Дышу тобой

      Галф даже не может представить, какие связи поднял Мью (или его семья?), но он на самом деле в этот же день прошел все обследования — даже те, где безумная очередь, а теперь они оба сидят перед пи`Комом — просто потому, что парень не отпустил его одного. Он втягивает голову в плечи, ожидая реакцию Мью на приговор, который сам Галф слышал уже не один раз, но вместо этого смотрит во все глаза на доктора, который не менее удивленно пялится в ответ:              — Нонг’Галф, я не знаю, как такое возможно, но ваш организм начинает очищаться…              — Что?! — Галф выхватывает снимки из рук врача и пробегается по ним глазами.              Да, он не медик, но за это время уже научился почти профессионально выделять те темные пятна, что сулили ему медленную и мучительную смерть. А теперь видит, что и в легких, и в других органах их стало меньше. До полного выздоровления еще очень далеко, но… получается, что него есть надежда!       У них есть надежда.              Он неверяще смотрит на пи`Кома, а тот разводит руками:              — Я правда не знаю, как это прокомментировать, потому что последние ваши результаты были очень плачевными. Не замечали ли вы в последнее время какие-то изменения в вашем состоянии?              Галф на минутку зависает и пытается вспомнить.       Слишком много случилось за последние часы, но он пробует сосредоточиться на том, что чувствует.              Да, сейчас нет таких сильных болей, хотя он, конечно же, забыл принять свои лекарства.       И цветы… Цветы теперь он выкашливает увядшие вместо свежих бутонов.              Доктор внимательно все это слушает, а потом бросает осторожный взгляд на Мью, что тоже пребывает в ступоре:              — Похоже на то, что вы вошли в стадию ремиссии. Но, раз вы сегодня пришли не один, то могу ли я сделать вывод, что ваши чувства теперь более не являются безответными?.. И что это и помогло вам начать выздоравливать?              Галф краснеет из-за такого точного попадания, но он не знает, как на это среагирует Мью, поэтому пытается юлить:              — Я… Мы… Это не то, что вы подумали…              Но рука Мью крепко и уверенно сжимает его ладонь, пока парень говорит громко и четко, глядя прямо в глаза, пусть и обращаясь к врачу:              — Это именно то, что вы подумали. Да, теперь все взаимно.              Наверное, он становится совсем пунцовым, потому что и лицо, и уши горят просто немилосердно, когда он смотрит в эти невероятные глаза, полные чувств. Но уже не так страшно признаваться в том, что да: теперь они вместе.              Он вполуха слушает о том, что нужно все-таки провести чистку организма, но потом резко качает головой, когда слышит об операции:              — Нет! Мы же обсуждали…              Мью снова осторожно берет его за руку, переплетая их пальцы и ласково поглаживая:              — Если вопрос в деньгах — я помогу.              Галф снова мучительно краснеет:              — Нет, я не буду делать операцию — тогда же я ничего не буду чувствовать, а я этого не хочу… А теперь есть шанс, что можно обойтись без нее, раз цветы сами начали отмирать.              Он почти шепчет от смущения, потому что приходится признаваться вот так, на глазах у постороннего. Но потом решительно вздергивает голову:              — И все равно я не могу взять деньги у тебя! Даже на чистку организма там очень большие суммы…              Он видит, как мрачнеет лицо парня, как в глазах разливается боль и чувство вины вместо воодушевления, поэтому смягчается и идет на уступки:              — Ладно, потом поговорим…              Врач же продолжает предлагать варианты, как можно помочь Галфу как можно быстрее пройти без операций все стадии выздоровления, предвкушая, какую научную работу напишет по этой теме. А все, что хочет он сам — это побыстрее оказаться дома.       У них дома.              