***
Ёжик, как ни старался, не мог поверить в произошедшее в коридоре. Нет, ему было совершенно плевать, что он пропустил практически половину урока: его из коридора не было слышно, и ладно. Но Крош… То, что он сделал, казалось неожиданным. Не мерзким или отвратительным, не странным, не противным — именно неожиданным. Ёжик сам не понимал, почему ощущения говорили только об этом, но думать об этом не хотелось. Да и не то чтобы получалось: чертова паническая атака застала его, как всегда, в самый неподходящий момент. Благо Бараш и Нюша подошли достаточно близко, чтобы успеть помочь: первый усадил на стоящую недалеко лавочку, а вторая достала бутылку воды и, опустившись рядом, обняла парня. Ёжик и сам обычно справлялся, но моральная поддержка от друзей уж точно лишней не была. — Что произошло? — меланхолично уточнил Бараш, когда Ёжик наконец вернул Нюше наполовину опустошенную бутылку воды. Поправив шарф на шее, парень сложил руки на груди и, привалившись плечом к стене, лениво оглядел парочку на лавке. — М-м, — промычал Ёжик, опуская голову. Потом мотнул головой. — Ничего. — Ничего, как же, — сквозь смешок хрюкнув, произнесла Нюша. Потом потянулась, чтобы поправить очки на носу друга. — Смотри, даже очки съехали. — Да ничего не произошло, — чуть резче нужного повторил Ёжик. Бараш вопросительно вскинул бровь. — Именно поэтому ты не вернулся на урок с журналом, — с этими словами он выудил из рук друга упомянутую вещицу. — Просто прогулять захотелось. Ёжик скрипнул зубами и мотнул головой. Говорить о произошедшем совершенно не хотелось: Нюша и Бараш и без него прекрасно видели в последнее время, что Крош от них — и от Ёжика в частности отдалился. Иногда парню казалось, что Бараш и Нюша прекрасно знают причину, но умело держат язык за зубами, однако подобные мысли быстро испарялись, когда Ёжик краем уха слышал разговор друзей о том, что «Крош странно себя ведет», «ему надо объясниться» и «хоть бы причину назвал». Хоть бы причину назвал… Да, конечно, было бы хорошо. Ёжик болезненно улыбнулся и, прикрыв глаза, откинул голову на прохладную стену коридора. Кажется, причину он теперь прекрасно понимал, — или, во всяком случае, догадывался, — но никак не мог решить, как стоит ее воспринять. Осуждать Кроша за его чувства парень совершенно не собирался, но хотел бы понять, как стоит вести себя с ним дальше. Делать вид, что ничего не было, или как-то ответить? Попытаться поговорить или отпустить? И самое главное: принять или оттолкнуть? Хотя, пожалуй, как раз последнее в решении не нуждалось. Потому что ответ очевиден: чувства Кроша нужно принять. Дать понять, что это не отвратительно, что он нормальный. Потому что, кажется, сам Крош таким себя не считает. Однако как это сделать, Ёжик не имел ни малейшего понятия. Все оставшееся время до конца уроков Ёжик провел в крайне нервном состоянии: то и дело дергался, оборачивался в коридорах в поисках Кроша, а в классах все время косился то на дверь в тихой надежде, что друг вот-вот войдет в класс, то на часы, как никогда желая, чтобы уроки поскорее кончились. Чуда, конечно, не случалось, однако парень не терял надежду и ждал конца дня, когда Кроша можно будет поймать у раздевалок или у самого выхода из школы. Конечно, парень допускал, что друг предпочел сбежать раньше положенного, но верить в это категорически не хотелось. Бараш же с Нюшей наблюдали за Ёжиком со стороны. Они не лезли к нему с расспросами о том, что произошло и куда делся Крош на этот раз, боясь расстроить или случайно вызвать еще одну паническую атаку, но молчаливо поддерживали. Ждали, пока парень сам решит поделиться случившимся, однако тот все молчал как рыба об лед. Уроки в тот день закончились позднее