что нельзя пользоваться крыльями, но потом остановила себя. Ее изначальная цель – перевести щепетильную тему, снова освободить легкие от ноши. Ей не нужно акцентировать внимание на болезненном, она хочет увидеть прежнюю любовь к жизни в голубых склерах. Самки помчались к объекту наперегонки. Белая даже без лишнего упоминания бежала рядом с разнокрылом, не взлетала. Она изредка поглядывала на пассию, держа целью верхушку раскидистого коралла. У парочки был разный шаг и манера передвижения: младшая бежала в какую-то припрыжку, лапы будто сонаправлены с телом, являются его продолжением, когда у ее противницы бег ровный, почти зигзагообразный из-за широкого расстояния между короткими конечностями. Вначале могло показаться, что проигрывает именно разнокрыл. Раньше, еще до всего случившегося, она также проигрывала голубоглазой, но сейчас Дневная фурия не могла не заметить то, насколько изменилась возлюбленная. Самка бежала быстрее обычного, резко переставляя лапы. Красная рептилия явно стала ловчее. Сейчас она могла соперничать с фурией, и это было заметно! Красная ловко перепрыгивала платформы, хватаясь сильным и гибким хвостом за выступы, царапая когтями плотную материю. Голубоглазая замирала от увиденного волшебства, словно разнокрыл был рожден бескрылым, словно хвататься и прыгать – его истинное предназначение. Дневная не поспевала за резвостью своей пассии, она словно заторможена ее роскошно-счастливым видом. Конечно, победил разнокрыл, который горделиво озирался с вершины коралла, дыша полной грудью. Одноглазая победно взглянула на фурию, которая отстала где-то на половине пути, стараясь ухватиться за ребристую поверхность эластичными когтями. Выглядело это слегка смешно, но мило. – А я говорила, что не надо меня недооценивать. – фыркнула высокомерно однокрылая. Голубоглазая улыбнулась своей полудвуногой улыбкой, которая всегда поражала старшую, вызывая рябь под шкурой каждый раз. Разнокрыл так не умела, точнее, не с такой грацией как белоснежная рептилия. И сейчас по ней прошелся приятный разряд, когда фурия решила взлететь наверх, чтобы не заставлять любимую ждать. – Я бы этого ни за что не сделала, – говорит с придыханием, не отрывая зрительного контакта. Она слишком любит разнокрыла, чтобы насмехаться над ней. – Ты великолепна, и со временем стала только лучше. Слова медом обмазывают израненную душу. Как же давно она не слышала голоса фурии, своей самки. Красная думала, что потеряла ее навсегда, не хотелось даже как-то жить, но теперь казалось, что все пережитое находиться в какой-то мутной пленке, как страшное воспоминание. О нем не хотелось думать. Именно поэтому однокрылая закрывает глаза, собираясь с мыслями, а после намечает новую цель – выступ каменистой платформы несколькими уровнями ниже. Она пролегала через глубокий овраг. В красной голове созрел план, дабы продемонстрировать фурии еще свои новые способности в прыжках на даль. Самка разбегается, отталкиваясь конечностями от коралла и падает в пропасть, раскрывая единственное крыло, меняя центр тяжести за здоровую сторону, дабы снизить риск падения. Фурия, которая не сразу поняла, что делает разнокрыл, в ужасе распахивает глаза и пасть. Вид того, как красный бескрылый ящер падает с большой высоты, ее напугал до боли в сердце. На секунду ей показалось, что разнокрыл хочет покончить с жизнью. причем именно на глазах у той, из-за кого это все случилось...дабы рептилия никогда не забывала, что за ошибки придаться платить удвоенную сумму. С застрявшим в глотке криком Дневная прыгает вслед, судорожно придумывая на ходу план по спасению. Она так и не догадалась, что разнокрыл изначально хотела перелететь на другую территорию. Кое-как создает под красной рептилией пламя, дабы ударной волной ее падение немного замедлилось, чтобы самка успела подлететь под одноглазую и донести ее до ближайшей земли. Так и получается, однако сковывающий страх не покидал белое тело до тих пор, пока самки не коснулись поверхности и не отошли от оврага. Голубоглазая тут же стала бегло оглядывать любимую на наличие хоть каких-то повреждений. Она не простит себя, если найдет хоть что-то. Через какое-то время разнокрыл начинает утробно хохотать от вида встревоженной фурии, что больше обескураживает голубоглазую. – Ты такая заботливая, – чуть наклоняет голову, преспокойно вставая на лапы, словно не она секунды назад не довела младшего дракона до инфаркта. Разглядывает реакцию фурии, которая сконфуженно смотрит на старшую. – Стала сильнее. Раньше ты бы со мной на спине меньше пролетела. Голубоглазая не знает, как реагировать. Она не верит собственным ушам. То есть, эта самка таким образом проверяла ее на способности?! Ее ноздри начинают разъярённо двигаться, разнокрыл уже знает, что конкретно будет говорить дневная. – Ты невыносимая, несносная... – начала гневно перечислять первые слова, которые лезли в пустую черепушку. Ее переполняли негативные эмоции, а испуганное сердце неприятно кололо. Фурия не могла найти подходящие эпитеты для такой...