***
Антона никогда раньше никто всерьез не привлекал, как мог бы привлекать омегу альфа. Все они не оставались в его памяти и легко забывались. Единственный шанс задержаться подольше — быть уведенным из-под носа Арсением. И то он помнил скорее Арсения, нежели ухажера. Попов вообще был завсегдатаем балов, неудивительно, что Шастун так часто с ним пересекался. Хотя порой казалось, что его попросту преследуют. Куда бы Антон не заявился, он обязательно чуял легкий запах сирени: омегам обнажать свой родной запах — моветон, потому все пользуются настойкой-подавителем и разнообразными духами. Попов плевать хотел, что со своим состоянием он мог позволить себе хоть сотню разнообразных запахов, выбрав именно чертову сирень. Все бы ничего, если бы подобный запах не привлек внимание самого Антона, и он еще при Ире купил несколько бутылочек. Сейчас они пылятся на полке, потому что негоже повторять за Поповым, и Шастун предпочитает полное разнообразие в запахах. Но когда-то, на первых балах, они именно так и познакомились: Арсений с улыбкой подошел к нему, шурша шикарным черным платьем, и отметил, что их вкусы схожи. Они тогда разговорились, и Антон искренне понадеялся, что в будущем они узнают друг друга получше — Арсений был удивительным, резко отличающимся на фоне… да вообще всех, омега, альфа, мужчина, женщина. Шастун никогда не удивлялся его победам на личном фронте, и мало удивлялся тому, как много Попову прощали окружающие — его просто невозможно было не полюбить, такого с виду глупого и беззаботного, молодящегося, хотя ему уже перевалило за тридцать. А еще свободного вдовца одного из ближайших королевских министров, так что находился Арсений, помимо оставленных богатств, на государственном содержании, и его деньги влекли многих. Он удивлялся самому Арсению и слепоте окружающих: как люди вообще не замечают, какое чудо перед ними стоит? Это было еще до того, как Антон озаботился своим будущим и, подсчитав, понял, что без еще одного мужа или жены жить на широкую руку будет не на что. Да и одиноко было, что уж говорить. И вот тогда Попов его вывел из себя. Каждое знакомство в итоге заканчивалось не приятной встречей, не приятным визитом к альфе, нет, они заканчивались тем, что альфа оказывался в постели у Арсения. Нет, разумеется, Попов достаточно умен (Антон вообще искренне считал его умнейшим человеком), чтобы не спать с кем попало, но в том, что Арсений мало в чем себе отказывал, он не сомневался нисколько. Эд смеется, что Антону гораздо больше встретившихся альф подходит сам Арсений, на что Шастун лишь фыркает, в глубине души сожалея, что им так и не удалось нормально подружиться. Арсений больше попыток не предпринимает, хотя порой Антон ловит на себе его взгляд. Он тогда сразу же открывает веер, пытаясь скрыть… он сам и не понимает что. Улыбку, гримасу брезгливости, усмешку? Арсений вызывал слишком много разных эмоций, от восхищения, до ненависти и презрения. Антон может в начале беседы причитать о том, что Арсений все наврал, и ему под пятьдесят, а под конец удивляться, как ему удается выглядеть так молодо. И да, весь разговор будет посвящен Арсению, потому что он обнаглел, уведя у него из-под носа… кого вообще? Эд смеется громче. Но сегодня, на очередном балу, на который Антон пытался попасть всеми правдами неправдами, потому как это самый большой бал за последнее время, на котором обещаются приехавшие с фронта, передовые, награжденные офицеры, а также видные министры, Арсений ему не помешает! Шастун прихорашивается весь день, чтобы никакой Попов затмить его не смог (Антон думает, что надежда, конечно, глупая, но вдруг?), надевает лучшее светло-зеленое платье и с особенным рвением подбирает кольца, увешивая ими пальцы до отказа. Он даже с пудрой заморачивается, чтобы его краснота от комплиментов и волнения была не так заметна — обычно Антону эта штука не нравится. И это срабатывает — к нему подходит, наконец, Альфа, с большой буквы. Красивый, не как Егор, а так по-естественному, что ли. Статный и знатный, его голосом можно заслушаться — Антон уверен, что поет он потрясающе. На Сергея вообще смотрят многие омеги, кто-то наглее, кто-то скромнее. Но, ко всеобщей зависти, подходит он к Антону, мило улыбнувшись. Они болтают, и, о боже, наконец-то Антон находит то, что искал. От Сергея прямо лучится доброжелательность, о нем правда хочется узнать побольше, а еще он успевает наговорить невинных, но таких милых комплиментов, что Шастун искренне хвалит себя за решение с пудрой. Даже запах Сергея завораживает — смесь чего-то сладко-карамельного, вперемешку с солью — быть может, так пахнет море, на котором Антон никогда не был? Но вдоволь насладиться этим запахом ему не дает его нос, который каким-то образом унюхивает сквозь альфу едва заметный аромат сирени. Шастун резко оглядывается, но никого не замечает — народу много, и Арсений легко мог бы скрыться в толпе. Быть может, он их даже и не заметил? — Что-то не так? — обеспокоенно уточняет Сережа, пока Антон, поджав губы, внимательно смотрит по сторонам. — Ничего, — расплывается в улыбке он, — просто показалось, что увидел знакомого. Простите меня. — О, ничего страшного, — мило смеется Лазарев, — вполне возможно, что вы не ошиблись. Я повторю свой вопрос, вы хотите напиток? — Угу, — кивает Антон, все