trust

Ренджун не мог вспомнить, когда в их общежитии в последний раз было так тихо. Он привык слышать внезапный громкий смех, доносящийся из соседних комнат, режущий слух скрип двери в их общей с Джисоном комнате и неутихающие разговоры в прихожей. В любое другое время он бы обрадовался отсутствию надоедливого шума, найдя возможность спокойно заняться делами, но в этот вечер тишина сыграла роль угнетающего фактора. Джемин и Джисон ушли не так давно, и стрелки часов показывали всего-то девять часов вечера. За окном к этому времени уже успело стемнеть, однако Ренджун не спешил включать в комнате свет — только лампа на столе ярко освещала рабочее пространство с разбросанными по нему цветными карандашами и лежащим точно в центре беспорядка листом бумаги. Он смял и выкинул уже четвёртый набросок, оставшись недовольным тем, что рисовалось в порывах вдохновения: кривые линии, отсутствие композиции и неподходящие цвета. Вечерняя тишина не помогала сосредоточиться на творчестве. Наоборот, она давила на Ренджуна, прогоняла слаженность мыслей и действий. Размышления в голове совершенно не вязались с его занятием, отвлекали от рисования на долгие минуты, и когда он вновь возвращался в реальность, карандаш вырисовывал совсем не те штрихи, которые ему хотелось. Ренджун стирал их снова и снова, из-за чего на бумаге оставались грязно-серые следы графита. Пятый лист полетел в мусорку к предыдущим, а Ренджун, отчаявшись получить от этого занятия хоть какое-то успокоение, откинулся на спинку стула с разочарованным вздохом, позволив мыслям в голове завладеть собой. За тонкой стеной, отделявшей его от соседней комнаты, находилась причина бесконечного потока переживаний, мешавших сосредоточиться, выбивающих из колеи. Ренджун надеялся до последнего, что Джено захочет выйти из дома без срочной необходимости, согласится прогуляться с друзьями. Это была безосновательная, глупая тревога, опрокинувшаяся на голову ледяной водой. Как назло, Джено даже не подумал о том, чтобы покинуть общежитие, и незаметно для себя добавил проблем своему соседу. С тех пор, как Джемин и Джисон ушли, Ренджун не видел Джено. Тот никогда не был громким и назойливым соседом, предпочитая по вечерам прожигать время в компьютерных играх. Клацающие звуки мышки и сейчас могли бы разрезать надоевшую тишину, но вместо них Ренджун продолжал слушать лишь своё размеренное дыхание. Джено словно не существовало в реальности, за преградой в виде стены, совсем рядом. Он мог зайти в комнату в любую секунду, доказав Ренджуну, что его присутствие в квартире не является призрачным, но в результате представление об обратном лишь крепло. Джено не появлялся на пороге, не скрипел дверью в своей комнате, не спешил напоминать, что он живой и находится в одном помещении вместе со своим соседом. «Так лучше», — решил Ренджун, сонно прикрывая глаза. Он не хотел признаваться себе, что лучше ему не становилось. Джено был здесь, как бы не хотелось это отрицать. Он мог слушать музыку в наушниках, лёжа на своей постели, или спать, пускай для него уснуть раньше трёх часов ночи представлялось сложной задачей. Ренджун знал его привычки как дважды два. В этом не было ничего удивительного: они жили вместе несколько лет и раньше делили одну комнату, благодаря чему Ренджун привык засыпать так же поздно. Ни для кого не было секретом, что Джено любил горячий чай, а ещё имел зависимость от жевательного мармелада; по собственной традиции звонил родителям каждый день, растягивая разговор на час, и больше всего на свете ненавидел дождливую погоду. Ренджуна пугало совсем иное: то, с какой лёгкостью он стал запоминать самые незначительные изменения в привычных Джено вещах. Забывая дни недели, порой теряясь во времени и расписании дня, Ренджун продолжал хранить в памяти каждую мелочь, связанную с Джено, как нечто драгоценное и важное. Он ведь не так давно стал разбавлять чай холодной водой, а упаковки мармелада в его комнате медленно уступили место мятным конфетам. Последние Ренджун однажды купил только ради того, чтобы Джено мог в любой момент прийти, если его запасы внезапно закончатся. Не более чем проявление заботы. По крайней мере, в том уверял себя Ренджун. Они были друзьями, и ему казалось, что Джисон и Джемин замечают не меньше перемен в Джено, находясь с ним под одной крышей днями напролёт. Пока он не увидел, как Джемин заливает кипяток до краёв дженовой кружки, и не услышал от Джисона удивлённое «Разве он ел эти конфеты раньше?», когда пришлось объяснять, откуда в их комнате взялась стеклянная банка со сладкими мятными подушечками. Выходило, что о Джено так много знал только он один, и это не могло не напрягать. Ренджун открыто проявлял привязанность к людям, заботился об их комфорте в меру своих возможностей, но вряд ли хотя бы раз внимательно следил за чьими-то вкусами. Джено хотелось угодить, показать, что забота о нём выходит за грань, переполняет их дружбу особенным теплом. Ренджун желал получать от Джено одобрение: очевидное «спасибо», лёгкий кивок головой и дрогнувшие в полуулыбке уголки губ или взгляд, полный немой благодарности, довольный и одновременно такой нежный, что сердце готово было остановиться на невыносимую секунду. Джено это осознавал подсознательно, отдавая куда больше, чем Ренджуну требовалось. Он начал отвечать на заботу заботой, непритворной и, как выяснилось, нужной. Той, от которой Ренджун чувствовал себя самым важным человеком в чужой жизни. Джено проявлял её иначе, вместо внимания к мелочам наблюдая за ренджуновым состоянием. Он был рядом, когда становилось плохо, когда мир переставал ощущаться и останавливался на месте, когда переживания выходили на передний план, отравляли тело и душили светлые чувства. Ему единственному Ренджун смог доверить хрупкую, ранимую сторону своей души, скрытую за стальной внешней оболочкой. Не то чтобы он тщательно скрывал её от других, но перед Джено не получалось чувствовать стыд. С ним выходило просто, по-родному совсем. Ренджун поздно понял, что для душевной близости, возникшей из многолетней дружбы, не было ни единого повода или он крылся в том, о чём меньше всего хотелось думать. Это продолжалось год. Может, больше. Ренджун не мог сказать, с чего всё началось: с разбавленного чая, мятных конфет или совсем незаметной вещи, случившейся однажды, чтобы внести беспорядок в его жизнь и исчезнуть из памяти навсегда. Зато Ренджун точно знал, к чему эта глупая случайность привела. Джено привыкал держать его за руки, будто цеплялся за них в поисках тепла и умиротворения. Переплетал их пальцы, надеясь, что так надёжнее, и отказывался отпускать. При людях дотрагивался