невозможной, но любимой. ей хотелось обругать разнокрыла, который слишком беспечный для своего возраста. – У меня был хороший учитель. – победно и ужасно довольно рокочет рептилия, намекая на характер голубоглазой, которая сама была непоседой в юности. И одна только эта фраза разбивает часть негодования дракона, который уже начал придумывать оскорбления для красной. – Как ты можешь быть такой беспечной?! – страх перешел в ярость, белая начала рычать и скалиться, ее зрачки стали острыми и тонкими. Она стала напирать на спокойную самку, которая даже не напряглась для приличия. – Ты хоть понимаешь, что могло произойти, не успей бы я?! – ее негодованию не было предела. – А мне надо каждый раз трястись от этого? – на этот раз рептилия сделала свой голос грочме, и из-за диапазона он перекрывал фразы белоснежной, которая сглатывает от ощущения вибрации от низкого голоса пассии. Она смотрела на то, как разнокрыл из принимающей позиции занял нападающую: открытая поза, мимика доминанта. – Да, я не могу летать, не смогу взлететь и коснутся облаков, но нужно развиваться дальше. Теперь я способна парить, – делает важный для себя акцент. И фурия понимает, что ее разнокрыл никогда не был слабым, он никогда не опускал крылья, не уподоблялся ей, отчаявшейся рептилии, которая думала о смерти. – И, к тому же, я не хочу впадать в уныние из-за этого. Мне хватило полгода в этом состоянии пробыть. – как бы невзначай продолжила самка в разы тише. Белошкурая тушуется окончательно при упоминании о том, что красная все же находилась в подавленном состоянии из-за потерянного зрения, крыла и рогового отростка, который не растет заново. Она поражена, что разнокрыл дыба в унынии лишь несколько месяцев, на ее месте фурия бы не вышла из этого состояния... «Может, она бы дальше в нем была, если бы мы не встретились.» – хмуро думает голубоглазая, после чего решает сменить тему. Она не может так бессовестно слушать о том, как жила разнокрыл после происшествия. – А как ты добралась? – неожиданно даже для самой себя спрашивает фурия. Этот вопрос долго у нее крутился в голове еще при встрече, однако совесть не позволяла задать его. А сейчас что-то само как-то... От появившегося молчания дневная удивленно распахивает глаза, встретившись с желтым склером. – Прости, забудь. – виновато опускает голову и мотает ею, параллельно обругивая себя за глупый вопрос. Она хотела откусить собственный язык за сказанное! Не хотела ведь напоминать! Но вместо упрека старшая рептилия лижет щеку самке, заставив ее удивленно вытаращится на нее, что вызвало смешок со стороны разнокрыла. Именно такой реакции она и ожидала, если уж на то пошло. И шепчет, что добралась она пловцом, плюс добрые драконы помогли. От этого ответа фурия вовсе поникла, представляя ужасную картину того, как ее любимая пытается плыть по океану, оставляя после себя реку крови. Она представляет то, как ей было больно, как страшно и холодно. Наверное, разнокрыл много потеряла крови. «И если бы не другие драконы...» – снова процеживает страшную фразу через себя. И продолжение само наворачивается на язык, что разнокрыл бы не выжил. если бы не другие. В такие моменты голубоглазая ненавидит себя еще сильнее, поскольку не смогла помочь в нужную минуту, подвергла всех их опасности... – Прекрати об этом думать, – произносит красная, потираясь головой о шею фурии, выводя из негативного транса. Рептилия не хочет видеть муки любимой, причем по тому поводу, который нельзя вернуть. – Главное то, что сейчас, разве нет? – смотрят друг другу в глаза, каждая видит что-то определенное. – Ты пережила в разы хуже, чем я. Так что это мне должно быть стыдно. что я не смогла спасти тебя. – Но именно из-за меня... – вина слабо, но ощутимо грызла изнутри, напоминала о своём существовании ежеминутным нытьём в груди и, похоже, отступать не планировала. – Тогда я должна была тебя переубедить, уговорить, поскольку была старше и опытнее, – прерывает ее рептилия. – Это моя ошибка, которая стоила слишком многого. Молчание гнетущее, сердце белоснежной разрывается и обливается кровью, когда она видит на другой морде боль и сожаления. Боль в груди лишь возросла, выбивая скромную слезу. Вместо каких-либо вопросов или ответов голубоглазая прижимается у разнокрылу, не желая более чувствовать ее боль. Теперь у нее хватит храбрости для того, чтобы забрать все муки на себя, изничтожить их с самого корня, чтобы больше не могли тревожить.

