Не смотри в темноту

      Город встречает тебя холодно. Мелкий, колючий снег летит прямо в глаза и, кажется, даже пробивает обвязывающий лицо тонкий шарф. Холодно, очень холодно. Термобелье не помогает — либо продавец приврал, либо ты носишь его неправильно, что куда более вероятно. Тяжелыми ботинками ты проваливаешься в свежий снег, касаясь подошвой более старого, уже затвердевшего и превратившегося в лед слоя. Ноги понемногу начинают промокать, отчего идти становится тяжелее, очень хочется попасть внутрь какого-нибудь здания, любого, пусть даже в самый замшелый подвал — лишь бы там было не так мокро. Ничего, скоро. — думаешь ты, понимая взгляд на уходящую в бесцветное небо колокольню возле площади — твоя промежуточная цель.       Ворота закрыты. Ничего, здесь не так уж и высоко. Собрав все силы, ты карабкаешься на крышу прилегающего к колокольне монастырского флигеля, благо архитекторы прошлого оставили для тебя много удобных уступов. Задача сложнее — слезть. Одно неловкое движение, и ты уже летишь прямиком в снег. Повезло — ты приземляешься на рюкзак, он смягчил падение, хотя спина и пятая точка теперь точно будут болеть пару недель. — А как же снаряга? — мысль промелькнула в твоей голове, — Внутри гляну. — отвечаешь ты себе вслух, отряхивая спину и ноги. Действительно, проверять вещи на морозе, едва справляясь леденеющими пальцами с молниями и застежками — так себе затея. Ты аккуратно берешься за дверную ручку — закрыто, просто так на колокольню тебе не попасть. Разогнавшись хорошенько, заранее зная, что примерзшую дверь просто так с места не выбить, ты мощно прикладываешь ее ногой. Поддается, с дверного проема мелким дождиком посыпался иней, дерево треснуло в нескольких местах, но пока еще не сдвинулось с места. Еще разок — дверь заметно просела, подавшись внутрь. Третий удар — ты слышишь, как старые, проржавевшие петли вылетели из древнего кирпича, а деревянная преграда с грохотом повалилась на пол, подняв в воздух облако пыли и снега. Странно. Первый громкий звук, который ты слышишь за последние несколько часов.       Подъем кажется тебе слишком долгим. Прогнившие деревянные ступеньки проваливаются под ногами, каждый раз заставляя твое сердце вздрагивать от неожиданности. Долго. Тяжело. Холодно. Нос закладывает от пыли. Но сюда хотя бы не задувает ветер.       Ты наверху. Отсюда видно большую часть города. Мертвого. Уже очень давно. Мутные глаза домов, ослепшие от пыли и инея, бессмысленно уставились куда-то вдаль. Оборвавшиеся от наледи и снега провода беспомощно свисают с крыш, покачиваясь в такт дуновению ветра. Пустым взглядом на тебя таращатся фальшиво улыбающиеся лица с обесцветившихся билбордов. На тебя. Живого, теплого, единственного. Все они. Смотрят. Тебе. В глаза.       Закурив, ты снимаешь рюкзак со спины — вроде ничего не пострадало. Из отдельного карманчика ты достаешь зашитую в мутный целлофановый пакет карту, чтобы хотя бы приблизительно сориентироваться. На ней много красных пометок — места, которые тебе точно нужно избегать из-за обвалившихся конструкций или других опасностей. Тот, кто продал тебе эту карту не особо посвящал тебя в подробности. Он и сам, наверное, не знал и половины. Ты здесь — на монастырской колокольне. Сюда тебе надо — большой кластер жилых домов, обведенный черным фломастером. То, что ты ищешь, должно быть здесь. Идти недолго, город, благо, небольшой, главное только не забывать правила, которые тот торговец прямо при тебе написал на краю карты: Здесь никого нет Не верь тому, что видишь Не смотри в темноту       Ты с трудом понимаешь эти правила. Пока что все в этом городе тебе дается с трудом. Чтобы хоть немного отвлечься от гнетущего одиночества ты достаешь из-под куртки пистолет: патрон в патроннике, магазин держится, предохранитель включен. Ты сможешь за себя постоять. Ты бросаешь окурок вниз. Маленьким рыжим огоньком он медленно планирует и потом пропадает в сплошной белой пелене. Ты спускаешься вслед.       