Мью буквально не выпускает его из рук: обнимает, поддерживает, оберегает, как будто он не парень 23 лет, а фарфоровая кукла. Но причина становится понятна, стоит только ему начать кашлять или скривиться от боли. Парень тут же подлетает к нему, обнимает, гладит по плечам, голове, подставляя салфетку:              — Вот, держи! Тебе очень больно?              Он с благодарностью принимает помощь, но все еще очень смущен, потому что не привык к такому:              — Спасибо, мне уже лучше. И… Мью?              — Да? — тот смотрит как-то пронзительно отчаянно.              — Не надо так меня оберегать — я не стеклянный.              — Это все — по моей вине, — парень обнимает его реально как что-то безумно хрупкое, — ты так мучаешься… Эти цветы приносят тебе столько боли, а я ничего не могу для тебя сделать…              Галф обнимает в ответ:              — Ты и так уже делаешь: ты рядом со мной, ты… — он запинается, все еще боясь произнести, — любишь меня. Этим ты уже помогаешь мне выжить.              Мью кладет ладонь на его щеку, нежно поглаживая:              — Люблю. Поэтому, пожалуйста, не отвергай мою помощь…              — Хорошо, я подумаю, — такому взгляду Галф не может отказать.              Как и сердце не может не трепыхаться, когда безумно счастливый Мью от избытка чувств стискивает его в объятиях, а потом ойкает и хлопает себя по лбу:              — Совсем забыл! Погоди минутку…              Он не знает, чего ожидать, но радостное предвкушение вознаграждено по-царски, когда ему на ладони ложится увесистый стеклянный пузырек, на котором явно вручную выведено “Remember me”:              — Я забыл отдать его тебе.              Галф завороженно смотрит на сосредоточение чувств его любимого человека и с замиранием откручивает колпачок, собираясь вдохнуть аромат, как его прерывают:              — Нет, не так! Надо ближе к коже, чтобы все ноты раскрылись…              Мью мягко берет из рук флакон, а затем разворачивает руку Галфа тыльной стороной ладони вверх, чтобы оставить на запястье несколько капель, растирая их пальцами:              — Вот так. А теперь можешь послушать аромат…              Галф осторожно делает вдох, второй…       Его глаза наполняются слезами, потому что такой красоты во флаконе он еще никогда не встречал. А окончательно поток хлынул, когда Мью ему улыбается в ответ на восторги:              — Так пахнешь ты. Солнцем и любовью.              На такое признание он не может не покраснеть до ушей.       Как и вечером, когда после душа Галф замирает возле их постели, не зная, что ему делать дальше.              Да, они спали вместе все это время.       Но вместе они никогда не спали.              Вот такая забавная игра слов, но Галфу от этого не легче, потому что делить постель с человеком, с которым у тебя все серьезно (по крайней мере с его стороны) и взаимно — это новый для него опыт. Видимо, его нерешительность улавливает Мью, который неслышно подходит сзади и обнимает вздрогнувшего от неожиданности парня за талию:              — Будем ложиться?              Дожидается кивка, плюхается сам на постель и утягивает за собой взволнованного Галфа, который продолжает молчать и лишь испуганно хлопать глазами:              — Боишься?              Галф мотает головой настолько решительно, что вызывает смех.              — Тогда в чем дело? Мы же раньше с тобой уже спали вместе…              Да, спали.       Но сейчас Галф не знает, чего ждать от парня рядом с ним.       И чего ждать от себя, в первую очередь.       Потому что он не боится приставаний, а опасается другого: что сам не сможет удержаться.              Мью каким-то образом это считывает, поэтому осторожно протягивает руку и нежно касается его щеки, предварительно прошептав:              — Можно?              Конечно “можно”.       Он жаждет, безумно жаждет этих целительных прикосновений, как и жара губ, что согревают дыханием его собственные, которые он алчно приоткрывает в надежде продлить поцелуй — и его мечта воплощается в реальность, когда Мью тихо стонет и углубляет их слияние. Рука, что скользит по его телу, как будто одновременно успокаивает и воспламеняет, ибо невозможно не реагировать на эти нежные касания.              