***

Ближе к сумеркам они заняли логово разнокрыла с ее позволения, поскольку старый дом фурии за 2 года уже забрала парочка сирот. Выгнать их ни голубоглазая, ни красношкурая были не в силах. Белая разглядывает просторную пещеру, вспоминая, как раньше самка жила с ней на открытой местности, без навеса, лишь одинокая стена коралла и кристаллов укрывала их от посторонних глаз. Хотя по природе своей разнокрылы любят закрытые территории, но старшая особь старалась ради любимой. Эти моменты приятными ощущением прошлись по сознанию, заставляя ощущать себя живой. Ужиная вместе, Дневная не могла поверить в свое счастье, в свою удачу, что смогла встретиться с любимой спустя столько времени в таком огромном мире. Такие совпадения могли и вовсе не случиться! Они бы не встретились, не поняли бы, что живы, что они могут быть счастливы вместе. Фурия все сравнивает ту случайность, которая стоила им расставания, и то случайность, которая подарила надежду. Она смотрит на разнокрыла, который удобно устроился около каменной стены и на которого светит ближайший кристалл. Мысль о том, какая она красивая, не покидала голову, все недочеты внешности будто растворялись в глухой утробной боли. Голубоглазая разглядывала пассию, словно вспоминая каждые черты образа, который дни напролет воспроизводила в течении двухлетнего заточения. Желтоглазая поднимает голову, ловя чужой взгляд. Как жаль, что ее строение челюсти не позволяет мягко улыбаться, чтобы полностью передать спектр эмоций. Вместо этого она поднимает здоровое крыло, приглашая прилечь рядом. Белая некоторое время обдумывает, заглядывая в тонкие зрачки, которые расширились из-за тьмы, но ложиться рядом, ощущая знакомый, почти забытый запах. Родной, неповторимый. – Почему ты меня прощаешь? – все-таки спрашивает ее фурия, не в силах держать все накопившееся в себе более. Она до сих пор не понимает однокрылую, которая с такой простотой принимает ее. – Мне тебя ненавидеть? – в ответ спрашивает старшая, заглядывая в голубые склеры. Эта фраза пускает разряд по фурии, напряжение которой замечает красная. Белую затошнило от самого себя, от одинокого глаза, от огрызка мощного крыла, от изуродованной морды любимой. Все случившееся из-за нее, нет ни одного действия, в котором будет виновата разнокрыл. Она просто ее несчастье. – Я могу, – желтоглазая не хочет рассказывать то, как ей пришлось отгрызть сломанное крыло, которое мешало выбраться из металлической сетки, как истекала кровью долгое время и дрожала от нескончаемых судорог. Не хочет говорить то, как гнили раны от инфекции. И весь пережитый ад только из-за детского любопытства увидеть мир двуногих. – Но не хочу. – мотает головой, понимая, что бессильна против голубых склероов и расширенных зрачков. Слишком она винила себя в том, что не смогла уберечь. Эти чувства выедали изнутри кислотой...как парадоксально. Дневная опускает в бессилии взгляд, дабы спрятав выступившую влагу. Ей хочется прижаться сильнее к широкому телу, однако только одного взгляда на красное крыло хватает, чтобы зажмурится от воспоминаний. Она слышала, как кричала разнокрыл, как ее яркая туша упала в океан. Как кричала она сквозь стальной намордник, беззащитно и безрезультатно вырываясь из плена. Этот пронизывающий страх был полностью оправдан. – Я не понимаю, почему ты такая добрая. – честно признается. – Потому что люблю тебя. – несмотря на то, что фурия это проговорила одними губами, фраза до острого слуха самки дошла. Ее слова были сказаны с самой сильной уверенностью из возможных. Белая резко поднимает голову на старшую, желтоглазая видит блестящую влагу, слизывает ее и больше ничего не говорит. Не хочется... Также не хочется напоминать о новом вожаке, имя которого разнокрыл так и не узнала. Разнокрыл сразу поняла, что этих двоих связывает далеко не дружба. Она слишком хорошо знает белянку, которая плевать хотела на сердобольность в отношении других, даже если те спасли ей жизнь. Этот дракон, которого она привела, занимает в сердце самки определённое место. Красная понимает, что из них могла бы получится неплохая пара, если бы на горизонте не появилась она, старая, первая и осознанная любовь. Возможно, ей не нужно было появляться в жизни фурии вновь, чтобы самка испытала свое счастье с самцом, познала радость семьи и детенышей, ведь с ней такого не получиться, просто не удастся...