☾
Праздник Морских Фонарей был любимым для Архонта, и это был первый год, когда он не наблюдал за ним из окон своего дома, а являлся его непосредственным участником. Гулял среди сотен фонарей под ночным небосклоном, помогал пожилым писать их пожелания на записках и запускал вместе с ними фонари на причале, пробовал фестивальные блюда и рассказывал местным поварам о таинствах древних блюд. Однажды он встречает Люмин, которая бегает от одного поручения к другому, и не сдерживает улыбки - наблюдать за ней было забавно, хоть девушка и была в последнее время редким гостем Ли Юэ, ведомая поездкой в Инадзуму. Завидев работника ритуального бюро, Люмин мигом бежит к нему и дарит мягкую улыбку: — Это невероятно! - она оглядывает небо, созвездия на котором заменили яркие фонари, — Я впервые вижу что-то настолько невероятное и красивое с тех пор, как оказалась здесь… Столько фонарей, людей и желаний - дух захватывает, - она перекатывается с пятки на носок и склоняет голову на бок, когда Чжун Ли не сдерживает бархатного смешка. — Да, согласен, - он мягко кивает и обращает свой взор к небу, — Я тоже впервые ощущаю это настолько ярко. — Не врите, вы его придумали! - Паймон дует щеки, когда Люмин возмущенно пинает её в бок. — Нет, его придумал народ, - мужчина опускает взгляд на девушек и прикрывает глаза, — Жители Ли Юэ запускали в небеса лунные фонари, привязывая к ним записки с самыми сокровенными желаниями: кто-то мечтал о здоровье, кто-то о богатстве, а кто-то о возвращении любимых с войны. Они верили, что их желания дойдут до Адептов и Богов, и что те обязательно помогут им. Вера помогает людям не терять надежд, хотя кто знает… - Чжун Ли открывает глаза и дергает уголками губ в улыбке, - Некоторые желания действительно сбывались. — Тогда тебе надо написать, чтобы вы с братом встретились! А Паймон попросит много-много вкусной еды! - Паймон восторженно хлопает в ладоши и кружится на месте, обращаясь к путешественнице. — А что написали на фонаре Вы? - вдруг спрашивает девушка и резко машет руками, — Нет, если это сокровенное, то вы можете не договорить - я слишком лезу не в свое дело!.. — Я ранее никогда не запускал фонарь, - мужчина ведет плечом, а после бросает взгляд на морскую гладь, — Думаю, у меня есть время подумать до последнего дня фестиваля. — Тогда мы тоже запустим в последний! - Паймон улыбается и смолкает, когда спутница дергает её за руку и показывает взглядом, что лучше им оставить мужчину одного. Признаться, мужчина солгал. Он заведомо знал о том, что напишет на фонаре - знал с момента, когда получил письмо из Снежной, написанное неаккуратным, но оттого не менее красивым почерком. Тарталья в письме сокрушался на обилие поручений из-за которых он не покидал дворца, рассказывал о новом шраме на ключице и извинялся за то, что не сможет прибыть в Ли Юэ в ближайшее время - работы после его провала не убавилось. Но он обещал исправиться и прибыть в город по первой возможности, спрашивал, хочет ли мужчина увидеть какую-либо диковину из Снежной. Чжун Ли ощущал тоску, доселе неведомую бессмертному.☾
Праздничные одеяния приятно тяготят тело, а росписи золотых нитей отливают сотнями оттенков на черном шелке среди богатого освещения пристани. Многие позабыли о традициях праздника, потому народ иной раз оборачивается на мужчину: кто-то в недоумении, кто-то в немом восторге. Чжун Ли принимает фонарь из рук Люмин с нескрываемой благодарностью во взгляде, когда Паймон что-то опять шутит про отсутствие у работника ритуального бюро моры. Девушка улыбается и желает исполнения желания, когда мужчина обещает ей как бывшее Божество, что её желание обязательно станет явью. Люмин благодарно кивает и, бережно держа еще один фонарь в руках, повествует, что направляется на постоялый двор. Чжун Ли просит передать Якша наилучшие пожелания и, не поясняя боле ничего, просит откланятся. Он идет к причалу на самом краю пристани, где тускнеет свет от уличных фонарей, а гул сменяется шумом