Но Галфу хочется большего: он желает безлимитно трогать гладкую горячую кожу, проходиться по ней пальцами, отвечая на страстные поцелуи, поэтому на ощупь находит края домашней майки и тянет ее наверх. Мью усмехается в поцелуй и немного отстраняется, помогая избавить себя от одежды, но при этом осуществляя ту же манипуляцию с Галфом.              Вот так: кожа к коже.       Когда между вами нет никаких преград или недосказанности, а только обнаженность чувств и тел.              Он, наверное, стонет слишком громко, когда Мью отрывается от его измученных губ и скользит жадным ртом по шее, легонько прикусывая нежную кожу, пока не спускается до углубления ключиц, где подключает еще и язык, проходясь по углублениям. Галф цепляется пальцами за эти широкие плечи, что склонились над ним, вероятно, делая больно, потому что Мью немного шипит в ответ. Но стоит ему только убрать руки, как слышит властное:              — Нет, верни — мне нравится, что ты такой страстный. Хочу носить твои следы на себе.              Ну вот: снова краснеть…       Но руки он возвращает, потому что невозможно не держаться за этого человека, когда тебя сносит лавиной ощущений, когда эти сводящие с ума губы дразнят твою плоть: покусывают, лижут, посасывают.              Галф и не знал, что у него такая высокая чувствительность, потому что каждой клеточкой тела реагируют на эти мучительные прикосновения: и на холодную влагу, что будоражит нейроны после касания языка, и на приятную возбуждающую боль, что терзает его соски при каждом покусывании. Руки отрываются от плеч и тянутся, чтобы прикрыть выступающий живот, к которому приближается Мью своим голодным ртом, потому что он безумно стесняется этого несовершенства, но слышит восторженное:              — Не смей! Я так люблю твой животик: такой мягкий, нежный, сладкий…              Последнее Мью, вероятно, узнал только что, потому что совершенно не стесняется проходиться языком по этой части тела, а Галф закрывает лицо руками в смущении, что сейчас тот заметит куда более выступающий орган, который не может не реагировать на все эти ласки. Парень и правда замирает как будто в нерешительности, а Галф смотрит на него сквозь раздвинутые пальцы, не в силах выдержать прямой взгляд. А потом Мью, неотрывно глядя прямо в глаза, запускает руку в его домашние шорты.              — Мью! — он тут же перехватывает руку, мучительно краснея. — Я не уверен… Я никогда…              — Тшшш, мой хороший, — Мью покрывает поцелуями его ладонь, — я не сделаю ничего, чего бы ты не захотел. Просто позволь мне доставить тебе удовольствие — как ты мне тогда в душе. И ты всегда можешь меня остановить — в любой момент.              Странно, что подушка под его головой еще не тлеет, потому что уши горят в ответ на такое признание, но он кивает и отпускает руку, что тут же жадно ныряет и под его белье тоже. И теперь Галф уже задыхается от остроты ощущений, когда ладонь касается его фактически болящей от возбуждения плоти и начинает его нагнетать еще больше уверенными движениями. Он прикусывает ребро ладони, чтобы не стонать очень громко, но Мью восторженно шепчет:              — Пожалуйста — не надо, я хочу тебя слышать…              Ему безумно стыдно и неловко, но он подчиняется, теперь уже стискивая хлопок простыней, хотя все еще вгрызается резцами в плоть своих саднящих от поцелуев губ, пытаясь удержать стоны. Но тут же забывает об этом, когда холодный воздух касается его бедер: это Мью стянул одним движением с него оставшуюся одежду и приник алчным ртом к его стоящему уже вертикально члену.              Да, у него вообще нет опыта.       Никакого: ни с девушкой, ни с парнем.       Но если с практикой полный швах, то с теорией немного лучше: по крайней мере в порно минет он видел.              