но разнокрыл просто не могла поверить, что белянка вернулась, что она жива! От переполняемых эмоций она просто забылась, остолбенела в неверии, глядя на образ перед собой. Из мыслей ее выводит хвост фурии, который обвился ласковым ужом вокруг ее, послышался рокот из груди дневной. Игривый рокот. Красная даже моргнула пару раз, не ожидав такого именно сегодня, сейчас. Вначале ей даже думалось, что просто изголодавшееся воображение разыгралось, однако мазок кончиком белого сложенного хвоста по месту под тазом разнокрыла дал явно понять намерения фурии. – Прикоснись ко мне. – тихим жаром просит голубоглазая, вводя старшую самку в немой шок. – Зачем? – почти дрожащим голосом спрашивает. Разнокрыл даже не думала об интиме ни сегодня, ни в ближайшее время, желая просто насладиться платоническим обществом друг друга. – Я так долго ждала этого...грезила, – смотрит пронизывающе, с какой-то дымкой, а желтоглазая до сих пор не может поверить. Она не думала, что фурия захочет прям сразу, думала, что сначала нужна психологическая помощь, некоторая терапия, чтобы белая смогла забыть пережитые ужасы...а тут все так сразу. – Встреча с тобой была единственным спасением. – дневная начинает ластиться, почти мурлыкать. Ее хвост обвивается сильнее, поглаживает, проходит по по тазу и позвоночнику, задевая спинные отростки. Голубоглазая будто гипнотизирует своей плавной грацией. Слова фурии нектаром наполняли грудную клетку, которая все эти два года зияла в язвах и кровоточащих дырах. Они лечили, восстанавливали, рождали огонь, который опалял обод ребер, словно языком. В голове появилась приятная дымка, притупляющая боль. – Уверена? – серьезно спрашивает разнокрыл, обвиваясь гибким и тонком хвостом в ответ, прижимаясь телом ближе. Она не зайдет дальше без разрешения, сейчас ей даже не секса в большей степени хочется, а подарить и ощутить любовь, которая из-за разлуки снова возрождается. Разнокрыл думала, что белянка погибла, что больше никогда ее не встретит, ее из-за этого настигла бессонница, она потеряла большую часть своего веса, не могла себе найти покоя. Вместо ответа фурия лижет основание красной челюсти, разрешая делать со своим телом все. Самка принимает приглашение, гибким хвостом вырисовывая узоры, лаская, расслабляя мышцы над клоакой. Внутри нее кипит собственная концентрированная кислота. Все-таки сейчас не сезон гона, половые органы просто не готовы в потомству и спариванию, однако самки ухитрились проходить мимо этого запрета, подготавливая друг друга к проникновению через распаляющие ласки. Тихий рокот фурии, вызывающий вибрацию даже у разнокрыла, побуждал к действию. Кончик хвоста разнокрыла отводит в стороны складки, прижимает собственные листовидные чешуйки, чтобы раскрыть их внутри. Младшая прикрыла в удовольствии глаза, когда листья начали дрожать и разрозненно двигаться, щекоча своими кончиками по мягкой воронке. Как давно она мечтала вновь ощутить это непередаваемое удовольствие. Тела стали нагреваться, чешуя к чешуе, тяжелое дыхание, сопровождающееся теплым счастьем и приятной негой. Разнокрыл всегда была нежной, но сейчас это вошло в абсолют. Она разглядывала фурию с полуприкрытыми глазами, которая мило урчит, поднимая хвост для более удобного проникновения, при этом ее хвост гуляет по красному телу, обнимает, гладит пока не раскрывшуюся промежность. К сожалению, у них разные период раскрытия, разнокрылу нужно больше времени и ласок, чтобы белянка смогла войти, но...из-за строения ее хвоста и хвостового плавника она не сможет это сделать физически...никогда не могла. Из-за этого ей приходилось еще больше ухищряться, чем старшей. Сейчас она пока просто гладит сложенным хвостом по складке. Желтоглазая начинает лизать загривок, проходить продолговатым языком по каждому отростку, желая игриво их кусать, однако останавливает себя. У ее вида есть практика в покусывании отростков на голове, дабы возбудить еще больше таким образом, но у фурий этих отростков нет, а их аналоги являются чувствительными кусками мяса с нервными каналами, а не костяной рог. Самка не хочет причинить боль зубами-бритвами, которые устрашающе торчат из нижней челюсти. Дневная прогибается сильнее. Непроизвольно, так заложено их видами. Сейчас по уму сверху должен был навалится самец, и его функцию выполняет разнокрыл с позволения нижней, которая пару раз легонько хлопнула хвостом по бедру любимой, призывая к действию. Одноглазая не могла противиться такой распаленной самке. Она устроилась удобнее, благо ширина тела позволяла, однако короткие лапы не касались земли из-за фурии. Пока разнокрыл искала подходящую позу, чтобы не свалиться с белянки и не раздавить ее более тяжелой массой. Получалось что-то несуразное, будто старая позабыла, как это делается. – Что, сноровку потеряла? – беззлобно смеется голубоглазая, шумно дыша. Она смогла вымолвить слово только из-за того, что разнокрыл прекратила контролировать свой хвост и кожаные лепестки на нем. – Кто бы говорил. – бурчит оскорбленная. Желтоглазая не привыкла быть униженной, пусть и образно. Ей было стыдно признать, что за время отсутствия