муравьи в штанах

      У Сауспарка два состояния: зима и июль, и сложно сказать, что лучше - собачий холод или невыносимая плавящая жара. Единственными неплохими периодами становились дождливые мрачные дни, когда природа решала присоединиться к кучке вампирят, многие из которых при пубертате с "Сумерек" переключились на "Пятьдесят оттенков серого". Оттенков, правда, было намного меньше. Никакой золотой середины. Никогда. Сауспарк - город максималистов. Бывают дни, когда палящее солнце прячется за тяжёлыми серыми тучами, оставляя после себя влажную духоту с ветром, хоть немного остужающим и без того горячие головы жителей, и это, пожалуй, самая приятная погода из возможных.        Старая заброшенная пятиэтажка нелепой кучей кирпичей торчит на окраине города, у самого леса. Кажется, это должен был быть торговый центр или что-то вроде того, никто точно и не знает, но то ли при строительстве что-то пошло не так, то ли финансирования не хватило - местным подросткам на это, вообще-то, плевать: какая разница, на недостроях чего жечь костры и пить пиво? У загородного леса, который виднелся из пустых провалов окон, граффити и, куда как чаще, матов на кирпичных стенах есть своя особенная атмосфера. У крыши здания плюсы и минусы. Из минусов там ветер и куча промокших окурков, а из плюсов отсутствие насекомых и возможность позависать на ней в наиболее терпимый из летних дней. Солнце скрылось за дождевыми тучами, и на улице не столько жарко, сколько душно, но воздух медленно остывает, готовясь к ливню. Зато, размышляет Фиркл, если пойдёт дождь, крыша станет скользкой и он может абсолютно случайно поскользнуться и упасть вниз. Это вроде и не самоубийство, так? Прогуливаться вдоль кромки осыпающихся кирпичей бодряще, открывается замечательный вид на лес за городом и горы, но намного интереснее смотреть на них со знанием того, что в нескольких метрах под тобой - обломки кирпичей и торчащие из прогнивших досок гвозди. Падать тянет чуть меньше, может, это такая своеобразная защита от самоубийц - никому не хочется, чтобы смерть была медленной и мучительной. Хотя насчёт этого Смит поспорил бы. - О чём думаешь? - впервые подавший голос Айк всё это время с ленцой следит за его передвижениями, засунув руки в карманы и странно щурясь. Фиркл часто ловил на себе его долгие кошачьи взгляды, и не сказать, чтобы ему не нравилось - Айк будто анализирует каждое его движение, и оттого невероятно приятно красоваться перед Брофловски, противоречивым поведением пудря ему мозги. На канадца это, по правде сказать, никогда не работает. Если бы он ещё не молчал при этом, было бы восхитительно и без их странных игр разума. Фиркл поднимает на него коварный взгляд и щурится, подражая Айку; выходит у него не так выразительно, но он становится в этом всё лучше. - Прыгнешь? - Я скорее тебя столкну, - Айк проходит мимо с гаденькой усмешкой и садится на край крыши, свешивая ноги вниз и оценивающе оглядывая усыпанную опасным мусором землю, молчит несколько секунд и фыркает, - Будет больно, всё как ты любишь.        Боковым зрением Айк замечает, как Фиркл с весьма возмущённым лицом садится рядом, точно так же свешивая над пропастью тяжёлые ботинки (и не жарко ему такие говнодавы таскать?), но вскоре усмехается и вытаскивает из кармана сигареты, беспечно болтает ногами в воздухе, постукивая пятками по кирпичам. Ему спокойно сидеть рядом с ним, Айком, даже на краю крыши, и это не может не радовать, но на месте гота Брофловски отсел бы от самого себя на пару метров. - Я в твою ногу вцеплюсь и мы упадём вместе. Умрём в один день, так романтично. Может, наши переломанные тела похоронят в