прибоя. В небеса взмывает лазурной голубизны олень, что был сотворен по прообразу Владыки Лун, и тысячи ярких огней вслед за ним, когда Чжун Ли запускает лунный фонарь, самыми губами шепча свое желание вновь. — Вау, и правда красиво, - звучит голос за его спиной, и мужчина стремительно оборачивается, не веря своим глазам. Перед ним стоит Тарталья в привычном глазу бело-сером костюме, маской Фатуи набекрень, а в руках его еще один фонарь. Рыжий юноша подходит ближе, равняется с возлюбленным и оглядывает небо, звезды на котором затмили небесные огни. — Теперь, кажется, следует запустить и мне, да? Тут есть какие-то тонкости, как в принятии еды палочками, или все делается по-бытовому? - он улыбается тепло, с хитринкой во взгляде смотрит на мужчину, что не может отвести от него глаз. — Ты здесь, - констатирует Чжун Ли, слегка хмурясь, чтобы удержать в груди непривычный доселе поток чувств, — Ты смог прибыть на Праздник Морских Фонарей. — Не смог упустить возможность загадать желание. Было бы кощунством с моей стороны, сам понимаешь, - Тарталья кривит губы в усмешке и поворачивается корпусом к мужчине, протягивая ему фонарь, — Запустишь со мной? Это не запрещено традициями или вроде того? — Перестань язвить. Традиции созданы для того, чтобы их чтили. Пока хоть кто-то помнит о них - они будут жить, - мужчина накрывает своими обнаженными ладонями чужие, облаченные в перчатки, и скользит нежно пальцами по костяшкам, переплетая пальцы. — Помнишь то, что сотворил, да-да. Исключительная трогательность, - Тарталья смеется беззлобно, закусывая губу, и Чжун Ли не сдерживает снисходительной улыбки и усталого вздоха. Тарталья смотрит на подвешенную записку, на которой кривым почерком выведено желание, и вытягивает руки вверх, позволяя морскому ветру подхватить фонарь и закружить его в воздухе, подгоняя к небесному золотому потоку. Чжун Ли смотрит на него, а где-то в горле пульсирует гул от биения о ребра сердца - Тарталья стоит перед ним, руку протяни и обожжешься о его огненные вихри на голове. — Позволишь мне поцеловать тебя? - юноша срывает это с чужих губ первым, не в силах ждать. Подается вперед и ведет ладонью по шее, скользя выше, к линии роста волос, притягивает к себе, чтобы накрыть холодные губы своими. Чжун Ли выдыхает и скользит языком по губам в немой просьбе углубить поцелуй, прикрывает глаза и ощущает на душе иррациональное для некогда Бога Войны спокойствие. Будто все так, как было задумано самим естеством при сотворении Вселенной; будто завтрашнего дня не существует; будто Смерть не царапает босые щиколотки когтями, выжидая удачного момента; будто Тарталья все шесть тысяч лет стоял с ним на причале, мягко сминая губы в поцелуе. — Ты до отвратительного романтичен для того, кто шесть тысяч лет держал обет целомудрия, - Тарталья утыкается носом в изгиб плеча и позволяет гладить себя по голове, подобно домашнего пса. — Ты до отвратительного болтлив, - парирует в ответ Чжун Ли, вплетая длинные пальцы в волосы на макушке, — Совершенно не умеешь смолкнуть, дабы сохранить таинство момента, а ведь в Ли Юэ ценятся тишина и… — Я соскучился. Чжун Ли моргает изумленно и чуть отстраняется, чтобы заглянуть в тронутые печалью глаза. Тарталья фыркает, отводит взор и наигранно смеется в жалкой попытке сокрыть секундную слабость. Тарталья не любит быть слабым - ему бы, Чжун Ли, этого не знать. — В плане… Мы не виделись больше полугода, верно? Любой человек бы соскучился за такой срок. И Тарталья внезапно смолкает, осекаясь. Поднимает взгляд на лицо мужчины напротив и качает головой, но оправдаться ему не дают - Чжун Ли вдруг облегченно выдыхает. — Да, вот оно что… - он в привычном жесте потирает большим пальцем подбородок, будто мысленно отмечая что-то для себя, — Тоска - это нормально для смертных. — Да… Жизнь постоянно подкидывает нам различного рода расставания, когда проигрывает Счастью и Смерти в карты - она, признаться, отвратительна в них. Ей следовало бы поучиться у меня