секса она позабыла некоторые позиции. – Не обижайся. – ласково просит нижняя, погладив головой нижнюю челюсть разнокрыла, поскольку та уже нависала над фурией. Желтоглазая лишь шумно выдохнула, понимая, что проиграла. Она просто не в состоянии злиться или негодовать на белянку, которая сейчас выглядит так счастливо. Как же давно она ее не видела! Как соскучилась! Хочется сделать так много для нее, подарить целый океан удовольствий, защиту. – Я помогу. – нижняя прогибается в пояснице сильнее, поднимаясь на передние лапы, чтобы разнокрыл смог коснутся хотя бы задними лапами земли. После кивка однокрылая принялась работать усерднее, дабы услышать долгожданные утробные стоны. У обеих в глазах взрывались звезды от колыхающихся в груди чувств. Долгая разлука, которая казалась невыносимым испытанием, сейчас рождала в них нежнейшую страсть друг к другу, заставляя вновь влюбляться в незабытые образы. Их запахи смешались. Нельзя было уже понять, какой кому принадлежит. Был лишь их общий. Разнокрыл не могла оторвать взгляда от урчащего дракона под собой, который уже как-то рвано пытался ей доставить ответное удовольствие. Глупая, она лишь своим существованием подарила ей вторую жизнь. Одно лишь ее появление заставило сердце загореться метеором. Фурия на грани полного удовольствия перед разрядкой хотела как-то заставить урчать в экстазе свою любовь, которая над ней лишь тяжело дышала. Она хотела видеть ее закатывающиеся глаза, ее рокот, от которого бы содрогались стены пещеры, проходясь землетрясением по самому нутру, опаляя пламенем. К сожалению, кусать отросток она не могла, поскольку он был на другой стороне морды, но на глаза попадается длинная лиана с кожаными листьями, которая росла из затылка разнокрыла. Фурия голодно облизнулась, воображая в своей голове отличный план. Она хватает губами одну из них, начиная посасывать и играться и ней языком. Фурия чувствует, как крупно вздрогнула разнокрыл от удивления, из-за чего ее хвост распушился в яйцеводе белой, вырвав из ее глотки протяжный стон. Желтоглазая испуганно стала оглядывать любимую, посчитав этот звук болезненным. – Не смей останавливаться. – шипит змеей самка с кожаной лианой ко рту, зажмурившись. После начинает его ритмично посасывать, играться с трепещущими кожаными пластинами, катать лиану по нёбу, вызывая приятные и острые импульсы о нервным окончаниям. Стоны со стороны разнокрыла возбуждали еще сильнее. У нее подрагивают ушные отростки в каком-то нетерпении. Значит, все произойдет скоро. Разнокрыл хоть и не на грани, но наблюдать за тем, как приходит к исступлению гибкая фурия, вызывает самые яркие звезды в голове. Еще и пожевывание ее второй эрогенной зоны в виде гибких отростков добивало, простреливая новой и новой порцией электрического тока. Все слишком хорошо, чтобы быть правдой. Одноглазая впитывает каждый штрих изгиба белоснежного тела, плотная чешую которого сверкает звездным небом от свечения кристаллов. Движения ускорились, звуки стали громче, запахи ударяли в нос, смешивались, выбивали сознание. Разнокрыл хотела подарить всю себя любимой, сделать ей настолько приятно, чтобы она забыла все невзгоды...хотя бы на мгновения. Протяжный стон снизу, прошибающая дрожь, замирание тел в экстазе. Красная аккуратно выводит свой длинный хвост из чужого лона, разглядывает, как он блестит от смазки. Самка пошевелила листами, обнюхала, а после беззазорно взяла в рот, ощущая привычно-любимый вкус, пока разглядывала замеревшую фурию. Проходит пару мгновений, белая поднимается на дрожащие лапы, подходит к старшей, разглядывает ее морду. Одноглазая видит то, как глаза переливаются пуще бликов на водной глади. Завораживающее зрелище, фурия будто гипнотизирует, все заполняет собой. Младшая покусывает костный отросток на голове разнокрыла, вновь вырывая тихий выдох, после облизывает глаза, щеки, маленький рог на носу, ластиться. – В следующий раз мы обязательно продолжим. – отдышавшись, произносит голубоглазая, устраиваясь под боком разнокрыла, прижимаясь к родному телу сильнее. Раньше одного раза им было недостаточно, сильно недостаточно, но из-за долгого отсутствия практики, переизбытка эмоций и общей усталости им придется отложить второй раунд. – Я обязательно доставлю тебе удовольствие, – фурия знает, что ее партнерша не испытала разрядки, но сейчас она просто бессильна. – В следующий раз я только тобой займусь. – как-то зловеще произносит дневная, представляя прекрасные образы того, как будет доводить ее до крика, да самовозгорания. Она этим займется завтра, прям с самого утра. – Не бери в голову, я переживу. – говорит желтоглазая. Ей действительно не важно то, что она не кончила, она уже получила достаточно удовольствия, когда смогла довести