обычного, а Кроша Ёжик, конечно, в школе так и не нашел. Это заставляло нервничать и дергаться к концу дня все больше, и в раздевалке, когда уже можно было расходиться по домам, Ёжик продолжал стоять, глядя в большое окно на падающий снег и теребя в руках шапку, то ли не решаясь одеться и пойти домой, то ли все еще надеясь на появление Кроша в поле зрения. — Ну и что ты тут стоишь? — Нюша появилась за спиной парня так неожиданно, что Ёжик вздрогнул, резко оборачиваясь. — Кого ты ждешь? Домой пора, ночевать в школе не обязательно. — Ну… Я… да, — Ёжик стушевался и неловко натянул шапку на голову. Поправил ее на лбу и потянулся за курткой. — Я не жду. Просто устал. — Ага, ври дальше, — Нюша с некоторой надменностью хмыкнула и уперла руки в бока. — Ты весь день непонятно чем занимался, даже замечания учителей не слышал. Витал в облаках… О чем весь день думаешь, может, расскажешь уже? — Ни о чем, — упрямо повторил парень и стал спешно натягивать и застегивать куртку. Впрочем, от дальнейших попыток разговорить его это не спасло. — Ты в последний раз таким рассеянным был на уроках, когда тройку с плюсом за сочинение получил, — хмыкнув, заметил Бараш. Он протянул Нюше пальто, помогая одеться, но взгляда от друга не оторвал. — И началось это сегодня… — С того, как не дошел на физику, — Нюша хмыкнула. Поправила волосы и стала застегивать пуговицы. Затем убрала руки в карманы и впилась внимательным изучающим взглядом в Ёжика. — А на физике уже не было Кроша с самого начала, — Бараш щелкнул пальцами, как часто делает, когда к нему в голову приходит очередная шедевральная идея для стиха. Нюша ухмыльнулась и, согласно кивнув, стала заматываться в шерстяной платок. Ёжик совсем неловко повел плечами и опустил голову в попытке спрятать покрасневшее от смущения и напряжения лицо. И почему его друзья до такой степени проницательные? Неужели нельзя хоть разок дурачками прикинуться и не лезть, а?.. — Ну, давай, колись уже, — Бараш страдальчески вздохнул, почесывая шею сзади и взлохмачивая таким образом кудри на голове еще больше. — А то очень хочется пойти поесть, а Нюша ведь не отстанет… Девушка тихо фыркнула, но спорить или обижаться не стала. Только бережно поправила неизменный бантик на волосах и, взяв сумку в руки, вернулась взглядом к Ёжику. Тот все еще стоял, не решаясь с тем, рассказать ли друзьям о случившемся или нет. В конце концов, правда, все же не выдержал — внимательно огляделся на и без того пустой коридор и раздевалку, вздохнул поглубже и выпалил: — Крош поцеловал меня. Повисла тишина. Бараш, подавившись воздухом на вдохе, закашлялся. Нюша, обычно достаточно эмоционально реагирующая на новости, замерла в неверии. — Крош? Поцеловал тебя? — уточнила она негромко. Получив нервный кивок от Ёжика, тихо хмыкнула. — А я все думала, когда он соберется… — Он поцеловал и ушел, — словно не слыша ее слов, пробормотал Ёжик. Теперь он начинал терять хотя бы относительное внешнее спокойствие, а голос его вдруг сорвался на легкие истеричные нотки. — То есть я случайно его в коридоре встретил, когда на физику возвращался. Хотел узнать, почему он перестал со мной нормально общаться, а он заявил, что нам надо совсем прекратить общение. А… А потом поцеловал. — Вот идиот, — девушка только закатила глаза. Ее словно совсем не впечатлил рассказ друга о произошедшем. — И, очевидно, сбежал? — Ну… Как видишь, — Ёжик шмыгнул носом и отвернулся, что-то ища в карманах рюкзака. Повисло неловкое молчание. Ёжик копошился в рюкзаке, Бараш меланхолично застегивал заклепки пуховика, а Нюша, стоя в ожидании парней, задумчиво накручивала локон волос на палец. — А что значит, ты все думала, когда Крош соберется? — уточнил Бараш негромко через несколько