еще сосредоточенно обводя взглядом зал на предмет врага, но быстро спохватывается. — Ой! Позволите мне пойти с вами? — Зачем? Мне, право, просто сходить туда и обратно, вы даже не заметите, как я отлучался. — Да, конеееечно, — протягивает Антон, ухмыляясь, — но я все же предпочел бы составить вам компанию. Так устал стоять на одном месте, хотелось бы увидеть этот прекрасный дом полностью, но, ах, боюсь заблудиться! — он немного нервно крутит веером. Сергей снова смеется, протягивая свой локоть, и Шастун тут же обвивает его, подавляя желание по-собственнически вцепиться. Арсения он искать не перестает — нужно всегда предупреждать действия противника, ему когда-то Ира об этом рассказывала. И тот действительно обнаруживается неподалеку - стоящий на небольшом возвышении, как всегда безупречный, в темно-фиолетовом пышном платье, он неотрывно смотрит на них и усмехается. Антон еле сдерживается, чтобы ребячески не показать Попову язык, и сильнее прижимается к Сереже. Арсений, кажется, улавливает его настроение и хихикает, прикрывая рот ладонью в черной кружевной перчатке, после чего весело подмигивает — красавчик, мол, хорошего захватил. Антон быстро кивает, соглашаясь — Сережа действительно на вес золота, да и нравится он ему. А потом выразительно смотрит, чтобы не трогал его альфу. Арсений разводит руками, типа «и в мыслях не было». — Куда вы смотрите? Нашли знакомого? — голос Лазарева заставляет Антона вздрогнуть, он резко оборачивается и неловко краснеет (пудру придумал гений). — О, так вы про Арсения? — Вы знакомы? — мигом напрягается Антон. — Знавал его мужа, с ним самим мы мало общались, — Сережа довольно равнодушно жмет плечами, что не может не радовать. — Человек он был хороший, муж я имею в виду, а отношения у них сложные были. По крайней мере, мне так казалось. Хотите подойти и поздороваться? — Нет, — дергается Антон, — ни в коем случае. — Почему? Мне показалось, вы мило друг другу улыбались. — О, это наше, — Антон выдавливает из себя высокое хихиканье, — омежье. Не обращайте внимания, прошу вас. — Как скажете, — легко соглашается Сережа, и Антон не может не радоваться. И не бросить последний взгляд в сторону непривычно задумчивого Арсения не может. Они больше не встречаются, хотя пару раз Шастун унюхивает сирень, но списывает это уже на собственных тараканов. Они мило выпивают с Сережей, и все идет даже слишком хорошо, но их идиллию нагло прерывает Эд, буквально уводя Антона под локоть, бросая Лазареву быстрое «Извиняюсь». — Какого черта? — Антон оборачивается, но не на Сережу. За чередой мельтешащих туда-сюда людей очень трудно высмотреть фиолетовое платье. — Мне нужна помощь, срочно, — шипит Эд, — этот Булаткин прицепился и не хочет отступать. — И в чем проблема? Вылей на него… ведро с помоями, я не знаю, ты же можешь. — Тут мой отец, и походу твои тупые предсказания сбываются, — Эд выглядит реально напуганным, и Антон успокаивающе хлопает его по плечу — в их первую встречу Егор показался ему вполне себе милым парнем, который мало похож на преследователя. — Дом большой, людей много. Спрячься в одной из комнат, и дело с концом, — говорит Антон, краем глаза улавливая темное пятно и тут же вновь оборачиваясь, сжимая руку Эда так, что тот шипит. — И че мне в ней, запереться? — Позови с собой Дану, думаю, она против не будет, — бросает Антон, надеясь, что Соколова здесь. Судя по реакции Эда, здесь, а значит, можно сосредоточиться на проблемах насущных, а именно на Арсении, который чуть ли не вприпрыжку спешит к ЕГО Сереже. Шастун бежит с неожиданной для него самого ловкостью, приподнимая дурацкие подъюбники повыше, чтобы не запнуться, и в последний момент хватает Попова за локоть так, что Лазарев и не успевает их заметить. Арсений удивленно на него смотрит, но Антон ничего объяснять при толпе не будет, поэтому он тащит его в ближайшую комнату — Эду он не наврал, тут таких укромных уголков много. Арсений не сопротивляется, даже напротив, идет с интересом. — Значит так, — Антон с глухим стуком захлопывает за ними дверь, — я терпел долго, я искренне давал тебе скидку на возраст, что ты просто умом тронулся от старости, но на Лазарева моего не заглядывайся, понял? Во-первых, ты ему, прости, нахуй не нужен, он мне сам сказал, а во-вторых, это, блять, уже все границы переходит! Ты сейчас опять включишь свое обаяние, и все, а я что делать буду? — У тебя есть свое, чудесное обаяние, — неожиданно улыбается нисколько не смущенный этой тирадой Арсений. Антон не дает себя обескуражить, он все еще слишком зол. — Короче, на Сережу ближе, чем с половины зала, можешь даже не смотреть, ясно? — Правда понравился? — с присущим ему лукавством спрашивает Арсений, вертя на пальце кольцо — единственная память о предыдущем муже. — Да, понравился, — выдыхает он, — мне и до этого все нравились, пока ты их не уводил! — Врешь, ты на них даже не смотрел, — спокойно отрезает Арсений. Антон давится. — Да я тебя видеть не хотел! — И снова врешь, — ухмыляется этот мерзавец. Антон и правда брешет, он частенько смотрел на Попова, но только ради того, чтобы послать в его сторону злобу и зависть. Он никогда не восхищался его грацией, разумеется. — Сережу не трогай! — рычит он, возвращая тему на менее сбивающую с толку. — А то что? — в открытую насмехается Арсений. — Что ты