Болит голова. Не покидает ощущение, что всюду тебя сопровождает какой-то едва слышимый, неуловимый, но очень неприятный звук: низкий настолько, что от него, кажется, закладывает уши, он преследует тебя. Может это от головы? Или все-таки падение с высоты даром не прошло? Очень болит голова.       Ты медленно идешь по пустым городским улицам, встречая по пути поглощенные снегом машины. Так, по двери в снегу, они стоят уже много лет, ровно на том месте, где их оставили хозяева. Ты пытаешься заглянуть в окна домов, но не видишь в них ничего, даже собственного отражения. Тебе знакомы эти картины, ты уже давно живешь с этим, но… здесь… Здесь все по-другому. Стекла, хоть уже практически непрозрачные, но целые, машины не заполоняют хаотично улицы, как в других местах. Нет — они стоят так, как должны: аккуратно прижаты к краю проезжей части, будто их владельцы просто вышли по делам или остались дома… но так и не вернулись.       Тебя не покидает странное чувство. Ты не один. Не один, хотя прекрасно знаешь, что этого не может быть — помнишь первое правило? Может быть, ты просто хочешь так думать? Может, было бы лучше, если бы сейчас к тебе вышли люди, о существовании которых просто никто не знает, или какое-нибудь чудище с рыком накинулось на тебя? Ты с ним справишься. А с этим липким, гнетущим чувством справиться не выходит. Стало хуже. Боль сдавливает голову, пульсирует в висках, заставляет тебя периодически останавливаться, чтобы перевести дух… и оглянуться. А позади тебя все та же бесцветная, отрицающее все живое пустота, и лишь следы на снегу напоминают, что несколько секунд назад там была жизнь, был человек. Странно.       Очень болит голова. Надо отвлечься. Твое внимание привлекает большое здание в классическом стиле. Такое же бесцветное и мертвое, как все остальное, такое же нетронутое, но что-то в нем есть. Ты внутри. В обветшалых интерьерах ты узнаешь что-то, о чем тебе давно рассказывали старожилы. Кажется, раньше это называлось… культурный дом или… Дом культуры! Точно. Ты бесцельно шатаешься в партере, в тщетных попытках отвлечься от боли, разглядываешь разваливающуюся от времени лепнину, пинаешь мусор под ногами. Здесь теплее, чем на улице. Надо отдохнуть. Расположившись рядом с провалившейся сценой, ты достаешь из рюкзака банку тушенки, портативную печку-эсбитку и таблетку с сухим топливом — роскошь по нынешним временам, за которую тебе пришлось нехило раскошелиться. Тепло от огонька, вкус мяса позволяют тебе расслабиться и дают волю воображению. Мозг живо рисует тебе картину сидящих в зале зрителей. Они сыты, в тепле, им не надо сражаться за свою жизнь, не надо бояться. Они сейчас отдыхают, они пришли на концерт. По сцене вышагивает конферансье, подойдя к микрофону, он пару раз стучит по нему пальцем для проверки и… — Кто здесь?!       Ты вскакиваешь с места, быстрым движением достав пистолет. Кровь прилила к вискам, дыхание сбилось, тело пробил холодный пот. Тебе не послышалось. Это было твое имя. Это был человеческий голос. Рядом. Позади тебя. Тебе с трудом удалось это разобрать, но ты точно знаешь — это было твое имя. Позабыв про вещи, ты обходишь весь зал, заглядываешь в каждый уголок с пистолетом наперевес. Тщетно.       Ты снова на улице. Погода ухудшилась. Серое безразличное небо, кажется, опустилось настолько низко, что до него можно дотронуться рукой. Ветер поднял в воздух еще не успевший улечься снег — теперь ты будешь идти чуть ли не на ощупь. Зато ты практически не слышишь тот звук. Он повсюду.       