одной могиле, - Фиркл бурчит с зажатой в зубах сигаретой, даже не придавая особого внимания тому, что по привычке болтает, и старательно щёлкает под ней колёсиком. Зажигалка на последнем издыхании выдаёт несколько искорок, словно извиняясь, и окончательно тухнет. Айк протягивает ему свою. На зажигалке Брофловски нарисован красный кленовый лист; Айку нравится поддерживать тупые стереотипы о канадцах, и никто уже не знает, делает он это иронично или постиронично. Возможно, он изо всех сил старается довести это до метаиронии; возможно также, что он и сам запутался. Фирклу нравится эта его дурацкая манера ебать всем мозг, но иногда это чересчур - эти игры слишком утомительны. Иногда Айк допускает своё поражение, но что-то подсказывает Фирклу, что делает он это специально, чтоб гот не обиделся. На игру в поддавки Смит обижается даже больше; скорее всего, так коварный канадец и задумывал. Видя, как длинная чёлка Фиркла склоняется всё ниже к сигарете, Айк молча убирает её парню за ухо, нарочно задерживая пальцы у щеки, и, встречая его растерянный, но явно довольный взгляд, по-кошачьи щурится. - Волосы сожжёшь, - Фиркл, только сделавший затяжку, спешно выдыхает дым, чтобы что-то возразить (даже дым выдыхать гот умеет с возмущением), но Брофловски его опережает, - Мне твои волосы нравятся, жалко будет, если подпалишь. Дымом Фиркл всё же давится. Айк тихо смеётся и откидывается на спину, растягиваясь на ещё тёплой крыше и оставляя бесконечно длинные ноги свисать над землёй. Ноги эти Фирклу, надо сказать, тоже нравятся - гот не упустил ни одной возможности полапать тренированные икры. Нагретый солнцем бетон медленно остывает под тучами, но ещё хранит какое-то выжженое и сухое летнее тепло, приятно касаясь прохладной от ветра кожи. - Хочешь отрежу и подарю, если так нравятся? - Фиркл вскидывает брови, но выглядит вполне серьёзным, ложится рядом и протягивает Айку его зажигалку, которую Брофловски забирает и по-хозяйски кладёт в карман рубашки гота; тот и не против, его собственная совсем перестала работать, а лишних зажигалок не бывает, да и Айку она особо не нужна - курит канадец скорее за компанию с кем-то. Приподнявшись на локте, Фиркл прикладывает фильтр к губам Айка; есть что-то особенное в том, чтобы делать затяжки с чужих рук, что-то слишком тесное. Губы Брофловски мягкие. Зимой они бесконечно трескались и покрывались корочками, пока Фиркл чуть не насильно заставил его пользоваться гигиенической помадой - целоваться ему неприятно, видите ли. А теперь у Айка привычка, и ему это совсем не нравится. Зато, как он выяснил, помада бывает очень вкусной, и Брофловски легко мог отгрызть от неё кусочек - так она заканчивалась ещё быстрее, к сожалению, но это того стоило. Фиркла эта его дурацкая манера забавляла - скосишь на Айка глаза на уроке, а он сидит помаду грызёт, - Давай махнёмся? Ты мне зажигалку дал, а я тебе браслетик из волос сделаю, а?       Айк выдыхает дым и награждает Фиркла долгим задумчивым взглядом. У гота часто просыпается навязчивое желание подарить ему что-нибудь необычное; недавно он поймал лягушку у пруда и притащил ему, как кот, приносящий домой убитую мышь. Подарок Айку пришлось принять и отпустить до удивительного спокойную лягушку там же, у пруда. Однажды мальчик-гот пытался убедить его забрать свой молочный зуб, несколько лет пролежавший в шкатулке. Зуб Брофловски принял с угрозой ставить на нём эксперименты; Фирклу, кажется, эта идея пришлась по душе. Айк открыл было рот, чтобы выдать что-то не менее ироничное, чем кленовый лист на зажигалке, но услышал что-то внизу и напрягся. Старые ржавые ворота огораживающего недострой