Вечер

Небольшая квартирка на окраине префектуры – самое уютное место во всей вселенной. В ней живет крошечная семья из двух человек, почти всегда есть свежеиспеченные молочные булочки, теплый чай. Крошечные комнатки украшены множеством самых разных плакатов и картин, начиная с чего-то по-родному японского, до каких-то постеров с очередного волейбольного матча Аргентины. Но квартира часто пустует. Один человек уезжает, второй постоянно работает. Все чаще холодные зимние вечера греет один только обогреватель и шерстяной плед.        Также и сейчас. За окнами ночной город, горящий яркими огнями света из окон жилых домов, зимний ветер завывает, снег медленно падает с неба, затянутого темными тучами. В небольшой квартирке горит тусклый свет. Молодой парень сидит на футоне, укутавшись в одеяло и что-то заинтересованно печатая на ноутбуке. Рядом тихо рычит обогреватель, греющий воздух в комнате; недалеко свистит чайник, кипятя воду. В квартире как обычно пахнет лавандовыми благовониями, в воздухе можно отыскать аромат теплых булочек, еще теплыми лежащими на тарелке рядом с парнем. Светлые волосы, больше похожие на одуванчик, пушатся от сухого воздуха, а оранжевая пижама придает какой-то осенней, домашней, родной атмосферы.        Парень встает с насиженного, теплого места, чтобы пойти налить себе очередную кружку чая, но все его мысли и действия прерывает неожиданный звук открывающейся двери. Внутри него все перевернулось с ног на голову. Прилетел. Не предупредил об окончании соревнований, не сказал, что уже в пути. Обычный Ойкава, забывающий иногда поесть на тренировках, так, что Хинате приходится звонить своему бывшему семпаю и просить его, чтобы тот уговорил этого спортсмена хоть что-то скушать. Один раз, еще в самом начале их отношений, когда Ойкава и Хината только-только начали тренироваться вместе, первый чуть не свалился с голода от истощения и переутомления. Тогда перепугались все, пришлось срочно звать Ивадзуми, который точно должен был знать, что в таких вот ситуациях делать. И он действительно помог. Дал пару подзатыльников, насильно накормил и еще пару подзатыльников добавил, а на все возмущения уже пришедшего в сознание друга только показал на плачущего бойфренда и перепуганного кохая. Но сейчас, после почти четырех лет с того случая, Ойкава старается следить и за своим питанием, и за режимом, и за Сугаварой, своим возлюбленным, которого он в тот раз чуть не довел до нервного срыва.        Выходя в коридор Сугавара ожидал увидеть что угодно, кроме огромного букета цветов и улыбающейся мордашки Ойкавы. На русых волосах и шарфе еще остались нерастаявшие снежинки, куртка уже висит на крючке около входной двери, а рядом ботинки, также слегка покрытые снегом. Сугавара подходит к нему, принимая букет.        - В честь чего? – удивленно спрашивает Сугавара.        - Просто так. – улыбаясь, отвечает Ойкава и притягивает возлюбленного к себе, увлекая в ласковый поцелуй. – Я скучал. – шепчет ему в губы Ойкава. Он отрывается от мягких, влекущих к себе губ, заправляя недлинную прядь пепельных волос за ухо. Он тихо шепчет признания в любви, гладит замерзшими руками краснеющие от смущения щеки Сугавары, аккуратно оглаживает талию руками; букет красивых лилий был поставлен в вазу на небольшом кофейном столике.        - Тоору, подожди. – Суга подставляет ладони к груди, отталкивая парня от себя. Тот, повинуясь, удивленно смотрит в карие глаза, пытаясь понять, почему его остановили. – Тебе в душ нужно. – мямлит Сугавара, а Ойкава, пересилив все желание наплевать на здравый смысл, соглашается и идет в ванну.        Сугавара берет небольшую вазу с букетом и идет на кухню, где его уже заждался кипящий чайник и подготовленная кружка. Кажется, сегодня весь кипяток уйдет на рамен Ойкаве, очевидно, уставшего после чемпионата и самолета. Суга ставит наполненную водой вазу на подоконник, когда его со спины обнимают, прижимая к себе и зарываясь в пушистые волосы. Руки шарятся по теплому, разгоряченному телу, пробираются под свитер, ища соски, а когда находят аккуратно, ласково сжимают их, оттягивая за сережку. Сугавара проколол соски почти сразу после выпуска из школы, когда они с Ойкавой только начали встречаться. Это было самое начало, когда они оба только набирались решительности, какой-то смелости для первого шага. Коши как сейчас помнит свое сумбурное признание, поход на море и лицо Тоору. Это было прекрасно, но со временем, как бы остальные не настаивали на обратном, их любовь из какой-то подростковой, неопределенной, переросла во что-то куда более значимое. Они стоят друг для друга всего на этом свете. Их объятия, признания в любви, забота и, самое главное, ласка. Какая угодно. Хоть расчесывание спутанных после сна волос, хоть поглаживания талии и бедер. Последнее можно причислить к любимым занятиям Ойкавы. Он буквально обожает мягко гладить талию Сугавары, после чего получать в ответ тихий, сдавленный стон. Ему не хватает этого на соревнованиях, когда Суга уезжает к друзьям, когда он снова тренируется допоздна. Ему не хватает любимого запаха геля для душа, бархатистой кожи под пальцами. Ему не хватает Суги.        