Но реальность оказывается куда лучше его влажных эротических фантазий: она тоже влажная и очень эротическая, но при этом полна какой-то невыносимой пронзительной нежности, потому что тебя касается твой любимый человек, а ты, сгорая от неловкости, позволяешь тому себя трогать как угодно и где угодно — даже в самых интимных местах. Галфу не с чем сравнивать (разве что с собственной рукой), но скольжение шелковых губ, их ритмичное (или нет) сжатие на члене, поглаживания пальцами, дразнящие движения языком вызывают у него два диаметрально противоположных желания: чтобы это никогда не заканчивалось и чтобы кончить поскорее, потому что невыносимо приятно.              Теперь его руки, что ранее делали больно плечам Мью, цепляются за голову парня, которая склонилась над его бедрами. Вероятно, теперь тот останется без роскошной шевелюры, потому что Галфу крайне сложно себя контролировать, и он пытается задавать тот самый ритм, что поможет ему дойти до грани. Скорее всего, он толкается слишком сильно прямо глубоко в глотку, потому что Мью стонет и закашливается, выпуская его член изо рта.              — Прости!              Ему стыдно и неловко одновременно, а еще абсолютно невозможно остановиться, потому что мозг отключился почти полностью, а тело командует только одно: ему нужна разрядка. Но Мью не слушает его сбивчивые извинения, а снова приникает, голодно и жадно, как будто тот сам получает удовольствие от процесса, а не доставляет его Галфу. А он не может сосредоточиться ни на чем, потому что безумно близок к той грани, после которой тело перестает подчиняться окончательно.              Галф приближается к пику, поэтому пытается отпихнуть голову Мью от себя, бормоча:              — Я сейчас… Мью…              Но тот железной хваткой держит его бедра и не дает себя отстранить, поэтому Галф смиряется со своей участью и захлебывается от удовольствия, выгибаясь в любимых руках и изливаясь прямо в рот, что доставил ему такое наслаждение этим вечером. В голове пусто и как-то дымно от того пожара, что испепелял его изнутри, но он находит в себе силы, чтобы подтянуть Мью вверх к себе, обнять его и уронить голову на плечо после поцелуя, позволившего почувствовать свой вкус на губах любимого.              Наверное, ему нравится секс.       Нет, не так: он обожает это чувство эйфории, что сейчас омывает его тело подобно теплым волнам океана.       А еще больше он обожает этого человека, что так нежен с ним и так сильно любит — это видно в каждом жесте, это слышно в каждом слове восхищения к такому неидеальному ему.              Галф утыкается в плечо, горячее и влажное от пота, немного соленое — да, он не удержался и лизнул. Сейчас их запахи смешались, поэтому он не может вычленить тот особый тонкий аромат, присущий только Мью, но такой симбиоз согревает его душу, как и духи, что ему были вручены. Флакончик стоит сейчас на тумбочке и подмигивает ему отражением света ночной лампы, но Галфу сейчас больше по душе аромат их любви, что пропитал насквозь и комнату, и их самих.              Когда послеоргазменный флер немного спадает и органы чувств начинают работать, Галфу становится стыдно, потому что в его бедро упирается чужое возбуждение, намекающее, что кто-то тут эгоист.       Что Мью так и не кончил, отдав себя целиком чужому удовольствию.       Поэтому сейчас это нужно срочно исправить.              Галф затыкает удивленный возглас поцелуем, пока его рука скользит вниз, чтобы уже знакомыми движениями помочь любимому человеку тоже достичь оргазма. И когда его ладонь через несколько движений принимает на себя горячую влагу, то он не может удержаться, чтобы не прошептать, глядя в мутные от наслаждения глаза:              — Эту часть теории мы уже освоили. Давай в следующий раз перейдем к следующему разделу?              Он смущается до красных ушей от собственной смелости, но это стоит того, когда видит в глазах это желание, от которого ему становится еще жарче. И от ответного шепота:              — Конечно, мой хороший. Все, что ты захочешь.              А хочет Галф все, что может дать ему Мью.       И того самого: целиком и полностью.              Потому что не только Мью дышит им, но и Галф тоже.              Даже мой последний вздох — для тебя.