до ренджуновых ладоней осторожно и незаметно, скользя подушечками пальцев по запястью, и от этого еле ощутимого прикосновения становилось спокойнее, волнение уходило в ту же секунду, а Ренджун точно вдыхал поток свежего, неспёртого воздуха. Джено обнимал его всё чаще и чаще, обвивая сильные руки вокруг худой талии. Аккуратно, боясь надавить, причинить Ренджуну дискомфорт. Он делал это случайно, если эмоции требовали незамедлительного высвобождения; чтобы успокоить себя или Ренджуна в моменты сильного стресса, страха; без причины подходил со спины, притягивал к себе легко, но настойчиво, обнимал крепко и отказывался двигаться с места несколько минут. Они смотрели вместе кино по вечерам, устроившись на кровати в комнате Джено перед компьютером. Долго не сходились во мнениях, потому что Джено любил ужасы, а Ренджун их боялся до жути. Они уступали друг другу слишком часто, и Джено со временем перестал возражать даже против романтических фильмов. Ренджун чувствовал уют, накинув одеяло на голову, завернувшись в него как в кокон, держа в руках пачку купленного часом ранее попкорна и не возражая против тяжести чужой головы на своём плече. Джено так привык засыпать: в тепле и рядом с тем, кому доверял. Как большой щенок, что ластится к хозяевам и чувствует себя беспокойно, когда их нет рядом. Поначалу Ренджуну было неловко находиться не у себя в комнате до поздней ночи, сидеть на кровати почти вплотную к Джено, потому что он мог притянуть к себе за плечи, не спросив разрешения, и засыпать тут же, скатываясь спиной по стене на мягкие подушки. Затем это стало входить в привычку. Их общую, единящую души привычку, что совсем скоро заняла своё место рядом с переплетёнными пальцами и крепкими объятьями. Ренджун твердил себе, что во всём этом нет ничего страшного и неправильного. Правда, их друзья по отношению друг к другу с таким не сталкивались. Джемин игриво обнимал Джисона, в том числе и на публике, смущая младшего до краснеющих от стыда ушей, иногда переходил черту, целуя мимолётно в шею или щёку; Донхёк обожал проявлять тактильность, повиснув на плече ближайшего человека, и мог невпопад захотеть несерьёзных поцелуев. Они были способны на это в силу характера и привязанности, но ни Джемин, ни Донхёк не вкладывали в свои действия ничего, кроме шутки. Точно они пытались поставить других в неловкое положение ради их же смеха. В объятьях с Джено не находилось ни одной причины для веселья. Он весь светился доверием, когда Ренджун оказывался рядом, касался с привычной осторожностью и смотрел нежным, щенячьим взглядом, что отпечатывался на коже и выжигался в голове приятным воспоминанием. Ренджун не находил в себе силы отказать Джено, когда их окружали знакомые, и сдавался окончательно в случае, если они оставались наедине. Однажды Джено сказал, что любит Ренджуна. В этом не было никакого подтекста. По крайней мере, на первый взгляд. В их узком дружеском кругу говорить о любви значило показать, что отношения естественные и правильные. Ренджун без всякого притворства напоминал этими словами, как ему дороги друзья, не будучи скупым на эмоции и их проявление. Иное дело Джено, для которого не представлялось возможным выражать свои чувства прямо, нескованно и искренне. Джено, который нашёл в себе силы сказать «я люблю тебя», имея в виду «спасибо» за то, что Ренджун отменил свои планы ради него, согласился побыть рядом немного дольше, чем обычно. Это можно было счесть за своеобразную шутку, пропустить мимо ушей и принять как данность, но Ренджун в тот момент забыл, как дышать. Лёгкие сковало чем-то железным и крепким, сжимавшим их до боли, и на секунду он ощутил себя человеком, оказавшимся в космосе без скафандра: с пустотой в мыслях, болью в лёгких, застывшей кровью и опасением, что изнутри можно взорваться. Джено тогда спросил, всё ли в порядке, и отразившееся на его лице беспокойство вернуло Ренджуна в реальность. С тех пор порядка в его жизни не осталось. Ренджун начал избегать Джено. Неосознанно, а затем с вполне понятной целью — отыскать немного спокойствия среди огромной неразрешимой путаницы. Тем не менее, он старался Джено не обижать: продолжал смотреть с ним фильмы в спокойствии ночи, иногда сквозь силу позволял обнимать себя. Ему не хотелось, чтобы Джено почувствовал себя плохо из-за возникшего между ними холода, но скрывать неприятные мурашки от прикосновений, беспричинный уход от объятий и страх случайно уснуть в дженовой комнате становилось всё сложнее. Дистанция между ними росла, а подозрения внутри от того лишь усиливались, росли в геометрической прогрессии и в один момент вспыхнули в голове неопровержимым фактом: «Я в него влюбился». Это было похоже на бурю, возникшую из ниоткуда и сносящую всё на своём пути. Мысль, как удар молнии, обрушилась на голову неожиданно, прошлась по телу мощным разрядом тока, поразив каждую клеточку ренджунова тела. Он до последнего отрицал очевидное, навязывал себе мысль о том, что не мог влюбиться в друга, в парня, в конце концов. Как бы он не старался предотвратить худшее и уничтожить зародившиеся чувства в своём сердце, ему не удавалось обмануть тело, замирающее в ступоре при виде Джено, покрывающееся мурашками, когда он рядом, и требующее ещё больше известных прикосновений. С того момента Ренджун предпочёл Джено игнорировать в той мере, насколько это было возможно в его условиях: всё реже выходил из своей комнаты, оглядывался по сторонам, будто боялся наткнуться на убийцу из фильма ужасов посреди коридора, и под любым предлогом уходил из квартиры, только бы не находиться к Джено настолько близко. Он чувствовал себя ненормальным, лишившимся последней частички разума. Не только потому, что влюбился в человека своего пола, о взаимности которого приходилось разве что мечтать, но и потому, что эта влюблённость оказалась болезненнее, чем он представлял изначально. Она походила на зависимость. Ренджун скучал по объятьям, рукам Джено поверх своих, чужому спокойному дыханию над ухом, но вернуться ко всему этому, позволить себе упасть ещё ниже не имел никакого права. Наверное, Джено сразу понял, что Ренджун его избегает, когда это стало так явно. Понял и не подавал виду, лишь изредка настойчиво смотрел Ренджуну в спину, если тот снова уходил из общежития по выдуманным на ходу делам, и пытался поймать его взгляд, чтобы задать немой вопрос: «Что с тобой случилось?». Ренджун всё равно не посмел бы ответить, а Джено не тянул из него объяснения насильно. Ренджун прекрасно понимал, что побег от проблем его не спасёт. Они продолжали жить в одной квартире, ежедневно находясь на расстоянии пары метров друг от друга, пересекались