Здесь нет жизни. Жизнь существует только вокруг тебя. Все существует, пока ты на это смотришь, пока ты об этом думаешь. Пока ты рядом, оно имеет смысл, оно живое… А если оно живое?       Голова гудит. Чем отчетливее слышен звук, тем сильнее наседает боль. Ты уже почти у цели. Сквозь пелену вьюги ты видишь серые коробки жилого комплекса — человейники из коридоров, квартир и лестничных пролетов, братские могилы для своих жителей, спрятавшихся по норам от того, что их в итоге и убило. Промокшие ноги тебя убивают, идти становится все сложнее, ты не чувствуешь пальцев. Но надо идти. Снег застилает глаза, налипает на одежду, тщетно пытаясь превратить тебя в еще один сугроб. Но надо идти, останавливаться нельзя, иначе Город тебя убьет. Ты не знаешь, как, но ты знаешь, что это произойдет. Город дышит тебе в затылок, вибрирует внутри твоей головы, заставляя ее разрываться от невыносимой боли.       Ты ловишь себя на мысли, что боишься обернуться. Здесь нет жизни. Жизнь существует только вокруг тебя. Все существует, пока ты на это смотришь, пока ты об этом думаешь.Если обернешься — увидишь пустоту. Нет, Города там уже нет, только черная, бездонная, глухая пустота, которую он прятал под своей оболочкой, безвременье.       Ты наваливаешься на дверь подъезда всем весом своего тела, не рассчитав силы, ты падаешь прямиком внутрь. Пыль. Очень много пыли. От единого вдоха ты закашливаешься, преодолевая спазм ты садишься на пол, облокотившись о блеклую стену, слышишь и чувствуешь, как рюкзак словно лезвие снимает с нее дряхлую краску и штукатурку. Надо отдохнуть. Ты пытаешься найти в рюкзаке эсбитку, чтобы разогреть еще еды — она осталась в Доме культуры… черт. Дрожащими от холода руками ты закуриваешь сигарету, пространство вокруг тебя медленно заволакивает синим дымком, боль и холод немного отступают. Тебе легче.       Ты обращаешь внимание на ржавую решетку слева от тебя, лестница за ней ведет в подвал. Темно. Очень. Ты бросаешь в темноту окурок, наивно веря, что он осветит хоть что-то. Огонек слишком слаб — темнота съела его. Ты достаешь из рюкзака обернутую в бумагу таблетку с сухим топливом и, поджигая ее, бросаешь вслед за окурком. Нет. Темнота все еще сильней — горящая таблетка пропадает из виду, хотя ты все еще слышишь ее шипение. Но она рядом, ты понимаешь, что летела она совсем недолго, до нее практически можно дотянуться рукой, но ты ее не видишь.       Так и должно быть?       Не должно. Должно быть хоть что-то, хоть слабенький огонек. Он должен отбрасывать свет, но этого не происходит. Что там? Почему здесь так темно? — Что это?       Ты тщетно пытаешься прогнать эту мысль, но она заставляет тебя встать. Стараясь не смотреть в сторону подвала, ты поднимаешься наверх. Ты знаешь, куда тебе нужно. Темно. Почему так темно? Чем выше ты поднимаешься, тем меньше света. Темнота отрезает тебе путь, заставляет заходить и пробираться туда, где твой фонарик может выхватить хоть что-то. Другие же места… Там нет жизни. Там темнота. Она не пропускает свет, не пропускает воздух, один взгляд на нее заставляет тебя холодеть, но ты не хочешь отворачиваться, не хочешь прятаться. Ты смотришь. Темнота завораживает. Темнота могущественна, она отрицает все: физику, время, пространство. Она отрицает Город, отрицает его пустоту, наполняя его своим фантасмагорическим смыслом, отрицает тебя. Она обволакивает, от нее веет теплом, ее прикосновения нежны.       