сделаешь? — Да я! Я! — Антон уже хочет перечислить, чего он такого может, но оказывается заткнут. Арсений отталкивается от стены, куда Шастун его старательно прижимал, и ласково целует его, едва касаясь языком. Антон от неожиданности замирает, но вскоре поддается. Целоваться с Арсением — это нечто странное. Тот оказывается осторожным, пробуя каждое действие, проверяя, а не отстранится ли Антон. В то же время, он находит его открытую шею и едва касается её мягкими перчатками, отчего у Шастуна бегают мурашки. Наконец до больного сознания Антона доходит, что он вообще творит, и он отпрыгивает чуть ли не в другой конец этого маленького склада. В глазах Арсения так и плещется немой вопрос: «и вот чего ты сейчас делать будешь?». Антон тяжело дышит, зарываясь руками в волосы — всегда успокаивает; он поправляет сбившуюся челку, кольца, делает все, лишь бы не смотреть на фигуру, перегородившую дверь — там стоят статуей и отходить никуда не спешат. Говорить хоть что-то тоже. Антон тоже ничего говорить не хочет — не он инициатор, не он и оправдываться должен. Поэтому он, беря всю свою решительность в руки, поднимает взгляд, пытаясь казаться возмущенно. Губы горят, стук сердца слышен в ушах, а лицо расплавило пудру, и теперь он краснее закатного солнца. Арсений смотрит на него не растеряно, но привычной нагловатой улыбки нет, напротив, он как-то растекается, становясь мягким и мечтательным. Он даже смеяться начинает, тихо, едва слышно, привычно прикрывая рот ладонью. — Забавно, что ты целуешься куда лучше некоторых кавалеров и кавалерш, — наконец произносит Арсений настолько тихо, что Шастуну приходится напрячь весь свой слух. — Мне надо идти, — бормочет Антон, обходя Попова по стеночке. Тот смотрит на него со странной смесью разочарования и усмешки, но от двери не отходит. — У тебя помада немного смазалась, — замечает он, протягивая палец, чтобы помочь стереть. Антон в ужасе отшатывается, и Арсений одергивает руку, показывая на себе, где пятнышки. У него тоже губы смазались, и Шастун молча тыкает в пару мест, а после отталкивает заметно погрустневшего Попова и выбегает. Ему нужен Эд и выпить. Или выпить и Эд. Выпить Выграновского он пока не хочет, хотя с каждой секундой все вокруг становится таким нереальным, что Антон уже ничему бы не удивился. Вино находится первым, а Эд сбежал — Антон подслушивает разговор его отца, который раздраженно отвечает на вопросы о сыне — непутевом омеге. Шастуну хочется смеяться, потому что по-настоящему ненормальный омега стоит позади. А еще один осторожно покидает комнату и спешит куда-то в сторону выпивки. Антон торопится ретироваться подальше, лишь бы не пересекаться с Поповым никогда. Бокал он в итоге так и не допивает, потому что даже алкоголь в горло не лезет. Зато в голову лезет очень сильно много мыслей, которых бы приличному Шастуну испугаться, да вот только уже поздно. Наружу вылез Кузнецов, всегда готовый к чему-то новому и необычному. И еще кто-то, который, вопреки всем его личностям, хочет еще раз посмотреть на Арсения со смазанной помадой. Кажется, его окликают, но Антон уже не слушает, снова спеша вперед, не переставая бросать извинения — он и сам не падает только чудом. Арсений находится сразу: он спешно прощается с хозяевами дома, дает поцеловать себя в ручку, сердечно обнимает жену и собирается уходить, но замирает, натыкаясь глазами на Антона. Они стоят с минуту молча, терпя периодические тычки и недовольные возгласы, пока Антон не кивает. Арсений зеркалит его кивок, а затем машет рукой, приглашая следовать за ним. Антон послушно идет. Они садятся в карету — у Попова она собственная, просторная, Антону на таких разъезжать еще не приходилось. И даже несмотря на это, им вдвоем жутко тесно, Шастун буквально вжимается в стенку, пытаясь отклониться от пронзительного взгляда голубых глаз. — Наверно, мне пришла пора объясняться, — вздыхает Арсений, как только они трогаются. Антон сдавленно кивает, теребя в руках веер — это успокаивает, особенно когда перебираешь перья. — Видите ли, Антон, я понимаю, что поступал довольно глупо, не достойно и так далее, но я просто не мог противиться искушению. Каждый раз, стоило мне только увидеть вас, я не мог позволить этим недостойным джентльменам вскружить вам голову! — Поэтому кружили их сами, — недовольно отзывается Шастун, но тут же затыкается, потому что Арсений берет его за руку и ведет двумя пальцами от кисти до локтя, по открытой коже. Он все еще в шелковых перчатках, и каждое прикосновение вызывает у Антона неконтролируемую дрожь. Чтобы хоть как-то скрыть свое смущение, он предпринимает всегда спасающее его действие — раскрывает веер и прикрывает им лицо, оставляя только глаза. Арсений быстро улыбается уголками губ, не прекращая осторожных касаний. — Я бы рассказал, от сколь низких людей я вас спас, но вы правы — я вел себя нечестно. И оправдание мое мне не кажется приемлемым, хотя не мне об этом судить, — он задирает рукав до локтя и рисует круги на изгибе. — Вы привлекли мое внимание сразу, и, Антон, — он произносит это проникновенным шепотом, отчего у Шастуна перехватывает дыхание, — не знаю, насколько правильно говорить об этом в нашем случае, но мне кажется, я в вас влюблен. Антон благодарит и ненавидит веер одновременно — благодарит за то, что не видно его