на кухне по утрам, когда приходили выпить кофе, вынужденно садились на соседние сидения в машине, отправляясь по очередному расписанию, и старательно демонстрировали людям, что между ними сохраняются прежние дружеские отношения. Ренджун не выдерживал, а Джено от отстранённости друга в какой-то момент устал. Ему было обидно, и Ренджун этому не удивился. Они так много времени проводили вместе, поддерживали друг друга в трудные минуты и настолько сблизились как друзья, что разрыв этой связи грозил обоим неприятными последствиями. Джено дал Ренджуну время найти подходящее объяснение происходящему и не давил на него неуместными вопросами, но его усталость, отражавшаяся на поникшем лице, преследовала Ренджуна и вызывала чувство вины. Иногда даже у Джено сдавали нервы, и это был как раз тот случай. — Что с тобой? — Спросил он в одну ночь, случайно столкнувшись с Ренджуном на кухне. Ренджун тогда сидел в помещении в полной темноте, подняв жалюзи на окне, чтобы в него проникало хоть немного света уличных фонарей. На столе стояла полупустая кружка с холодным чаем — так он спасался от настигшей бессонницы, которая преследовала его не первый день подряд. Когда мысли заполняли волнение и поток негатива, когда возникало желание провалиться сквозь землю, сон уходил вместе с душевным спокойствием, к чему приходилось привыкать, не имея ресурсов справиться. Ренджун надеялся, что все спят, но в очередной раз крупно ошибся. Он был бы не против увидеть на кухне рядом с собой Джисона или Джемина, но как по иронии появился именно Джено. Он остановился в дверях на продолжительную секунду, разглядывая фигуру за столом, а затем занялся своими делами, игнорируя ренджуново присутствие. Это выглядело наигранно и до такой степени неприятно, что Ренджун готовился заговорить с ним, разрушить выстроенную своими руками неприступную стену, однако Джено его опередил. Налив себе ледяной воды из-под крана, не сделал ни глотка, а затем развернулся лицом к другу и задал вопрос, интересующий его долгое время. Ренджун не мог разглядеть выражение его лица, но готов был поклясться, что на нём написано беспокойство. Вероятно, с той ночи Ренджун и стал ненавидеть тишину. Ту, в которой он судорожно пытался собрать разрозненные мысли в единую кучу, вычленить хоть что-то, имеющее смысл, и предоставить это Джено. Ту тишину, в которой собственное сердцебиение отражалось от стен с двойной силой и ударяло в виски тупой болью. Тишину, в которой Джено смотрел на него внимательно, обиженно, кажется, и выглядел всё таким же милым щенком, нуждающемся во внимании и отчаянно не желающим мириться с тем, что хозяева пытались его бросить. Джено не знал, как сильно это влияет на Ренджуна. Он не знал о нём ровным счётом ничего. — Всё в порядке, — не нашёл лучшего ответа Ренджун и поспешил добавить: — я просто устал в последнее время. Джено нервно закусил губу, поднёс кружку к лицу и намеревался сделать глоток, передумав в последний момент. Поставив её на край раковины, он подошёл к Ренджуну и резко наклонился вперёд. Его глаза на расстоянии нескольких сантиметров, нос почти соприкасался с ренджуновым. Сохранять спокойствие становилось невозможно. Джено не намеревался его смутить. Скорее, просто хотел увидеть, что написано на лице Ренджуна, узнать, нет ли лжи в его словах. Иногда он делал бесцеремонные вещи, и раньше Ренджун реагировал на каждую из них спокойно, с течением времени успел привыкнуть к этой особенности, как и к тысяче остальных. Только «раньше» больше не существовало. Раньше Ренджун не влюблялся в своих лучших друзей, не мучался из-за разрывающих изнутри чувств безысходности и одиночества, не шарахался при виде человека, с которым прожил в одной квартире больше четырёх лет. Раньше безнадёжной влюблённости в Ли Джено не существовало. — Я волнуюсь за тебя, — дженово тёплое дыхание почти касалось губ Ренджуна. Желание отбросить всякие приличия и поцеловать Джено в ту же секунду накрыло с головой, словно случайный импульс, прошедший по спине и лёгким покалыванием отразившийся на кончиках пальцев. Ренджун хотел переступить черту, негласный запрет, сделать то, что окончательно могло уничтожить их дружбу. Если бы Джено захотел, то увидел бы, как в глазах Ренджуна это желание плещется уверенным огоньком. Но Джено это игнорировал, как и сотни других сигналов, что Ренджун подавал ему неосознанно всё время. Конечно, ведь для него между ними не было ничего, кроме дружбы: особой, крепкой, необходимой обоим, как глоток свежего воздуха. Эта дружба не имела права быть разрушенной ренджуновыми больными чувствами. — Прости, я не хотел, чтобы ты беспокоился. Просто… иногда так бывает, когда не хочешь ни с кем говорить о своих проблемах. Я хотел пережить это самостоятельно. Глупые оправдания. Бессмысленная ложь. И в это можно так легко поверить? — Ты так меня испугал, Ренджун-а, — облегчённо ответил Джено, и на его лице отразилась тень искренней улыбки. Улыбка, на которую хотелось ответить, но Ренджун смог лишь вымученно приподнять уголки губ. Знал бы Джено, как он испугал самого себя, минуту назад пожелав стать инициатором непрошенного поцелуя, а теперь зацепившись за чужую притягательную улыбку, сверкающие радостью глаза и весь его невероятно уютный домашний вид. — Прости, — ещё раз, чтобы наверняка не оставить ни обиды, ни случайных подозрений. Джено умел обижаться, и для Ренджуна это всегда было страшным ударом. Он плакал, когда злился, выглядел подавленным, если Ренджун перегибал палку в ссоре, но быстро отходил и извинялся и за себя, и за Ренджуна тоже. Словно у Джено не существовало никакого понятия о собственном достоинстве. Он верил Ренджуну безоговорочно и в тот момент не стал задавать лишних вопросов. Всего-навсего потянулся ближе, обнимая за плечи нежно и осторожно, как прежде, и застыл в таком положении на некоторое время. Это было похоже на маленькую вечность, принёсшую в мысли Ренджуна долю ясности. Джено обнимал его как главную драгоценность, сцепив пальцы в замок на уровне лопаток и опустив голову на плечо. Следующие две недели обстоятельства вынуждали к компании Джено снова привыкать. А он, как назло, стал по отношению к Ренджуну внимательнее, реагировал на малейшие изменения настроения, на минутное молчание во время общего разговора — на всё, что настораживало в поведении обычно общительного Ренджуна, способного влиться в любой диалог без усердий. Хуже и быть не могло. Джено оказывался рядом всё чаще, это уничтожало крупицы здравого смысла. Джено хотелось поцеловать. Один раз в ту ночь и бесконечное множество раз вслед за этим. Остаться с ним наедине, подойти вплотную, приподняться