минут, когда копошение Ёжика стали уже совсем наигранными. Нюша спокойно повела плечиками. — Ох, мужики, — вздохнула она. Подняла на парня немного насмешливый взгляд. — На глаза обращать внимание надо. Видел, как он на Ёжика смотрит в последние месяцы? Там же все очевидно. — А как он на меня смотрит? — Ёжик насторожился и, бросив изображение бурной деятельности, обернулся. Конечно, сегодня он подсознательно понял, как Крош на него смотрит, что он скрывает и что это может значить. Но признавать, произносить это вслух боялся. — Влюбленно, — Нюша, закатив глаза, произнесла это таким тоном, словно сообщала совершенно очевидную и лежащую на поверхности вещь. — Ой, да ладно тебе! Что ты на меня так смотришь? Не ври, что сам ничего не понял. Вы вот сколько общаетесь? Да он никогда не позволял к тебе никому даже пальцем притронуться. — Так ведь… дружба, — пробормотал Ёжик, прекрасно понимая, что несет глупость. — И поцелуй, — напомнила девушка и хрюкнула сквозь смешок. — Да, это определенно дружба. Мужская, крепкая… — Елки-иголки, — обреченно вздохнул Бараш, потирая лоб. — Да уж, — Нюша фыркнула. Потом мгновенно посерьезнела и заметила: — Но Крош никогда не признает, что так можно себя вести. Вам нужно поговорить. — Еще бы знать, где его искать, — проворчал Ёжик, впрочем, уже спешно завязывая шарф, а затем застегивая рюкзак. Что делать, он уже знал. В конце концов, если Магомет боится идти к горе, то она придет к нему сама! — Домой к нему зайди! — бросила Нюша, но вышло уже в спину друга: Ёжик, не дослушав, спешил к выходу из школы. Совета подруги парень в итоге не услышал. Впрочем, его идея ничем не отличалась от слов Нюши, он и сам дошел до совершенно очевидной мысли заглянуть к Крошу в гости вечером. Правда, оставалось только надеяться, что Крош действительно окажется дома, а не будет шляться где-нибудь до ночи.***
Крош всегда знал, что любит Ёжика. Сначала это была дружеская, почти братская любовь, но потом она переросла в нечто, не совсем понятное парню. Нечто, чего Крош никак не мог объяснить сам. Все началось еще в детском саду, когда Ёжик только-только пришел в группу и не мог найти друзей. В компанию к Крошу он прибился как-то сам собой, но мальчик и не был против. Ёжик оказался спокойным и рассудительным уже в том возрасте, а то, что тихоня, Кроша совершенно не смущало. Ведь игры с ним все равно были веселыми и интересными, тихий мальчик время от времени неожиданно и сам предлагал какие-нибудь авантюры. Ну, а помогать отбиваться от некоторых противных знакомых Крошу было совершенно не сложно. Именно тогда они привязались друг к другу, подружились. Именно тогда Крош точно понял для себя, что расставаться с Ёжиком он не захочет ни за что. А потом все стало меняться. Мальчики узнавали новое, пошли в школу. Завели сторонние знакомства и стали меньше общаться. Контролю это почти не поддавалось, и как раз в тот период Крош начал осознавать, что не хочет делить Ёжика с кем-то еще. Что хочет видеться с ним чаще, что ему не нравится видеть, как Ёжику весело без него. Сначала Крош никак не мог понять, с чего взялась эта странная ревность, но позже до него дошло. И как только до него дошло — Крош испугался. До жути, до чертиков. Ведь где это видано, что мальчик любит мальчика? Так ведь нельзя, так неправильно: везде принцы спасают принцесс или принцессы целуют лягушку, чтобы та превратилась в прекрасного принца. Еще ведь ни разу не было, чтобы принц спасал принца от дракона или чтобы принц целовал лягушку. А раз такого нигде нет — то и любовь такая неправильная. Ненормальная. Мерзкая. Крошу подобные мысли и идеи не нравились. Он хотел любить и быть любимым. И даже где-то слышал, что любить кого-то своего пола — нормально. Что это так же правильно, как принцы с принцессами в сказках, но верилось в это не то что с трудом — в это вообще не верилось. Потому что вокруг не было ни одного знакомого, который мог бы объяснить, что так тоже можно. Значит, совсем не факт, что то, что Крош слышал когда-то от кого-то, правда. Ёжика в это втягивать не хотелось. Он казался Крошу слишком милым, слишком невинным, чтобы ставить эксперименты о том, нормальны ли отношения мальчика с мальчиком. Да и… Кто же знает, захочет ли сам Ёжик этого? Ведь это не очередная авантюра по побегу с уроков, не глупая идея отправиться пешком за город. О, нет, вовсе нет. Это серьезный шаг, а не импровизированное приключение, которое уже к ночи закончится. Решение о том, что для спокойствия их обоих надо прекратить общение совсем, пришло неожиданно, но принято с тяжелым сердцем: в последнее время Крош стал слишком часто засматриваться на Ёжика, слишком открыто. Его вечные рубашки с теплыми жилетками поверх, очки на носу, пушистые шапки и шарфы — все это завораживало и умиляло, так что хотелось обнять Ёжика и никуда не отпускать. Но Крош не мог себе этого позволить. И уже подумывал о том, что ему стоит попытаться лечиться от этого. Потому что нельзя болеть человеком всю жизнь. Еще и человеком своего пола. А разговор случился совершенно неожиданно и прошел, пожалуй, не слишком удачно. Крош ощущал стыд за то, что так просто отдалился от друга из-за своих глупых чувств, что заставил его остаться в одиночестве и сделал больно тем, что оттолкнул. Да-да, Крош прекрасно знал, что Ёжику тяжело без него, — всегда было, — что он для него единственный близкий друг, но тянуть его за собой Крош не собирался. Он надеялся, что друг не останется одиноким надолго, а уж он… Он сам как-нибудь справится. Из школы он ушел сразу после разговора с Ёжиком. Он все равно не собирался идти на уроки сегодня кроме первого, физкультуры, а теперь и совершенно не хотелось видеть весь оставшийся день Ёжика подавленным и расстроенным, — ведь, Крош уверен, именно таким он и стал, — пытаться избегать разговоров и встречи взглядами — да и просто встречи. Это все теперь казалось еще более невыносимым, чем раньше, так что парень предпочел хоть немного отвлечься, развеяться, а потому отправился гулять. Планов почти не было, потому Крош позволил себе идти куда глаза глядят. По городу Крош шатался до самой ночи. Самоощущение было паршивым, да и домой возвращаться совершенно не хотелось, потому что на улице мысли хотя бы то и дело перескакивали на какие-то сторонние темы, когда глаз цеплялся за что-то интересное или незнакомое, но дома… Дома, когда Крош ляжет в кровать, он обязательно окунется в переживания, отвлечься от размышлений о совершенном будет крайне трудно, а потом и уснуть не получится. Снова. Который день подряд. Однако возвращаться было нужно. В конце концов, не гулять же до самого утра, да? Тем более уже очень хотелось есть. Потому Крош в какой-то степени даже спешил домой, но на возвращение потребовалось еще некоторое время. А там уже он проскочил двор и едва не влетел домой, но, схватившись за ручку двери, замер на несколько мгновений, что-то осознавая. Лавочка. На лавочке у дома кто-то сидел. Обернувшись, Крош замер вновь, но на этот раз от неожиданности, а не от озадаченности. На лавочке у его дома сидел Ёжик — такой забавный и милый в большом зимнем пуховике, в варежках и большом шарфе. Он сидел, замерев и нахохлившись, как обиженный воробей, а глаза, кажется, были закрыты. В руках что-то держал, обняв и прижав к себе, а самого его неплохо присыпало снегом: днем был снегопад, а Ёжик, очевидно, оказался упрямее и усидчивее, раз не поддался паршивым погодным условиям и не ушел. Не