Следы укусов

Днëм Эрвин всегда спит в своей спальне, которая по размерам напоминает маленький бальный зал. Леви есть чем заняться в это время — содержать в чистоте огромный замок сложно. Скучать просто некогда — надо подмести и надраить полы до блеска, вымыть окна, постирать одежду, избавиться от пыли, сходить в город за продуктами. Мужчина носится туда-сюда, подобно заводной игрушке, нет-нет, да проклиная хозяина владений. Как можно было довести замок до подобного запустения и упадка? Особенно сочные маты вырываются изо рта, когда во время одной из уборок на голову падает картина, холст рвется, а рама грохается на пол, поднимая облако пыли. Какая разница, кто ты — человек или вампир, всегда нужно соблюдать чистоту и дисциплину. Аккерман стирает шторы на заднем дворе, когда в голову приходит мысль. «А ведь я никогда не видел спящего Эрвина». Интересно, какой он, когда погружен в сон? Лицо и тело расслабляются или же остаются такими же каменными, холодными? Он лежит на спине, положив на грудь тяжëлое бархатное одеяло, или на боку? Может быть, его мучает страшный сон и на лбу пролегает тонкая складка? Леви так сильно погружается в воображение, что роняет мыло на дно таза и некоторое время не замечает этого, продолжая намыливать ткань воздухом. Когда до мужчины доходит оплошность, он недовольно цокает языком. Он бесится не только из-за мыла. Просто до сих пор не может объяснить даже себе, почему остаëтся в этом замке, хотя пленником не является. Гостем, вроде, тоже. И слугой не нанимался, однако, выслуживается так, словно борется за звание самого лучшего дворецкого. — В конце концов, он не запрещал посещать его спальню. Эрвин не боится солнца, но старательно избегает. Леви решает про себя, что, если вампир не спит, то просто он сделает вид, что пришëл за грязной одеждой. Стирать его блузки с вышивками и воротничками, кстати, то ещë удовольствие. Нужно быть предельно нежным и осторожным, чтобы не повредить ткань. Эрвин искренне восхищается умением Аккермана стирать. Однажды так и сказал — «Твой навык в стирке восхитителен». Сначала мужчина даже не понял, что это — комплимент или насмешка? Однако, когда взглянул в горящие голубые глаза вампира и увидел искреннюю улыбку на его лице, то понял, что тот говорит от души. «Совсем дурной? Нашëл чему радоваться». Но на душе стало теплее. Эрвин — лëд, но рядом с ним Леви вспыхивает огнëм. Дубовые двойные двери открываются со скрипом, таким пронзительным, что хочется бросить всë и сбежать, но мужчина привык идти до конца. Он протискивается в образовавшийся проем и оказывается во мраке. Темнота в спальне Эрвина не черная, а глубокого синего цвета. Из легких даже выбивается воздух и на мгновение Леви кажется, что он на дне океана — тонет. Кровать находится довольно далеко. Сейчас она — корабль, до которого Аккерману необходимо добраться. Он вытягивает руки вперед и движется небольшими шагами, с нетерпением ожидая, когда глаза хоть немного свыкнуться с тьмой. Какой абсурд. На улице яркое солнце, так почему здесь нет ни капли света? Леви не может восстановить дыхание. Дверь, через которую он попал сюда, кажется такой далекой, словно он уже прошëл пару километров. Наконец-то, спустя томительное количество времени, ноги врезаются в кровать. Мужчина видит очертания скомканного одеяла, разбросанные подушки, но среди беспорядка нет главного — Эрвина. Леви ловит очередной приступ паники. — Стук твоего сердца разносится по всему замку. Эрвин шепчет прямо в ухо, обнимая, и сцепляя руки на груди Аккермана. У них слишком большая разница в росте и вампиру приходится наклоняться. Это опасно — вот так сближаться с хищником, но Леви чувствует лишь спокойствие и непоколебимую защиту. За спиной Эрвина можно спрятаться от всего мира. — Ты не спишь? — мужчина привстает на носочки, словно пытаясь выскользнуть из кольца рук, но лишь сильнее прижимается спиной к твердой груди. — Бессонница. — У вас бывает бессонница? У вас, у вампиров. Эрвин хмыкает. Это вибрацией отдаёт по всему телу Леви. — Уложи меня. Эрвин садится на постель, беря мужчину за руку. Зрение подстроилось под освещение, но все равно невероятно искажается. Их кожа покрыта голубой пленкой, обычно ясные глаза Эрвина — серые, а светлые волосы превратились в платиновые. На нем шелковая пижама, но понять ее цвет невозможно, да и, если честно, Леви все равно. Мужчина замечает лишь три