на мысках, чтобы наверняка дотянуться, и целовать, целовать, целовать до потери пульса, ловя губами чужое недоумение, может, негодование и очаровательную нерешительность, из-за которой Джено не сможет его ни оттолкнуть, ни притянуть ближе. И это было неправильно. Ещё хуже, чем просто любить, ощущать трепет собственного сердца и ожоги на коже там, где Джено его касался. Ренджуну хотелось его не просто целовать, ему требовалось Джено чувствовать: кожей к коже, губами к губам. Желание физической близости было до такой степени низменным и противоречащим всему правильному, что Ренджун не заметил, как начал презирать себя. Хотеть целоваться с лучшим другом ужасно, но ещё хуже хотеть его самого и упорно этому желанию отдаваться. Будь Ренджун верующим, он бы точно назвал происходящее своим грехопадением. Джено ему начинал сниться, представая в главной роли лишённых приличия сценариев. Его длинные пальцы, путающиеся в ренджуновых волосах, припухшие от настойчивых поцелуев губы, с которых в стоне срывается чужое имя, горящие румянцем щёки и подрагивающие в удовольствии ресницы на прикрытых веках. Всё это было таким возбуждающим, таким запретным, лежащим за гранью реальности, в которой образа Джено в постели не существовало. Ренджун был уверен: он-то и слова «секс» опасался. Несмотря на свою очевидную привлекательность, крепкое телосложение и точёные черты лица, Джено никогда ни с кем не встречался. Ренджун был в этом уверен. В конце концов, Джено посвящал его во все подробности своей жизни до того, как об этом на правах друзей и соседей узнавали Джемин и Джисон, и факт наличия у него девушки стал бы известен в первый же час с начала отношений. Однако Джено для всей этой любовной мороки не был создан. Он и людей-то сторонился, при незнакомцах вёл себя тихо, как затаившаяся в углу мышка, прилипал к тем, кому больше всего доверял, и не отходил ни на шаг. Для него знакомство с кем-то — это подвиг, невероятное усилие над собой, отношения — вовсе нечто невероятное. Картинка в голове Ренджуна упорно не вязалась с действительностью, но продолжала представать перед глазами в натуральных красках, играя с воображением и фатально сводя с ума. Засыпать становилось сложнее, просыпаться — тем более. Смотреть Джено в глаза после этого было сущей пыткой. Ренджун боялся, что он что-то поймёт, прочтёт по лицу эту ужасную тайну, потому что Джено, на самом деле, невероятно проницательный, а Ренджун не умеет скрывать постыдные вещи. Он был уверен: у него на лбу выжжено чёртово «я часто думаю о том, что мы можем заняться сексом». Стоило прибавить «вообще-то это не самое главное, потому что эти мысли пришли за тем, как я в тебя влюбился» и «мы могли бы быть парой», но это не спасало положение дел. Джено его за такое должен был возненавидеть. И точно бы возненавидел, если бы узнал, до чего Ренджуна довело противоречащее здравому желание, если бы увидел хранящиеся в верхнем ящике и тщательно скрытые за рисовальными принадлежностями смазку и презервативы. Ренджун сам себе не способен был ответить на вопрос, зачем их купил, а перед Джено оправдаться точно не смог бы. Их покупка представляла собой нечто импульсивное и спонтанное, подогретое осознание того, что хуже и противнее быть не может. Если честно, ему просто необходимо было узнать, каково пользоваться этим, но в итоге он оставил оба предмета, доказывающих свою ненормальность, в дальнем углу, словно надеялся, что они ему когда-нибудь пригодятся. В эту ночь, спустя месяц после сцены примирения на кухне, Ренджун понял, чего боится. Далеко не самого Джено, а того, что они остались вдвоём в этой небольшой квартире в центре Сеула, и его выдержка оказалась под угрозой. Ренджун в душе готовился вывалить на Джено всё и сразу: от самого безобидного до тошнотворного и отталкивающего — и своих вероятных признаний боялся. Он просидел на стуле минут двадцать, не двигаясь с места, смотря то в потолок, то на стол, где карандаши напоминали о попытке отвлечься. Вспомнил, что Джено действительно находился недалеко, и вздрогнул, когда услышал характерный скрип двери в комнате. — Ренджун-а, — мягко позвал Джено, — Ты чем-то занят? Ренджун не ответил. Вернее, не успел. Джено склонился над ним, заглядывая через плечо и рассматривая творческий беспорядок, царивший на столе. От него пахло мятными конфетами в смеси с чем-то терпким и древесным — может, парфюмом. Этот запах густым туманом распространялся по ренджуновым лёгким с каждым вдохом и душил его. Казалось, ещё чуть-чуть, и Ренджун упадёт в обморок: от волнения, резко участившегося сердцебиения и от того, как он старался задерживать дыхание, боясь сорваться и совершить что-то неправильное в ту же секунду. Они в квартире одни, а Джено, внезапно столь наивный и упорно игнорирующий влюблённость лучшего друга, делал всё, что могло выдержку Ренджуна разрушить, разбить подобно тонкому стёклышку, упавшему на кафельный пол, и спровоцировать непоправимое. Так спокойно вторгся в ренджуново личное пространство, подбородком почти лежа на его плече. Джено действительно не ощущал подвоха, даже не заметил, как Ренджун всем телом напрягся и замер, взглядом упираясь в одну точку на столе. Не помогало. Дженовы острые черты лица, выдающийся нос и сомкнутые в немом сосредоточении губы он видел и краем глаза, а этого вполне хватило, чтобы сердце в груди мучительно зашлось. — Я… — Ренджун осёкся и тут же захотел провалиться под землю, — я пытался рисовать, но у меня ничего не получилось. — Почему? — искренне поинтересовался Джено. «Потому что я думаю о тебе, а не о рисовании». — Нет вдохновения сегодня. Так иногда бывает. Утолив любопытство, Джено отстранился. Ренджун успел понадеяться, что на этом его мучения закончатся, Джено уйдёт в свою комнату и не явится к нему до того момента, пока домой не вернутся соседи. К сожалению, и с этим он прогадал. Джено уходить не собирался. Он явно был настроен провести немного своего времени в компании Ренджуна, не спросив у него самого, хочет ли он этого. Да ведь Ренджун и не объяснил бы причину, почему ему с Джено в очередной раз некомфортно. — Ты в последнее время ведёшь себя так странно. Неужели заметил? Послышался звук проминающегося под чужим весом матраса и лёгкое шуршание простыни. Джено не просто не ушёл — он по-хозяйски расположился на ренджуновой кровати, спиной прислонившись к стене позади себя и прикрывая глаза. Ренджун резко повернулся к нему, запечатлев эту картинку в своей памяти: домашний Джено с растрёпанными волосами ярко-голубого оттенка, в своей отчасти нелепой серой толстовке и свободных шортах, что силится не уснуть прямо здесь и сейчас. Даже