Everything is bigger in Texas

Когда вам пять, то вас одевает мама. И всё равно какой тряпкой придётся щеголять, когда такова её прихоть: вам пять. В пятнадцать плохой вкус почти критерий возраста. Смешным это начинает казаться лишь когда краснеть за прошлые ошибки уже нет сил. Ну а когда вам идёт третий десяток, то слова "костюм" и "туфли" перестают быть атрибутом свадеб и похорон, а занимают прочное место в гардеробе. Но лишь Джаред не хотел вписываться в картину перфекциониста Эклза. Открытость и непосредственность партнёра по съёмкам, несомненно, приятный бонус, но всегда есть какое-то "но" считал Дженсен. Падалеки был словно заведённый, он не только не замолкал ни на минуту, восторженный новым знакомством, неся полную бессмыслицу, но и нашёл способ делиться своими мыслями даже в те редкие минуты, когда брал тайм-аут. Пёстрые несуразные футболки кричали не только своим цветом. Дженсен бы смог вскоре примириться с рябью в глазах при виде мельтешащего туда-сюда Джареда, но яркий принт, порой сделанный едва ли читабельным шрифтом, цеплял глаз и надолго застревал в голове. Всё началось ещё с их первого знакомства. Одетый просто, но будто с иголочки Дженсен приехал на площадку, где тут же его подхватил и снёс с ног вихрь Падалеки. И если пару синяков и ушибов Эклз мог простить, то кислотно-жёлтую надпись "Don't eat yellow snow" на белоснежной майке, да ещё в середине лета, когда никакого снега и в помине не было, - не так просто! Джаред, казалось, вообще не носил ничего другого. Любое промозглое пасмурное утро, когда у всей команды зуб на зуб не попадал, он встречал улыбкой и размашистыми стилизованными буквами "Barbie wants to be me" на всю грудь. Постепенно характер принтов менялся: нелепые глупости стали вытеснять дразнящие, а порой и вызывающие фразы. Хоть Дженсен и давно смирился с эксцентричным стилем друга, но всё же ему было бы комфортнее, если бы взгляд не утыкался в промежность Джареда, прослеживая направление большой стрелки под словами "My better half". А уж про тот случай, когда Падалеки захотел сделать Дженсену сюрприз после двухнедельнего зимнего отпуска, Эклз и вспоминать боится. Джаред пробрался в его съёмную квартиру и, мучаясь долгим ожиданием хозяина, уснул прямо на кровати друга (предварительно перелопатив все ящики в столах и комодах, и совершая неоднократные набеги на холодильник), пуская слюни на светящийся в темноте ярко-красным принт "You. Me. Bed. Now.", который и так был изрядно засыпан крошками от печенья. Именно такую живописную картину застал вернувшийся домой Дженсен. Сюрприз он оценил: до сих пор щекочет где-то в подсознании упущенным шансом. Но заострять внимание Эклз на этом не стал, а решил посмотреть что же ещё выкинет Джаред. Падалеки не заставил себя долго ждать. На следущий день, во время похода в бар (куда предусмотрительный Джаред переоделся в бежевый свитер с гордым заявлением "Everything is bigger in Texas". Окружённая контуром их родного штата ёмкая мысль понравилась даже Дженсену), Джаред, взглянув на часы и пробормотав что-то про закрытие, умчался в неизвестном направлении. То, что друг куда-то мог спешить субботним вечером, показалось Эклзу странным. Тем более, без него. Однако, он припомнил, как недавно Джаред во время одной из своих ранних пробежек решил кардинально изменить маршрут. Тогда конечным пунктом его тренировки оказался не дом, а... Съёмочная площадка! К месту назначения он прибыл весь взмыленный и обессилевший, когда сценаристы вовсю плясали на могиле младшего из Винчестеров. Зная, какой удар по самолюбию получил тогда Падалеки, Дженсен решил, что тот, наверняка, сейчас мчится в в сторону работы, и махнул на это рукой. Это же Джаред-дуралей-Падалеки. Допив своё пиво, Дженсен добрался до квартиры и, падая на диван, только собрался закинуть ноги на журнальный столик, как раздался настойчивый звонок в дверь. Ещё немного посидев с задранными в воздух ногами, Эклз поплёлся открывать - мало ли что? Только подходя к двери, он уже знал, что это Джаред. Ну как знал. Слышал. Вы бы услышали, если бы за дверью оказалась паровая машина? Вот и Дженсен услышал. А именно так можно было описать сбившееся рваное дыхание Падалеки. На пороге действительно мялся Джаред. Раскрасневшийся и смущённый он прекрасно контрастировал с белой майкой, которая крупными простыми буквами гласила: "I love Jensen". Сминая заветные слова в кулаке, и втаскивая Джареда в квартиру, Дженсен чувствовал частое биение сердца под пальцами и думал, сколько места в его шкафу займут джаредовы футболки.