растëгнутые верхние пуговицы — они позволяют видеть гладкую, редко вздымающуюся грудь Эрвина. — Ты что, ребёнок? — фыркает Аккерман, но руку не отдёргивает. — Если скажу «да», ты исполнишь моё желание? — У тебя что, сегодня день рождения, чтобы я… — Да. — Серьёзно? Эрвин не выглядит как человек, который шутит. Он вообще улыбается редко, а сейчас его красивое лицо вообще похоже на застывшую маску. В глазах немая мольба. Леви хочется разозлиться и возмутиться на тему того, почему он узнает об этом только сейчас, но сдерживается. От обвинений не будет лучше никому. Наверное, когда живёшь сотни лет, то уже не очень хочется устраивать праздник. — Тогда… Давай под одеяло. Эрвин послушно укладывается на край постели, прикрывает ноги тяжëлым одеялом, и снова хватается за Аккермана, заставляя присесть рядом. Мужчина несмело убирает со лба вампира лишние пряди волос, и перебарывает желание очертить в воздухе его нос. С горбинкой. Удивительное несовершенство, которое делает Эрвина самым совершенным на свете. — Никак не могу насытиться твоим ароматом, — снова переходит на шёпот Эрвин и подносит к носу запястье Леви. Такие манипуляции заставляют мужчину забраться с ногами на постель и опереться свободной рукой о спинку, дабы не рухнуть на вампира всем своим весом. Их отношения перерастают во что-то интимное. Леви не боится быть съеденным, его вообще не отталкивают кулинарные предпочтения Эрвина. Несмотря на свою хищную натуру, он благороден и воспитан, и даже сейчас, находясь в таком щекотливом положении, мужчина знает, что Эрвин ничего не сделает без его разрешения. — Одним запахом сыт не будешь, знаешь ли. Аккерман сокращает расстояние и теперь упирается запястьем в зубы вампира, раздвигая горячие губы. Вот так просто предлагает себя. Эрвин замирает. Смотрит на Леви и теперь в его взгляде плещется нескрываемая мука и боль. Они неотрывно смотрят друг на друга, когда вампир прокусывает руку и начинает жадно пить. Мужчина изгибается, но не отстраняется. Его рот превращается в идеальную букву «о» — от шока, боли и возбуждения. Он не боится Эрвина, а хочет его. Хочет быть его добычей. Темные струйки крови бегут по уголкам губ вампира. Аккерман хочется собрать их большим пальцем и дать облизать. Протолкнуть как можно дальше, в самую глотку Эрвина, тоже заставив задыхаться, а потом медленно вытащить наружу. Слюна потянется следом серебряной ниткой. Хочется делать всё и сразу, и ошеломлять своим напором. Невозможно ведь быть таким правильным и сдержанным. Эрвин пьёт чай, оттопырив мизинец; читает книги всегда с ровной спиной; руки складывает за спиной, согласно этикету и переодевается в тот же момент, когда его одежда хоть немного пачкается. Леви долго наблюдал за ним и впитывал в подсознание каждое движение и жест. Ночами вампир прогуливается по саду, оценивая каждый бутон своих драгоценных белых роз. На четвёртый день проживания в замке, мужчина каждое утро начал обнаруживать на прикроватной тумбочке самый пышный цветок. Такое робкое ухаживание. Аккерман долго не решался прикоснуться к розе, а, когда осмелел, то подарил ей несмелый поцелуй. Они долго и со вкусом играются со своими чувствами. — Я больше не выдержу, — предупреждает Леви. Пальцы слабеют, и он вот-вот потеряет опору. Эрвин перестаёт пить. Одним движением он подминает мужчину под себя и целует. Вкус крови отвратителен, металлический и солёный, но Аккерман все равно не отстраняется, цепляется рукой за волосы на затылке Эрвина и проталкивает язык глубже. — Прости меня. Эрвин зарывается носом в шею Леви и дрожит. Они оба так отчаянно прижимаются друг к другу, что между ними нет ни одного свободного миллиметра. Смешно — он всю жизнь бежал от тёплых чувств и привязанностей, не оставался на одном месте больше чем на месяц, прослыв угрюмым путешественником, а все ради чего? Хранил себя для хищника, сломленного изнутри. — За что? Эрвин. — Я ненавижу… Ненавижу свою сущность. Я убивал. Я причинил тебе боль. — Меня всё это устраивает. — Устраивает? — впервые в голосе Эрвина проскальзывает злость. — Вот это? — Мужчина отстраняется и показывает его разодранную руку. — Да. Можешь пить ещё. Леви понимает, что говорит неправильные слова. Эрвин превращается в мраморную статую. Он и правда особенный — винит и ненавидит себя за то, кто он есть, до сих пор не принял способ пропитания, который дарует ему жизнь. Чувствует вину? Леви тоже