так он выглядел необыкновенно привлекательным и милым. Ренджун не понимал, чего хотел сильнее: заключить в объятья, как это всегда делал сам Джено с ним, и не отпускать несколько долгих секунд или всё-таки поцеловать. Интересно, какие на вкус его губы? Мятные и приторно сладкие, как конфеты? — Ты становишься таким необщительным, — спустя пару секунд неловкого молчания продолжил Джено. — Я думал, ты справился со своими проблемами, о которых говорил мне тогда. А ты в итоге всё дальше от нас становишься. Я беспокоюсь, серьёзно. Ресницы Джено дрогнули, словно ему было неприятно вспоминать всю ситуацию. Его взгляд скользил по чужому лицу, пытаясь найти следы правды. Ренджун ощутил нарастающую панику: Джено хотел докопаться до истины и мог сделать это прямо сейчас, не подозревая, что на самом деле Ренджун тщательно скрывал более года. — Я боюсь, что у тебя что-то серьёзное случилось. — Это превращалось в сплошной монолог. — Я пытался тебе помогать, если ты чувствовал себя плохо. А сейчас не знаю, что могу сделать. Ты совсем отстранился, будто бы я тебе и не друг вовсе. Это же не так, да? Ренджун нервно сжал губы. Джено, сам того не зная, пришёл к нужной ему правде за жалкую минуту. Он задал безобидный вопрос, не вложив в него ни капли скрытого смысла, однако Ренджун растолковал его по-своему: «Ты же не можешь быть для меня больше, чем другом?» Да, чёрт возьми, не мог, но так отчаянно того желал, что правда сама вырвалась наружу. — Ты мне не друг, Джено. Грубо и совсем не похоже на признание. Джено оцепенел в удивлении. Слова могли ранить, и Ренджун понимал, что своими только что проделал в Джено дыру огромных размеров. А теперь они смотрели друг на друга молча, не двигаясь с места и опасаясь осечься ещё раз. У Ренджуна оставалось два выхода: либо признаться сразу и уничтожить дружбу на корню, либо соврать, свести в шутку свою опрометчивость. — Ты мне нравишься. Слова вырвались из него так непринуждённо, так обыденно, словно поток воды под напором. Их нельзя было остановить — Ренджун и так долго держал в себе эти чувства, переживания. Ещё несколько месяцев назад в кошмарах ему снилось собственное признание: неловкое, глупое, перебиваемое запинками на полуслове, оно приводило к тому, что Джено отталкивал его с презрением и отвращением, выплёвывал напоследок парочку грубых фраз, а затем уходил из ренджуновой жизни навсегда. Испугавшийся снов, Ренджун не был уверен в том, что правда откроется безболезненно. Он не хотел, чтобы она раскрывалась когда-либо. Не предполагал, что простые три слова могут сойти с его губ без напряжения, страха и душевной боли. Словно так и должно быть. Словно так предначертано. Джено недоумённо смотрел на него, глотая воздух ртом, как будто разучился дышать иначе. Без презрения. Без насмешки. Во внимательном взгляде, приподнятых бровях и застывших губах не было ничего, кроме удивления и отчаянной попытки понять, правильно ли дошёл до него вложенный в слова Ренджуна смысл. А затем на его лице промелькнуло то, во что трудно было поверить. Облегчение. Ренджун потерялся в бесконечности времени. Они молчали не более минуты, но для него она растянулась на несколько тяжёлых часов. Джено выглядел так, будто ждал объяснений, а Ренджун успел с новой силой осознать, что его можно поцеловать. Прямо сейчас, отбросив всякие приличия, стыд и страх. Другой возможности у Ренджуна не будет, и он пожалеет, если не сделает этого. Пускай Джено его оттолкнёт и пошлёт. Главное, у Ренджуна будет этот момент, мимолётный поцелуй отпечатается в памяти на долгие годы — он обязательно сохранит его. Ренджун приподнялся со стула, зная — действовать надо быстро. Джено не должен был сообразить о том, что между ними вот-вот случится, иначе это грозило непоправимыми последствиями и упущенным шансом. Ренджун переместился на дженовы колени, и это уже казалось подвигом. Он упирался ногами в матрас и сжимал ими чужие бёдра. Боялся, что Джено захочет вырваться, и тем самым отрезал любой путь к побегу. Сам с собой боролся: к щекам от стыда прилила кровь, ладони, коснувшиеся чужих щёк, пробила нервная дрожь, а мысль прекратить это, уйти, запереться в ванной и не выходить оттуда до самой ночи впервые настолько прельщала. Ренджун не сразу решился продолжить, неуверенно припадая к губам Джено, сухим и потрескавшимся, далеко не таким мягким, какими Ренджун их представлял. На вкус они действительно напоминали знакомые мятные конфеты. Не такие приторно-сладкие. Честно, совершенно не сладкие, далекие от сложившегося у него представления. Ренджун не планировал жаловаться. Губы, которые он посмел поцеловать, принадлежали Джено — этого уже достаточно. Поцелуй вышел коротким, крайне неловким, и Ренджун поспешил отстраниться. Довольный тем, что наконец-то произошло, но одновременно настолько испуганный, он предчувствовал неладное. Джено не двигался. Застыл, не дыша, перестал казаться живым. Ренджун тут же ощутил прилив жара в смеси угрызениями проснувшейся совести. Он не должен был делать этого. По крайней мере, не так. Не сегодня и не сейчас. Никогда. Он намеревался встать, исчезнуть с глаз Джено, в надежде пережить свой позор как можно дальше от человека, которому впредь не сможет взглянуть в глаза. Но стоило ему только отодвинуться назад, как Джено произнёс: — Сделай это ещё раз, пожалуйста. Настала очередь Ренджуна впасть в ступор. — Что? — тупо переспросил он, думая, что ослышался, неправильно растолковал сказанное. — Поцелуй меня ещё раз, — повторил Джено, и сомнений не осталось. Его рука скользнула за спину, легла Ренджуну на поясницу, не позволяя уйти. Джено не просто просил поцелуя — он его требовал. Ренджуна пробило осознание, что всё это не сон, не игра его воображения. Слова Джено были реальны, его пальцы за спиной осязаемы, он сам, невероятно красивый, позволял сидеть у себя на коленях и смотрел на Ренджуна блестящими, просящими глазами. Ему невозможно было отказать, да и не сказать, что Ренджун хотел этого. Во второй раз стало получаться правильнее и увереннее. Ренджун с удовольствием взял на себя инициативу, сминая дженовы губы нетерпеливо, жадно. Джено полностью отдавался поцелую, хоть и не поспевал за его бешеным темпом. Он притянул Ренджуна к себе одним движением, сжав ткань футболки, и это могло быть привычным действием, но ощущалось совсем иначе. Ближе, чем всегда. Теплее, чем раньше. Ренджун не хотел останавливаться, даже когда лёгкие болезненно кольнуло от невозможности вдохнуть необходимый воздух, а пальцы на руках онемели. Он хотел целовать Джено до потери пульса, бесконечно долго, запомнить вкус мятных конфет и его самого навсегда. Прекратить