фурию. – Я сказала, что в следующий раз мы займемся тобой. – непреступно с нажимом произносит голубоглазая, смотря на зубастую морду. Одинокий глаз округляется, однако старшая лишь кивает, не желая спорить. – Тогда жду с нетерпением. – легче согласится, чем спорить с толстолобой фурией. Голубоглазая победно фыркает, после чего ложится, почти что засыпая. Старшая лишь с любовью разглядывает ее. Прямо как раньше, столько приятных воспоминание сразу нахлынуло... – Я не хочу просыпаться, – произносит она с мягкими нотами, заставив разнокрыла нечитабельно взглянуть на нее. – Не хочу видеть это морды тварей, этого двуногого... – уточняет фурия, не желая любимую еще сильнее пугать. Образы вновь просыпаются, мелькают перед глазами, вызывая крупную дрожь и отголоски страха. – Не хочу знать, что все произошедшее лишь сон. Не смогу пережить очередную разлуку с тобой. – сильно жмуриться, боясь представить то, что ее любимая – лишь воображение, лишь желание пошатанного рассудка. Красная разрывается от боли, ей хочется рыдать в три ручья, понимая, что их разлука привела к таким психологическим проблемам. Теперь разнокрыл уверена, что не спросит о том, что же происходила эти долгие два года. Никогда не спросит. Одноглазая накрывает дрожащую здоровым крылом, обвивает крепко хвосты для моральной поддержки, кладет голову на белую макушку. Старшая болезненно жмуриться, когда слышит скулеж от любимой. Эта разлука сильно ее изменила. – Клянусь, я не буду дальше жить, если проснусь в клетке с кляпом. – шепчет на грани слез. Ей хочется забыть образы клыкастых смертохватов, которые своим ядом отравляли ее долгое время, как смеялись над своей изувеченной жертвой. Тошнит. Кажется, однокрылая ощущает всю ее боль на себе. Она желает забрать все тревоги из тела любимой, освободить разум от страхов. И если бы у нее было два глаза, то все бы получилось, ее гипноз сработал бы. Но из-за пустующий глазницы разнокрыл, лучший из представителей гипнотических, полностью бессилен. – Это не сон, не иллюзия, так что не говори о таком. – просит – умоляет – фурию успокоится, перестать думать о таких ужасных вещах. Разнокрыла берет в дрожь и ужас от таких мыслей. Где ее самка, которая всегда любила жизнь? Где та бесстрашная альфа, которая не боялась смотреть смерти в глаза? Вопросы о том, что с ней происходило в плену и двуногих, сами напрашивались на язык, однако задать их самка так и не смогла. Сознание само рисовало дикие образы насилия над фурией, от которых леденело в груди. Самка заставляет себя не думать об этом. Ей хотелось напомнить голубоглазой о ночной фурии, которая спасла ее от людей, принесла домой, дала не иллюзорное счастье, но...решила промолчать. Не из-за ревности промолчала, а из-за состояния дневной, которая сейчас слишком разбита, чтобы здраво думать. пусть сначала успокоится. – Спасибо, – сипло произносит самка, разнокрыл слышит ее на грани слуха. Слишком она была погружена в свои мысли. – За то, что являешься моим огнем. Обе вспоминают то, как жили вместе, поддерживали друг друга, а в момент разлуки одиночество ощущалось очень остро. Белянка впервые осознала, насколько много места в ее существовании и сердце занимает разнокрыл. Слишком, чтобы просто отказаться, отпустить или жить дальше. Без нее она дальше не видит себя. Одноглазая необходима на генетическом уровне, как любой огонь дракону. Именно мысль о встрече с любимой давали ей силы сражаться. Старшая хмыкает от такого величественного сравнения. Ей кажется это немного парадоксальным, учитывая то, что разнокрылы не имеют огня, вместо него – разъедающая зелень. – Тогда ты мои крылья. – лизнула раздвоенным кончиком сверкающую щеку, почувствовав на ней влагу. Фурия плачет, в этом нет сомнений, но...голубоглазая сейчас рокочет с хохотом. Однокрылая ждет, когда младшая уснет, чтобы потом поднять голову к выходу из пещеры. Ей хорошо известно, что недалеко стоит ночная фурия. Видел ли он все, что происходило на ее территории разнокрылу неизвестно, однако она испытывает к зеленоглазому лишь понимание, но не жалость. Ей известно, насколько сейчас самцу больно, поскольку дневная была его первой осознанной любовью, но считает, что он достаточно зрелый. чтобы не препятствовать выбору его пассии. Переводит взгляд на сцепленные хвосты, на мирно спящую любимицу...и впервые с души сходит вечная мерзлота и засуха. Трещины затягиваются, шрамы постепенно растворяются. Они смогли пережить эту боль, остальное само придет, в этом не было сомнений. Внимательно разглядывает белоснежную морду, понимая, что больше никогда не оставит ее одну. Больше никому не позволит отнять ее у себя, забрать счастье. И с такими мыслями ложится спать, кладя голову на любимую. Наконец все на своих местах.

