Ближе.

Из крана мерно капала вода, собираясь в немытой чашке, оставшейся с завтрака. Глеб сидел за столом у окна и курил, сбрасывая пепел в пепельницу, полную окурков. Сквозняк развевал шторки, но Глеб не обращал на него внимания, упорно разглядывая на стене пятно, оставшееся от недавнего затопления соседями сверху. Зима в этом году не спешила покрыть землю снегом, и, не смотря на приближающийся декабрь, улицы, ещё утром покрытые лужицами с тонким хрустким ледком, к полудню оказывались полны грязной холодной жижей. Холодно, как же холодно, такое ощущение, что при выдохе из губ вырывается не сигаретный дым, а пар тёплого воздуха, в ледяной комнате, но Глебу это было безразлично – он не хотел двигаться, думать, чувствовать. Глебом снова владела тоска, как обычно в период протрезвления. Неделю назад они вернулись после очередного тура, который Глеб помнил с трудом, потому что практически не просыхал, и именно по этой причине они снова цапались с братом не на жизнь, а на смерть. Единственным, кто мог их утихомирить, был Саша, но он не мог находиться с ними 24 часа, особенно после окончания тура. Вадим не был примерным, да и выпивал он нисколько не меньше, но почему-то у него удавалось чаще отыгрывать концерты без особо явных замечаний, а его пьяные выходки фанаты воспринимали как часть задуманного действа. У Глеба это не получалось, что и приводило к потоку постоянных претензий от Вадима. Так же было и в этот раз. Из тура Самойловы вернулись разругавшись вдрызг, не разговаривая друг с другом и передавая сообщения через Сашу, причем все втроём находясь в одном помещении. Обычное общение происходило в странном сюрреалистичном виде. -Саша, передай, пожалуйста, Глебу, что если он опять напьётся перед концертом, то может сорвать тур – Вадим без стука вошёл в купе Саши и увидел, как тот наливал в стакан коньяк для опохмела Глеба. -Саша, а потом не забудь напомнить Вадиму, что он сам бухает словно сапожник и вчера чуть со сцены не упал – Глеб залпом выпил коньяк и закусил положенной на тарелочку нарезанной колбасой. -Саша, а Глеб не забыл, что не в детском саду и пора начать отвечать за свои проступки, а не переводить стрелки на другого? – Вадим плюхнулся на сидение напротив Глеба и в упор уставился на брата, совершенно не глядя, на человека, к которому обращался. -А что Вадик подразумевает под стрелками? Уж не то ли, что он опоздал на полчаса на выступление? Там организаторы действительно, чуть стрелку нам не назначили – Глеб включился в схватку взглядами, скрестив руки на груди. -Ребята, хорош грызться, голова и так от вас обоих болит. Лучше проспитесь и отдохните, нам завтра выступать, а от тура ещё пять городов осталось – Саша тщетно попытался урезонить обоих братьев, но на него сейчас никто просто не обращал внимания. -Саша, не встревай, лучше передай Глебу, что альбом писать надо, у нас контракт горит, а он ничего предоставить не может. Понимаю, что ему безразлично, ведь мне перед спонсорами своей задницей отвечать в случае срыва, но только и он тогда попадёт в чёрные списки неблагонадежных клиентов. -А мне плевать, кому там Вадик свою задницу подставляет, может он от этого удовольствие получает, и если хочет, то может сам альбом написать, я ему не мешаю – Глеб ехидно ухмыльнулся, увидев, как у Вадима заиграли желваки. -Саша, передай этому мерзавцу, что я ему сейчас врежу – Вадим начал приподниматься с сидения, как его резко дёрнул вставший быстрее Саша. -Значит так. Вы сейчас оба убираетесь из моего купе и разбирайтесь, где хотите и как хотите. Если через пять минут вы оба – Саша перевёл взгляд на Глеба, удобно развалившегося на сидении – повторяю, оба не оставите меня в покое, я сойду на первой же станции, и вы сможете дальше продолжать свои дрязги. Через пять минут в купе, да и во всём вагоне воцарилась тишина. Самойловы вышли в коридор, но продолжать свару не стали, так как рядом не было их переводчика. А альбом действительно не писался, Глеб и сам это понимал. Понимал он и то, что большие люди уже вложились в запись и продвижение альбома, и если их подвести, то у Вадима действительно могут быть проблемы. От этого осознания