пришлось вынужденно. Джено упёрся ладонью в ренджунову грудь, не оттолкнув, но тем самым намекнув, что хочет что-то сказать. — Ты тоже мне нравишься, — полушёпотом, хрипло, сквозь сбитое дыхание. — Я никогда не думал, что это может быть взаимно. Мне казалось, что ты считал меня всего лишь другом. В голове Ренджуна всё моментально сложилось подобно огромному пазлу, в котором каждая деталь наконец встала на свои места. Джено пытался стать ему близким не потому, что нуждался в лучшем друге. Джено его любил. Вероятно, с самого начала: когда держал за руки, когда заключал в объятья, когда вечерами приглашал посмотреть фильмы к себе в комнату, когда засыпал на его плече, когда просто оказывался рядом в любую секунду, а может, ещё и в тот день, когда впервые признался, сделав вид, что его любовь исключительно дружеская. Он любил Ренджуна так незаметно, скрывая от всех свои чувства. Ренджун был идиотом. Полнейшим идиотом, который не замечал очевидное и страдал от собственной любви. И, о Боже, Джено был невероятным, таким замечательным, достойным того, чтобы обладать не только ренджуновым сердцем, но и всем этим миром. Много раз до и в этот момент особенно. Он весь светился надеждой, нежной любовью, что отражалась у него на лице в возникшей полуулыбке и тёмных глазах. Тело Ренджуна обдало жаром. Чувства плескались в груди взволнованным морем, их хотелось выплеснуть на Джено как можно скорее, ещё раз напомнив — Ренджун его любил. И он сделал то, что было нужно в тот момент им обоим. Поцеловал. Не задерживаясь на одних лишь губах, спустился поцелуями к неприкрытым толстовкой участкам шеи. Джено слегка откинул голову назад, дав Ренджуну больше простора для беспорядочных прикосновений губ. Становилось жарко, спёртый домашний воздух начинал душить их обоих, и масла в огонь подлили вспыхнувшие в мыслях воспоминания из снов. Тех, где Джено дрожал под властью Ренджуна, шептал его имя и терялся в удовольствии. Они стремительно воплощались в реальность, возбуждение хлестнуло Ренджуна неожиданно, прошлось по спине мурашками и стрельнуло в голову. Это было не к месту. Нельзя было желать подобного, когда они только-только осознали свои чувства. Всё, что возникло между ними сейчас, могло разрушиться одним неверным движением, но руки Ренджуна перестали поддаваться контролю здравого смысла, поддев край чужой толстовки и скользнув под неё. Джено не думал сопротивляться, только выдохнул особенно громко, стоило холодным пальцам дотронуться до мышц и очертить пресс. Они поднимались выше, пока Ренджун не понял, что Джено это нравилось. Джено хотел того же, что и он. Позволил стянуть с себя толстовку и даже помог сделать это. Ренджуну хватило одного взгляда на подтянутое тело, чтобы окончательно сойти с ума. Он видел его раньше, всё время удивляясь тому, как оно совершенно не соответствовало лицу и доброй улыбке Джено. Тогда Ренджун не мог прикоснуться к нему, даже если невероятно того желал, но сейчас весь Джено, от головы до кончиков пальцев, оказался в его полном распоряжении. Ренджун мог сделать с ним всё, что пожелает. Например, оставить ещё несколько поцелуев на ключицах, немного ниже — на груди и животе, языком ощущать напряжение в чужом теле, слышать, как Джено неустанно повторяет его имя, забыв обо всём на свете, кроме него. Ренджун позволил дженовым пальцам вплетаться в волосы, сжимать их у корней до лёгкой, практически неощутимой боли — он бы её всё равно не почувствовал, позволил притянуть себя ближе, чтобы в очередной раз беспорядочно поцеловать. Это всё меньше походило на реальность. Скорее, Ренджун снова видел сон. Слишком идеальный сон, где Джено оказался ещё более податливым, слабым перед ним. Ренджун не мог оторвать глаз от его раскрасневшихся щёк и сведённых к переносице бровей. Он выглядел невинно, а Ренджун наконец-то имел основание на эту невинность посягать. Джено хотелось разбить невыносимым удовольствием, сделать ему настолько хорошо, как никто другой не сможет. И он мог бы продолжить Джено целовать нескончаемо долго, часами, днями, месяцами, щемяще нежно, пока они оба не свалятся без сил, довольные и влюблённые, однако туманящее голову возбуждение требовало другого. Того, что в былых мечтах старательно отодвигалось на второй план, хотя назойливо пыталось завладеть ренджуновыми мыслями каждый день. Того, что не должно было произойти так быстро. Джено словно почувствовал подсознательно сомнение Ренджуна и тут же ухватился за низ его футболки, избавившись от неё одним движением. Он казался увереннее, чем минуту назад, активно вовлёкся в процесс, припадая губами чуть ниже ключиц. Ренджун подумал, что Джено хочет повторить его действия на нём самом, позволить проникнуться тем же теплом наслаждения. Когда чужие зубы сомкнулись на нежной коже, мысли вылетели из головы Ренджуна. Он вскрикнул задушенно, коротко, больше от неожиданности, чем от боли, а затем потонул в собственном стоне — Джено надавил языком на сосок, втянул его в рот. Ренджуна выгнуло, будто переломало пополам в переходящей грань чувствительности, о которой он и не подозревал до этого и которой Джено упивался. — Джено… постой, — неуверенно попросил Ренджун. И он отстранился без лишних возражений. — Что-то не так? Я сделал что-то не так? Волнение в его голосе звучало отчётливо, заиграло в обеспокоенном взгляде. Он снова выглядел как тот самый Джено, давно знакомый Ренджуну. — Нет. Ты… ты поймёшь. Джено молча сжал губы, но ничего не сказал. Ожидал, сам не зная чего, смотрел Ренджуну в спину, когда он на коленях подобрался к шкафчику рядом со столом, и от этого становилось не по себе. Джено наверняка надумал себе что-то не то, а Ренджун не думал, что сможет объяснить, зачем попросил себя отпустить. Конечно, в сложившейся обстановке у него была возможность сказать прямо, но былой стыд безосновательно пробудился внутри. Ренджуну потребовалось время найти среди рисовальных принадлежностей, которые он разбросал по шкафчику намеренно, ту самую полную баночку лубриканта и ленту презервативов. Развернувшись обратно к Джено, он поймал в его взгляде непонимание, вместе с чем блеснуло кое-что тёмное и холодное. Джено потянулся к Ренджуну, обхватив его запястье. Разглядывал предметы в ренджуновых руках и не понимал, откуда они могли взяться и почему Ренджун смел хранить их в общей с Джисоном комнате. — Зачем тебе это? — Поинтересовался Джено. — У тебя раньше кто-то был, и ты не рассказывал мне? Он ревновал. Темный огонёк в глазах оказался проявлением ревности. Ренджуна прошила нервная дрожь от хватки чужой руки на запястье. Дженова грубость показалась непривычной и от того пугающей. Ренджун