ушел. А что он вообще тут делал? Зачем пришел? Крош не знал, но тем не менее оставить друга так, еще и под окнами собственного дома, он не мог. — Ёжик? — Крош, подойдя ближе, осторожно потряс друга за плечо. — Ёжик, ты чего тут? — А?.. — парень встрепенулся, разлепляя глаза. Несколько мгновений молчал, соображая, а потом тут же словно ожил. — Крош! Не уходи. В смысле… Не прогоняй. Нам поговорить надо. — Да уж, надо, — Крош тихо хмыкнул и, дернув друга на себя, чтобы поднять на ноги, стал отряхивать его от снега. — Например, о том, что ты тут забыл и когда пришел, что чуть в сугроб не превратился. — Я не хочу прекращать общение, — проворчал Ёжик, поправляя очки и тут же дергаясь от того, насколько варежка оказалась холодной. Потом подался вперед и крепко обнял Кроша. — Не хочу тебя терять. — Тебе нужно согреться, — Крош вздохнул и, коротко обняв друга в ответ, отстранился. Подтолкнул к дому. — Тем более отправлять в такое время домой одного тебя глупо. Идем. Ёжик сопротивляться не стал и охотно последовал за Крошем. Его не прогоняли, а это уже определенно хорошо. Это уже хоть какая-то надежда. Ведь не просто же так он сидел полдня в ожидании, пока друг вернется домой, да?.. Оказавшись дома, первым делом Крош стянул с себя и Ёжика куртки, ботинки и шапки и отправил все это сушиться, после чего практически пинками, не слушая возражений и попыток заговорить, отправил друга на тесную кухонку. Там включил настольную лампу, что тут же озарила помещение тусклым оранжевым светом, и чайник, чтобы налить горячий чай. Ведь они оба с улицы, оба замерзли. А Ёжик еще и заболеть может, потому что неизвестно сколько просидел на одном месте в ожидании Кроша. — Что это? — уточнил он, когда Ёжик уже в привычной манере опустился за обеденный стол и положил перед собой коробочку. — Конфеты, — парень тут же смутился и опустил голову. — С морковной начинкой, твои любимые. Подумал, это поможет помириться. — Помириться? А мы ссорились? Крош, все еще не поворачиваясь лицом к гостю, доставал из шкафа чай, сахар, чашки и ложки. Еще стоило бы поесть, но парень не был уверен, что стоит предлагать. Боги, вот и что ему теперь делать с Ёжиком?! Не выгонять же: на улице холодно, да и ночь почти — темень непроглядная, и фонари еле горят. Тихо до жути. Крош не простит себе, если отпустит Ёжика одного домой. А говорить с ним совершенно не хочется. Ведь теперь Ёжик знает — а если не знает, то хотя бы догадывается, — о чувствах Кроша после того глупого поцелуя и попытки прекратить общение совсем. Врать будет глупо, но и признаваться так не хочется… Так не хочется втягивать Ёжика в эту неправильную любовь. — Я… не знаю, — Ёжик запнулся и нахмурился, пытаясь сформулировать мысль правильно. Сонно потер глаза под очками. — Но ты ведь с чего-то решил, что нам стоит прекратить общение совсем. Я хочу понять, почему. Что не так. Крош вздохнул, поджав губы. Насыпал в чашки нужное количество сахара и, помедлив, повернулся. Привычно оперся поясницей о столешницу и посмотрел другу в глаза. Увидел в них тепло и надежду и тут же отвел взгляд. Надо, наверное, сразу все выяснить… Обговорить, решить, что делать дальше. — Мы не ссорились, — напомнил Крош негромко и покосился на чайник. Ну же, закипай! — Нам нет причин мириться. — Но ты хочешь прекратить общение, — Ёжик нервно облизал губы, так что Крош невольно повел плечами. — Но поцеловал меня сегодня. — Да. Поцеловал, — не стал отрицать Крош и отвернулся к окну. На улице было темно, даже звезд почти не видно. Из фонарей горел только тот, что совсем рядом с домом Кроша, и больше — никакой. Перегорели, что ли, все опять? Или их просто выключили? Тишина поглотила город с головой, и Крошу думалось, что уже слишком