***

Беззубик не мог найти себе места, хвост постоянно стучал о землю, он ходил туда-сюда, гонимый собственными мыслями. Самец не мог поверить в то, что видел собственными глазами. Он наблюдал за парочкой издалека, видел их игрища, слышал рокот...такой счастливой свою пассию он никогда не видел. Она была настолько прекрасна, что замирало сердце! Беззубик был истинно раз за любимую, что она встретилась с подругой, что они снова вместе, но то. что было потом, до сих пор не может его отпустить. Отношения с этим разнокрылом были немного выше, чем дружба...намного выше. И это пугало! Он даже не думал, что есть драконы, которые любят другой вид...причем своего же пола. Это потрясение прошлось по всему сознанию, разворошив все, что только можно. Самец не знает, как должен реагировать. Ему же не могло показаться, верно? Но...тогда почему дневная была с ним такой...открытой? Эти заигрывания, призывы к действию, спасение...неужели блеф? «Нет, такого быть просто не может!» – замотал головой до тошноты, отгоняя непрошенные мысли. Он был уверен в белянке. – «Тебе просто кажется, да. Она была правдива с тобой.» – заверял он сам себя, хотя душа болела. Она скулила, ныла, будто от ожога, кровоточила... Если бы Беззубик знал, где конкретно болит, то отгрыз бы себе этот орган, чтобы не мучатся, но не знает, где он. Болит буквально все. Колит, дерет, скручивает, невыносимо! Хочется поскорее избавиться от этих дрянных ощущений, но ничего не помогает. А смотреть на пещеру, где скрылись две самки, еще хуже. Мозг сам дорисовывает то, что там могло быть, отчего Беззубик задыхается. Почему все так случилось? Голубоглазая же была с ним, приняла его ухаживания! Они танцевали в небе...что еще нужно? Возможно, Беззубик что-то не понял? Чего-то не знал? Он же никогда не встречал таких же, как он сам, он не знает, что и как нужно делать. Может, он ее чем-то обидел? Оскорбил? Унизил? Или сделал больно? Как теперь все исправить? Вопросов так много, кружится голова. Хочется выть подпитым бескрылым драконом, кричать во все легкие, чтобы хоть немного легче стало. Этот мир слишком серый для него, одна лишь дневная фурия спасала, однако она его...оставила? Ради старой самки разнокрыла? Почему? Они же были вместе...или нет? Теперь самец ни в чем не уверен. – Все сидишь? – неожиданный голос в тишине заставляет Беззубика подскочить на ноги. Зеленоглазый встретился с самцом дневных фурий. Его отростки на макушке были длиннее и шире, чем у самок, спинной гребель был с острыми концами, как и закрылки. Беззубик узнал в нем того, кто первым и единственным вызвался показать окрестности. – Все не угомонишься? Или смириться не можешь? – голос у него более глубокий из-за строения глотки, однако звонче, чем у Беззубика. Когда голубоглазый подошел ближе, то ночная фурия снова оглядела округлую морду, по краям которой были небольшие отростки, говорящие о большом возрасте данной особи. Зеленоглазый всегда чувствует себя странно, дискомфортно, когда встречается с ним. Он не ожидал, что все представители дневных фурий будут практически одного окраса с одним цветом глаз. Значит, и его представители не особо отличались от него самого? Ночная фурия убирает взгляд, нервно оставляя борозды на земле от когтей. Глухие удары сложенного хвоста по земле изредка были с металлическим цоканьем, напоминая всем драконам и Беззубику в частности, что он калека. Белому не нужно даже ответа от самца, все и так слишком понятно. Эмоции так и плескались на его морде, отчего хотелось закатить глаза. Если честно, ему надоело нытье Беззубика, его вечный печально-вздыхательный взгляд в сторону белянки, которая мило развлекалась со совей пассией. Видеть подавленных самок не особо красивое зрелище, а самцов уж тем более. – Как самец самца я тебя понимаю, – кивает голубоглазый, замечая то, что новый знакомый не особо хочет поднимать на него взгляд. – Но поверь, ты зашел в гиблое болото, – после этой фразы зеленые глаза наполнились непониманием. – Эта малышка многим голову вскружила. – Беззубик негодующе нахмурился. Ему не нравилась перспектива того, что его пассия была с другими. – Расслабься, она всех обкусала. – фыркает старший самец. Но Ночная фурия не могла успокоится. Эта фраза много раз крутилась в голове как на повторе, раздражая и нервируя. Его разрывала лишь мысль о том, что кто-то ухаживал за ней! Стало так мерзко, гнев только нарастал... – Но и у тебя тоже ничего не выйдет. – фраза выводит из мыслительного процесса...