знал, что тот был неисправимым собственником, который ревновал друзей, неустанно требуя их внимания и проявляя недовольство, когда, по его мнению, они не замечали его должным образом. Однако Ренджун больше не друг. И Джено ревновал его как любимого человека. — Нет, это не так, — постарался оправдаться Ренджун, не смотря Джено в глаза. — Я ни с кем не встречался, а это купил, потому что… потому что думал, что пригодится. С тобой. Говорить об этом оказалось трудно. Труднее, чем Ренджун предполагал. Однако Джено всё понял и не выпалил ничего, что могло Ренджуна пристыдить. Он потянул его на себя лишённым резкости движением, и Ренджун снова оказался на дженовых коленях в горячих объятьях. Так близко, что можно было чувствовать чужое дыхание на коже. Джено выхватил из рук Ренджуна смазку, заметив, что она не запечатана. Чёрт. — Ты всё-таки пользовался ей, да? Ренджун еле заметно кивнул головой с надеждой на то, что Джено этого в качестве ответа будет достаточно. — Прямо здесь, в своей комнате? Зная, что кто-то может увидеть тебя… таким? И всё-таки Ренджун поспешил с выводами, когда посчитал, что Джено не хотел ставить его в неловкое положение. — Я… — ком застрял в горле, мешая говорить. Да и что он мог сказать? Что однажды целый вечер читал в интернете, как правильно растягивать себя, а затем потратил час в душе на то, чтобы применить полученные знания на практике, и понял в итоге, что это не приносит никакого удовольствия, а ещё узнал, что смазки на водной основе неэффективны при контакте с водой? Ренджун никогда бы не рассказал кому-то о своём позорном опыте. Его хватило только на то, чтобы ударить Джено по руке и выдавить из себя короткое «Ли Джено, ты идиот». Он в ответ рассмеялся, словно ожидал именно такую реакцию, а Ренджун был готов провалиться сквозь землю. — Ты милашка, Ренджун-а, — с улыбкой на губах прошептал Джено. Его рука скользнула по позвоночнику, добравшись до пояса ренджуновых штанов и приспустив их. Ренджун вздрогнул, но позволил чужим пальцам сжаться на заднице, прильнув к Джено больше возможного, так, чтобы совершенно случайно ощутить выпуклость на его шортах. Он был возбуждён — это уничтожало саму мысль о том, что между ними происходило что-то неправильное и поспешное. — Джено, пожалуйста… По одному взгляду Ренджуна на смазку стало понятно, о чём он просил. Джено выдавил на пальцы вязкую жидкость, переборщив с её количеством, а может, посчитав, что так не доставит дискомфорта. Он раздвинул чужие ягодицы, проник в Ренджуна одним пальцем, и того переломало от ощущений. Громкий вздох сорвался с губ, руки сами собой с силой сжали дженовы плечи. Это было странно, лишь немного неприятно, но всё ещё не больно, однако сама мысль, что с ним делали такое, обостряла чувства. Джено не спешил. Он внимательно следил за эмоциями на лице Ренджуна, хотел сделать всё правильно. Прежде чем добавить ещё один палец, шёпотом поинтересовался: — Я могу продолжить? Ренджун отчаянно закивал, неспособный выдавить из себя хотя бы слово. Он готов был плакать просто от двух пальцев Джено в своей заднице, от того, как они давили на стенки, растягивая. Это не шло ни в какое сравнение с тем, что Ренджун пытался сделать самостоятельно тогда в душе. Пальцы Джено были длинными, проникали глубже, то и дело задевая простату. Он оставался слишком нежным, медлил, и у Ренджуна от этого быстро сорвало тормоза. Потеряв былой стыд, он двинулся навстречу сам, хныча и понимая, что этого чертовски мало, трёх пальцев — тоже. Ему требовался сам Джено, его член, но признаться в этом, сказать прямо всё ещё было выше его сил. Ренджун готов был благодарить Джено до конца своей жизни за то, что тот понимал его лучше, чем он сам, читал по глазам каждую немую просьбу. — Ты… уверен? Джено продолжал беспокоиться, даже когда собственное желание постепенно брало над ним верх, из последних сил старался сделать всё как следует. Если бы Ренджун мог ясно мыслить в ту минуту, он бы растрогался от заботы, которой Джено его окружал. Однако его ответ, похожий на жалобный скулёж, прозвучал почти раздражённо, будучи переполненным нетерпением. — Да, чёрт возьми, да! Джено сделал ещё несколько движений пальцами, раздвинул их ножницами, будто старался убедиться, что зайти дальше не опасно, тем самым сорвав с губ Ренджуна несколько приглушённых стонов. Он ощутил себя опустошённым во всех смыслах, стоило пальцам Джено выйти из него, и это одновременно уничтожало и подстёгивало возбуждение, болезненное, вяжущее узлы внизу живота. Приподнимаясь на коленках, Ренджун дрожащими руками помог Джено стянуть шорты, путаясь в ткани. Его губы нашли дженовы, впились в них жадно, а пальцы запутались в чужих волосах. Ренджун словно пытался вывести Джено из себя. Не получилось — он отвечал на поцелуй нежно, неспешно, поморщился от лёгкой боли в затылке, где Ренджун настойчиво тянул за волосы, но не сорвался. Ренджун не понимал, откуда в нём нашлось столько страсти, и не собирался задумываться об этом. Он обхватил член Джено рукой, скользнул вверх-вниз пару раз в надежде на чужую реакцию: Джено простонал прямо в поцелуй и напрягся — Ренджун ощущал его застывшие словно камни мышцы своими бёдрами. Он потянулся к откинутым в сторону презервативам, вскрыл одну из упаковок и на секунду потерялся. В том, чтобы пользоваться защитой, не было ничего сложного, но Ренджун всё равно боялся возможных ошибок. Успокоив бушующее в теле нетерпение, он раскатал латекс по стоящему члену Джено и добавил ещё смазки. Сильные руки обвились вокруг ренджуновой талии, прижимая как можно ближе, чтобы не оставлять расстояние между их разгорячёнными телами. Джено помог насадиться лишь наполовину — на большее Ренджуна не хватило, он застыл на месте, волна дрожи пробила его с новой силой. — Ренджун-а, — позвал Джено, заглядывая ему в глаза, — ты в порядке? На самом деле он не был в порядке. Неприятные ощущения, которые Ренджун испытал от пальцев, нельзя было сравнить с той болью, которая пронизывала его сейчас. Откровенно говоря, член Джено был больше, чем три пальца, и Ренджун впервые признал, что поспешил. — Мы можем остановиться, — предложил Джено. — Нет… господи, не смей этого делать, — выдавил Ренджун. Его надорвавшийся голос пугал внезапной настойчивостью. Джено закусил губу, подумав, что в происходящем была его вина, принялся поглаживать Ренджуна по спине, стараясь успокоить. Ренджун мог бы сказать, что это не страшно, что нельзя ничего сделать с банальной физиологией, но разговоры давались ему с трудом, поэтому он принял этот жест заботы со стороны Джено без лишних слов. Боль отступила достаточно быстро, позволив Ренджуну резко, без