забора-сетки, который и без того был изорван как только можно, открывались раз в миллион лет. Фиркл видел только, как глаза свесившегося вниз Айка широко распахнулись, после чего он повернулся к нему с неприятной ухмылкой. - Сторож. - Что? - Фиркл подорвался в мгновение ока и тут же свесился вниз, увидев, насколько позволяло зрение, что сторож смотрит на них в ответ и угрожает высоко поднятым кулаком, пока второй рукой возится с древними воротами. - Что-что, - Айк уже давно на ногах, одновременно поднимает свой рюкзак и хватает Фиркла за шкирку, как растерянного кошака, но несмотря на досаду в голосе глаза его азартно блестят, и Смита это определённо привлекает, потому он недолго думая следует за тянущей его рукой. Канадец спешно бросает ему брякнувший значками рюкзак и шипит сквозь широкую, самую гадкую на свете улыбку, - Валим.        Фирклу повторять не нужно, не дурак; он не раздумывая рванул за дёрнувшим его за запястье Айком, сквозь дыру в недостроенной крыше спрыгивая на верхний этаж, мчась к лестнице и едва успевая перепрыгивать осколки кирпичей и торчащую отовсюду арматуру. Пустые лестничные клетки отзываются глухим эхом на топанье двух пар ног; Фирклу едва хватает сил поспевать за Брофловски, а тот задыхается в безудержном смехе. Иногда Смит завидует этой дыхалке.        Подростки едва не покатились вниз в самом конце лестницы, но успешно её преодолели, как Айк вдруг резко затормозил, развернулся и затолкал растерявшегося Фиркла в соседний проём; с противоположной стороны доставалось усиленное эхом ворчание сторожа на тупых детей. Мужчина, кажется, услышал их топот и затих, пока Айк уже тянул Фиркла в сторону пустого оконного проёма. Громкий окрик сторожа - и они буквально вываливаются в окно, на обломки кирпичей, бездумно вскакивая и несясь в сторону леса. Стоит перескочить через оскалившийся ржавыми прутьями забор - и они на безопасной территории, пробегают по инерции несколько метров, пока Фиркл не цепляется за ладонь канадца, тяжело дыша и падая вместе с ним в мягкий влажный мох. Отсюда сквозь деревья ещё видно пустые провалы окон заброшенного здания, но вряд ли сторож побежит за ними в лес, а потому можно спокойно переводить дыхание на густом мху. - Тут наверняка куча жуков, - шумно выдыхает Айк, тем не менее уже сидя задницей на природной лежанке. Брезгливым он никогда не был, скорее констатировал факт. - Наш ужин, - грудную клетку сводит, всё же Фиркл не так подготовлен к бегу с препятствиями, как сраный хоккеист, но гот самодовольно улыбается и утыкается в плечо Айка, - Не зря я на балет ходил. Брофловски поспорил бы о ценности балета в подобных видах спортах, но сил спорить не осталось даже у него, да и сейчас его внимание больше привлекало состояние гота. - Чел, у тебя всё колено в крови. Падение на кирпичи всё же оставило последствия: и без того изрезанная штанина порвалась ещё сильнее, а к мелким кровоточащим ранкам прилипла пыль и мелкие осколки камней. Фиркл досадливо морщится и отмахивается от пострадавшей части тела, но Айк косится на него с какой-то внезапной строгостью, заставившей Смита в хорошем смысле напрячься. Брофловски притягивает его к себе за бёдра, заставляя локтями упасть в мох, и достаёт из рюкзака бутылку с водой; была у него дурацкая спортивная привычка таскать с собой воду, вот только пить он её всё равно забывал и жаловался, когда в глазах темнело от обезвоживания. - Моя любимая поза, - Фиркл мурлычет, снизу вверх глядя на канадца и наблюдая за тем, как заботятся о его боевом ранении. - Врёшь, - Фиркл невольно прикусил язык. Глаза Айка чёрные, пронзительные, заставляющие невольно заткнуться; у