глупо открытого рта, а ненавидит за чертовы перья, которые так и норовят попасть на язык. Он прижимает его к себе так близко, что носу становится неудобно, и эта преграда между их лицами, которые все еще далеко, его успокаивает. — Разве это возможно? — робко спрашивает он. Арсений улыбается, поднимая его ладонь и целуя белую перчатку. — Понятия не имею, — пожимает он плечами, — никогда доселе не слышал, но, а почему бы и нет? Антон прыскает, но тут же снова подбирается, когда Арсений отрывается от его руки и тянется к открытому лбу, убирая вьющуюся челку с умильной улыбкой. Именно тогда Шастун решает: «а действительно», и повторяет его действие — волосы у Арсения коротко стриженные, хотя когда-то он носил длинные и даже собирал их в косу. Антон перебирает прядки, после чего робко касается скулы. Попов улыбается ярко и вообще освещает собой всю карету, сверкая ярче жемчужин на своих бусах. Он приподнимается, опираясь на стенку, и тянется к ладони, в которой все еще сжат веер, часто целует костяшки рядом с кольцами, и снова выпрямляет два своих пальца, ведя ими, уже не задирая рукав, а прямо по ткани до того момента, пока не утыкается в край веера. Там он замирает, смотря с ожиданием. И Антон убирает эту последнюю маленькую преграду, укладывая её на колени. Ему однозначно понадобится новый веер, но его мало волнует эта безделушка сейчас, потому что сладкий шелк будоражит его шею и заглядывает под воротник платья, доходя большим пальцем до ключиц. Шастун откидывает голову, позволяя Арсению вытворять с собой все, что ему вздумается. Но тот медлит, опасается, напряженно думает, и это видно, как сделать так, чтобы Антона не испугать. И тогда Шастун сам совершает решительное действие: кладет руку ему на коленку, поглаживая её через пышное платье. Оно у него бархатное, и кольца так и норовят сцепиться с расшитыми камнями, но Антон все равно ведет рукой к бедру. Арсений придвигается ближе, дотрагивается уже ступней, тычась носом туфли в костяшку на ноге, одетую в белые плотные чулки. Сам он вниз перемещаться не спешит, продолжая свои касания в районе груди и спины, при этом раскрыв ноги в меру возможностей, чтобы дать Антону больше простора для действий. Они так и сидят, беспорядочно трогая друг друга в полном молчании, лишь прерывисто дыша. Антон весь покрывается мурашками, он готов душу продать за пальцы Арсения, а Попов наконец краснеет, причем не обычным его строго выдержанным румянцем на скулах, нет, он краснеет едва ли не сильнее самого Антона. Они даже не смотрят друг другу в глаза — Арсения куда больше привлекает узор на светло-зеленом платье, а Антон оторваться не может от темно-фиолетовой юбки, украшенной синими камнями. Это прерывается самым глупым образом, можно сказать, что торопят их ужасы дорог — карету потряхивает на кочке, причем сильно. Антон едва не стукается головой, Арсений даже подпрыгивает на месте и поднимает глаза, чтобы убедиться, что с парнем все в порядке. Они медлят пару секунд, которые кажутся вечностью, и наклоняются друг к другу. Арсений ниже, и не стремится возвышаться, позволяя именно Антону накрыть свои губы. Этот поцелуй гораздо более робкий, чем в подсобке, зато куда дольше и приятней — Антон чувствует, как в груди, да и не только, окончательно растекается блаженное тепло, а последнюю мысль: «а что вообще происходит», выдворяют наконец из его головы и в ней остается только Попов, целиком и полностью. Они прерываются на краткий миг и тут же снова целуются, тягуче, с языками. Арсений находит его ладони и переплетает с ним пальцы, пытаясь большим забраться под перчатку. Оставшийся путь они так и едут, сцепившись и оторвавшись только тогда, когда за окном слышится: «Приехали, Ваша Светлость!». — Добро пожаловать ко мне домой, — улыбается Арсений, спускаясь первым и подавая руку Антону. Тот идет медленно, все еще пытаясь прийти в себя, но этого от него и не требуется — Попов идет уверенно, быстро кидая какие-то приказы снующим туда-сюда слугам, и заводит его в большую комнату — собственную спальню, по всей видимости. Она огромная и роскошная, одна кровать только чего стоит. Арсений быстро запирает дверь, и, не выпуская Антоновой руки, тащит их к середине, шепотом спрашивая. — Тебе надо умыться? Если да, я кликну, прикажу приготовить ванну. — Не нужно, я… не надеялся конечно, что найду с кем разделить сегодня ложе, но всегда надо быть готовым, верно? Арсений тихо смеется, стирает с губ остатки помады, а затем слюняво целует его в шею, прикусывает и сразу же ласково лижет. Антону стоять истуканом не хочется, он хватается сначала за поповскую талию, а затем перемещает руки ниже, на бедра, сокрытые от него дурацкой преградой. Откинув веер на стоящий неподалеку столик, он беспорядочно предпринимает попытки сжать упругие ягодицы, но из-за количества подъюбников это мало выполнимо, его руки вечно скользят, что злит. Арсений это чувствует, весело улыбается и отстраняется, поворачиваясь спиной. Антону ничего объяснять не надо, он сразу же хватается за платье, помогая Попову его стянуть, оставляя при этом бусы. Арс аккуратно откладывает платье в сторонку, оставаясь в корсете да нижних юбках, и сразу же тянется к Антону, чтобы стащить наряд и с него. Тот стоит полностью готовый, но Арсений неожиданно медлит, сосредотачиваясь