Прочь! Ты бежишь на прямых ногах та едва различимый свет фонарика. В попытке его схватить, ты падаешь и сильно ударяешься головой о холодный, пыльный пол. Неважно. Словно в горячечном сне ты несешься по лестничным пролетам, спотыкаясь, падая, поскальзываясь — лишь бы подальше от темноты. Второй раз она тебя не обманет. — Где я?!       Ты приходишь в себя в длинном коридоре. Его не должно здесь быть, это жилое здание, зачем ему нужны такие коридоры? Едва перебирая ноги ты ломишься во все двери, но это бесполезно — за каждой из них темнота. Каждая открытая дверь впускает ее в коридор, позволяя ей следить за тобой. Ты понимаешь это — свет фонарика становится тусклее и тусклее. Ты идешь вперед.       Как же болит голова. Будто по вискам бьют молотом. Тебе плохо. В глазах иногда темнеет, кровь отливает от головы и ты падаешь — тебе нужно несколько секунд на восстановление, пока сознание и зрение не вернутся в норму. Ты встаешь, опираясь о холодные стены, и идешь дальше. Цель уже не так важна. Ты не помнишь, зачем ты здесь, это уже не имеет никакого смысла. Тебе нужно выбраться отсюда, из этого города, из этого дома, из этого проклятого коридора, где единственное, что ты чувствуешь это страх и твои шаги.       Это не твои шаги. Ты слышишь их только тогда, когда останавливаешься. Это не ты, это не твои шаги. Ты боишься обернуться. Сквозь звон в ушах ты можешь слышать лишь свое дыхание, или…       Ты оборачиваешься.       Силуэт. Необъяснимая, бесформенная, неописуемая словами фигура исчезла сразу же, как только на нее попали лучи света.       Ты отскакиваешь назад, упираясь спиной в дверь. Откуда она здесь? Коридора больше нет. Ты находишь себя в маленькой, необычайно душной комнате, здесь пахнет сыростью и гниением. Как это возможно?! В панике ты толкаешь плечом хлипкую дверь, она поддается и ты по инерции влетаешь во что-то тяжелое, рассекая себе бровь. Это шкаф, на тебя валятся полуразложившиеся куртки и шарфы, запах их смерти бьет тебе в ноздри, но тебя это мало заботит. Оттолкнув от себя падающую мебель, ты быстро окидываешь взглядом прихожую: темнота повсюду, она гонит тебя из квартиры обратно на лестничную клетку. Руки тебя не слушаются. Царапая в кровь пальцы, ты выдергиваешь проржавевшую щеколду, выскакиваешь на лестницу и, падая на четвереньки, карабкаешься все дальше и дальше наверх. Силы покидают тебя. — Мне страшно.       Ты приходишь в себя. Свет фонарика слабо озаряет лестничную клетку последнего этажа здания. Ты понимаешь, что рюкзака у тебя больше нет, так же, как и пистолета. Они тебе не нужны. Ты устало сидишь на лестнице, пока темнота медленно ползет с этажа ниже, изменяя пространство вокруг себя. Она действительно завораживает. Заражает собой. Темнота медленно забирает в себя все, к чему прикоснется. Не уничтожает, нет — забирает, делая материю частью себя, частью огромного, не пропускающего свет тела, сплетенного из плоти, бетона, стекла и дерева. Она давно не видела людей, давно не ощущала их на ощупь, на запах, на вкус. Темнота тебе рада. Темнота тебя жаждет, настолько, что ее желание больше походит на похоть, чем на первобытный гастрономический инстинкт. Она ждет твоего согласия, ждет, когда ты примешь очевидное и не упадешь в ее теплые объятия.       Ты бросаешь в темноту окурок последней сигареты, ударившись о ступеньку, он кувырком отправился в пасть темноты. Вытерев кровь с лица, ты идешь к последней двери, которую ты сможешь открыть. Ноги подкашиваются, головная боль не позволяет уже слышать ничего, кроме вибрирующего низкого звука и звона в ушах, твои глаза застилает красная пелена, кровь из рассеченной брови медленно огибает твое лицо, мелкими капельками падая на пыльный пол. — Кто ты?       