И каждый раз, приезжая откуда-то, Ойкава возмещает все убытки. Он может медленно входить в возлюбленного, а может вдалбливать его в кровать. Единственное, что Тоору делает неизменно – аккуратно подготавливает парня. Входит сперва по одну фалангу длинного пальца, пытаясь смягчить не самый приятный процесс. У Сугавары много прихотей, но основной, что кажется даже после стольких лет жизни вместе странным, особенностью их нечастой близости является растяжка исключительно в перчатках. Как бы долго Суга не пробыл в ванной, как бы долго себя не подготавливал, всегда требует этого. Всегда, но не сегодня. Он даже не обращает внимания, что в него входит не какая-то латексная хреновина по форме напоминающая палец, а горячая кожа, контрастирующая с чем-то невыносимо холодным. Как она осторожно проникает в него, растягивает, как пытается не принести ни капли боли, осторожничает. И какой кайф он от этого ловит. В нем по ощущениям три пальца. Они точно, как и их хозяин на площадках, задевают все чувствительные точки, заполняя Сугавару изнутри, даря ему незабываемое удовольствие. Ноги подкашиваются, он даже не успевает за что-то ухватится, как слегка падает, но его вовремя ловит сильная рука. Она прижимает его к горячему, влажному то ли от пота, то ли от воды, телу, гладит низ живота, нарочно обходя кругом стоящий и требующий внимания член.        Сам Ойкава пытается терпеть. Трется пахом о бедро, но не входит. Не хочет делать больно, не хочет навредить. Он съедает себя изнутри после ночей, когда сделал Сугаваре неприятно. Когда он стонал не от бескрайнего удовольствия, а от неприятного ощущения, расползающегося под кожей по всему телу. Коши должен испытывать только удовольствие, сравнимое с райским. И Тоору всем сердцем восхваляет себя прошлого за выработанные выдержку и стойкость. От одного только вида на стонущего и извивающегося в его руках Сугавару хочется приставить его к стенке и вдалбливать в нее, но нельзя. Ойкава не будет дожидаться друзей возлюбленного, готовых порвать любого, кто обидит их солнышко, самолично отрубит себе голову.        - Ойкава – протяжно стонет Коши, извиваясь в руках парня. Он хочет больше трех пальцев, хочет что-то большее. – Пожа-алуйста… - Сугавара извивается, прогибается в пояснице, насаживается на пальцы. Тоору молчит. Он не может больше терпеть, но понимает, что, если так туго трем пальцам, член не войдет безболезненно. – Ойкава… - не унимается Суга, - Прошу… - он жмурится, смаргивается слезы, сжимает в руке ткань домашних штанов Ойкавы. Его штаны лежат в ногах, они спали еще в самом начале. Его ноги дрожат то ли от холода, окутывающего их, то ли от невыносимого контраста между прохладой комнаты и горячего тела позади. Карие глаза начинают слегка закатываться от неимоверного удовольствия. Только пальцы, а Сугавара готов обкончать и подоконник, на который опирается, и прекрасные бутоны цветов, и стекло с видом на ночной город. – Ой… - он не успевает договорить, когда его несколькими быстрыми движениями переносят на футон, нависая сверху. Растрепанная челка Ойкавы прилипла ко лбу, он тяжело дышит и не перестает тереться пахом о бедро Суги, чтобы было хоть какое-то взаимодействие. Глаза горят ярким огнем, смотрят прямо на возлюбленного, а пальцы одной руки продолжают растягивать по-прежнему узкий проход.        - Прости, я больше не могу. – с трудом говорит Ойкава. И он действительно где-то совсем на грани. Ноги потряхивает, глаза хоть и горят, застланы какой-то чересчур возбужденной пеленой, а рука – единственная опора, не держит ни капли. Свободные пальцы постоянно сжимают теплый плед.        Сугавара не успевает ничего сказать, как в него входят. Обычно, во всех этих придурковатых постельных романах, полных порнухи, удовольствие от страсти описывается течением огня по венам. Коши никогда не согласится с этим бредом. Оно не течет по венам, оно – вены, оно и есть тело Коши. Рот приоткрывается в громких, протяжных, до боли сладких стонах; глаза закатываются, оставляя в поле зрения только белки.Ойкаве не легче. Он пытается сдерживать громкие стоны, но у него плохо получается это сделать. Из легких с предательски громким рыком выходит весь воздух.        В небольшой комнатке стало слишком душно, громкие шлепки двух тел заполняют все пространство. Они буквально переполняются чувствами друг друга. Сугавара цепляется руками за спину, оставляя неглубокие царапины, постоянно подтягивает скользящие ноги. Ему хорошо. Чертовски хорошо. Приятно до потери сознания. Идеально.        На долго их не хватает. Первым срывается Коши. Его ноги сводит судорога. Он сжимается вокруг члена Ойкавы и срывается окончательно. Он кричит в голос, член содрогается, изливаясь. Ойкава, как бы ни старался продержатся подольше не выдерживает ни ощущений, ни открывшегося вида.        Им хорошо. Они вместе лежат на помятом пледе, греются под горячим воздухом от обогревателя. Тоору позволяет мягко перебирать пальцами спутавшиеся волосы, пока он вырисовывает замысловатые узоры на любимой груди.        Им хорошо вместе. Вместе они по-настоящему счастливы.