на том, чтобы стащить с Антона кольца, причем делает это нарочито неспеша. В итоге Шастун не выдерживает, стягивая их вместе с перчатками, и небрежно бросает все на стол. — И куда ты так спешишь? — хихикает Арсений, нисколько не смущаясь под яростным взглядом, — за окном только вечер. Антон не отвечает, утягивая его в очередной поцелуй, чтобы показать, что он долго терпеть не намерен. Арсений все еще усмехается, пытаясь и с себя не глядя стащить перчатку, но Антон хватает его за ладони. — Останься в них, — он заключает его кисть в колечко и ведет арсеньевскими пальцами по собственной скуле, а затем тянется ко рту. — Они грязные, Антон, — словно ребенку объясняет Попов, но Шастун топает ногой, ластясь к приятной ткани щекой и с наслаждением прикрывая глаза. — Потом снимешь, — бросает он, снова возвращаясь к собственному платью. Арсений не спорит, помогая уже Антону, и дальше не останавливается, раздевая его до чулок. Касается своими божественными пальцами внутренней стороны бедра, открытой полоски кожи, не скрытой короткой сорочкой, вылезшей из-под корсета. Шастун задыхается, откидывая голову назад, и Попов этим пользуется, покрывая его шею и открытые плечи поцелуями. Из Антона уже давно течет, но он держится, заляпывая сорочку. Арсений это знает прекрасно, он сам разгоряченный и периодически переминается с ноги на ногу, но ускориться все равно не хочет. Так что Шастун берет дело в свои руки, забираясь пальцами сразу под юбки, и проводя ладонью по голым ягодицами, не как Арсений, невесомо и до мурашек, а сразу плотно обхватывая. Попов снова ухмыляется, и так нежно оглаживает одну его ягодицу, что Антон постанывает. — Я, конечно, понимаю, что за долгие годы своей жизни ты успел понабраться старческого терпения, — шипит он, прикусывая краешек уха, в которое вставлена сережка с жемчужиной, — но я тут умираю от твоих волшебных пальцев. — Меня восхищает твоя манера оскорблять и льстить через предложение, — хмыкает Арсений, проводя указательным пальцем по краешку подвязок на чулках. Антон рычит, самолично стаскивая с Арсения оставшиеся юбки и находя его маленький, как и у всех омег-мужчин, член. В какой-то момент Шастун даже начал сомневаться, что Попов — омега, ведь чтобы двое омег желали друг друга, немыслимо! Антон не замечал до этого, но чулки у Арсения такие же черные, как и перчатки, и легкие кружевные, не то, что у него. А потом Арсений смелее проводит ладонью по внутренней стороне его бедра, и Антон забывает обо всем, обхватывает его член ладонью, поглаживая головку. Попов стонет, активнее переступая. Он тоже мокрый сзади от возбуждения. Так что Антон толкает его к кровати, усаживая прямо на нее. Арсений морщится, и Шастун его понимает, потому что на мокрое садиться не очень приятно. Они усаживаются друг напротив друга, и тут Антон замирает, услышав за дверью шаги. Мельком становится страшно — а если кто-то узнает, что будет? Но думать об этом некогда, потому что Арсений легко и непринужденно улыбается, пользуясь заминкой, чтобы стащить перчатки. Антон с недовольством следит за этим действом, а затем хватается за бусы, крепко держит нить и притягивает к себе, так, что они соприкасаются носами. — Так странно, — шепчет он, с восхищением рассматривая длинные, подрагивающие ресницы Арсения. Попов не дергается, ничего не предпринимает, и Шастун наконец понимает, чего он медлит — ему сейчас тоже хочется остановиться и поймать этот миг, потому что Арсений какой-то слишком невинно открытый, что идет вразрез с его обычным уверенным поведением. Бусы натянулись, и Антон задумчиво проводит пальцем по жемчужинам, прижимая к себе еще сильнее. — Хочешь остановиться? — лукаво спрашивает Арсений. Он так близко, что Антон видит бьющуюся на виске жилку и ласково целует ее. А затем и все остальное лицо. Арсений застывает, приоткрывая губы, не шевелит головой, и Антон порой легонько дергает кистью с бусами, чтобы повернуть его — Попов слушается беспрекословно. Его покорность кажется особенно невозможной, Арсений — яркий пример постоянного бунтарства, пусть и не открытого. Он всегда выпивает, украдкой, чуть больше обычного, а по слухам, бывший муж ходил у него по струночке, не смея даже слова поперек сказать. И Антона захлестывает такая нежность — это же он для него, чтобы не боялся, чтобы расслабился, чтобы точно понравилось. Шастуну хочется зацеловать его до онемения. Арсений дает еще немного поиграться с собой, а потом тянется к корсету, и Антон с блаженством дает его расшнуровать, глубоко вдыхая и выдыхая. С арсеньевским он тоже справляется быстро, застывая над сокрытым от его глаз раннее бесчисленным количеством родинок. Он так и застывает, пропуская момент, когда Арсений выдергивает из его рук бусы и поднимает сорочку, выцеловывая соски. Антон тихо, сквозь зубы стонет, и Попов мягко толкает его на кровать, укладываясь сверху. Шастун не против, он сейчас ничего кроме тянущей от возбуждения задницы не осознает, и его хватит только на поцелуи. Он не представляет, как Арсений еще может дарить все эти ласки (И Антон совершенно зря возмущался за перчатки, пальцы у Попова не менее мягкие и приятные). А потом Арсений впервые касается его члена, легко обхватывая его ладонью и склоняясь к нему лицом. Антон с удивлением привстает. — Твоя альфа хоть раз делала