убивал, но совесть его не грызёт и кошмары по ночам не снятся. Это жизнь. Пищевая цепочка. Слабые умирают, сильные выживают. «Кто из нас монстр, так это я», — с горечью думает мужчина. — Эрвин. Леви нравится звать его по имени. Даже имя благородно перекатывается во рту. Он обхватывает лицо вампира своими небольшими ладонями и направляет на себя. Бледный Эрвин Смит с окровавленным ртом и расстёгнутой рубашкой более чем прекрасен. Таких Аполлонов рисуют на холстах и выставляют в музеях. — Тебе в самом деле не надо себя винить. По крайней мере, в том, что только что произошло. Я сам желал быть испробованным тобой. Я по доброй воле лёг под тебя и продолжаю лежать с великим удовольствием. Слышишь? — Аккерман слегка встряхивает Эрвина и глаза того наконец яснеют. Взгляд становится осознанным и серьёзным. — Я не знаю всего ужаса, что тебе пришлось пережить, но хочу узнать. И ты не знаешь, в каких преступлениях я замешан, но поверь, если узнаешь, то есть вероятность, что ты возненавидишь меня. Сильнее, чем себя. Никто из нас не ангел, так что, прошу, перестань хоть на миг быть таким печальным и поцелуй меня. Возьми так, как хочешь. Я приму тебя любым. Самая длинная речь в жизни Леви. Бывало, он даже за месяц не произносил столько слов. Сердце вот-вот разорвёт грудную клетку, вырвется на свободу и упадёт на холодный пол. — Если мы сейчас сделаем это, то я никогда не позволю тебе покинуть замок. Даже, если ты сбежишь, я отыщу тебя по запаху и снова сделаю своим. — Я что тебе, табуретка? — не может не ощетиниться мужчина, а у самого всё внутри переворачивается от таких слов. — Почему табуретка? — Эрвин всё также серьёзен. Он совершенно не понимает сарказма, а любая шутка — испытание. Леви не хочется объяснять. Он просто целует Эрвина, приподнимаясь. Старательно, даже немного демонстративно вылизывает рот вампира, показывая тем самым, что ему не страшно и не противно. Эрвин не снимает с него рубашку, а рвёт, заставляя вздрогнуть от неожиданности. Куски ткани разлетаются по кровати. В обычном состоянии мужчина бы закатил глаза на такую бесцеремонность и трату ресурсов, но сейчас он возбуждён и столь животная страсть заставляет стонать. Эрвин опускается вниз и покрывает поцелуями грудь и живот Леви. Кроме малиновых раздвинутых губ вампира мужчина видит ещё и острые клыки, чувствует их нежное нажатие на кожу, и выгибается дугой от удовольствия. Это не первый секс в жизни Аккермана, но он чувствует себя девственником. Впервые всё чувствуется так ярко и правильно. В венах загорается чистая эйфория. Штаны уничтожаются вслед за рубашкой. Леви тоже пытается избавиться от одежды Эрвина, но терпит неудачу — он недостаточно сильный и ловкий, да и раненное запястье делает его неуклюжим. Вампир сам снимает с себя лишнее. — Как ты любишь? Как тебе нравится? Да, замечательно. Эрвин и в постели чуткий и заботливый. Даже, когда разрывает одежду от желания, он всё равно думает о партнёре, и Леви ведёт ещё сильнее от данного факта. — Сзади. Грубо и жёстко. — Могу я сначала нежно растянуть тебя? Мужчина то ли смеётся, то ли плачет. Прячет лицо в ладонях, когда Эрвин сводит его ноги вместе, закидывает себе на плечо и касается ложбинки между ягодиц. Он чувствует себя уязвимым и слабым. Никто никогда не смел так откровенно раскрывать его и рассматривать. Оказывается, процесс подготовки куда гораздо интимней, чем сам секс. — Вот здесь, да? Длинные толстые пальцы, смазанные скользким и вязким, толкаются внутрь, и это так сильно, что уже чувствуется как член. Аккерман закусывает губу и сжимает простыни под собой. — Толкайся резче! Умоляю… — Леви почти плачет, хочет уползи наверх, но из хватки Эрвина вырваться невозможно. — Я же сказал. Будет нежно. — Но это невыносимо!.. Леви не врёт — медленное погружение пальцев чувствует слишком явно. Входя до упора, Эрвин медленно отступает, выскальзывает, чтобы вернуться уже с двумя пальцами и продолжить пытку. Неторопливо растяжение, миллиметр за миллиметром, и вот в мужчине уже три пальца. — Когда я выхожу, ты пытаешься засосать меня обратно. Аккерман хочется закричать «Замолчи!», но он лишь скулит и пытается лягнуть Эрвина. Тот крепко хватает за лодыжку и в следующее мгновение ногу проживает острая боль. Его вновь укусили. Эрвин высасывает кровь из лодыжки, продолжая трахать пальцами, и сейчас он действительно похож на сверхъестественное существо. Не просто