предупреждения опуститься до конца. Вскрикнув, он опустил голову на плечо Джено и тяжело задышал. Глаза защипали непрошенные слёзы — именно их он и постарался скрыть. Новые ощущения уничтожали Ренджуна изнутри, взрывались в сердце и отдавали тупой болью в висках. Быть с кем-то настолько открытым, находиться так близко, без всяких преувеличений сливаться с чужим телом — это за гранью. А с Джено казалось, что так и должно быть. Потому ли, что он заботился о Ренджуне, когда мог подмять под себя и не беспокоиться ни о чём, кроме своего удовольствия? Остатками здравого в своей голове Ренджун пришёл к осознанию, что в своём выборе не ошибся. Джено — идеальный, заботливый, чуткий и по-настоящему его любящий. — Если ты продолжишь медлить, я умру. Ренджун почти умолял, шепча куда-то в чужую шею, обжигая своим дыханием дженову кожу. Джено толкнулся осторожно, точно на пробу, и Ренджун простонал что-то невнятное, отдалённо похожее на ещё одну просьбу. Ему было хорошо просто ощущать член Джено внутри, то, как он скользил совсем близко к чувствительной точке. Ренджун сам был как одна большая чувствительная точка и с трудом выдержал прикосновение к своему члену, ранее лишённому внимания и чрезмерно возбуждённому. Джено размазал по нему естественную смазку, обхватил пальцами, и вместе с тем, как толчки становились всё более быстрыми и глубокими, это довело Ренджуна — слёзы скатились по его щекам. Джено сцеловывал их, с наслаждением слушая заполнявшие комнату всхлипы вперемешку с высокими стонами. Ренджун из последних сил старался двигаться тоже, хотя выходило это неловко, превращая происходящее в полный беспорядок. Он не знал, куда деть руки: нервно хватался за дженовы плечи, упирался ими в его грудь и в итоге упал в объятья, пряча заплаканное лицо в изгибе чужой шеи. Ренджуну было так хорошо и одновременно невероятно плохо от того, как пальцы Джено рванными движениями скользили по его члену, а давление внутри становилось всё сильнее с каждым мгновением. Ренджун понимал, что вот-вот кончит. Джено это определённо заметил: подступающее удовольствие ощущалось в дрожащих коленках и громком дыхании над самым дженовым ухом. Джено вошёл особенно глубоко, и этого оказалось достаточно, чтобы в глазах у Ренджуна потемнело, всё тело напряглось и сразу же ослабло, охваченное посторгазменной негой, и чувство удовлетворения заполнило его до кончиков пальцев. Джено двинулся ещё пару раз и кончил следом, сжимая Ренджуна в своих объятьях так крепко, как никогда раньше. Они не двигались, пытаясь прийти в себя, восстановиться после разрушительного оргазма. — Я люблю тебя, Ренджун-а, — голос Джено звучал словно в отдалении, застрял в голове Ренджуна и разлился теплом в сердце. Ренджун улыбнулся ему в шею, оставил невесомый поцелуй на щеке и тут же ответил: — Я тоже люблю тебя. Они всё ещё оставались полуголыми, Ренджун чувствовал член Джено в себе, однако его это больше не смущало. Он перешагнул черту первым, позволил им зайти дальше, чем следовало. Если честно, ни он, ни Джено не жалели о случившемся. Наверное, эта близость требовалась им обоим, чтобы в полной мере понять, насколько они влюблены. Ренджун впервые осознал, что он счастлив любить и быть любимым Джено. Это казалось невозможным и в то же время правильным, точно они были предназначены друг для друга. — Пойдём в душ, — предложил Джено. — Вместе? — А что, тебя это смущает? — Нет, я просто… — Ренджун осёкся, пытаясь понять, как правильно задать интересующий вопрос. — Мы теперь встречаемся? — С чего ты взял? Я зову тебя в душ как друга, — Джено улыбнулся широко (Ренджуну показалось, что отчасти издевательски), и его глаза приняли знакомую очаровательную форму полумесяцев. Ренджун мог поклясться, что влюбился в него только из-за улыбки. — Иногда ты ужасно шутишь. — Если ты правда хочешь, я буду называть тебя своим парнем, — добавил Джено и, не дав Ренджуну ответить, потянул его за собой в сторону выхода из комнаты.

***

Было уже за полночь, когда Джено вместе с Ренджуном сидели на кухне. Ренджун приготовил свой любимый холодный чай и любезно поделился им с Джено. Они мало разговаривали, вымотанные и разнеженные горячим душем, но не собирались ложиться спать. Оперевшись на столешницу позади себя, Ренджун на секунду прикрыл усталые глаза, с которых до сих пор до конца не сошла краснота от пролитых ранее слёз. — Я совсем забыл о Джемине и Джисоне. Что, если бы они вернулись раньше? — Ренджун выглядел напряжённо, представляя в голове, как их могли застать врасплох. Он вряд ли бы смог спокойно общаться с ними после этого и думал, что и Джисону с Джемином было бы неприятно смотреть в его сторону. — И почему они до сих пор не вернулись? Стоящий совсем рядом Джено неловко улыбнулся. — Джемин звонил мне до того, как я пришёл к тебе в комнату. Сказал, что они с Джисоном будут дома поздно. Ренджун облегчённо вздохнул. Все мысли о плохом сразу развеялись, но кое-что всё равно продолжало его беспокоить: где были их соседи сейчас? — Джемин ведь не очень любит по ночам гулять. Что на него нашло? — Ренджун подумал, что Джено на правах лучшего друга Джемина должен знать причину. — Любит, но только с Джисоном. — Или любит Джисона, поэтому гуляет с ним допоздна, — предположил Ренджун. Джено не мог не распознать очевидный намёк. — Хочешь сказать, что они как мы? — Всё возможно. Можешь спросить у них лично, — то была шутка, но, если честно, ни Джено, ни Ренджун не были уверены в том, что в ней нет доли правды. В конце концов их собственная любовь возникла из крепкой дружбы, вылилась в долгий период неопределённости, когда им было страшно признаться друг другу, и привела к тому, что чувства обрушились отрезвляющим водопадом. Нельзя было отрицать, что их знакомые могли пройти тот же путь. Стоило заговорить о соседях, как до них донесся звук поворачивающихся во входной двери ключей. — Мы ведь им не скажем? — Спросил Джено. — Не сегодня, — многозначительно ответил Ренджун. На пороге кухни появился Джисон, держа в руках пакет с едой из круглосуточного магазина. Он сходу предложил вместе посмотреть какой-нибудь фильм на Нетфликсе, пообещал, что и Джемина уговорит присоединиться. Ночь планировалось провести в дружеской тёплой атмосфере. Ренджун надеялся в ней раствориться, однако теперь в этих совместных посиделках появилось нечто новое. Джено то и дело хватался за ренджуновы пальцы, нежно и осторожно, напоминая о себе, смотрел на него полным обожания взглядом, и Ренджун понял, что теперь так будет всегда. Ближайшие дни, месяцы, годы он продолжит любить Джено, и тот, Ренджун был уверен, ответит ему любовью в сто крат более сильной.