так? — спрашивает Арсений и тут же лижет, отчего Антон прогинается так сильно, что слышен хруст. — Она… ах… его даже не касалась ни разу, — бормочет он, чувствуя, как перед глазами все плывет, а внизу внутренности сворачиваются в плотный узел. Проход пульсирует, требуя, чтобы в него вошли, но Арсений не торопится, целуя прямо в головку. — Забавно, что сами они такое обожают, — бормочет он, а затем берет в рот все сразу, до яиц. Антон вскидывает бедра, потому что сдерживаться больше не может, и Арсений отстраняется, давит на живот, несильно, но ощутимо, и снова заглатывает. Он легко расслабляет горло, потому что член у Антона маленький, и ласкает каждую венку, особенно любовно облизывая уздечку и головку. Антон раньше никогда не видел ничего подобного и даже не думал об этом, и у него последние остатки разума вытекают вместе с остальной смазкой. Арсений переводит член за щеку, быстро поднимает глаза и следит за реакцией. Шастун его взгляд ловит, и у него в голове и внизу будто бы взрыв случается. Арсений неожиданно выпускает член, удивленно смотря на Антона. — Да ладно! — он хихикает, вытирая слюни, и проводит двумя пальцами по налившемуся кровью, привставшему стволу. Антон кричать готов, он себя и не сдерживает. Женщинам-омегам и мужчинам-альфам повезло, а может и нет — у них есть лишь один способ получить удовольствие. В то время как у женщин-альф и мужчин-омег их два, вот только вторым способом получить его крайне сложно, и обычно они ограничиваются омежьим или альфовским оргазмом. Член Антона вставал лишь в юности, когда только начинались первые течки, после он не поднимался ни разу. Ира тоже вагинального оргазма не получала, довольствуясь малым. Арсений горделиво усмехается, выглядя как человек, выигравший самый большой куш в скачках. Антон бы съерничал, но ему слишком плохо и хорошо одновременно, он изнывает от возбуждения с двух сторон и думать вообще ни о чем не может. Он вообще мало чего может, только стонать не переставая, да повторять как заведенный: «Арс, Арс, Аарс…» Арсений снова лижет вставший член с интересом и насаживается головой, начиная двигаться, и это смотрится так ужасно-прекрасно, что Шастуну молиться на него хочется. Он находит его голову рукой и треплет волосы, стараясь не пропустить ни секунды этого нового для себя зрелища. И с разочарованным вздохом падает обратно на подушки, когда Арсений отстраняется. В глазах стоит мутное пятно, и Антон поначалу даже не чувствует пальцы, и лишь спустя время начинает активно насаживаться, шире, до боли в связках раздвигая ноги. Арсений не спешит, вставив сначала один, и лишь спустя время добавив второй, потому что Шастун не растянут совершенно. Одновременно с этим он без труда обхватывает член Антона в кулак, оглаживая большим пальцем головку, и дрочит, и внутри, и снаружи придерживаясь одинакового темпа. До разрядки он его доводит скоро. Оргазм такой сильный, что Шастун даже слышать что-либо перестает, просто лежа и пытаясь отдышаться. Арсений платочком вытирает выступившую сперму и целует его живот, поднимаясь выше, пока не доходит до губ. — Ты как? — осторожно спрашивает он, убирая мокрые волосы с его глаз. Антон прогоняет звездочки, и вспоминает, кто он вообще такой, где находится, а главное, что Арсений сам так и не кончил. — В порядке, — сипит он, ловя ртом его пальцы и посасывая их. Арсений ласково улыбается, смахивая тыльной стороной ладони пот с его лба, — твоя очередь. — Расслабься, я могу и сам, — беспечно говорит Попов, но Шастун так не хочет, Арсений заслуживает всего и даже лучше. Так что он легко ловит висящие бусы, ведет их вбок и укладывает этого храбрящегося на кровать, на дрожащих руках приподнимаясь. — Это правда не обязательно… — Цыц, — Антон проводит рукой по шелковому чулку, с наслаждением откидывая голову назад, и размеренно дышит, полностью приходя в себя. Все еще чувствуется усталость, хочется завалиться на постель и уснуть сладким сном, но потом он просто опускает взгляд на заботливо смотрящего Арсения, и позволить себе такой роскоши уже не может. Омеги всегда были выносливей альф в плане секса, а Антону с его вынужденным воздержанием хотелось всего и сразу. Хотя первые минут пять он просто беспорядочно гладит голени в чулках, оперевшись о столбик кровати. Он и потом старается много не шевелиться, поудобней устроившись между разведенных ног Арсения. Антон надеется, что Попов испытает то же самое, но и повторяться не желает. Закидывает его ногу себе на плечо, перехватывая ее покрепче, чтобы не скользила, трется о нее щекой — Арсений улыбается, елозит второй ногой по антоновскому боку, от бедер до подмышки. Это немного щекотно, но Шастуну нравится, особенно его любимые прикосновения шелка. Он неспешно целует его в выступающую костяшку через чулок, затем спускается, целует под коленкой, выцеловывает то место, где заканчивается одежда и начинается голая нога, внутреннюю сторону бедра. Арсений гибкий, он широко разводит ноги, раскрываясь целиком и полностью, и Антону в голову приходит шикарная идея. Он отпускает ногу, сползает ниже для удобства, и просит Арсения перевернуться и встать на колени. Тот с миссией справляется, с интересом оглядываясь. Но когда Антон мягко раздвигает ягодицы и лижет первый раз, не удерживается и падает. — Откуда ты, — он прерывается