поздно, если даже не стоит сказать, рано. Сколько времени точно, парень понятия не имел. Ёжик следил за другом, нервно теребя рукав рубашки. Снова облизал губы, поерзал на стуле, но, поняв, что один во всем спящем доме создает слишком много шума, замер. Судорожно вздохнул и внимательно уставился на друга, ожидая хоть чего-нибудь. Ёжик не знал, чего, — может, признания в любви, может, извинений за поцелуй, — но ждал. Не мешал. А в слова, что они больше не могут общаться, услышанные от Кроша еще утром, категорически не верил. Помедлив, опустился на стол, подперев голову рукой, но все еще не сводил взгляда с друга. А Крош молчал. Сложив руки на груди, он кусал губы и внимательно смотрел на улицу, сосредотачиваясь. Он не знал, сколько времени на это ушло, но когда он наконец заговорил, Ёжик сонно встрепенулся. Чуть не заснул, что ли?.. — Я люблю тебя, — глухо проговорил Крош, не поворачиваясь к другу. — Люблю. Не как друга… Давно. Это неправильно. И поцелуй этот… неправильный. Отвратительный. Признание вышло рваным и скомканным, так что Ёжику понадобилось несколько секунд, чтобы осознать услышанное. В груди что-то ухнуло вниз и сжалось. Ёжик неуютно поежился. Он, конечно, предполагал подобную формулировку, но был уверен, что если и услышит признание, то скорее уж во влюбленности, а не в любви. Но такое… — Но почему неправильно? — парень нахмурился недоуменно, выпрямляясь. — Почему отвратительно? — Потому что так нельзя, — тихо отозвался Крош, нервно сжимая кулаки. — Потому что… это не дружба. Это отвра… — Любовь — это не отвратительно, — мотнув головой, довольно резко прервал парня Ёжик. Подскочив с места, оказался рядом с Крошем. Повернул его лицом к себе, схватил за плечи и, заглянув в его светлые голубые глаза, повторил порывисто: — Не отвратительно. Неправильной любви нет. — Но… — Крош даже растерялся от такого напора. — Как ты можешь говорить это? Ты ведь не… — Потому что ты мне нужен, как никто! Проговорив это, Ёжик резко замолчал. Его лицо тут же залил румянец, и парень опустил голову в попытке скрыть смущение. Он знал, он очень часто говорил Крошу эти слова, и тот прекрасно понимал, что это правда. Они оба это понимали. Так же ясно и четко, как и то, что сейчас эти слова — почти признание в любви. Такой же теплой и крепкой, но все еще робкой. Помедлив, Ёжик все же вновь поднял голову и внимательно посмотрел в глаза Кроша. Взгляд у того был недоуменным. Молчание затянулось на несколько долгих мгновений, а когда Крош уже хотел что-то сказать, Ёжик его остановил. Подался вперед, как Крош еще сегодня утром, и поцеловал. Уже не так робко, но и не слишком уверенно. Впрочем, этого хватило, чтобы ему ответили, немного расслабившись, доверившись. Ёжика охватило странное, но теплое, вязкое ощущение счастья и радостного волнения. Сердце в груди колотилось с бешеной силой, руки немного затряслись, а ноги ослабли в одно мгновение, однако парень не позволил себе отстраниться. Только крепче схватился за плечи Кроша и привалился к нему. Тот не возражал, обняв и прижав к себе крепче. Он уже доверился Ёжику. Хуже возможного точно не будет, а лучше… Крош не знал. Ему и сейчас уже не было так плохо, как какие-то полчаса назад. — Это не отвратительно, — тихо проговорил Ёжик, сглатывая, когда отстранился. Обнял Кроша за плечи и слабо улыбнулся, проводя рукой по его шее. — Это правильно. — Хорошо, если так, — отозвался Крош, упираясь лбом в плечо парня и закрывая глаза. Ёжик кивнул и хихикнул. — Да. Именно так. Чайник давно закипел, но никто не торопился наливать чай. Крошу и Ёжику и так было тепло и хорошо, спокойно. Как будто абсолютно счастливо. Так что рушить это ощущение совершенно не хотелось. Потому что оно правильное.