На кухне светло. Ты уже не помнишь, как выглядит солнечный свет, не помнишь, кто ты, как тебя зовут, зачем ты здесь, что ты здесь ищешь. Ты помнишь только темноту, ползущую за тобой по пятам, страх… Их здесь нет. На кухне светло, сухо и чисто, старенькое советское радио наигрывает музыку, хотя ты едва ее слышишь. За столом сидит мужчина средних лет: он хорошо одет и экипирован, его лицо излучает здоровье и спокойствие. Заметив тебя, он любезно приглашает тебя за стол. — Странное местечко, да? — твой неожиданный спутник ставит рядом с тобой кружку. С первого глотка ты понимаешь, что там самогон. Немного противный на вкус, но как же он тебе сейчас нужен.       Тебе становится легче, каждый глоток наполняет твое тело теплом и спокойствием. Голос мужчины мягкий. Он говорит что-то, задает вопросы, но ты не отвечаешь. — Как тебя сюда занесло-то? Я вот тоже тут недавно, ищу кое-что… Ты тоже это ищешь? Ну вот и славно, вместе двинем, всяко веселей.       Ты пропускаешь его слова мимо ушей, ты чувствуешь, как через боль во всем теле из тебя выходит усталость и накопившийся стресс. Ты делаешь еще один глоточек и вытягиваешь ноги. — Не хочется отсюда уходить, да? Не отвечай — вижу, что не хочешь. Ну, будь по-твоему, посидим еще чутка, и пойдем… Да… Сколько времени на все это убито, а что мы с тобой с ним могли сделать. Тебе бы вот, — он называет тебя по имени, — с матерью почаще видеться, в семью вернуться.       Откуда он знает?! Твою спину пробивает, словно электрическим импульсом, тело немеет, капли холодного пота, кажется, замерзают на месте, впиваясь прочными, острыми льдинками. Откуда он знает?! Человек выговаривает все, он знает каждый твой шаг, каждую твою мысль, все, что привело тебя в Город. Откуда он знает?       Ты хочешь убежать, но не можешь — тело тебя не слушается. Свет, который казался раньше таким теплым, теперь походит на свет операционной лампы. Холодный, нечеловеческий, неземной, он превращает пространство кухни в гротескный сине-серый хаос, центральной фигурой которого является мужчина, пожирающий твою душу безжизненным взглядом. Ты замечаешь это только сейчас — его глаза мертвы. Они мутные, не следят за светом, не реагируют на окружение, они смотрят только на тебя. Ты хочешь кричать, но у тебя нет связок. Нет связок и нет языка, их никогда не было, нет и не будет, ты просто этого не помнишь. Ты хочешь кричать, но из твоего горла ничего не выходит, даже воздуха. Ты пытаешься промочить горло самогоном — твой рот обжигает резким вкусов ржавого металла, пыль и ржавчина скрипят на твоих зубах. Тебе кажется, что к тебе вернулись силы — нет, ты можешь только это, на большее сил не хватит, твое тело все так же приковано к стулу. Мужчина говорит с тобой, но ты его уже не слышишь — к тебе вернулась головная боль… — Слушай, будь другом, переключи песню. Тоску навевает.       Ты встаешь. У тебя получилось. Стараясь не отворачиваться, ты едва передвигаешь немеющие ноги, но идешь к приемнику, от которого исходит не музыка, но звук, тот самый низкий, вибрирующий звук, болезненно рикошетящий от твоей черепной коробки прямо в мозг и обратно, вызывая нестерпимую боль. Ты близко. Чем ближе ты подходишь к приемнику, тем сильнее боль. Ты уже ничего не видишь, комната сливается в сплошное пятно, с трудом ты нащупываешь позади себя тумблер, окровавленными от ран пальцами ты переключаешь его…       Темнота. В темноте нет жизни… не было, теперь у нее есть ты. Широко раскрытыми глазами ты смотришь на ее обнаженную красоту, что ранее была тебе недоступна. Темнота абсолютна. Темнота божественна в своей однозначности.       Ты смотришь в темноту.       А темнота смотрит на тебя.       Ты закрываешь глаза. Тебе тепло, тебе не больно.       Ты больше не боишься.