Фиркла почти такие же, едва светлее, но такого воздействия никогда не имели, и гот каждый раз сдавался добровольно, подчиняясь воле парня, стоило ему только взглянуть. Не сказать, чтобы Смиту это не нравилось. - Дождь скоро пойдёт, - он разглядывает грязное серое небо, стараясь не смотреть, что там делается с его коленом. Кожу больно щипит, но ощущать внезапно такие заботливые руки Айка крайне приятно. С ним спокойно. Даже с раненым коленом, даже на краю крыши, даже когда он возбуждает до одури и делает больно, даже когда гладит и успокаивает. Фиркл прикрывает глаза и сдерживает улыбку, чувствуя, как кожи чуть выше промытой раны касаются чужие губы.        Брофловски всегда удивляло то, каким спокойным бывает всегда нервный гот рядом с кем-то вроде него. Обычно многие в присутствии Айка напрягались, даже старшего гота (как там его зовут?) часто передёргивало. Фиркл же в абсолютном спокойствии улыбается и следит за ним из-под полуопущенных ресниц. Канадцу это определённо нравится - чем комфортнее чувствует себя Смит, тем интереснее доводить его до белого каления. В обратную сторону это тоже работает, но Айка вывести из себя намного труднее, разве что демонстративным непослушанием. Это Брофловски забавляет. Его вообще многое забавляет. - Идём, - поднявшись, Айк отряхивает штаны от налипших еловых иголок и протягивает Фирклу руку, - Муравьи в штаны заберутся, будешь жаловаться потом. Смит тут же упрямо мотает головой, принимаясь доказывать, что он в жизни ни на что Айку не жаловался, кроме того раза, когда от его укуса остался слишком болезненный синяк, но руку Брофловски всё же принимает, вставая и стряхивая с порванных штанов вымышленных муравьёв. Заброшку решено было обойти по лесу, чтобы не набрести на очередную приятную встречу; Фиркл изредка недовольно шикает, чувствуя боль в ушибленных коленях и морщась. Айк только усмехается, успокаивающе поглаживая его руку большим пальцем. Ладони Фиркла совсем небольшие, под стать хозяину, мягкие и напоминают кошачьи лапки с длинными когтями. Ногти Фиркл берёг, в основном потому, что Айку не нравится, когда он царапается. Дождь пошёл, как и предсказывал Фиркл, мерзкий, мелкий и будто липкий, не мочивший одежду, но делающий её влажной. - Грибной дождь это не страшно, - Айк пожимает плечами, прислушаясь к тихому шелесту капель в деревьях, и тут же, будто назло, дождь усиливается, обливая незадачливого предсказателя с ног до головы, превращаясь в самый настоящий ливень. Фиркл и сам промок до нитки, но смотрит на поджавшего губы и напоминающего искупавшегося в луже кота Айка и губы сами растягиваются в гаденькой улыбочке. Брофловски наплевательски пожимает плечами, но заметно ускоряется, - Ничего страшного, под ливнем прогуляемся. - Мы промокли, - тут же констатирует факт Смит, стараясь говорить громче чем дождь и продолжая волочиться за Айком по источающему влагу лесному мху, - И у меня подводка течёт. Брофловски тормозит, направляя на гота оценивающий взгляд, приподнимает его голову за подбородок, разглядывая потёкший макияж и ухмыляясь. Карандаш мажется по щекам так, будто Фиркл прекратил плакать минуту назад, но глаза его слишком довольные и хитрые для подобного. - Тебе идёт. Выглядишь как... - Айк усмехается, чувствуя, как Фиркл нагло тянет ручонки к его шее, заставляя наклониться для поцелуя, и сдаётся, касаясь тёмно-фиолетовых губ и в первую очередь больно кусая. Помада мешается с дождевой водой, от обоих пахнет сигаретами, а кожа друг друга даёт странное тепло, позволяющее не замечать град капель, концентрируясь на кусающих наглых поцелуях. - Придушить бы тебя, Брофловски. - Выбить бы тебе зубы.