на громкий стон, когда Антон обводит своим языком текущий пуще прежнего вход. — Ну так, у меня теперь есть хороший учитель, — Шастун улыбается, слегка прикусывая ягодицу и тут же зализывая след. Арсений громко стонет, подаваясь навстречу языку. Антон снова обводит по кругу и проникает внутрь, вылизывая стенки. Стоны становятся глуше, Арсений утыкается лицом в сжатые кулаки и лишь насаживается активней. Шастун отрывается ненадолго, желая посмотреть, на него сверху, и тяжело оглядывает поповскую спину, на которой выступила испарина. Он проводит по ней рукой, несколько сжимая в районе шеи. — Антон, — глухо говорит Арсений, оборачиваясь, но Шастун вновь исчезает у него между ног, предварительно придержав его под бедрами. — Да-да? — хмыкает он, снова проникая в него языком. Арсений вскрикивает, но не отворачивается, продолжая держать неудобно голову. — Антоооон, я… чееерт, Антон, там… если ты захочешь… я хочу… бляяяяяяять, господи боже, блять! — Что такое? — Антон нависает сверху, прикусывая его за ухом и играясь с сережкой. Арсений сдавленно дышит, потираясь бедрами об опавший член Шастуна. — Там, в тумбочке, ох, — он трясет головой, выдыхая, — в тумбочке, в запертой полочке, ключ в шкатулке, там коробка… Если захочешь, можешь, её взять. — А что там? — с интересом спрашивает Антон, оставляя на шее Арсения засос. Тот снова сладко постанывает. — Увидишь, — почти шепчет он, шумно выдыхая. — Я посмотрю, когда сделаю то же самое, что и ты со мной, — Антону не нравится, что, несмотря на все его старания, член у Арсения так и не встает. А он о нем тоже не забывает, он даже отбрасывает гордостью и повторяет действия Попова, правда, не так умело — в подобном опыта у него не было, да и представление остается смутное, потому что в мозгу в тот момент был только образ Арсения, а не то, что конкретно он делал. — Не надо, — хнычет Арс, выше приподнимая бедра, — пожалуйста, Антон, я уже больше не могу. — Но… — Антооон, — тянет он, и Шастуну остается только подчиниться. Он с трудом находит в дурацкой шкатулке ключик, открывает нужную полочку, открывает коробочку и зависает, с восхищением рассматривая лежащий там дилдо. Он длиннее и толще Ириного, Антону сравнивать больше и не с чем — не с собственным же, омежьим. Обтянутый кожей, он приятный на ощупь, и Шастун даже немного расстраивается, что такая красота не побывала сегодня в нем. Хотя после его долгого воздержания, когда кроме двух пальцев в нем ничего и не было, дилдо был бы скорее болючим. Антон подходит к Арсению нарочито медленно, захватив с собой баночку с маслом. Из Арсения едва не хлещет, но вводить сухой дилдо все равно не хочется. Попов замечает его и разворачивается на спину, широко раздвигая ноги и самостоятельно приподнимая таз. — И как часто ты один развлекаешься? — уточняет Антон, тщательно обмазывая игрушку. Арсений не смущается нисколько, убирает челку с глаз и смотрит с веселым прищуром. — Достаточно, — ухмыляется он. — Откуда у тебя вообще этот красавчик? Арсений не отвечает, посмеивается, и тут же пищит, потому что Антон резво вставляет в него пальцы, сначала два, но сразу же добавляя третий. Попов стонет, прикрыв в блаженстве глаза. Антон быстро целует его коленки, не переставая растрахивать его пальцами. Пальцы он заменяет на дилдо вскоре, более менее запомнив, в какой позиции Арсений вскрикивает сильнее, прося глубже. Он вообще куда разговорчивее Антона, постоянно твердя о том, какой же Шастун красивый. Но слова у него закончиваются, стоит только вставить в него чего побольше. Он насаживается, требуя глубже и быстрее, и Антон сжимает его за ягодицу, чтобы удержать на месте, но Арсений от такого только сильнее распаляется. У Шастуна немного устает рука, и он прерывается, снова облизывая поповский член, все еще надеясь, что сможет возбудить его дважды. Но тот недовольно фырчит, мычит и дергается, и приходится вернуться к игрушке. Арсений кончает громко, сразу будто обмякая. Антон быстро достает из него игрушку, кидая её в стоящую на полу коробку, и ложится рядом, целуя мокрое от пота плечо. Попов тяжело дышит и улыбается, а его мокрая челка сваливается набок. Они лежат молча, пока Арсений не находит его ладонь, и не переплетает с ним пальцы, крепко сжимая. Антон делает то же самое, поворачиваясь на бок. — И все же жаль, что у меня не получилось, — вздыхает он. Арсений лишь смеется, притягивает их ладони к себе и целуя Антона в костяшки пальцев. — Какие твои годы. От него едва заметно пахнет духами, и Антон вдыхает сладкий запах. — Почему именно сирень? — не выдержав, спрашивает он. — Это мой настоящий запах, — с ухмылкой отвечает Арсений, поворачиваясь на бок и прижимаясь к Шастуну поближе. Он не сразу замечает напряженный взгляд Антона, и смеется, — это духи, но с моим природным запахом. Я долго допытывался у Руслана, какие больше подходят, чтобы только их носить. А твоя альфа говорила тебе, чем ты пахнешь? — Пф, думаю, она сама не запомнила, — фыркает Антон, — мне пришлось выспрашивать у слуги. Он сказал, что похоже на яблоко. Так что мне найти похожие духи будет сложнее. — Да брось, это мои причуды. — Но это так классно! Я будто бы после секса действительно нюхаю твой родной запах, — Антон утыкается ему в шею, где аромат еще чувствуется. — Меня больше веселит то, что учуют мои бедные горничные — они у меня обе альфы. Какую какофонию мы только что с тобой создали! Антон смеется вместе с Арсением и думает, что лучшего завершения бала у него еще в жизни не было.***