огромный — колоссальный, с горящими голубыми глазами и оскаленными острыми зубами. Всё ещё достойный того, чтобы быть нарисованным на холсте и стать жемчужиной коллекции. — Эрвин. — Леви. Они произносят имена, не ожидая никаких вопросов. Это их удостоверение, что всё в порядке, что они есть друг у друга и что можно продолжать. Эрвин переворачивает мужчину на живот и мягким шлепком по заду заставляет выпятить его. Любовно проводит губами по выстриженному затылку и подкладывает под низ подушку. — Ни один цветок в моём саду не пахнет так сладко, как ты. Это была последняя нежность от Эрвина. Дальше, стоило ему только проскользнуть членом в Леви, началось грубое, жёсткое и безудержное. Эрвин крепко держит Аккермана за волосы, заставляя запрокинуть голову, и вбивается резкими быстрыми движениями. По спальне разносятся громкие шлепки и тот факт, что их соединённые тела рождают такой непристойный звук, заставляет мужчину сумасшедше улыбаться. Сейчас Эрвин совсем не аристократ, он сумел пробудить в нём дикое животное. Вывел на голые инстинкты. Пахнет кровью, потом, смазкой и пряным тяжёлым возбуждением. Член Леви подтекает и бьётся о живот. Он хочет прикоснуться к себе, но тогда не сможет удерживать тело в нужном положении, а терять ощущение наполненности совсем не хочется. — Я. Наполню. Тебя. Своим. Семенем, — с каждым словом Эрвин делает особо глубокий толчок и бьёт прямо в простату. Мужчина теряет связь с этим миром. Он чуть не перерезал горло своему последнему любовнику, когда тот кончил ему на спину. Это ведь грязно и мерзко — особенно, когда сперма внутри. Её потом нужно вычищать и всё опухает. Больно сидеть, и ходишь, как заводная кукла. С Эрвином он этого хочет. Это правильно. Леви отдал ему свою кровь, теперь он хочет получить горячую вязкую сперму глубоко внутрь себя. Он сжимает Эрвина внутри себя, каждый раз, когда тот отступает, и вампир рычит. Из его нутра правда вырывается самый настоящий рык, и мгновение спустя сильная рука обвивает горло Аккермана и толкает на себя. Теперь он чувствует спиной грудь Эрвина и член входит глубже. Пронзает насквозь и выпирает через живот. Леви всхлипывает от удовольствия и восторга. — Навеки мой. Эрвин прокусываем шею мужчины и жадно пьёт кровь. Он высасывает её, причмокивает от удовольствия и не останавливается, даже, когда кончает. Леви обнимает живот двумя руками, чувствуя, как в него вливается сперма и, кажется, сам тоже успевает излиться, прежде чем потерять сознание. Он уже не видит и не чувствует, как Эрвин зализывает его раны своей заживляющей слюной, обнимает и уносит в свободную спальню, кладёт на чистую кровать. Бережно целует в осунувшиеся щёки и покрытый испариной лоб. Эрвин сидит возле кровати и прислоняет ко лбу горячую руку возлюбленного, снова чувствуя, как его окружают демоны. Но сейчас он не собирается сдаваться им так просто. Нет времени сидеть и казнить себя за произошедшее. Пора брать ответственность за свои слова. Он докажет и себе, и Леви, что достоин быть счастливым. — Но самое главное для меня, чтобы был счастлив ты, — шепчет вампир и целует каждый палец мужчины. Его рука сильная и крепкая, но такая маленькая на фоне руки Эрвина. Нужно спуститься на кухню и приготовить что-нибудь. Когда Леви проснётся, то определённо будет чувствовать голод. Ему необходимо восстановить силы. Сам-то Эрвин чувствует себя как-никогда сытым, и от ещё горячих воспоминаний соития, хочется дать себе отрезвляющую пощёчину. Пошлое животное. Вдруг после такого секса Аккерман проснётся с отвращением к нему? Эрвин мучается и не сразу замечает, что его гладят по волосам. — Эрвин. — Леви? Взгляд мужчины расфокусированный, но он всё равно старается сосредоточиться на лице вампира. Сил хватает лишь на слабую улыбку. — Из меня течёт. — Прости. — Разве я сказал, что мне это не нравится? Эрвин, словно огромный котёнок, ластится к боку Леви и тот ни на секунду не перестаёт его гладить. Проводит указательным пальцем по выступающему носу. Теребит кончики ушей. Ласкает бледные щёки. Очерчивает резкие суровые брови. Пытается запомнить всего одними кончиками пальцев. — Я вымою тебя. — А потом? — Потом ты поешь. — Затем? — Затем я приглашу тебя в сад на вечернюю прогулку. — И я, конечно же, соглашусь. Гуляя, каждый из них будет думать, что ему достался самый редкий и ценный цветок на всём белом свете. И он никогда не позволит ему завянуть.