играть в Дурака - я лучший среди Фатуи. Тарталья самодовольно хмыкает, задирая нос, но вскоре заметно сникает. Молчит с минуту и вдыхает резко, будто набираясь смелости. — Ты скучал по мне? - бросает юноша в шум прибоя. Чжун Ли неожиданно смеется: бархатисто, низко. Бледные щеки поцелованы мягким румянцем, когда мужчина смотрит в чужие глаза, тронутые янтарным блеском фонарей в небесах. Он ощущает, как в груди с гулом рушится посмертный чувствам трон. На кладбище, источающем больше пяти тысяч лет трупный запах, прорастают небесной синевы глазурные лилии, овеевая душистым ароматом каждый дюйм тела. В лицо дует морской бриз, оседая каплями на губах, когда Чжун Ли открывает блестящие янтарем глаза и мягко кивает, дергая уголком губ в вежливой улыбке. — Да. Кажется, я и впрямь скучал по тебе, Аякс, - он говорит это нежно, ровно, не стараясь понизить голос, дабы утаить, сокрыть. Открывается не сколько юноше напротив, сколько самому себе. Чжун Ли больше не Моракс - он имеет право на тоску, имеет право чувствовать, ощущать и воспринимать всю палитру некогда невиданных и чуждых эмоций. Чжун Ли больше не Властелин Камня, обязанный своим примером показывать всю божественную стойкость, уверенность и непоколебимость. Чжун Ли больше не Бог Войны, проглатывающий смерть на завтрак, обед и ужин как привычное блюдо. Отныне Чжун Ли - обычный работник ритуального бюро, тратящий мору на антиквариат из старых лавочек Ли Юэ. Отныне Чжун Ли наставник, друг, возлюбленный для тех, кого ранее и близко бы не подпустил к себе в эгоистичном порыве спасти от своего сокрушающего предназначения. Душа Чжун Ли все еще тронута вечностью, но, кажется, теперь его бессмертие обретает смысл - Жизнь циклична в своем обороте перерождения. На шестом тысячелетии своей жизни он встретил Тарталью из Фатуи, подарив ему нечто большее, чем Сердце Бога. На седьмом тысячелетии обязательно сыщет, чтобы оберегать, рыжего мальчишку Аякса. А в далеком будущем, возможно, станет верным союзником и опорой для непобедимого Чайлда. А пока их будет неминуемо разлучать Смерть, мужчина уверен, что его тоска будет сладостно мучить его фантомным теплом чужих губ на своих, напоминая, что он - живет. — Ты любишь меня, - говорит Тарталья, разрезая тишину и вырывая мужчину из глубоких дум. Чжун Ли поднимает глаза на юношу и встречается с неожиданно мягким взглядом, — Не хочешь сам сказать мне об этом? Чжун Ли хмыкает беззлобно, ловя себя на том, что никогда не говорил об этом напрямую - ведомый присущей для жителя Ли Юэ утонченностью предпочитал словам действия. Позволял растворяться в чужих ладонях, теряя всю божественность где-то во влажных поцелуях на своем теле; смеялся мягко с глупых историй, не прикрывая вежливо рот ладонью; подбирал древние артефакты в украшения, после неловко прося юношу о горстке моры; сам переплетал пальцы на ночных прогулках у берега Облачного моря, рассказывая о тех, кого когда-то имел смелость немо любить. Тарталья никогда не ревновал, - кивал понимающе и обещал, что переиграет Смерть и не позволит мужчине остаться одному. Чжун Ли на это лишь качал головой, стараясь удержать рвущуюся улыбку. Мужчина и сам не заметил, как Тарталья учил его Жить просто одним своим существованием. — Ты же сам прекрасно знаешь об этом, - Чжун Ли уверенно смотрит на юношу, делая шаг вперед и нежно прижимаясь губами к скуле, - Даже если море пересохнет, а горы разрушатся, моя любовь к тебе будет неизменна. — Очередное традиционное признание? - Тарталья целует его линию челюсти и обводит большим пальцем мраморную кожу на шее, чуть влажную от морского бриза. — Возможно, - не отвечает на вопрос мужчина и прикрывает глаза, трепетно прижимаясь к губам в поцелуе под взрывы десятка фейерверков. На морской глади медленно тает материал небесного фонаря, обнажая две белоснежные бумаги, на которых черными чернилами выведены буквы, складывающиеся в заветные пожелания. “Желаю разделить на двоих вечность” “Желаю быть сильнее Смерти”