— И давно ты с Булаткиным мило по беседкам прячешься? — Антон шлепает друга по заднице. Эд недовольно на него косится, уводя подальше от центра зала. — Ничего мы не прячемся, — шепчет он, — просто придумываем вместе способ, как избежать свадьбы. Представляешь, ему тоже эта затея нахуй не сдалась. Он вообще оказался нормальным парнем. — Чего? — кричит Антон на весь зал, получив за это тычок от Эда, — Альфа — нормальный парень? Да ты влюбился, Выграновский! — А в жопу тебе не сходить? «Да я там уже был, и мне не понравилось. Больше мы такого с Арсением не пробуем, только игрушки и пальцы» — хочется ответить Антону, но он сдерживается. Об их странных отношениях не знает вообще никто, кроме слуг в доме Попова — те, конечно, делают вид, что они глухие, но Антону порой кажется, что их слышно в соседнем квартале. Особенно когда они оба стонут в унисон. А такое бывает, чаще всего, когда у одного из них течка, которые становятся значительно приятнее и веселее. Вспомни Арсения — и вот он объявится. Все такой же веселый, вечно флиртующий со всеми — так и не избавится от этой раздражающей привычки. Антону теперь вообще общаться с другими альфами не хочется (кроме, разве что, Сережи, но с ним неудобно, он еще долго извинялся за свой побег), а этому хоть бы хны — знай себе, пляшет, принимает бокалы, смеется над очередной несмешной шуткой. Шастун бы на балы и не ходил, он приходит-то, чтобы Эд один не оставался, но у того теперь есть свои отношения, в которые он погружен, пусть и отрицает, так что Антону остается только цедить вино, да и смотреть за Арсением — сплошное удовольствие. Когда он не рядом с альфой. Попов с милой улыбкой отвечает что-то высокому бородатому мужику — Антон уже его недолюбливает — и подходит к ним, слишком активный, даже для него. — Добрый вечер, — бросает он быструю улыбку Эду и оборачивается к Антону, — рад встрече. — Мы тоже, — Выграновский кивает, все еще не понимая, что же случилось: когда Шастун с Поповым стали ладить. — Очень рады, — Антон кривится, замечая, что тот мужик смотрит Арсению вслед. Хочется схватить Арса за талию, притянуть к себе, поцеловать, чтобы показать — мое, не трогай. — Можно тебя на минутку, Антон? — хватает его под руку Арсений, и это все еще смущает. Но Шастун послушно шагает туда, куда его ведут, лишь постоянно оглядываясь по сторонам. — Боже, да расслабься ты, — закатывает глаза Попов, стоит им отойти от Эда, — мы со стороны выглядим как мудрый наставник и глупенький ученик. — Ну да, старикашка делится опытом, — раздраженно бросает Антон, посылая в неперестающего пялиться мужика мысленный удар. — Ты злишься? — удивленно спрашивает Арсений, но проследив за его взглядом, по-лисьи ухмыляется, — Или ревнуешь? — Угадай! — Антон гордо вскидывает нос, заходя на предложенный Арсением балкон. Попов запирает за ними дверцы и быстро касается его щеки рукой в перчатке. Знает, черт, как выбить из Шастуна все мысли, эти перчатки прокляты. Они вообще вдвоем прокляты, но смущает это их мало. — Я хотел предложить тебе кое-что, — Арсений смущенно отводит взгляд, — помню, когда Руслана только не стало, я мечтал отправиться в Европу, попутешествовать, а то ему все некогда было. А меня сразу не пустили, говорят, мол, негоже мужу министра внутренних дел по заграницам разъезжать. Так что пришлось ждать, когда уже все, что я мог при желании сдать врагам станет неактуальным, — Арсений хихикает, крутя кольцо на пальце — верный признак, что волнуется, — может, оно и к лучшему. Короче, я собираюсь начать с Англии, и если ты хочешь, ты мог бы… присоединиться? Сходим на твои любимые скачки, погуляем вместе? Одному омеге путешествовать неправильно, а вот вдвоем… — Ты еще спрашиваешь? — Антон выгибает бровь, — когда собираться, я готов поехать хоть сейчас! — Ну, не так быстро, я думал отправиться по весне, — Арсений радостно расплывается в улыбке, — я так рад, Антон! Шастун быстро оглядывается в коридор, но там никого нет, так что он осторожно приседает и быстро целует Арсения в губы так, чтобы не размазать помаду. Вообще отношения с омегой несут одни плюсы — можно быть собой, не боясь осуждения, не нужно париться за макияж и одежду, да еще и смущаться — тебя всегда поймут и поддержат. Хотя Антон скорее склоняется к тому, что это отношения с Арсением несут за собой эти плюсы. Но его мало волнуют подобные вопросы, ему просто по-человечески хорошо и правда интересно, он забыл о том, что такое скука. А путешествие… это же сколько ночей и дней наедине друг с другом, с самой потрясающей головой на свете, которая может придумать все, что угодно, чтобы развлечь и себя, и Антона? Можно ходить обниматься, и с невинной улыбочкой заявлять, что у них, мол, так принято. — Антон, скажите, — Арсений кокетливо поправляет оборку своего черного платья, — вы заняты сегодня вечером? Я просто хотел предложить вам поехать ко мне, помочь мне разучить тот новый, потрясающий романс. — О, разумеется, обожаю громко разучивать романсы, — прыснул Шастун. — Заодно обсудим поездку. — Если только после романсов. — С утра? Что ж, можно и с утра. — Тогда не будем терять ни секунды.