и из себя. – Почему это? – резко спрашивает на низких частотах Беззубик, слегка оскалившись. Его зрачки резко становятся веретеном. Этот белобрысый самец не имеет права указывать ему! Он альфа! – Они знакомы всю жизнь, – начал устало объяснять второй самец, запах которого был похож на запах его пассии, но все равно сильно отличался. Вначале Беззубик ошибочно принимал его за белянку, из-за чего пару раз вляпывался в проблему. Черный понял, что речь зашла о разнокрыле. – Она воспитала ее, просто потому что родители отказались... – Кто это сделал?! – Дневная фурия даже сказать не успела, как зеленоглазый вспыхнул спичкой, желая загрызть несносных родителей его любви. Как они могли оставить детеныша?! Голубые глаза смотрели на ящера без эмоций, словно именно этого фурия и ожидала. – Это уже не важно, тот родитель по моей памяти умер. – дальше он рассказал о том, как один из родителей белянки погиб, а второй просто не смог справиться с утратой. Он оставил ее одну, а сам самоубился, но дневная фурия не знала подробностей, никогда не интересовалась подробностями личной жизни самой странной самки из их стаи. Единственное, в чем еще больше убедился Беззубик, было то, что разнокрыл и фурия слишком близки. Они были семьей, ведь старшая самка вырастила ее, воспитала, научила маскировке...не зря ему показалось странно-знакомой ее техника скрытности. Не зря она его так легко загипнотизировала своей красотой. – Так что пошли. – кивает в сторону откуда пришел старший, разглядывая черную шкуру зеленоглазого скулящего ящера. Ему известно, насколько это состояние убивающее, травящее душу. До ночной фурии не докричатся, просто бесполезно. Он должен сам выкарабкаться, сможет это сделать. Такие герои, победившие истинного альфу, не могут быть настолько слабы, чтобы не пережить расставания с какой-то там самкой. Беззубик лишь хмурится, мотает ритмично головой и ложиться на землю, явно давая понять, что никуда он не уйдет. Видеть такую здоровую альфу, да и еще настолько разбитую горем, что немного подташнивало. Новый самец, как назло, напоминал белобрысому самого себя в юности, когда самки расставались с ним. Такое жалкое и мерзкое зрелище. – Как хочешь, – пожимает плечами дневная фурия, разворачиваясь обратно. Он не намерен заглядывать в рот каждый раз Беззубику, жалеть его или еще что. Он не детеныш, в конце концов. – Я тебе забронирую место. – говорит напоследок и уходит окончательно, оставляя разбитого романтика в одиночестве. Беззубик чувствует, как тонет в какой-то вязкой субстанции, понимает, что его поглощает самоуничтожающая боль. Он смотрит на пещеру, понимая, что никому не нужен в этом мире. Он пересек целый океан, победил охотников, оставил своего двуногого друга ради той, которая его буквально бросила в открытое плавание, как какого-то птенца. Самец не хотел верить, но глаза не обманывали. Он очередная брошенка, один из тех, кто пытался ухаживать за белянкой, но получил отказ. Так противно это осознавать...он считал их связь особенной. Она клялась...к сожалению, не в любви, а в уважении. Беззубик такой слепой оказался! Все случайности были действительно ими, просто Беззубик все неправильно понимал с самого начала? Так ведь не может быть! Самец смотрит влажными глазами на пещеру, понимает, что должен быть рад...хотя бы за нее, но...нет. Он не рад, он далеко не рад. Он в печали, в ненависти...и не понимает, к кому конкретно. Такое ощущение, что ко всем. Желание вернуться домой, в родной дом, к людям, достиг горно-снежных вершин. Горечь не сходит с языка, хоть беги отплевываться. Но Беззубик уверен, что ничего не поможет, сколько бы он ни старался. Больно. Ужасно больно, он издает жалкие звуки, ненависть к самому себе, возможно, впервые за столько времени появилась вновь. В последний раз это случилось год назад, когда он убил отца Иккинга. Но сейчас...все иначе. Что ему делать? Возвращаться домой? А имеет ли он на это право? Оставшись здесь, есть риск сломаться. Любовь к фурии не утихла, даже учитывая то, что она любит...другую. Беззубик проиграл старой самке разнокрыла. Было бы смешно, если бы не так горько. Он, шмыгнув носом, встает на лапы и, долго раздумывая о своих дальнейших действиях, уходит. Будет грубо, если он уснет рядом с чужой территорией... Может, его новый знакомый был прав? Может, нужно отпустить ситуацию? – Не знаю, способен ли я на это. – шепотом спрашивает у своей кровоточащей души, понимая, что ответ явно отрицательный. Не сможет, не сейчас, не сегодня, не в ближайшем будущем. Чувствовать себя таким слабым ужасно. Беззубик понимает, что просто лишний, просто голубоглазая любила разнокрыла еще раньше, чем познакомилась с ним, просто они давно не виделись из-за какого-то страшного происшествия, просто...счастье с белянкой не у Беззубика. Прав был тот человек, который измывался над его – или уже не его? – пассией. Фурии любят один раз, и свой, скорее всего, Беззубик упустил. Проиграл он свое счастье, верно? Теперь ему вечно мучится от тоски? И, как на зло, в голове всплывает фраза дневной фурии о том, как один из пары просто уничтожил себя, не в силах бороться с душевными мучениями. Неужели у него, альфа, победителя, будет такой же конец? В последний раз посмотрев на пещеру, перед глазами мелькает все то, что сегодня он видел в отношении дневной фурии, которая была истинно счастлива с разнокрылом. Беззубик опечалено думает, что он тоже инвалид, однако его не выбрали. Самец уверен, что его будущее точно не известно. Он не знает, насколько его тела хватит для разъедающей боли, что выбивает из глаз слезы.

Но понимает, что скоро узнает об этом, поскольку теперь он будет каждый день видеть счастье своей любимой с другой.

Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.