становилось ещё более тошно и больно, ведь Глеб совершенно не хотел неприятностей для брата. Надо было что-то делать, но что? Вдохновение не шло. Глеб уже некоторое время жил один в этой съёмной квартире. Жену он отправил обратно домой, чтоб она не мешала ему сочинять, но не только из-за этого – их семейная жизнь затухала и оба понимали, что развод, лишь дело времени. Поэтому Глеб обитал в квартире один, совершенно не заморачиваясь проблемами ремонта, приборки, да и готовки тоже. В холодильнике стояла бутылка водки, начатая пачка пельменей и майонез – обычный набор холостяка. Еды на сегодня должно хватить, так что можно не выходить из дома, все условия для сочинительства, но только не писалось. И Глеб с маниакальным упорством рассматривал серое с ржавыми разводами пятно. В коридоре раздался скрежет поворачиваемого в замке ключа и последовавший за этим стук закрываемой двери. Глеб даже не оглянулся, он знал, что ключи от этой квартиры только у двух человек, и один из них сейчас курит в промёрзшей кухне, значит пришёл другой. -Глеб, так и будешь сидеть? У тебя еда хоть есть? Я тебе принёс – Глеб не обернулся, а лишь закурил новую сигарету. -Вадик, ты бы лучше сигареты принёс, они раньше закончатся. -Я тебе три блока принёс, надеюсь, пока хватит. Вадим по-хозяйски прошёл через кухню, поставил на стол сумки и начал доставать оттуда припасы. Несколько пачек пельменей, сосиски, консервы, несколько буханок хлеба, чай, сахар и прочие продукты постепенно перекочевали в холодильник, либо кухонный шкаф. За ними же в шкаф последовали сигареты, но сперва Вадим вскрыл один из блоков и кинул пачку Глебу, которую тот ловко перехватил. Вадим молча сел за опустевший стол и поёжился. -Как у тебя холодно. Ты почему не вызовешь мастера, чтоб тебе стекло заменили, сифонит же страшно. -Не хочу – безразлично отозвался Глеб – пока я чувствую этот холод, я чувствую, что живой. -Ты чокнутый – ответил Вадим совершенно безэмоционально, словно констатировал какой-то общеизвестный факт, вроде того, что небо голубое, а трава зелёная. На кухне воцарилась тишина, разбавляемая только звуком капель воды из крана. В окне уже виднелся закат солнца, медленно приближавшегося к крышам домов, с улицы слышался лай собаки, а ветер упорно качал ветви стоящей рядом с домом берёзы. Двое сидели в комнате и молчали. Они молчали о своих обидах, о недомолвках, о своей боли, которую причиняли друг другу. Они молчали о своей ненормальной больной любви. -У тебя проблем с оргами не было? – внезапно нарушил тишину Глеб. -Нет. Обычный же тур, не хуже и не лучше предыдущего – Вадим достал из кармана пачку сигарет и вытащил одну. -Наверное, надо мне хоть в туре меньше пить – Глеб протянул зажигалку к Вадиму и щёлкнул колёсиком. -Да и мне не мешает – Вадим выпустил колечко дыма и подождал, пока оно рассеется в прокуренном воздухе кухни. -Но ведь мы не выполним эти обещания – Глеб взглянул в глаза брата, словно в своё отражение. -Ты же сам знаешь – Вадим не отвёл глаза. -С альбомом надо что-то делать – сменил тему Глеб и откинулся на спинку стула. -Надо, время подходит. Как у тебя дела? -Плохо – Глеб раздражённо затушил сигарету – полный затык. -Я чем-то помочь могу? – Вадим ответил почти равнодушно, но чувствовалось, что за этими дежурными словами стоит беспокойство и волнение, и совсем не за срывающийся альбом, а за спокойствие и равновесие Глеба, который мог быть счастливым лишь когда сочинял песни. -Поцелуй меня – Глеб отвёл глаза к окну, словно стараясь не принуждать Вадима к действиям, а ожидая от него естественного порыва. Вадим затушил сигарету, поднялся и, сделав пару шагов, встал рядом с Глебом. Он положил руки на плечи брата и поцеловал его в макушку. Глеб повернул голову, тронул губами лежащую на плече кисть и потёрся о неё щекой, после чего повернулся и посмотрел на Вадима. -Вадик, ты любишь меня? – в этом вопросе не было претензий и требований любви, не было попытки выведать отношение или высказать недовольство, Глеб словно не спрашивал, а сам признавался в любви прямо сейчас, вот в эту минуту. -Я тебя ненавижу, глупенький – Вадим улыбнулся и осторожно прижался губами к губам Глеба.